Текст книги "Птицы небесные. 3-4 части"
Автор книги: Монах Афонский
Жанр:
Религия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 45 страниц)
Старец усмехнулся, понимающе кивнув головой.
– Греки всегда отличались особой искусностью в речах и сильным даром ораторства. Этого у них не отнимешь… Слушай же, изложу тебе эти понятия, как могу… Созерцание есть цельное и сознательное постижение Христа во Святом Духе, пребывающего в средоточии человеческого сердца, то есть в самой глубине сознания, которое в Священном Писании называется духом. Созерцание или безмолвие – это духовная практика, ведущая к такому Богопостижению. Это есть пребывание во Христе и Его нетварном свете без всяких отвлечений ума. Будь неисходно в созерцании – и так избежишь отвлечения внимания в свете Христовом. «Через свет человек боготворится и удостаивается беседы лицом к лицу с Богом», – пишет святитель Палама. Вся цель священного созерцания состоит в том, чтобы упрочить это единение и дать ему возрасти до полной зрелости в свете Христовом, ибо так созерцатель, в каких бы условиях он ни находился, всегда остается в Божественном созерцании. Если такое постижение не входит полностью в жизнь человека, то никакие объяснения и книги не дадут ему этого созерцания. Подлинность священного созерцания должна утверждаться на основных неизменных положениях:
Первое. Созерцание утверждено на абсолютной истине, абсолютная истина – это Господь Иисус Христос и Его святое Евангелие.
Второе. Созерцание утверждено не на каком-либо учении, но на совершенной вере. Совершенная вера – это Православие.
Третье. Созерцание утверждено не на умственных догадках, но на полноте благодати. Полнота благодати – это Святой Дух.
Четвертое. Созерцание утверждено не на внешних приемах, но на внутреннем благодатном преображении человеческого духа или сознания. Его благодатное преображение – это прямое и действительное соединение со Христом и в Его Лице – со всей Пресвятой Троицей…
В келье наступила тишина. Я старался поглубже запечатлеть в своем сердце проникновенные слова наставника. За окном гомонили воробьи, готовясь к ночлегу. Колокол давно отзвонил и вечерню и повечерие, но я этого даже не заметил.
– Отец Симон, – прервал мою задумчивость монах Григорий. – Тебе на Фиваиду нужно спешить или нет? Если нет, то переночуй у нас. Утром помолись на литургии, а потом мы продолжим беседу.
– Благословите, Геронда!
Я вышел из кельи во дворик, освещенный закатными лучами, отражающимися в цветных стеклах монастырского храма. Монахи устроили меня в крохотном архондарике. Взволнованный встречей с моим любимым наставником, я долго не мог уснуть, молясь в своей каморке. Состояние его здоровья вызывало у меня тревогу.
После литургии мы вновь остались в келье наедине со старцем. Он опять обратил внимание на мой усталый вид.
– Две смерти пережить для меня оказалось непосильной ношей, отче! Вдобавок, в Москве отец Кирилл сильно болен, а теперь и ваше здоровье тоже внушает мне серьезные опасения. Кругом, куда ни глянь, одни скорби…
В моих словах прозвучала печаль, но отец Григорий в это утро выглядел особенно бодрым.
– Не следует вешать нос, молитвенниче! Для монаха смерть – отдохновение, а не тягота. Это со стороны жалко больного, а монах, когда он болен, давно приготовился к смерти, которая для него есть встреча с Возлюбленным и Сладчайшим Иисусом! Знаешь монашескую поговорку: «Родился? Страдай! Страдаешь? Спасайся!» Так-то, отче Симоне…
– Что наиболее тягостно для людей перед кончиной? – продолжал монах. – Духовное неведение души, которая в ожесточении и ослеплении попирает драгоценный жемчуг слов святого Евангелия, открывающего нам свободный вход в Царство Небесное еще здесь, на земле! Ну, разве Святое Евангелие не великое благо? После него нужно ценить, как редкое сокровище, слова святых отцов и подвижников Церкви, а также слова своего старца, идущие из его сердца, из самой глубины истины. Только не забывай о том, что когда долго поживешь со святым человеком, можешь даже в нем увидеть недостатки, поэтому всегда пребывай в смирении.
– Отче, но бывает и так, что многие люди, даже монахи, останавливаются в духовной жизни и поворачивают вспять?
– Увы, бывает и такое… На войне как на войне! Тот, кто вышел из мира, познав тщету его «радостей», если вновь вернется обратно, отступив от своей цели, уже никогда там не найдет даже следа тех утешений, которые вкушают мирские люди. Поэтому никогда не отступай от своей цели! В ней даже поражение и неудача выглядят достоинством в очах Божиих, потому что жизнь такого человека была посвящена стяжанию Богопознания и спасения! Бороться с миром и спасаться от него – разные вещи! Во всякой борьбе всегда есть элемент заблуждения, а в спасении приходит совершенная свобода от всего земного. Поэтому радуется душа моя, готовясь уйти в горняя, ко Христу, Которого возлюбила с юности…
– Отец Григорий, мне не до конца ясно отношение Бога Отца и Сына Божия к нашему спасению. Не могли бы вы сказать что-либо?
– Христос, сидя одесную Отца, никогда не оставляет Своего человеколюбия, а пребывая с людьми, всегда был един с Отцом Небесным (Ин. 10:30): Я и Отец – одно. В этом для нас заключена тайна нашей духовной свободы, спасения и послушания: Отец во Мне и Я в Нем (Ин. 10:38), по слову Христову. Соединившись через послушание воедино в духе с Господом, мы никогда не должны оставлять всемерную любовь к ближним, а помогая и служа людям, не прекращаем пребывать в совершенном единении со Христом и, таким образом, с Богом Отцом. Именно к такому единению с Отцом Небесным возводит душу молитва, дарованная нам Христом: «Отче наш»!
– А правда, что есть два Причащения, как говорят монахи на Афоне? Поясните, отче!
– Некоторые вещи не следует понимать буквально, без духовного рассуждения могут возникать ошибки. Что имеется в виду под этим высказыванием? Хлеб и вино, предлагаемые Церковью и претворенные в Тело и Кровь Господа Святым Духом, мы принимаем на литургии, а непосредственно Святого Духа, нисходящего в сердца наши, мы принимаем как Небесный огонь в молитвенном созерцании, к которому возводит душу Царь царей – Иисус Христос.
– Как это понять, отец Григорий? Разве к созерцающей душе Святой Дух нисходит в виде пламени, как у святых апостолов?
– Такое бывает очень редко и у немногих подвижников, ставших светильниками православной веры, например таких, как преподобный Симеон Новый Богослов или ваш русский преподобный Сергий Радонежский. Обычно благодать в душе увеличивается неприметно, пока полностью не изменит и не преобразит доверившуюся ей душу, являясь ей в завершение, как нетварное сияние славы Божией, зримо и явственно. Как поведали апостолы: Не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание? (Лк. 24:32). Старец подтверждает освящение души опытом, а духовные тексты подкрепляют словом.
– Неужели можно подтвердить спасение обычным рассуждением?
– Здесь существует путаница не только у мирян, но и у монахов. Есть душевное или умственное разумение. Такое разумение греховного ума есть не что иное, как бесовское, ибо оно полностью подчинено бесам. Из него – разногласия, споры, угрозы и раздоры. И есть духовное рассуждение. Духовное – значит благодатное, поскольку в нем пребывает веяние Святого Духа. Только духовный может понять духовного человека и никогда иначе…
– Почему, отче, святые отцы писали об этом мире, что он есть тень и сон? Как к нему относиться?
– В действительности, истинно существует лишь Святая и Преблагая Троица. Все остальное тварно, не имеет самостоятельного существования и подвержено беспрестанному изменению, подобно ветру или бегущей тени, которые нельзя удержать. Не постигая неизменной Троичности Божества, дух человеческий устремляется в мир, но не может там ухватить ничего, поскольку все превращается в прах. Красота, которую мы как бы в отраженном виде наблюдаем в мире, на самом деле сокрыта в душе человека. Душа, преображенная Духом Святым, становится подобной Неизменному и Неразрушимому Богу, сама претворяясь в истинно существующую личность, вечную и богоподобную: Не написано ли в законе вашем: Я сказал: вы боги? – говорит Иисус (Ин. 10:34).
– Геронда, вы часто рассказываете мне о духовной свободе. Что вы имеете в виду под этим словом?
– Свобода свободе рознь, отец Симон. Есть понятие «человеческая свобода». В такой свободе мы свободны лишь в одном – в нашем выборе благодати или греха. Во всем остальном «человеческая свобода» – это полное рабство греха и смерти. Но духовная свобода – нечто совершенно иное. В ней мы вступаем в абсолютную свободу во Христе и живем Его свободой как своей личной свободой по дару благодати. Есть такое возвышенное состояние созерцания, в котором мы можем реально постигать Божественную свободу, когда слова и помышления прекращаются и сердце молится воздыхании неизглаголанными (Рим. 8:26).
– Как же применима духовная свобода в нашем спасении? Сначала мы спасаемся, а потом становимся свободны, или наоборот, сначала мы обретаем свободу, а затем приходит спасение?
– Спасение, или духовная Божественная свобода, по сути – одно и то же. Спасение есть совершенное освобождение от греха и смерти. Обретается же совершенное спасение через постижение нашего Богопросвещенного духа или сознания. Как если бы мы в своем доме увидели тень человека и испугались. Но позже, обнаружив что это была лишь тень, вздыхаем с великим облегчением. Мы рабы диавола лишь потому, что наш ум впал в неведение Бога. Но можем стать сынами Божиими, принимая все благодатное наследство Бога в свое собственное видение, как Его дар, и постигая в священном созерцании свое прирожденное Богоподобие через благодатную помощь Святого Духа. Наивысшее из духовных созерцаний – Царство Божие, это созерцание Пресвятой Троицы. Царство Небесное – это созерцание Христа и Ангельских сущностей. Прежде созерцания Святой Троицы дух входит в созерцание безвидного света. В безвидном свете дух человеческий созерцает красоту, собственного существа, как чистого образа Божия. Бог же созерцается в Своем безвидном свете. Через видение света удостоверяется сыновство: Сей есть Сын Мой возлюбленный (Мф. 3:17).
– Разъясните мне, пожалуйста, отче, сам процесс созерцания!
Мне, не отрываясь, хотелось слушать и запоминать слова старца, подобные глаголам вечной жизни.
– Бог, сияя как нетварный свет в чистом сердце или уме, привлекает его любовью. Тогда умолкают движения души и тела. Небесный свет Пресвятой Троицы покрывает человека таким образом, что тогда он не видит ничего, кроме него. Вспоминай слово Христово (Ин. 12:36): Веруйте в свет, да будете сынами света. Внутренний наш человек, обновленный Духом Святым, обретает око Боговидения и дар слышания Божественных глаголов, как тонких гласов благодати. В период Божественного восхищения Бог поддерживает душу, как свое духовно рожденное чадо, чтобы она не утратила Его в своем ликовании. Тогда преображенная душа перестает вкушать с древа познания добра и зла – перестает различать грешников и праведников. Она во всех людях ясно зрит Христа и всех их со слезами объем лет своим любящим сердцем. Но полнота совершенства на земле не достигается окончательно. Наш внутренний слух и наше духовное зрение, которое все видит как в тусклом стекле, не непогрешимы. В мгновение наивысшего созерцания Святой Троицы дух человека, таинственно обоженный благодатью, видит как бы начатки Божественного совершенства, но во всей полноте обретает его лишь освободившись от уз тела в момент исхода из бренной плоти.
– Геронда, а кто из подвижников приходит к Божественной любви?
– Такая любовь всецело свойственна тем, которые стали сынами Божиими. Это есть всепоглощающее устремление к беспрерывному созерцанию красоты Божией, где прекращаются всякие иные желания. Это есть совершенство любви. Небесная любовь – это бесценный дар Господа, который соединяет душу с Богом посредством огня благодати.
Начало любви – самоотдача души Возлюбленному Иисусу, а вершина любви – совершенное единение с Божественной Троицей. На высшей степени любовного созерцания дух человеческий покрывается светозарным облаком видения Святой Троицы, где остаются в вечном единении любящий и Возлюбленный Христос…
– Это и есть то, что называется «обожение», отче?
– Все подвижники и святые обожены этим жаром Божественной любви. Благодарные этой священной любви души блаженных, возлюбивших Господа до конца, вопиют (Ис. 6:3): Свят, Свят, Свят Господь Саваоф!.. Этот жар Небесного огня, возгоревшись в душе, истребляет бесследно все волчцы и тернии грехов, наполняя всю ее несказанным невечерним светом и блаженством. «Один и тот же огонь называется и огнем поядающим, и светом просвещающим», – так пишет преподобный Иоанн Лествичник. Господь Иисус Христос в созерцании видится в несказанной светлости, чистоте и сиянии истинного Божественного света, которым созерцающая душа омывается, просвещается и очищается. Поэтому сыны Божии – сами есть свет…
– Значит, отец Григорий, созерцание, как и молитва, должно быть непрестанным?
– Именно от непрестанного воззрения ума ко Господу от светоносного осияния славы Его в сердце созерцателя ярко разгорается огонь любви к Богу. Вначале в созерцании нам является умиротворенный ум так, как он есть: подобный кристаллу или стеклу, в котором отражается нетленное сияние Божества. В этом сиянии святые души облекутся светом и они будут сокрыты в нем. Их сущность станет целиком зрением, целиком духом, целиком постижением. В том месте, где будут обитать святые, все есть свет, ибо все сущее там есть этот непостижимый свет.
– Геронда, а как взаимосвязаны спасение и нетварный свет?
– Спасение, отец Симон, – это все большее приобщение к Божественному свету, истинному просвещению души, потому что Бог – это море света, гора света, а Его благодать – покров света… У преподобного Симеона Нового Богослова сказано: «Бог же есть свет беспредельный, а также и непостижимый…» Итак, стремись постичь Бога так как Он есть, отбросив навсегда свои выдумки и представления, созданные греховным умом и его привычками. Тогда твое сердце навсегда утвердится во Христе. Спасайся в Господе, дорогой, а я помолюсь о тебе…
* * *
Открываю глаза —
Иисус во мне.
Закрываю глаза —
Иисус во сне.
И дыханье – молитва.
И молчанье – молитва.
Открываю глаза,
Закрываю ли их, —
О сердце! В тебе —
Иисус один
Для нас двоих…
Душа моя скорбит смертельно, – сказал Ты, Иисусе, в молчащей и трепещущей темноте Гефсимании (Мф. 26:38). Ныне изнемогает в скорби сердце мое, теряющее на земле родных и близких. Поистине легче не знать их, чем бессильно терять таковых, уходящих навеки в Твою непостижимую вечность. Трепещет и моя душа, словно сад Гефсиманский, праведных Судов Твоих, коими Ты судишь, Сердцеведче, сердца человеческие.
Ты, Безгрешный, страдал и принял мучения добровольно! Как же не страдать мне, столь много согрешившему пред Тобою, что не начал призывать святое имя Твое с младенческих лет и уповал заменить Тебя, неисповедимое Блаженство, призраками земного бессмысленного «счастья»? Смертью наших близких Ты, Господи, открываешь мне истинный смысл апостольских слов – жить дорожа временем, потому что дни лукавы (Еф. 5:16). Не хочу рабствовать здесь страстям моим, но желаю царствовать духом в Тебе, Иисусе, вечно. Ибо Ты – Царь живых и всех, созерцающих славу Твою во свете неприступном, каждый день и каждый час воспевающих Тебя непрестанными молитвами и предстающих в Божественном созерцании пред Тобою – Богом своим, Творцом и Владыкой!
БЕСЕДЫ В ОБИТЕЛИ
Детским ликом своим и чистыми глазами всматривался я когда-то в многоликий и многоголосый мир, и сердце мое обнимало всякую душу и все существа земные и радовалось вместе с ними чудесному ощущению нескончаемой жизни. Но ныне всматриваться в мир нет желания в душе моей: сморщенные лица с тусклыми глазами говорят мне об утраченных надеждах и разочарованиях, а многоликий и многоголосый мир уходит в небытие, словно вода в песок пустыни. Тщетно стучался я во все двери людские, но за ними повсюду зияла пустота, в которой не было ответа на мои поиски.
И когда уже отчаялся я в надежде найти выход из гибнущего мира теней, неожиданно отворилась неприметная дверь в душе моей: потоки света и радости облили меня с головы до пят, ибо навстречу мне вышел Ты, возлюбленный Христе, и распахнул пречистые руки Свои, призывая меня в объятия. И когда упал я в них, бурными потоками слез изошла душа моя: нашла она радость свою и предел желаний своих, ибо Ты, Христе, и был этой неприметной таинственной дверью в душе моей, светом жизни моей и счастьем дыхания моего. Ты – Пасха моя вечная, Светлейший Иисусе! Потому дух мой, ликуя, неустанно возглашает: «Воистину воскресе Христос посреди моего неведения!»
В словах монаха было столько благодати, что они придали мне новые силы. Забросив наверх, в горы, побольше продуктов, я ушел к вершине Афона и уединился в своей пещере, поставив там крохотную одноместную палатку. Все мои привязанности к различным переживаниям и утешениям в созерцании полностью исчезли, уничтоженные огнем благодати и отречения, попалившим самые корни моих многочисленных заблуждений. Сердце, как от тяжелой ноши, освободилось от всех умозаключений и омрачений. Оно всецело соединилось со Христом, став с Ним полностью единым.
Это постижение как будто вошло в плоть и кровь и стало самим дыханием и биением сердца. Небывалое состояние духа, всецелого соединения со Святая святых – Возлюбленным Иисусом, казалось, заполнило всю бесконечность, которой стало мое сердце. В конце концов исчезло само понятие как о бесконечности, так и обо всем, что не было Христом. Господь и Спаситель Иисус Христос, сердце всей моей жизни, прочно стал для меня всем во всем, куда бы я ни смотрел и ни двигался. Со всем этим я снова пришел к старцу.
Отец Григорий огорошил меня тем, что монастырь, видя ухудшение его здоровья и не принимая никаких возражений, хочет вновь отвезти его в Афины, в лучшую клинику, где бы ему обеспечили должный уход. Заметив скорбь на моем лице, он сказал:
– Не переживай, отец Симон. Возможно, монастырь ничего подобного не будет делать. В этом уже нет никакой надобности…
Мне его слова о монастыре показались странными, но я не стал ничего спрашивать о намерениях братии, лишь рассказал о результатах созерцательной практики в пещере.
– Ну что же, иеромонаше и молитвенниче… Только во Христе Иисусе исчезают все заблуждения. Впредь не загрязняй свое сердце ничем посторонним. Не желай ничего, кроме как пребывать во Христе и со Христом. Лучшая духовная практика – это дисциплина ума, лучшее созерцание – чистота сердца. Обрати навсегда его вспять от пустого и суетного мира. Превращай все, что ты делаешь, – телом, словом и умом – в средство для спасения. Только так ты сможешь достичь совершенного обожения во Христе.
– Посоветуйте мне, Геронда, какие предосторожности нужно соблюдать для утверждения в непрерывном созерцании?
– Если бы ты сейчас вдруг увидел Христа, отче Симоне, что бы ты сказал Ему? – неожиданно спросил старец.
– Я сказал бы Ему: «Прости меня за все, Господи!» – ответил я, подумав.
– Вот именно, иеромонаше! Этого и держись всегда. Чтобы полюбить Господа Иисуса, мы должны, прежде всего, получить прощение своей греховности, затем изгладить ее покаянием и усердием. Всю свою жизнь, целиком и полностью, надо обратить к Возлюбленному Спасителю. Если случится что тебя окружат бесы, значит, пора обратиться с горячей молитвой ко Христу, чтобы не отдать ум диаволу. Если тебя окружат болезни и скорби, значит пора со всей решимостью неисходно утвердиться во Христе, чтобы силой Его благодати получить избавление от всех скорбей. Если тебя окружат мирские помыслы и привязанности к миру, значит пора мужественно отсечь их, погрузив ум во Христа, чтобы отсечь их Его святой властью. Тогда, что бы ни возникло, станет помощью в укреплении молитвы и священного безмолвия. Даже сама смерть станет для тебя мощным стимулом к Божественному созерцанию и обретению бессмертия во Христе, Победителе смерти. Тот же, кто в исихии удерживает в уме даже тончайшие привязанности к миру и веществу этого мира, никогда не приблизится к Богопознанию. Сатана знает силу исихии, поэтому всеми изощренными способами удерживает монахов от благодатной практики священного безмолвия.
– Геронда, мне в поисках молитвы и старца, и самого спасения, пришлось долго кружить путями мира сего. А есть ли какие закономерности в достижении спасения?
– Продолжительность времени, необходимого для достижения священного созерцания и обожения духа зависит от роста способности без всякой рассеянности пребывать в молитве и созерцании. И молитву, и созерцание следует практиковать без всяких ожиданий и предположений, не вдаваясь в пустые мечтания и совершая духовную практику как служение Богу в духе и истине.
– А что вы можете сказать о самом созерцании, отче Григорие?
– Глубинный смысл созерцания – это непрерывное Богозрение. В этом блаженном состоянии дух человека больше не обманывается и не отвлекается ничем, что бы ни возникало. Тот факт, что мы еще увлекаемся помыслами или привязанностями, является признаком того, что у нас еще нет созерцания. Чем устойчивее и внимательнее твое созерцание, тем дальше ты находишься от ошибок и искушений в исихии. Настоящий исихаст не оставляет любовь к Богу и ближним, помня, что это – основа всей его практики. Рассеяние внимания и отвлечение ума от Христа – это и есть безблагодатное состояние, «черная дыра», так сказать, бессмысленного существования. Избегай ее изо всех сил. Сон – это проявление умственной тупости и самый большой враг созерцания и молитвы. Не забывай об этом никогда.
– Отче, вы говорили мне о вреде умозаключений, но разве мы не создаем их в наших беседах?
– Умозаключения, как пустая игра интеллекта, – это одно, а духовное Богословие – это другое. Как объяснял нам отец Софроний, те, кто довольствуются одной молитвой, не достигают возможного для человека совершенства, хотя и постигают Бога более глубоко, чем желающие постичь Его одним интеллектом. Ни интеллектуальное богословие, ни молитва, даже горячая, но без умного богословского видения, не являются совершенством. Лишь постижение, включающее в себя оба указанных понимания, как единую жизнь в Духе, приближается к полноте Богопознания.
– Какой же самый безболезненный процесс в Богопознании, отец Григорий?
– Можно сказать, что самое болезненное испытание в духовной жизни – это переход от благодатного взлета духа человеческого к вершинам Богосозерцания и пребывания в Божественном свете к последующему осознанию полного своего недостоинства и душевной искаженности и испорченности всего нашего существа пред святостью и безгрешностью Божественной милости. В этом состоит весь трагизм духовной жизни.
– Неужели мы никогда не обретем завершения в нашем духовном восхождении к Богу, даже оставив это тело?
– По разному пишут об этом святые отцы. Но, полагаю, что Христос не пребывает в непрестанном восхождении к Отцу, потому что мы исповедуем Его как «возшедшаго на Небеса, и седяща одесную Отца». Так человек включается всецело в жизнь Бога, когда следует за Христом.
– Геронда, по мне самое страшное – впасть в ошибки при исповедании Христа. А если придется впасть в них, от чего да избавит нас Господь, то еще страшнее – закоренеть в них, как вы считаете?
– Старец Софроний сам иной раз испытывал колебания в этом вопросе. В беседах с нами он как-то заметил, что благоразумные не дерзают говорить о Богопознании без трепета, поскольку это уже есть некое притязание на обладание искомым. Но он же решительно призывал отбросить всякое малодушие.
– Отец Григорий, а каков сам процесс накопления ошибок в духовной жизни?
– Чем ниже мы опускаемся в грехах своих и отступаем от благодати, тем больше у нас возникает недоумений и вопросов, а неизбежно с ними – и ошибок.
– Можно сказать, отче, что безблагодатная жизнь – это полнейшая ошибка?
– Да, так можно сказать. Нет такого времени, чтобы дух мой когда-нибудь насытился миром, и нет ни единого в нем явления, которым бы он полностью удовлетворился. Но нам дана от Бога воля выйти из всех ограничений мира в великую свободу обоженного духа. Люди не возжелали уподобиться Богу и не поверили в дарованное им бессмертие, осудив самих себя на совершенный упадок и гибель. Как только человек умаляет Божественное Откровение об обожении и бессмертии, то всякое стяжание таких высоких целей перестает влечь к себе. С другой стороны, богословствующие теоретики запугали всех нас чудовищным разрывом между нами и святостью. Тот, кто решился следовать за Христом, должен преодолеть это сложившееся отрицание самой Божественности души и ее бессмертия, чтобы победить грех и даже смерть. Никто не может выйти из этой брани победителем, если не соединится всецело со Христом.
– Скажите, отче, а есть ли какое-либо соответствие между жизнью Спасителя и нашей духовной жизнью?
– В исторической последовательности порядок домостроительства нашего спасения отмечается как Церковные праздники: Благовещение, Рождество Христово, Крещение Господне, Преображение, Страсти Христовы, Воскресение, Вознесение и Сошествие Святого Духа. Жизнь верующего человека также проходит всю эту последовательность в личном плане: весть о евангельской истине, рождение веры в душе, крещение и вхождение в Церковь Христову, начальное преображение души благодатью, искушения и борьба со страстями, воскресение души, оставившей всякие страсти, вознесение ее в неисходное пребывание в непрестанной молитве, совершенное отречение от всякой греховности и сошествие спасительной благодати Святого Духа в Божественном созерцании. Когда мы начинаем пребывать в слове Божием, Бог вселяется в нашу душу, открывая ей Самого Себя. Но когда человек переносит свои догадки на Бога, то начинает сам творить себе божество по образу своему и подобию. Мы же, следуя Церкви и заповедям Христа, раскрываем в себе через молитвы и священное созерцание Божественные свойства нашей природы, созданной по образу Божию и по подобию Его.
Заповедей Христовых, которые приводят человека к обожению, две: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею, – вот первая заповедь! Вторая, подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мк. 12:30–31). Первая заповедь дает нам возможность соединения с Богом, как с абсолютной любовью, а вторая заповедь – познание жизни Пресвятой Троицы, как жизни всего человечества в совершенной полноте и единстве. Мы все едины по сущности и множественны по ипостасям.
– Тогда, отче Григорие, становится понятно, почему грех каждого из нас, или же добродетельный поступок, влияют на всех людей…
– Да, это так, отец Симон. Всякий человек носит в себе всю полноту человечества – и его греховность, и его святость, а потому он ответственен за всякий грех в мире и причастен каждой святости, где только она достигается уподоблением Христу…
– Выходит, что вся наша жизнь находится в тесной зависимости от нашего понимания и постижения Бога?
– По дару Божественного Откровения человек должен совершить переход от греховного ума и его ограниченных представлений к Божественной благодати и Богопостижению. Для этого нам даны догматы Церкви, которые останавливают всякое саморазрушение в плане мышления и дают человеческому духу силу и возможность постичь в совершенстве высшее Божественное бытие, которым живет Христос.
– Геронда, когда речь заходит о совершенстве человеческого духа, меня всякий раз одолевают сомнения в его достижении. Будьте так добры, поясните этот вопрос для меня…
– Каждый человек призван к совершенству (Мф. 5:48): Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный, то есть призван к обожению или богоподобию, так же как Христос вместил всю полноту Божества телесно. Обоженные святые по дару благодати обретают всю полноту богоподобия, так что Бог становится для них все во всех (1 Кор. 12:6), исключая лишь Саму Божественную Сущность. Хорошо сказано у преподобного Симеона Нового Богослова: «Келья у них есть небо, а сами они являются солнцем, и в них пребывает свет незаходимый и Божественный, который просвещает всякого человека, грядущего в мир сей и рождающегося от Духа Святого». Бог повторяет Себя в нас, чтобы мы повторили себя в Боге!
Об этом нам часто рассказывал отец Софроний. Вся полнота Божественной жизни – безначальной и бесконечной, становится неотъемлемым обладанием спасенной души. Бог есть вездесущий и всеведущий – и святые, через пребывание в Духе Святом, становятся вездесущими и всеведущими. Бог есть истина и жизнь, – и святые в Нем становятся истинными и бессмертными. Бог есть совершенная благодать и любовь, объемлющая все сущее, – и святые, в Духе Святом, объемлют любовью все человечество. Безначально проявление Божественного бытия, – и обоженные, в силу причастности к этому проявлению, становятся безначальными.
Бог есть свет и нет в Нем никакой тьмы! (1 Ин. 1:5), и потому святых, через вселение Свое, Он соделывает «сущим светом». Как Божественное бытие есть «чистое проявление», так и обоженный человек, сотворенный вначале только как возможность совершенного богоподобия, до конца реализует свое тварное бытие и тоже становится «чистым проявлением» по входе во «внутреннейшее за завесу». В таком обоженном состоянии отсутствуют сомнения, поэтому там нет сомнений.
– А как, отче, все это связать со Христом и с нами?
– Прежде чем совершилось искупление человечества, Христос Человек пребывал в состоянии «возрастания» подвига, претерпевал искушения и в конце – даже агонию. Мы также проходим все эти этапы в своем тварном существовании и духовном «возрастании». Но Сам Господь, Нетварный, Предвечный, неизменно пребывал таковым и по восприятии тварной плоти: как Единородный, Он не покидал Своего Престола и не разлучался от недр Отца.
Подобным образом и мы, как обоженные сущности, превосходим тварный мир и его существование и становимся неразлучны через Христа и, по дару Его благодати, – с Отцом, сущим на Небесах. Все, совершенное Христом в Его земной жизни, возможно в равной мере и для других «сынов человеческих». Слова моего старца, отца Софрония, глубоко запечатлелись в моей душе. Запомни и ты их, отец Симон: «Сознавая, что полнота совершенства не достигается, а наше внутреннее чутье и наше духовное зрение не непогрешимы, все же стремление ко все большему приближению к единой, вечно неизменной истине не должно умаляться». Иначе, добавлю, последующим поколениям ничего существенного из Православия не достанется…
В келье наступила тишина. За стеной во дворике внизу негромко переговаривались монахи. Отец Григорий лежал, закрыв глаза. Я забеспокоился:
