Текст книги "Дочь клана"

Автор книги: Морган Хауэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

10

Две ночи Дар и орки шли к Таратанку. Ближе к горам земля снова стала зеленее, но мало кто здесь трудился на ней. Вместо поселков стояли одинокие хижины в окружении морей высокой травы. В последнюю ночь странствия путники не встретили ни одного человеческого жилища. К этому времени древняя дорога так заросла, что ее почти невозможно было различить на фоне окружающей степи. Только острое зрение орков помогало им идти по этой дороге посреди ночи.

Насколько было известно Дар и ее спутникам, ни один орк уже много столетий не посещал заброшенный город. А в оркских преданиях говорилось, что когда-то он был великим и процветающим. Это был город королевы, родина клана Па, из которого произошла долгая чреда монархов. Жили там и другие кланы, поэтому Таратанк прозвали Городом матриархов. Он был центром оркской цивилизации, средоточием многих чудес. Когда Ковок-ма и другие орки говорили о нем, их голоса отражали восторг и волнение.

Орки увидели руины задолго до того, как добрались до них, но Дар впервые разглядела впереди Таратанк только тогда, когда заря осветила равнину. До города было еще далеко, но он был виден хорошо, поскольку размещался на единственном холме. Каждый из тех городов, которые случилось повидать Дар, был окружен защитной стеной, но та полуразрушенная стена, которая стояла вокруг Таратанка, вряд ли могла служить для обороны. Это была невысокая преграда, казавшаяся ничтожной рядом с развалинами, стоящими за ней. По склону холма к стене вела извилистая дорога. Оглядевшись по сторонам, Дар сказала:

– Здесь нас никто не увидит. Пойдемте дальше.

Величественные руины казались ближе, чем на самом деле, и путники добрались до Таратанка только ближе к полудню. Проход в стене венчала тонкой работы арка без ворот. Несмотря на то, что арка была наполовину разрушена, она оставалась красивой. За аркой находился город, изуродованный войной. Из-за его беззащитности разрушения выглядели еще более жестоко. Большинство зданий рядом с низкой стеной были сожжены и превращены в груды щебня. Только подальше от стены развалины не выглядели настолько ужасно.

Путники вступили в Таратанк и пошли по молчаливым улицам. Время и природа продолжили разрушения, принесенные войной. Травы и деревья пробились между камнями мостовой, ими заросли дома без крыш. Почти везде по стенам взобрались лианы. Правда, растения не слишком портили общий вид, потому что древние строители предпочитали естественные формы. В полуразрушенных домах чаше встречались плавные линии, арки и ниши, чем острые углы. Стены были сложены не из ровных, одинаковых камней, а из разных по форме и размеру. Дверные и оконные проемы и колонны были украшены растительной резьбой. В результате создавалось такое впечатление, будто нижние этажи ломов выросли прямо из земли.

Таратанк стал для Дар первым городом, куда она вошла, и, даже будучи заброшенным и полуразрушенным, он зачарован ее. Орки тоже явно испытывали большое волнение. Все шли молча, чувствуя, что величие и трагедия города требуют безмолвия. Когда Дар наконец заговорила, ей показалось, что ее голос звучит неестественно громко.

– Нам следовало бы найти место для отдыха.

Пробродив какое-то время по извилистым улицам, они нашли заросшее лианами здание, у которого до сих пор сохранилась крыша. Этот дом имел скромные размеры в сравнении с соседними постройками, но Дар и он показался огромным. Как и все прочие здания на этой улице, это был жилой дом.

Из разговоров с орками Дар уже знала, что в их жилищах обитают многочисленные семейства, что и отражали размеры этого дома. Все поколения оркских женщин, когда-либо обитавшие здесь, имели кровных родственников – матерей и дочерей. Когда сыновья женились, они уходили к своим женам, но дочери всегда оставались под одной крышей с матерями. Дар шла по комнатам заброшенного дома, и ее постепенно охватывало чувство общей власти матерей. Мужья приходили, как чужаки, чтобы жить среди женщин, соединенных кровью и долгим совместным житьем.

Дар подумала: «Неудивительно, что они так почитают матерей».

Стены внутри здания не пострадали, но дом был жестоко ограблен. В большинстве комнат было пусто, только валялись на полу опавшие листья, залетевшие через разбитые окна. Порой попадались куски заплесневелой ткани и обломки мебели. Но в комнатах почти не было того, что могло бы рассказать о жизни, которая некогда наполняла их. На усыпанном листвой полу под одним из окон Дар заметила осколки песчаного льда. Она подняла один осколок и рассмотрела его. Он выглядел будто теплый лед. Дар посмотрела на свет через светло-зеленый осколок и попыталась представить, как выглядел песчаный лед, когда был вставлен в оконную раму.

Мало-помалу, ходя под дому вместе с орками, Дар начала понимать его устройство. Через все здание тянулся главный коридор и соединял между собой несколько больших круглых комнат, в каждой из которых имелся очаг. Из больших комнат можно было попасть в помещения меньшего размера. Ковок-ма объяснил, что комната с очагом называется ханмути, то есть «огонь матери», и служит средоточием повседневной жизни семейства. Примыкающими комнатами по большей части пользовались для сна. На втором этаже дома Дар и орки зашли в ханмути особенно большого размера. Пол здесь оказался почти чистым. Несколько больших окон пропускали достаточно воздуха и света. В потолке над очагом имелось отверстие, а вокруг него – остатки металлического дымохода.

– Вот хорошее место для отдыха, – сказала Дар, уже привыкшая принимать решения.

Обычно орки, вставая лагерем, отмечали «Объятия Мут ла». На этот раз они повели себя иначе. Дут-ток и Лама-ток вошли в одну из примыкавших к ханмути комнат поменьше, а Варз-хак и Зна-ят – в другую. Дар осталась в большой комнате с Ковоком.

– Разве мы не должны обозначить круг? – спросила она.

– Стены ханмути служат «Объятиями Мут ла», – ответил Ковок-ма.

– Значит, мы можем спать где угодно?

– Хай. Здесь мы везде внутри священного круга.

Дар бросила взгляд на входы в небольшие комнаты. Ей не хотелось входить нив одну из них.

– Я не привыкла спать одна, – призналась она.

– Это опасное странствие, – сказал Ковок-ма, – когда ты рядом, мне спокойнее.

– Тогда давай отдохнем вместе.

Дар привлекла соседняя комната, в которую сквозь окна проникало солнце. Она вошла в нее, а Ковок-ма вошел следом. Стены комнаты покрывал барельеф с изображением обнаженных детей, бегущих по поросшему цветами полю. Кто-то поиздевался над лицами детей, сбил их так, что в известняке остались ямки. Но даже испорченный, этот барельеф остался произведением искусства. Цветы были вырезаны очень тонко, а бегущие дети казались живыми и веселыми. Только по ногтям на пальцах рук и ног можно было догадаться, что это уркзиммути.

Дар заметила под барельефом линию забавных значков.

– Что это? – спросила она.

– Слова, – ответил Ковок-ма и, указывая на значки, прочел:

 
Эха смеха не слышно
Над нежными полями весной.
Цветы всегда возвращаются.
Дети приходят лишь раз.
 

Дар слышала о том, что некоторые умеют читать, но никогда не видела, чтобы кто-то читал при ней. Она не знала, что удивило ее больше – то, что Ковок-ма прочел эти строки, или то, что они так глубоко тронули его. Его взгляд стал скорбным. Он прикоснулся пальцами к тонкой каменной резьбе.

– Я думаю, что уркзиммути похожи на этих детей, – сказал орк, – когда мы уйдем, никто не вспомнит наших лиц.

– Почему ты говоришь об уходе? – спросила Дар.

– Это опустевшее место показывает, как мы пришли в упадок. Когда нас не станет, кто нас вспомнит? Для вашавоки мы просто чудища.

Дар вспомнила о Лиле, которая убила себя, лишь бы только не встречаться с орками, и – испытывая чувство вины – о страшных историях, которые сама рассказала Тене. Видя, как печален Ковок-ма, Дар захотела утешить его.

– Тва, тва, – негромко проговорила она, – вы добрые, хорошие. Я – вашавоки, и…

– Тва! Ты не вашавоки.

– Но ведь мои зубы белые, как у собаки.

– Ну и что? Теперь и у меня зубы стали белые.

– От меня плохо пахнет.

– Мне нравится твой запах.

– Посмотри на меня! Что ты видишь?

– Даргу, почему ты так говоришь? Ты мать… ты ясновидящая… Ты путеводительница. Твое сердце – не грудь вашавоки, а сердце – это самое главное.

– Мое сердце хочет, чтобы ты не печалился, – сказала Дар.

Ковок-ма грустно улыбнулся.

– Значит, я должен постараться быть счастливым.

Дар приснился Веласа-па. Он молча сидел на полу в той комнате, где легли спать Дар и Ковок-ма, и смотрел на нее с ожиданием. Когда Дар спросила, чего ему нужно, он рассыпался и превратился в пыль. Сон был таким тревожным, что Дар проснулась.

Она сидела на коленях у Ковока. Она успела привыкнуть спать сидя, по-оркски, но ей было удобно только из-за того, что Ковок-ма обнимал и поддерживал ее. Уж лучше было дремать у него на руках, чем лежать на земле, и Ковоку нравилось, когда она спала так. Это успокаивало его. Дар припомнилась соломенная куколка, которую брала в постель одна из ее маленьких сводных сестер, и она представила, что служит для орка чем-то вроде этой куклы. Эта мысль вызвала у нее улыбку.

За полуразрушенными окнами комнаты висели занавесы лиан. Из-за этого свет в комнату проникал плохо, здесь было прохладно даже сейчас, в послеполуденный зной. Дар все еще была усталой, и ей хотелось еще поспать, но она продолжала думать о старике по имени Веласа-па. Прежде она никогда не видела настоящего волшебства, но теперь не сомневалась, что в каменной хижине старика стала свидетельницей именно такой волшбы. И хотя то, что произошло там, можно было как-то объяснить, Дар догадывалась, что это было бы глупо. Не стоило отмахиваться от советов Веласа-па, как и от посещавших ее видений. И все же то, что сказал ей старик, казалось ей почти бесполезным. Она не знала ни о каком человеке, который гадал на костях. Ею владели самые разные чувства, зачастую они были очень противоречивыми, и она не была уверена в том, стоит ли прислушиваться к этим чувствам.

«Что ж, хотя бы я уже в Таратанке, – подумала Дар и стала гадать, зачем Веласа-па направил ее в заброшенный оркский город, – может быть, я должна что-то найти здесь».

Но что – об этом Дар догадаться не могла.

Поняв, что уснуть уже не сможет, Дар осторожно встала, стараясь не потревожить Ковока. Бесшумно ступая босыми ногами, она подошла к окну и выглянула наружу. Заросший растениями город был похож на лес с деревьями странной формы. Стояла непривычная, странная тишина. Не щебетали птицы, воздух был неподвижен. Судя по положению солнца, день клонился к вечеру.

Дар обернулась и увидела, что Ковок-ма смотрит на нее.

– Прости. Я разбудила тебя, – извинилась Дар.

– Я уже давно проснулся. Похоже, ты тревожишься.

– Я думала о Веласа-па. Зна-ят сказал, что о нем говорится в древних преданиях. Кем он был?

– Сначала Мут ла сотворила уркзиммути, – сказал Ковок-ма, – и долгое время мы не ведали о вашавоки. Когда они впервые появились, мы назвали их уркзимди – «вторые дети». В те времена некоторые уркзимди перерождаюсь и вступали в кланы. Одним из них был Веласа-па. Он стал великим мудрецом, но велика была его печаль.

– Почему?

– Порой будущее видеть больно.

– Я знаю, – кивнула Дар, подумав о своих видениях, – что же с ним случилось?

– Он провидел разрушение Таратанка, но королева ничего не понимала в войне. И на его долю выпало увидеть, как рушится все, что он любил.

– Но все же он уцелел.

– Тва. Все уркзиммути, которые жили в Таратанке, погибли.

– Но он ведь был вашавоки.

– Нет, не был, – сказал Ковок-ма, – он переродился.

– Как это?

– Я не знаю. Больше такого не случается.

Дар подумала об одиноком старике в каменной хижине.

– Это печальное предание, – сказала она.

Но все же она надеялась, что это было правдой, потому что все другое, что ей представлялось, было еще грустнее.

– Предания, которые рассказывают здесь, все печальные, – сказал Ковок-ма.

– И все же мы должны были сюда прийти, – сказала Дар, – а почему – не знаю, – она вздохнула, – боюсь, нам придется тут пробыть какое-то время.

Другие орки не расстроились из-за решения Дар задержаться в Таратанке. Все они нашли чем заняться. На другой день Зна-ят нашел железный котелок. Котелок не прохудился, в него можно было наливать воду. Очистив котелок от ржавчины, Зна-ят отправился в заброшенный сад в поисках съедобных растений. К тому времени, как Лама-ток и Дут-ток вернулись в лом после того, как осмотрели каменную кладку и резьбу кое-где в городе. Зна-ят уже варил на очаге похлебку Варз-хак возвратился чуть позже и принес несколько осколков Он сказан, что такого песчаного льда он раньше никогда не видел.

Только Ковок-ма ничем таким не занимался. Он отправился с Дар на прогулку по городу. Она что-то разыскивала, но сама не понимала что. Когда они заглядывали в заброшенные полуразрушенные дома, Ковок-ма старался вести себя бодро и весело, но он был орком – и не мог скрывать своих чувств. Развалины наводили на него тоску, и Дар это понимала.

Единственной находкой, порадовавшей Ковока, была купальня, обнаруженная во дворе дома, стоявшего неподалеку. По каменному желобу, прорезанному высоко в стене, в бассейн стекала вода. Маленький водопад издавал приятное, успокаивающее журчание. Кроме того, постоянный приток воды не давал листве скапливаться в бассейне. Это был первый за время их пути водоем, свободный от тины и водорослей. Дар уже была готова уйти, но заметила, что Ковок-ма уходить не хочет. Они еще какое-то время побыли около бассейна и полюбовались падающей в него водой.

После ужина все орки, кроме Ковока, принялись взволнованно рассказывать обо всем, что поразило их воображение. Зна-ят нашел два незнакомых целебных растения. Варз-хак раздал всем найденные им осколки песчаного льда, чтобы все посмотрели сквозь них на свет. Дут-ток и Лама-ток взахлеб рассказывали о чудесах работы древних каменотесов и стали уговаривать Дар сходить с ними и посмотреть на стену, вызвавшую у них особенное восхищение.

Дар возвратилась в сумерках и обнаружила, что Ковока нет. Его отсутствие заставило ее вспомнить, что она не уделила ему внимания вечером. Ее так заинтересовали рассказы остальных орков, а он все время сидел один и молчал. Все орки ушли спать, а Ковок-ма все не возвращался, и Дар решила разыскать его. Она подозревала, что он ушел к бассейну. Идти дотуда было не так далеко.

«Если я поспешу, – подумала Дар, – я сумею найти дорогу, пока еще не совсем стемнеет».

Дар вышла из дома и пошла по улице. Между камнями мостовой пробилось так много травы, что она словно бы шла по лугу. Дом, во дворе которого находился бассейн, был очень большой и сильно пострадал от пожара. В сумерках вход в него казался черной дырой. Дар была готова повернуть назад, но она помнила о том, как грустен был Ковок-ма, и это заставило ее войти в дом. Она вошла в арку и шла вперед, пока не увидела тусклый свет. Дар поспешила к свету, услышала звук падающей воды и вскоре оказалась во внутреннем дворе.

Ковок-ма стоял по пояс в воде, спиной к Дар. Струи водопада стекали на него. Казалось, он ее не замечает. Она остановилась у края бассейна. Ковок-ма неподвижно стоял в десяти шагах от нее. Казалось, его кожа, омываемая водой, стала серебряной. Дар была зачарована красотой Ковока. Он казался ей воплощением силы и могущества. Дар знала, что у него добрая душа, что он дарит ей чувство защищенности. Глядя на Ковока, Дар представила, как он обнимает ее во сне.

«Сегодня ночью он будет свежим и чистым, – подумала она, – мне тоже следует вымыться».

Мысль о том, чтобы выкупаться вместе с Ковоком, вызвала у Дар испуг и радостное волнение. Она смотрела на него, и это пробуждало в ней чувство, которое она так долго гнала от себя, – потребность в ласке и нежности. Ковок-ма стоял совершенно неподвижно. Казалось, он чего-то покорно ждет.

«Это будет мой выбор, – поняла Дар, – а не его».

Она еще мгновение помедлила, не уверенная в собственных желаниях, а потом сбросила одежду и вошла в воду. Вода была теплая, но кожа Дар покрылась пупырышками.

«Что я тут делаю? – спросила она себя мысленно и сама себе ответила: – Я купаюсь».

Но Дар понимала, что это не так. Так и не повернувшись к ней, Ковок-ма отошел от водопада и вдруг замер.

«Он знает, что я здесь, – догадалась Дар, – но я все еще могу уйти. Он не обернется».

Однако вместо того, чтобы уйти, Дар пошла вперед по дну бассейна. Вскоре она была уже так близко, что могла бы дотронуться до Ковока. Орк сохранял неподвижность. Дар протянула руку – и растерялась.

Во влажном теплом воздухе она уловила аромат, которого прежде никогда не ощущала. Аромат был едва ощутим, зыбок, но при этом неотвратим и призывен. Дар сделала глубокий вдох. Ее сердце забилось чаще. Она провела ладонями по широкой спине Ковока. Его кожа была прохладной на ощупь, но Дар ощутила под ней жар. Аромат, который она уловила, стал сильнее. У Дар закружилась голова.

Ковок-ма обернулся. Его глаза излучали тепло.

– Даргу, – проговорил он, и в его голосе странным образом соединились мольба и обещание.

Он не спросил ее о том, почему она здесь и что ей нужно. Дар поняла почему.

«Он по моему запаху догадывается о моих чувствах!»

Она понимала, что ему ее чувства понятнее, чем ей самой. Пусть ее мысли пришли в смятение, но она всей своей сутью излучала желание. И она сдалась, уступила желанию.

– Я здесь, – прошептала Дар, – потому что я послушалась зова моего сердца.

Встав на цыпочки, она поцеловала Ковока, но смогла дотянуться только до его ключиц.

– Что это было?

– Это… – проговорила Дар, – этот жест… – она запнулась в поисках подходящего слова, но оркский язык не допускал двусмысленностей, – это означает, что я показываю любовь.

– Я не знаю такого жеста.

– Тогда покажи мне свою любовь, – сказала Дар, – я – мать. Обращайся со мной как подобает.

Ковок-ма положило свои могучие руки на плечи Дар и нежно привлек ее к себе. Его пальцы заскользили по ее коже нежно, будто ветерок. Те самые руки, которые легко сломали бы человеку шею, ласкали ее с удивительной тонкостью и пробуждали ее тело. В его прикосновениях не было страсти – только нежность и преклонение. Когда Ковок-ма поднял Дар из воды, она не знала, что он станет делать с ней, но она ничего не боялась.

Ковок-ма донес Дар до замшелого края бассейна и опустил ее. Дар легла на спину, Ковок-ма лег рядом с ней. Она опустила взгляд и, к собственному облегчению, убедилась в том, что, за исключением роста, Ковок-ма мало отличается от мужчины. Ковок-ма поймал ее взгляд и улыбнулся.

– Даргу, мы не благословлены.

– Я не понимаю.

– Мы не можем тримук, но я могу давать любовь.

«Он не возьмет меня», – подумала Дар, не зная, радоваться этому или огорчаться.

Ковок-ма прикоснулся кончиком языка к ее шее, к груди, к животу. Это было необыкновенно приятно. Дар почувствовала, как по ее телу словно бы распространяется теплое сияние. Ковок-ма нежно ласкал ее кончиками пальцев. По телу Дар пробегали теплые покалывающие волны. Вскоре тело Дар выгнулось дугой, она вскрикнула, охваченная восторгом. Это ощущение отступало медленно. Дар расслабилась и опустилась на мох в блаженной неге.

Ковок-ма лег рядом, бережно приподнял Дар и уложил себе на грудь. Их тела соприкоснулись, и Дар радостно вздохнула. Она поцеловала грудь Ковока, скользнула вверх и добралась до его губ.

– Это называется «целоваться», – прошептала она и поцеловала его в губы.

Ковок-ма улыбнулся.

– Мне нравится целоваться, – сказал Ковок-ма.

Дар снова поцеловала его.

– Ты счастлива? – спросил Ковок-ма.

– Разве ты не чувствуешь?

– У счастья нет запаха.

– Но у любви есть.

– Хай, – сказала Ковок-ма, – но любовь и счастье – это разные вещи.

– Сегодня – нет, – сказала Дар.

11

Жизнь научила Дар связывать страсть с совращением, а уступчивость – с грехопадением. Выучив этот урок, она сражалась с желаниями – даже со своими собственными. Если бы Ковок-ма был мужчиной, если бы он был настойчивее или если бы Дар сдержала себя, их соединение у бассейна никогда бы не произошло, и те чувства, которые это вызвало у Дар, так и остались бы подавленными. Дар лежала обнаженная рядом с Ковоком, и у нее не возникало раскаяния. Новизна и чудо, пережитые ею, мешали этому. Однако она понимала, что произошло нечто неожиданное, особенное. Она догадывалась, что из-за этого возникнут сложности, но она отбросила эти мысли прочь и наслаждалась моментом блаженства.

Прежде чем покинуть залитый лунным светом двор, они выкупались. Игриво и нежно они вымыли друг друга. Потом Ковок-ма прошел с Дар по темной улице в дом, провел ее в комнату. Она уютно устроилась у него на руках, но заснуть не смогла. В голове у нее вертелось множество вопросов, и один из них касался оркского языка.

«Ковок-ма назвал то, что мы делали, «ура зул» – «давать любовь»».

Дар гадала, действительно ли слово «зул» означало «любовь» или оно было таким же несовершенным, как такое же слово в языке людей. Мужчины «любили пиво» и «любили женщин». О соитии говорили «заниматься любовью», хотя зачастую любовь не имела к этому никакого отношения. Было ли слово «зул» таким же расплывчатым? Дар сказала Ковоку: «Мер валав зул» («Я показываю любовь»), – но она не была уверена в том, что именно она этим сказала. Что еще важнее – она не была уверена в том, что сама при этом имела в виду.

«Неужели я вправду люблю орка?»

Она никогда в жизни не любила мужчину, поэтому ей не с чем было сравнить свои чувства. Единственным мужчиной, с которым она целовалась, был Севрен. Тот порыв показался ей естественным. Так же как и желание, вызванное у нее Ковоком, как и все, что за этим последовало. Тем не менее ей не давала покоя мысль о том, что это желание на самом деле неестественно.

«Не сделала ли я чего-нибудь дурного?» – гадала Дар.

На какое-то время в ее мыслях смешались радость и стыд.

«Веласа-па советовал мне слушать свое сердце. Я именно так и поступила».

Дар понимала, что те женщины, которые возмущенно осудили бы ее за это, не гнушались ложиться с солдатами за горстку кореньев или платье, содранное с убитой.

«Я встала на сторону орков, – подумала Дар, – и это теперь главное для людей».

Дар вернулась к важному вопросу. Каковы ее чувства к Ковоку? Поразмышляв некоторое время, она расставила по порядку то, о чем знала точно.

«Мне интересно с ним говорить. Мне небезразличны его чувства. Я доверяю ему. Мне приятно, как он ко мне относится».

Дар нравились прикосновения Ковока, а особенно понравилось то, чем они занимались у бассейна.

«Возможно, это любовь. Думаю, скоро это станет ясно».

На следующее утро Дар довольно быстро обнаружила, что у остальных орков, по их собственному выражению, «мудрые носы». По запаху орки без труда догадались о взаимной приязни Дар и Ковока – так, словно они всем в этом откровенно признались. Все помалкивали, но орки не умели скрывать своих чувств. Лама-ток и Варз-хак были явно удивлены. Дут-ток откровенно радовался. Зна-ят не удивлялся и не радовался. Похоже, он был встревожен. Дар была обескуражена тем, что ее потаенные чувства настолько очевидны для всех. Она тайком принюхивалась, пытаясь различить в воздухе аромат, который уловила в бассейне, но ее обоняние для этого не годилось.

Поведение Зна-ята смущало Дар, и она стала искать возможности поговорить с ним наедине. Такая возможность представилась, когда Дар объявила о том, что этой ночью им следует покинуть Таратанк. Зна-ят отправился на поиски съедобных растений. Дар пошла за ним. Найдя орка в заросшем внутреннем дворе одного из соседних домов, Дар подошла к нему.

– Здесь когда-то был огород? – спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более обыденно.

Зна-ят поднял голову.

– Хай. Очень давно.

Дар подошла к нему.

– Ты нашел что-нибудь съедобное?

– Очень мало. Сорняки совсем заглушили полезные растения.

– Наверное, ты можешь нюхом чуять те растения, которые годятся в пищу.

– Хай.

– Как-то раз ты сказал, что чуешь запах моего страха, – сказала Дар, – а что ты учуял сегодня утром?

– Ты задаешь такой вопрос, что я могу ответить на него только неучтиво, – сказал Зна-ят, – почему?

– Никто не говорит об очевидных запахах. Это не принято.

– Но для меня запахи не очевидны. Пожалуйста, ответь мне: что ты заметил?

Зна-ят склонил голову.

– Я почуял исходящий от тебя атур. Дут-ток рассказывал об этом запахе.

– Он означает любовь, верно?

– Хай.

– И от Ковока тоже исходит такой запах?

– Уже много дней.

– Похоже, я почувствовала этот запах ночью, – сказала Дар, – а раньше… В общем, я даже не догадывалась.

– Матери не обращают внимания на этот запах, если он им не нравится, – сказал Зна-ят, – я думал, что ты поступаешь так же.

– Ковок-ма никогда ничего не говорил.

– Ему не следовало ничего говорить.

– Но ты знал, что он чувствует?

– Хай.

– Я чувствую себя очень глупо, – призналась Дар.

– Это я глупец, – пробормотал Зна-ят и склонил голову, – прости меня, Даргу. Я не понимал.

– Утром ты выглядел встревоженным. Почему?

– Я думаю, что Мут ла избрала тяжкий путь для тебя.

Дар вздохнула.

– Может быть. Скажи, а как становятся благословленными?

Вопрос Дар, похоже, ошеломил Зна-ята.

– Благословленными? – переспросил он.

– Хай. Я думаю, прозвучало это самое слово.

– Чтобы пара стала благословленной, их союз должны одобрить обе мутури – его и ее.

Дар покраснела.

«Значит, «благословленные» означает «женатые»», – подумала она, гадая, что понял Зна-ят по ее вопросу. Но она была слишком сильно смущена, чтобы спрашивать, и заторопилась уйти.

– Спасибо тебе, Зна-ят, ты мне очень помог.

– Для меня большая честь помогать тебе всем, чем я только могу.

Зна-ят провожал взглядом Дар, идущую по заросшему сорняками огороду. Вскоре девушка исчезла, остался только ее запах. В неподвижном воздухе витал сильный аромат атур. Никаких сомнений в чувствах, испытываемых Дар, не оставалось. Зна-яту было жаль ее.

Только к вечеру Зна-яту удалось улучить момент и остаться с Ковоком наедине. Как только это произошло, он зазвал своего озадаченного двоюродного брата в комнату, где их никто не мог подслушать.

– Даргу говорила со мной утром, – сказал Зна-ят, глядя прямо в глаза Ковоку, – она хотела разузнать насчет благословения.

Ковок-ма сильно смутился.

– Что ты ей сказал?

– Сказал, что союз должны одобрить мутури, – ответил Зна-ят, – и я хочу узнать, что заставило ее задать этот вопрос.

– Я вел себя как подобает.

– У меня на шее – отметина, оставленная Даргу, и из-за этого она мне ближе, чем кровный родственник. Поэтому я спрашиваю тебя снова – откуда взялся этот разговор о благословении.

– Я сказал, что мы не можем тримук, потому что не благословлены.

– Значит, ты заронил семя в ее сердце. Ты не подумал о том, что оно может прорасти?

– Она пришла ко мне. Как я мог отвергнуть ее?

– Рано или поздно тебе придется ее отвергнуть. У твоей мутури мудрый нос, и ей не понравится то, что она учует. Ты не сможешь противиться ей. Благословения тебе не получить. Ты должен был это понимать.

– Хай, – кивнул Ковок-ма, – я радовался и печалился. Скоро я буду только печалиться.

– И Даргу тоже. Ты поступил немилосердно.

– Я следовал велениям моего сердца.

– Я тебя понимаю, – сказал Зна-ят, – но твоя мутури не поймет.

– Я не виню ее. Я сам пока мало что понимаю, – признался Ковок-ма, – поначалу Даргу была для меня просто забавной вашавоки. Она была другой, не такой, как все вашавоки, но все же такой же чужой, как они.

– Мут ла ведет Даргу, – сказал Зна-ят, – быть может, тебя тоже вела Мут ла.

– Хай, – согласился Ковок-ма, – это деяние Мут ла. Вот почему Даргу наполняет мою грудь. От нее исходит чужой запах, она некрасивая, и все же… и все же…

Голос Ковока сорвался. У него был беспомощный вид.

– Слишком поздно сожалеть о том, что случилось прошлой ночью, – сказал Зна-ят, – этого уже не изменишь. Какую бы печаль это ни принесло, все уже случилось.

– Следует ли мне сказать Даргу о том, что ее ожидает?

– Тва, – ответил Зна-ят, – пусть пока радуется.