Текст книги "Птицы небесные. 3-4 части"
Автор книги: Монах Афонский
Жанр:
Религия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 45 страниц)
САМОЕ БОЛЬШОЕ СЧАСТЬЕ
Что есть добро, Господи? Совершенное соединение с Тобою. Тогда все, что отделяет от Тебя и от уподобления Тебе, есть зло. Когда тело мое подчиняется мне и дает возможность молиться Тебе, оно благо, но когда оно бунтует и устремляется в мир, то становится злом. Беру добро и воздержание и отрекаюсь от зла и распущенности. Когда ум спокоен и уравновешен и пребывает во внимании к Тебе, он – благо, но когда рвется, подобно жеребцу, к вещам мира сего, то становится злом. Беру добро – обуздание ума и успокоение его, и отрекаюсь от зла, рассеянности и беспокойства. Когда сердце мое всецело обращено к Тебе, Христе, оно благо и в нем поселяется непрестанная молитва, благодать, Богосозерцание и все благое. Но если оно неистово жаждет страстных впечатлений, когда из него исходят осуждение и ненависть на все живое, тогда оно – зло. Беру добро – чистоту сердца и благодать, и отрекаюсь от зла – страстных пожеланий и состояний его. И так во всем, что существует, вижу жертвенность. И тогда все становится благом, когда есть самоотречение. А высшее самоотречение – это святая любовь Твоя, Боже, ибо она никогда не ищет и не имеет своего, но всегда пребывает в Тебе и с Тобою, любовь моя, Христе!
Убедившись, что на Фиваиде жизнь наладилась и вошла в свою собственную молитвенную колею по уставу Иосифа Исихаста, который наше братство старалось посильно исполнять, а ремонт келий продолжается своим порядком, я отправился к монаху Григорию, переживая за его здоровье. В горах сильно парило и я весь вспотел, добравшись до монастыря… То, что я увидел, сильно огорчило меня: старец уже не выглядел так бодро, как в прошлый раз, а угасал на глазах.
– Отец Симон, присаживайся! Прости, что я лежу… Болезнь взяла свое… Должно быть, немного осталось… Скоро умру, – промолвил он, остановив на мне внимательный взгляд серых глаз.
– Отче, может, Бог продлит еще ваши годы! Ведь вам еще жить да жить…
– Нет, дорогой, я знаю. Потому и говорю с тобой. Раньше я бы рта не раскрыл. Молчи обо мне. Не хочу, чтобы кто-нибудь узнал обо мне, пока я жив… Рассказывай, с чем пришел…
Я с большим удовлетворением рассказал о своих достижениях, подробно остановившись на каждом переживании.
– Отец Симон, глупо удовлетворяться только лишь созерцательными переживаниями! Если ты думаешь, что дух твой подобен пространству, тогда он у тебя должен быть ни к чему не привязан. Имеешь ли ты такое отречение? Если ты считаешь, что все люди подобны Ангелам и пребывают во Святом Духе, то когда какой-нибудь человек захочет тебя убить, сможешь ли ты бестрепетно и смиренно принять смерть от его руки? А когда кто-нибудь начнет восхвалять тебя, сможешь ли ты выслушивать его похвалы бесстрастно?
Я молчал, пристыженный этими вопросами.
– Полагаю что нет, отче Григорие, простите меня, – наконец выдавил я из себя.
– То, о чем мы будем говорить, самое сокровенное, что есть на земле. Это передается из уст в уста. Как я слышал от своего духовного отца, как слышал от других монахов-подвижников, о которых не знает мир, так и я буду говорить о том, что было, есть и пребудет до скончания веков – о сокровенном священном созерцании…
Старец поднял глаза к иконам:
– Прости меня, Господи Иисусе, что дерзаю я, грешный, отверзти нечистые свои уста! Человек рождается не для того, чтобы жить, а чтобы умереть. Но умереть нужно со смыслом. В чем этот смысл? В том, чтобы прежде чем умереть, успеть стать бессмертным, ибо мы искуплены… от суетной жизни… драгоценною Кровию Христа (1 Пет. 1:18–19). Смерть существует только для греховного ума. Для чистого ума или сердца никакой смерти не существует. Ее просто там не может быть, ибо сущность чистого ума – бессмертный дух, преображенный нетленной благодатью бессмертного Бога. Ум нематериален и поэтому умереть не может. С самого младенчества ты пребывал во грехе и заблуждении, навязанных тебе окружающей средой и невежественным воспитанием. Стойкая привычка в уме держаться за помыслы, а не за Христа, это и есть грех и заблуждение.
– Отец Григорий, в горах Таджикистана, а затем в Абхазии я пытался, насколько мог, преодолеть свою склонность к грехам и заблуждениям! Разве это ничего не значило для моего спасения? Я бы и сейчас туда поехал, если бы это было необходимо…
– Твои любимые места, в которых ты подвизался, лишь закрепили в тебе страстные привязанности и породили гнев к тем, кто пытался отнять их у тебя. Из этих привязанностей и пристрастий произросли твои дальнейшие ошибки и заблуждения. Ты стал считать сначала Таджикистан, а потом Абхазию – главным средством для своего спасения. Поэтому упомянутые тобой края есть место закрепления греха. Следует полностью оставить всякую привязанность к ним! Старайся безукоризненно исполнять евангельские заповеди, не ставя перед собой цели попасть в рай! Достаточно стяжать любовь Христову!
– А как же быть с Афоном? Я очень полюбил Святую Гору, это самое лучшее место для молитвы! – недоуменно воскликнул я.
– Ради созерцания необходимо полностью оставить все земные привязанности, как я уже сказал, как бы больно это ни было… Монастыри для созерцательной жизни малопригодны из-за множества обязанностей, которые необходимо выполнять монаху. Один монах живет, как Бог, двое живут, как Ангелы, а трое – как на базаре. Но и пещера не может быть для нас больше Бога. Для нас должен существовать единственно лишь вечно юный возлюбленный Христос! Все остальное – земной тлен и прах, включая и Афон. «Что тебе до того? – говорит Христос. – Ты иди за мною» (Мф. 8:22). Если не сможешь оставить привязанности сразу, то выбирайся из этого земного рабства постепенно, шаг за шагом, помысел за помыслом. Стремиться в земном обрести счастье – это еще одно несчастье. Я тоже уединялся в разных местах на Святой Горе, но, в конце концов, пришлось поселиться в этом монастыре, когда здоровье уже не позволило мне вести уединенный образ жизни. В чем обычно путаются монахи, пребывая в молитвах? Никогда не следует путать наслаждение и блаженство. Здесь враг пытается сбить молитвенника. Наслаждение может быть очень тонким. Например, можно наслаждаться мыслью о том, что мы живем на Афоне, где подвизалось столько святых, или что мы приняты в какой-либо прославленный монастырь, или что мы монахи. Есть ли в этих мыслях Бог? Все это, к сожалению, демонические состояния, выражающие себя в радостном чувстве возбуждения, из которого рождается тщеславие. Полностью противоположное ему – благодатное состояние блаженства, приводящее в чистоте и смирении молитвенное сердце к спасению. Поэтому всякие привязанности – это губительные сети ада.
– Геронда, как узнать, освободились ли мы от ада?
– Если мы ни за что не держимся, кроме Бога, мы не имеем привязанностей. Если мы не имеем привязанностей, то мы никого не осуждаем. Если мы никого не осуждаем, значит, ад потерял над нами власть. Тот, кто научился не осуждать, спасен еще живя на земле. Привязанный к миру и осуждающий других, осуждает сам себя на адские муки…
– Тогда, отче, нужно быть сумасшедшим, чтобы, зная о таких последствиях, поступать подобным образом! – воскликнул я, устрашенный таким положением дел. – Но люди считают сумасшедшими монахов, которые отреклись от мира…
– Мы все эти сумасшедшие, оставившие стяжание молитвы и священного безмолвия, помешавшиеся на осуждении других людей и одержимые помыслами богатства, похоти и гнева, а не те, которые избрали совершенное соединение с Богом. Так как мы запутываемся в этой жизни вследствие привязанностей и страстей, то наши мытарства начинаются с самого рождения из материнской утробы. Нужно помнить, что даже тот, кто стремится к добру и остается эгоистом, со временем становится лицемером. Остерегайся этого! Поэтому, отец Симон, каждое мгновение стремись ко все большему отречению от мира и стяжанию бесстрастия. Достигнув бесстрастия и обретя через него мудрость духовного рассуждения, ты все будешь постигать в свете благодати. Тогда ты вздохнешь с облегчением, поскольку земные мытарства, наконец-то, подойдут к концу…
– А как понимать, отец Григорий, что Христос пребывает посреди нас?
– Предполагать, что Господь Иисус Христос не находится в нашем сердце, в самых глубинах нашего сознания, все равно что утверждать, будто в нас появляется другой Христос, а не Тот, Который уже есть внутри нас с самого нашего рождения!
Я попытался осмыслить это утверждение.
– Для меня в этом есть какое-то противоречие, Геронда! Разве Господь не сходит с Небес в наше сердце, когда мы можем созерцать Его?
– Только в истинном созерцании снимаются все противоречия, поскольку их создает наш эгоистический ум. Когда ум спокоен и обуздан молитвой, Христос убирает все противоречия нашего мышления и благодать наполняет созерцание мудростью Боговедения. Главное правило – беспонятийность созерцания, которое являет нам нетварный свет Божественного присутствия внутри нас. Когда в молитвах говорится, что всякий дар и всякое благо свыше есть, это означает, что они приходят к нам из сокровенных глубин нашей личности, где пребывает Христос вместе с Отцом и Святым Духом. Личность человека или персона, как говорил старец Софроний, так же непостижима, как непостижим Бог, Который сотворил ее и пребывает в ней. Не ищи Христа нигде, кроме как в свободе духа и истине.
– Геронда, эти слова пока еще слишком абстрактны для моего понимания. Объясните, прошу вас, подробнее…
– Смотри сам, отец Симон: Христос, как Бог, есть абсолютное совершенство. Так?
– Так, отче. Понимаю и принимаю это утверждение.
– Следовательно, все Его качества также совершенны, включая и такие, как творение и сохранение. Значит, все сотворенное и хранимое Им, – совершенно. Так мы приходим к постижению всеобъемлющего совершенства всего сотворенного, где ни в чем нет исключения, а есть лишь отпадение от этого совершенства в греховное состояние. Поэтому наш дух, очищенный от грехов и возрожденный Духом Святым, возвращает свое прирожденное совершенство. Постигнув его, мы обретаем себя в совершенном единении со Христом, Спасителем наших душ. Однако непостижимость человеческого духа вызывает желание его как-то назвать, как если бы человека без имени назвали «никто» и это стало бы его новым именем. Но природа его постигается во всей полноте с помощью Святого Духа.
– Почему так происходит, Геронда? Потому что в нас усиливаются и умножаются действия Святого Духа?
– Мы усиливаем и приумножаем наши молитвы и созерцание, а не Святой Дух! Все процессы мышления ложны и относительны и также преходящи, как утренние облака. Но Христос, Солнце нашей души, открывает нам Свою славу, выходя из помышлений, как дневное светило выходит из темных туч. Все, что единственно и истинно существует – это Христос, чистая и совершенная любовь. Остальное не имеет самостоятельного существования. Появляются ли вещи, – Христос неизменен, изменяются ли они, – Христос во веки все тот же. Все слышимые звуки или слова – это Его энергии, все видимое, а также свет, позволяющий нам видеть, есть Его святое послание и святые письмена. Помнишь, как преподобный Антоний Египетский говорил: «Мне не нужны книги, потому что все видимое и есть моя книга»? Поэтому все явления и предметы, какие бы ни были, – святы и совершенны во Христе Иисусе, как об этом писал преподобный Симеон Новый Богослов в одном из своих гимнов. Непостижение того, что все во Христе и из Христа, называется заблуждением…
В горах глухо зарокотал гром. Занавес на окне вздулся пузырем.
– Прикрой окно, Симон, а то ветром может стекло разбить, – попросил монах.
Ветер действительно вырывал из рук створки, пока я закрывал окно. Когда я обернулся, то увидел, что глаза отца Григория закрыты. Я тихонько присел на стул. Некоторое время в комнате стояло молчание. Старец, наконец, открыл глаза и произнес:
– Я молился о тебе, отче Симоне. Пусть Бог устроит твое спасение, а Пресвятая Богородица сохранит от искушений… Впрочем, на все святая воля Божия… Пока есть силы, стремись лишь к спасению. Оставь всякую суету и попечения. Как сказано: «Когда ты был молод, то препоясывался сам, и ходил куда хотел; а когда состареешься, то прострешь руки свои, и другой препояшет тебя и поведет куда не хочешь». Захочешь в старости молиться, – не сосредоточишься. Захочешь созерцать, но внимание уже притупилось и ум не слушается. В старости поздно сожалеть о том, что не прилагал усилий в молитве, пока был молод. Следует хорошенько осознать это, прежде чем придешь в такой возраст, как у меня…
Шумный ливень с силой ударил в окно. Как и в прошлый раз, меня снова застал дождь в этом монастыре. Колокольный звон возвестил о начале вечерни. Я приподнялся, собираясь уходить, но старец остановил меня жестом руки.
– Сиди, Симон. Мне на службы уже не ходить… Совсем слаб стал… Скажи, какова сейчас в России жизнь православная? Я слышал, что у вас народ крепко молится…
– Отец Григорий, в России много сильных молитвенников и подвижников, а также хороших пастырей и духовников! Но что-то мы утеряли во времена гонений и преследований. Не зная, в чем состоит завершение духовной практики, и полагая достаточным лишь обретение непрестанной молитвы, находясь в горах Абхазии я зашел в тупик. Если бы отец Кирилл не благословил меня поехать на Святую Гору, чтобы ознакомиться с древней монашеской практикой, не представляю, что бы со мной стало… Здесь, слава Богу, нашлось, чему поучиться: как будто мое незрелое понимание спасения обрело новое видение, словно оно выросло в широту и глубину! Прежде мне казалось, что все лучшее в Православии – только в России, а на Афоне убедился, что есть чему поучиться у всякого православного народа, – взволнованно высказал я то, что зрело в глубине души.
– Вы, русские, удивительные люди! Страна мечтателей… Этим вы всегда отличались, какой-то неуемностью характера!
Лицо подвижника озарилось теплой улыбкой.
– А что тебе больше всего открылось на Святой Горе, отец Симон? – в свою очередь спросил монах Григорий.
– Во-первых, обязательность старчества в передаче православной традиции, во-вторых, важность послушания, и в-третьих, то, что монаху наглядно представлены все возможности для спасения в соответствии с его устроением: монастыри, скиты и кельи, вплоть до отшельничества…
– Это верно. Для нас Афон – это живая традиция, в которой ценен духовный опыт всякого православного народа. Еще отец Софроний говорил: «Если вы Христа сведете до уровня национальности, то знайте, что вы во тьме». Все подобные заблуждения возникают из нашей привязанности к миру! У тебя есть еще вопросы?
– А что с нами делают привязанности? Объясните, отец Григорий!
– Вещи появляются и исчезают, не уговаривая нас приветствовать их появление или страдать при их исчезновении. Люди, цепляющиеся за этот мир, никогда не найдут возможности освободиться от него. Не веди себя так, словно у тебя избыток времени, а мир постоянно с тобой. Молитвенные переживания не ведут ни к чему иному, кроме пустого самомнения, поэтому оставь их тоже, как негодную ветошь. Даже одна минута внимательной молитвы для души дороже целого года строек и ремонтов различных монастырских зданий, которые все равно опять разрушатся: Приблизьтесь к Богу, и Он приблизится к вам, по слову апостола (Иак. 4:8). Христос же всегда неизменен, как и Его нескончаемая любовь и человеколюбие. Он просто предлагает нам Самого Себя, и в Нем мы обретаем вечность и отсутствие греха смерти. Христос просто есть. Он не прилагает никаких усилий, чтобы быть. Это лишь мы прилагаем великие усилия, чтобы продлить наше временное существование. В священном созерцании мы полностью освобождаемся от необходимости размышлять о Боге, потому что зрим Его, как Он есть, и так приходим к прямому ведению Бога. В этом состоит глубочайший смысл созерцания. «Созерцание есть единение и обожение, совершающееся в благодати Божией после оставления всего, что запечатлевает ум». Так пишут отцы-исихасты.
Подвизайся теперь так, чтобы твоя молитва привела тебя к совершенному созерцанию, а созерцание – к бесстрастию, подобно тому как мертвый не отвечает живым. В созерцании нужно подвизаться до конца жизни. Знаешь афонское изречение? «Умри прежде своей смерти, чтобы не умереть, когда будешь умирать». Это значит – откажись от всего вещественного и земного прежде, чем оно отречется от тебя! Оставайся как можно дольше в таком состоянии духовного созерцания без всяких образов и мечтаний, не придавая значения переживаниям, ибо оно в очах Божиих более значимо, чем проповедь слова Божия по всему миру…
– Я всегда думал, что проповедь слова Божия выше всего.
На мое замечание отец Григорий покачал головой.
– Сначала нужно спастись, а потом проповедовать, если такое служение благословит Господь и на это есть Его святая воля! Тот, кто взялся проповедовать, должен следить за тем, чтобы его слово не было пустой теорией. Если мы сознательны, значит, мы должны сознавать себя во Христе. Сознавать себя во Христе – значит спастись! Твое осознание этого должно быть максимально устойчивым. Если человек, выполняющий эту духовную практику, реализует ее, он, несомненно, станет подобен Христу. А если он достиг этого состояния сознания или духа, что именуется чистотой сердца, он уже никогда не покинет его. Такой человек всегда будет пребывать в Боге. Это словно дорога, освещенная солнцем, солнцем Христа…
За окошком рассинелось вечернее небо. Ливень прекратился. Монах Григорий вышел проводить меня на балкон. Я поддерживал его за руку. В облаках закатные лучи воздвигли огромную красивую радугу.
– Смотри, отец Симон, радуга! Это символ и суть земного мира. Подобно радуге, он возникает перед нашими глазами, завораживая своей красотой, и вновь исчезает, когда мы переходим в мир иной. А духовная свобода, это когда мы не зависим ни от чего, кроме Бога, Который сказал нам: Всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек (Ин. 11:26).
Попрощавшись со старцем, я шел по омытой ливнем дороге среди сосен, отрясающих капли дождя. Солнце зажгло в мокрых ветвях мириады звезд. Впереди над лесом еще трепетала яркая семицветная радуга. На каждый мой шаг в сердце возникали строки, ставшие впоследствии книгой «Дорога, освещенная солнцем»:
♦ Какая беда самая большая? Нечистое сердце, полное дурных мыслей.
♦ Какое счастье самое большое? Чистое сердце, избавившееся от дурных мыслей.
♦ Какое самое большое чудо? Когда грешник становится святым.
♦ Какая самая лучшая находка? Когда человек найдет путь спасения в евангельских заповедях.
* * *
Мир содрогается и лопаются швы
Материков земных – от жажды разрушенья,
Но вечным остается ток любви —
Всего лишь одного стихотворенья.
И бьется ненависть, круша людские лбы,
Чтоб расползалась по планете злоба,
Но не дано ей силу сокрушить любви —
Всего лишь одного простого слова…
Святая и неугасимая любовь Твоя, Христе, гонит прочь все помышления, как коварных соглядатаев, ибо встречается с душой в совершенном безмолвии и неприступности для помыслов – в неизреченной благодати Духа Святого. Любовь изгоняет ложное и без-полезное и объединяет в себе все истинное и значимое – сердце, ум и душу, преображая их дыханием уст своих – Небесной благодатью. Тогда сердце всецело сливается с Божественной любовью и становится с ней едино, ум изумленно умолкает и прекращает свои бессмысленные движения, восприемля несказанную красоту Бога и мудрость слов Его, а душа преображается в благодати и, слившись всецело с Духом Святым, зрит все Его откровения. Позволь и мне, Боже, соединив в любви сердце, ум и душу, стать Божественным огнем священного Богосозерцания и Богопознания, ибо для Тебя все возможно: слепые прозревают, хромые исцеляются и немые пророчествуют, исполняясь Духа Твоего Святого, а наипаче – святейшей Твоей любви!
К ПОЛНОТЕ БЛАГОДАТИ
Отсекая ад, превзойдя рай, ища лишь одного Тебя, Иисусе, дух мой в свете благодати Твоей весь становится светом. И то, что видит он при этом, невозможно назвать иначе, чем Свет, хотя этот Свет по природе своей совсем иной, чем свет видимого солнца. Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 6:2). Истинно так, Боже, Сокровище сердца моего! Сокровище это – неописуемое Твое блаженство и даже больше блаженства. В этом блаженстве сокрыто непреходящее бытие Твое, ибо в Тебе, Боже, «быть» – значит стать единым с Тобой. А «иметь» – не слово, сошедшее с Небес, оно слово сынов земных, страстно желающих праха и имеющих его в избытке, почитающих его за нечто, но этот прах – ничто, и владеющий им сам становится ничем. Избави меня, Господи, от глупости земной, ибо Небеса Твои – простор души моей, созерцающей Тебя в вечности блаженства Твоего.
На Фиваиде тем временем происходили изменения: приехал и поселился с нами, став хорошим послушником, Геннадий из Петербурга, бывший моряк. Посетил наше братство иеромонах Игнатий из Троице-Сергиевой Лавры, мой давний знакомый по диаконскому служению и по нелегким походам на Псху. Ознакомившись с жизнью Афона и обойдя Святогорские монастыри, он остался на Новой Фиваиде. Русский монастырь, узнав о пополнении в братстве, строго запретил нам увеличиваться. Приехавший к нам послушник Исакий из монастыря игумена Пимена вынужден был поселиться в заброшенной келье в соседнем ущелье.
Мое здоровье продолжало ухудшаться, несмотря на сосны и красивый вид, окружавший Фиваиду. Я начал задыхаться в скиту, как это уже происходило на Каруле. Долгое пребывание в горах Таджикистана и Абхазии не давало возможности легким приспособиться к климату Афона. Легкие все больше отказывались дышать в Новой Фиваиде. Я не мог ни двигаться, ни трудиться, ни совершать даже легких прогулок – не хватало дыхания. Подниматься в пещеру по сухим безводным скалам тоже стало невмоготу. Нужно было что-то предпринимать.
В один из приступов одышки я инстинктивно попросил отца Агафодора отвезти меня на Пелопоннес. На западном берегу полуострова мне сразу стало легче – воздух Адриатики без всяких лекарств очистил мои легкие и я перестал задыхаться. В этой поездке запомнилось посещение монастыря святителя Нектария Эгинского с невероятно благодатным храмом, в котором находились мощи святого.
Наш друг Даниил, часто приезжавший на Фиваиду из Питера, предложил купить участок земли на западном побережье Греции, заметив, что для моих легких там более подходящий климат.
– Надобно спросить благословение у батюшки! – отвечал я, подумав. – А за дружескую помощь – спасибо! Хорошо бы присмотреться к тем местам…
В одной из таких поездок мы посетили зеленый гористый остров Корфу, где легкие мои начали дышать свободно. Проезжая мимо оливкового холма с остроконечными стрелами кипарисов, я заметил Даниилу:
– Смотри, Даниил, какая чудесная горка! Тот, кто посадил там оливы, счастливый человек!
Мой друг с любопытством осматривал красивую местность, расположенную высоко над морем. Оливковый холм остался в памяти прекрасным видением.
Вернувшись на Афон, я снова ушел в скалы, со скорбью замечая, что уединенных мест остается все меньше и меньше. Мои опасения усугубило новое открытие: у греков после выхода в свет книг об Иосифе Исихасте вновь проснулся интерес к келиотской пустыннической жизни. Пустующие кельи быстро заполнялись монахами. Опечалило другое: мой родник на Крио Неро – «Холодная вода» – забетонировали и от него провели трубы в кельи скита Керасья. Практически я остался без воды, ее приходилось собирать по каплям. Почти все лето я ползал по густым и колючим дебрям с садовым секатором и маленькой пилой, без которых невозможно было продраться сквозь непроходимые заросли.
Вспомнился рассказ отца Христодула на Каруле о невидимых старцах, спускавшихся откуда-то сверху в келью Яннокопуло, известного старца Христофора, который причащал их в своем маленьком храме Благовещения. Невидимые старцы приходили из таких непролазных дебрей, где человек пройти не может. Именно туда я решил устремиться на поиски скрытых мест.
Однажды я вышел на узкий скальный гребень над кельей преподобного Петра Афонского. Поднимаясь все выше, я в совершенно безлюдных местах заметил очень старую, но хорошо натоптанную тропу, заросшую зарослями колючего дуба. Не приходилось слышать, чтобы вверху кто-то жил, да и жить на такой высоте не представлялось возможным, но старая тропа упрямо вела меня все выше, почти под вершину Афона. Крайне заинтересованный, я поднимался по ней, поглядывая на вздымающийся впереди могучий пик.
Почти под вершиной, в непроходимых зарослях, тропа привела меня к удивительному поселению на небольшом плато. От зданий остались только фундаменты. Когда-то здесь стояло пять или шесть калив. Еще немного повыше, на оголенной перевальной седловине, я обнаружил могилку, приваленную плоскими камнями, из которых возвышался дубовый крест, побелевший от времени. Удивляло то, что в этом неприступном месте жило столько людей, о которых никто не знал и никто их не видел. Это, наверное, было самое загадочное место на Афоне. Невольно возникло предположение, что здесь жили самые скрытые монахи, которые построили себе кельи в невероятно аскетических условиях. Источника воды поблизости я не обнаружил: по-видимому, эти таинственные монахи использовали дождевую воду, собирая ее с крыш.
Поиски уединенных мест в афонских дебрях привели меня к удручающему открытию: не только мой источник, но и почти все родники теперь оказались забетонированы и ни в одном ущелье, пригодном для уединенной молитвы не осталось ни одного ручья, который бы не отвели по трубам к строящимся кельям. В досаде я решил даже прорезать в одном из шлангов отверстие, чтобы набрать воды, но эту идею мне не хотелось приводить в исполнение. Около километра пришлось ползти вдоль трубы в диких зарослях на четвереньках, пока мне не посчастливилось обнаружить маленький кран. От Лаврских монахов я случайно узнал, что на Крио Неро жил одно время в палатке монах-румын: это его голос тревожил меня по ночам, когда монах молился на румынском языке, не подозревая, что он в глухом лесу не один.
Прекратив поиски, я вновь ушел в скалы Афона в свою пещеру, страдая от недостатка воды, где со всем усердием углубился в безмолвное созерцание, отбрасывая все помыслы и не обращая внимания на благодатные переживания, как посоветовал старец Григорий. Нетварный свет начал сиять внутри вне зависимости от того, закрывал ли я глаза или открывал их. Ум перестал цепляться как за внешнее восприятие, так и за внутренние ощущения. Пришло неисходное состояние блаженства, которое подобно живому неистощаемому источнику вливало в сердце духовную свежесть и бодрость. Но я заметил, что временами ум все же испытывает рассеянность, когда обстоятельства складывались неблагоприятным для меня образом: когда наступала непогода или сырость пробирала до костей, или же когда случались радостные переживания, приводящие меня невольно в восторженное состояние духа, хотя внимание было постоянно бдительным и зорким ко всем деталям моего самоуглубления. Тело по временам словно полностью утрачивало свой вес, причем исчезало всякое представление о телесном существовании. Все люди, далекие и близкие, становились для моей души как один человек, нуждающийся в заботе, помощи и любви. Возникало сильное желание, чтобы все пришли к такому же постижению в молитве и созерцании.
Все это, путаясь и сбиваясь, я радостно поведал монаху Григорию, придя к нему в монастырь. Он все так же лежал на койке, обставленный лекарствами. Щеки впали, но глаза еще смотрели зорко и строго. Несмотря на болезнь, в нем чувствовалась какая-то мощная благодатная сила, которая поддерживала его тело, не давая ему угаснуть.
– Твои ощущения, отец Симон, объясняются тем, что дух в тебе продолжает пробуждаться, но его соединение со Христом еще впереди, когда твое сознание целиком утвердится в созерцании. Помни, что мир обманчив, а диавол коварен. Продолжай не привязываться ни к каким духовным переживаниям в созерцании, спокойно воспринимай их, не принимая и не отвергая, без всякого эгоизма. Только наш эгоизм не позволяет нам уподобиться Христу, увлекая в погоню за призраками ума, как в погоню за ветром. Подвизайся так, чтобы твой ум в созерцании стал безмятежным, ясным, чистым и безграничным, подобным бесконечному небу или небосводу без единого облачка, в котором сияет Божественное незакатное Светило – Христос.
– Как это сделать, отче? И возможно ли это?
Я внимал старцу не дыша.
– Никогда ничего не представляй и не воображай в своем уме. Полностью прекрати накопительство помыслов. Хотя я сказал – «подобным небу», но такого представления о каком-либо небе не следует воображать ни в коем случае. Помни, что это лишь сравнение, описывающее истинное постижение. Такое созерцание приходит только при великой благодатной милости Самого Господа. Мы в действительности нераздельны со Христом и, кроме как грехами, ничем не отделены от Него. Наш дух всегда един со Христом, ибо Он – от начала Сущий (Ин. 8:25). Различие в том, что мы связаны по рукам и ногам нашим эгоизмом, а Дух Христов – Божественен и безграничен.
– Геронда, почему вы не передаете свой духовный опыт другим? Почему вы его рассказываете только мне?
Я искренно не понимал, почему старец стал со мной столь откровенен.
– Духовный опыт никогда не передают из жалости, его передают из любви. Твое сердце прилепилось ко мне и Божественная благодать побуждает меня открыть тебе, иеромонаше, то, что ранее она открыла мне через моего старца. Так сохраняется духовная традиция Православия – только через любовь и, конечно, через послушание слову опытного человека. Многие слушают духовные наставления, но не все их исполняют. Большинство любит больше рассуждать о молитве, чем ее выполнять. Рассуждение рассуждению рознь…
– Поясните, пожалуйста, отец Григорий! Что такое правильное рассуждение?
– Мысли можно уподобить ряби, не имеющей никакого духовного смысла, возникающей на поверхности нашего обычного ума; это мирское безблагодатное понимание. Но сознание, преображенное Святым Духом и пребывающее во всеобъемлющей мудрости Божественного бытия, – это духовная мудрость, которая сразу знает все, на что она обратит свое внимание, но предпочитает она пребывать в Духе Святом. Если бы наши мысли имели действительное понимание Бога и мира, то одержимые ими были бы святыми. Но в реальности – это самые несчастные и запутавшиеся создания во вселенной, из чего очевидна трагическая ошибка следования за мыслями и их внушениями.
– А как практически происходит уподобление Христу, отче?
– Присутствующий изначально в нас дух есть образ и подобие Христа, Который ясно проявляется в нем, благодаря очищению сердца от накопленных дурных привычек, подобно тому, как очищается грязная вода, если дать ей отстояться. Пойми, что в действительности такое очищение означает путь святости, на котором три Лица Пресвятой Троицы являются в сердце подобно тому, как солнце восходит из-за горизонта, порождая свет, тепло и солнечные лучи. Когда Дух человеческий постигает Святую Троицу, ему не нужно никаких доказательств. Христос есть истина. И Отец есть абсолютная истина, а также и Дух Святой, все Три суть единая истина. Познаете истину, и истина сделает вас свободными, – говорит Господь (Ин. 8:32). Однако, если в человеке нет духовного чутья, он впадает в неуверенность и не понимает, что верно, а что ошибочно. Это есть темный тупик заблуждений, из которого без наставника не выбраться…
