Текст книги "Птицы небесные. 3-4 части"
Автор книги: Монах Афонский
Жанр:
Религия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 45 страниц)
Я замялся:
– Но я же никогда этого не делал, Надежда!
– Все что-то не делали, но пришлось научиться, – строго ответила послушница. – Пусть все выйдут, а мы с отцом Симоном сделаем эту процедуру…
После этой «процедуры» я с уважением стал посматривать на мужественную женщину. Утром мы с моим неразлучным помощником сидели в коридоре поликлиники. Вдоль стен сидели многочисленные больные, пришедшие на прием. Из кабинета в кабинет сновали доктора и медсестры. После разговора с главврачом на душе воцарилось полное отчаяние.
– А сколько лет вашему отцу? – суровым голосом спросила заведующая.
– Восемьдесят пять…
– Если мы за каждым стариком начнем смотреть, то у нас на других больных рук не хватит! – отрезала она.
– Но он же умирает! – запротестовал я. – Вы же обязаны ему помочь.
– К вам участковый врач ходит? Ходит. Этого вполне достаточно. Не мешайте мне…
Тяжело понурив голову, я сидел на расшатанной скамье у дверей врачебных кабинетов в городской поликлинике. Отец Агафодор, вздыхая, примостился рядом. Мимо, стуча каблучками, прошла стройная средних лет женщина в белом халате. Взглянув на нас живыми карими глазами, она прошла несколько шагов, но остановилась и вернулась к нам.
– Что случилось, батюшки? – с участием спросила она.
Почувствовав в ее вопросе искреннюю теплоту, я ответил:
– Отец умирает, а здесь нам помочь никто не хочет, – с горечью промолвил я.
– А где вы живете?
– Недалеко отсюда, в центральном районе, – уточнил я, назвав улицу и номер дома.
– А, это микрорайон для военных… Моя квартира рядом. Подождите минутку, я пойду с вами.
На табличке ее кабинета мы прочитали: «Врач-терапевт Ирина Владимировна Воробьева». Она решительно начала делать больному инъекции, сказав, что мы еще успеем пособоровать его. В болезни моего отца произошел перелом после соборования, которое мы немедленно исполнили, молясь все вместе у постели Федора Алексеевича. Сразу после этого наш старик открыл глаза и осмотрелся:
– Что со мной было, сын?
– Умирал, папа, а теперь выздоравливаешь! – бодрым голосом сказал я.
Он слабым движением пожал мне руку. Ирина Владимировна выслушала стетоскопом его легкие, проверила давление.
– Как вас зовут, больной? – задала она вопрос отцу, с любопытством рассматривая его.
Он назвал имя и отчество.
– Так, память у него в порядке! Назначаю ему уколы, их буду делать сама, – утром и вечером. А вы, батюшка, – обратилась Ирина Владимировна ко мне, – пожалуйста, почаще причащайте больного! А он у вас какой-то интересный…
В домовой церквушке на лоджии мы снова начали служить литургии, сугубо молясь о выздоровлении Федора Алексеевича. За неделю его здоровье настолько улучшилось, что он уже вставал и ходил по комнате, но сильная отечность еще оставалась, как и небольшая, но стойкая температура. Наши встречи с доктором, который для нас оказался Ангелом хранителем в белом халате, перешли в беседы о молитве, о Церкви и церковных службах, а затем стали доброй и хорошей дружбой.
Послушницы, обнаружив, что Федор Алексеевич пришел в полное здравие, засобирались в Москву. Молоденькая Тамара настроилась поступить послушницей на Московское подворье к игуменье Фотинии, где уже подвизались другие наши сестры. Надежда решила вернуться к Владыке Алексею в Новоспасский монастырь. К нам на квартиру вновь перебрался Санча, а отец Агафодор отпросился навестить своих родителей. Ирина Владимировна опасалась осложнений и новых простуд, поэтому регулярно навещала отца.
– Батюшка, вы пока сильно не радуйтесь! Это воспаление легких нанесло большой ущерб здоровью Федора Алексеевича, поэтому оно все еще висит на волоске…
Это предостережение обеспокоило меня. Я снова взялся за телефон. Наконец, послушница в Переделкино подняла трубку:
– Отец Кирилл очень слаб. К нему запрещен допуск и батюшке нельзя много говорить по телефону! – строго отчеканила она.
– А чуть-чуть спросить можно? Речь идет о жизни моего отца! – умоляющим голосом попросил я. – Скажите, что звонит иеромонах Симон…
– Чуть-чуть можно…
Было слышно, как послушница передала трубку отцу Кириллу.
– Батюшка, благословите! Как вы себя чувствуете? Я могу говорить?
– Говори, говори, отец Симон! – знакомый хрипловатый голос батюшки был очень слаб. – Слушаю..
– Отче, дорогой, благословите! Мы все сидим в Адлере. Здоровье Федора Алексеевича пошло на поправку, но угроза повтора болезни еще остается. Как быть с постригом? Духовник Русского монастыря на Афоне благословил постриг на монашество моему отцу. Но как его постричь ни с того, ни с сего? Может, папу нужно как-то подготовить? – волнуясь спросил я.
– С Федором Алексеевичем обходись кротко. Он у тебя добрый, но своевольный. Насильно не тяни в монашество. Если Богу угодно, отец сам к этому придет.
– А если ему рассказывать о монашестве или дать почитать что-нибудь? Как его убедить?
– Убеждать в ценности монашества никого не нужно. Будь сам достойным монахом! Когда Бог увидит, что сердце человека готово, Он Сам приведет его к монашеству…
Слова отца Кирилла бальзамом пролились на мою скорбящую душу.
– Спаси вас Господь, батюшка! Помолитесь о нас. Сильные скорби, тяжело нести все это! – не удержался я от жалобы.
– Нужно, отец Симон, не тяготиться скорбями, а радоваться им! Только тогда они будут нам во благо, да… Скорби есть печать избрания Божия. Скорбным путем прошли все отцы и преподобные, и его заповедал и оставил нам Христос во спасение души! Всегда будь с радостью нацелен на скорби, без них не бывает Царствия Небесного…
– Постараюсь, батюшка, помолитесь, – ответил я, с трудом представляя себе, как я могу радоваться скорбям.
– Хорошо, Бог вам в помощь, отче Симоне! Кланяйся от меня отцу, здоровья ему во Христе! Сначала пусть он у Бога будет монахом, а лишь потом постригайте Федора Алексеевича. Попроси отца Пимена, чтобы он постриг его…
Этот совет старца окрылил мою душу. Живя нос к носу в однокомнатной квартире, то Санча, то я постоянно заводили беседы об Афоне. Отец молча прислушивался к нашим словам.
– Сын, а где этот Афон находится? – как-то спросил он.
– Папа, я тебе уже говорил: Афон находится в Греции.
Старик подумал и вдруг спросил:
– А там что? Одни монахи живут?
– Одни монахи, папа, а женщин нет вообще. Все время только служба в церкви и молитва – самая лучшая жизнь на свете! – с воодушевлением поведал я отцу.
– Знаешь, сын, я тоже хочу стать монахом! Только теперь чтобы всегда вместе…
Этого я не ожидал: от волнения у меня перехватило дыхание, и я лишь крепко обнял отца.
– Федор Алексеевич, вот, это вы здорово сказали! – послушник Александр торжественно пожал ему руку.
Втроем мы утром отслужили литургию, молясь об успешном завершении нашего намерения. После службы я позвонил архимандриту Пимену в монастырь. Мой друг с трудом поверил в услышанную новость.
– Федор Алексеевич собрался в монахи? Не может быть! И батюшка благословил мне постричь? Ну что же, поздравляю, отец Симон! – зарокотал в трубке его бас. – В ближайшие дни приеду. Ждите! – с подъемом закончил разговор игумен.
Я подошел к отцу и присел рядом с ним на диван.
– Папа, ты серьезно хочешь постричься в монахи? Отец Пимен летит сюда, чтобы совершить постриг!
Я смотрел в его голубые глаза, в которых светились любовь и надежда на новую жизнь.
– Серьезно, сын, очень серьезно! Как-то само собой сердце повернулось к монашеству… Что мне нужно делать для этого?
– Отец Кирилл велел тебе кланяться и благословил тебе постричься в монахи! Он всегда учил нас, что монах – это молитвенник за весь мир. Так и ты – молись побольше по четкам, а когда устанешь, то читай Евангелие. И мясо тебе теперь не нужно есть, тем более, сало, – напомнил я отцу, зная его кубанские привычки.
– Об этом я уже забыл и думать. Какое теперь мясо и сало? Что вы едите, то и я буду есть. Не привыкать! В Сергиевом Посаде несколько лет питался батоном и чаем: батон да чай, батон да чай – и ничего, продержался!
С этого времени старик серьезно взялся за Евангелие, которое теперь нравилось ему больше его любимой электротехники, а утро и вечер он проводил с четками. В окна заглядывал черноморский теплый февраль, под балконом расцвели бледно-розовые соцветия алычи, а во дворе пышным медовым цветом клонили свои воздушные пряди зацветающие мимозы. Чуть выше, в бездонном куполе небес, тянулась с юга гряда белоснежных облаков, словно долгожданная весточка с далекого Афона.
* * *
Спит, земля, как будто неживая,
Спит земля, уже который год.
Но на ней, усталости не зная,
Суховеи преодолевая,
Алыча торжественно цветет,
Аромат чудесный выдыхая.
Ум доверчив к малым утешеньям
Незатейливой весенней суеты:
Алыча цветет – я полон восхищенья!
Алыча цветет – и я прошу прощенья,
Ведь ее, Господь, затем и создал Ты,
Чтобы я искал с Тобой общенья
В тяжком подвиге сердечной чистоты!
Есть тело земное, а есть тело Небесное. Тело земное живет земной пищей, а Небесное – Божественной благодатью. Чем больше плоть наша принимает земной пищи, тем больше тучнеет, заболевает и гибнет, а если делится ею с другими, выздоравливает. Небесная пища не такова: чем больше ее входит в душу, тем духовнее, божественнее душа становится, и чем больше получает Небесной благодати, тем больше ее раздает. Почему сказано, что не хлебом одним будет жить человек? (Мф. 4:4) Потому что жив он одной несравненной Божественной любовью! Если забрать эту любовь у человека, что от него останется? Живой труп, от которого убегает все живое. Питаясь благодатной Небесной пищей, укрепляя себя, мы укрепляем и ближних в благодати, а возрастая в Божественной любви, мы бескорыстно оделяем ею ближних, которые вместе с нами возрастают в одно Небесное тело – Царство Небесное. Как у земного тела есть голова, так у Небесного тела человечества, объединившегося в любви и усвоившего ее, одна глава – Христос. Потому истинное спасение приходит не тогда, когда один спасется, а другие нет, оно обретается тогда, когда все спасутся в едином Небесном теле; они будут объединены одной главой – Христом и станут единым сердцем, преизбыточно исполненным святой и блаженной любовью.
МЫТАРСТВА
Мир Божий приходит от Тебя, Господи, а во всем мире, даже если обойти его весь и обшарить все его уголки, никогда не найти мира Божия. Потому дороже всего мне мир с Тобою, Христе, ибо тогда Ты вселяешься в меня целиком и полностью, когда я отрекаюсь от этого земного мира! Мир Твой Ты Сам даешь нам, немирным, чтобы мы имели мир с Тобою, а затем и со всеми людьми. Если я с кем-то могу стать немирен, – да не будет сего, Боже! – то откуда возьмется во мне, грешном, святой мир Твой, если Ты не даруешь мне его? Ты сказал: «Во Мне имейте мир», и только Ты можешь открыть человеку разумение этого мира, который не от мира сего! Непредставимо чудесен мир Твой, Христе, ибо лишь в мире Твоем я могу видеть другого человека и весь окружающий мир, как они есть. Если же в душе пустота, то пустым она видит ближнего своего, а окружающий мир начинает убивать ее отчаянием от его пустоты. Ты, Христе, наполняешь этот мир благодатью, а потому наполняешь ею и душу мою. Дай же нам всем, Господи, столько любви, сколько вместят сердца наши, возлюбившие мир Твой не от мира сего.
Вскоре прилетел архимандрит, и вместе с Ермоловским подворьем мы приобрели для отца монашеское облачение. Мне из Афонского Патерика всегда нравилась история со святителем Сербским Саввой и его отцом, преподобным Симеоном, которого святой Савва, его сын, постригшись в Руссике, забрал с собой на Афон. Отец Пимен выслушал меня внимательно.
– Это хорошая идея! Знаешь, чтобы этот день был самым значимым в вашей жизни, давай в постриге дадим Федору Алексеевичу имя в честь священномученика Симеона, сродника Господня. Кстати, как раз на днях наступает этот праздник. Мы и литургию отслужим, и твоего отца пострижем!
Наше единодушие передалось и старику:
– Спасибо вам, отец Пимен, за большую поддержку и участие в нашей жизни!
Мой друг не смог удержать слез и, вытирая их платком, сказал:
– Это вам спасибо, Федор Алексеевич, что такую благодать нам подарили! Я с большой радостью совершу ваш постриг…
Вечером мы торжественно постригли отца в монашеский чин с именем в честь священномученика Симеона. Утром, на праздничной литургии на Сретение монах Симеон причастился святых Таин Христовых и воспрял духом: его лицо словно помолодело, глаза сияли, белоснежную бороду красиво оттенял черный цвет монашеского облачения.
– Вот так старца нам Бог послал! – ликовал игумен. – Какой благодатный постриг…
В полдень, завершив все дела, отец Пимен уехал в Москву, а затем в свою обитель. Архимандрит удивил меня тем, что за время нашего долгого сражения с болезнью отца Симеона, он побывал на Святой Горе, въехав в Грецию со стороны Турции. Мои восторженные рассказы в Адлере об Иерусалиме и благодатном огне мой друг выслушал, затаив дыхание. В дальнейшем он был одним из тех, кто впервые привез огонь Великой Субботы прямо от Гроба Господня в Россию. Он также оставил денег на дорогу, подарив нам для холодной Москвы две теплые куртки – мне и иеромонаху Агафангелу, обещая свою помощь и жилье на московском подворье.
– Симон, будь со мной на связи. Встретимся в Москве.
Мы попрощались с отцом Пименом с ощущением большой благодати, посетившей всех нас от совершенного им пострига.
– Только теперь я окончательно поверил, что у вас с отцом Симеоном, по молитвам отца Кирилла, получится монашеская жизнь! – заявил он при расставании. – Во всем этом явно есть воля Божия…
На нашем вечернем чаепитии присутствовала Ирина Владимировна.
– Батюшка, а почему вам не забрать монаха Симеона к себе на Афон? – спросила она, заставив онеметь от неожиданности этого вопроса всех присутствующих.
– Я даже не представляю, возможно ли это? – оторопел я.
Потом задумался: идея показалась неплохой, хотя я не представлял вообще, как это сделать. Сомнения охватили душу:
– А выдержит ли перелет самолетом мой отец, если даже дадут ему визу?
– Самолетом вряд ли, а вот машиной он, пожалуй, выдержит, – твердо заявила женщина.
Ее совет, как терапевта, показался мне убедительным:
– Точно, Ирина Владимировна, машиной можно добраться. Наш гость, отец Пимен, рассказывал, как он недавно проехал через Турцию на Святую Гору. Значит, этот вариант возможен! Как, папа, едем на Афон? – обратился я к отцу, внимательно прислушивающемуся к нашей беседе.
– Едем, Симон! Вместе – куда угодно, – ответил он со всей серьезностью и решительностью.
– А не жалко оставлять Адлер, папа? Тут красиво и все устроено…
– Какая красота, сын? Все уже ушло… Лучше за Бога держаться, а не за мир, с его красотой и устройством. Дом без Бога не строится, а жизнь без Христа не устроится! Так я понимаю…
– Отлично, Федор Алексеевич! – поддержала его Ирина Владимировна.
– Батюшка, тогда и я с вами поеду, если благословите! А то у меня одного ничего в жизни не складывается. Вместе будет легче… – послушник Александр даже привстал от волнения.
– Хорошо, Санча, если вам с отцом Симеоном сделают визы, то все будем жить на Святой Горе. Только прошу вас, молитесь Матери Божией, чтобы Она нам помогала! А я позвоню батюшке…
Сердечно поблагодарив нашего заботливого доктора, я начал дозваниваться до Переделкино. Но там никто не поднимал трубку. Лишь на следующий день мне удалось дозвониться до отца Кирилла, который только что вернулся с обследования в клинике. Он поздравил нас с постригом и внимательно выслушал нашу новую идею о переезде на Афон с монахом Симеоном и послушником Александром.
– Дело это нелегкое, отче Симоне, ох, нелегкое… Но очень Богоугодное, да. Молитесь, молитесь Пресвятой Богородице, чтобы Она управила ваши дела! С Богом, с Богом, с Богом! Передай мои поздравления монаху Симеону… – голос старца звучал бодро и внушал уверенность в исполнении нашего предприятия, казавшегося нам невозможным и невероятным.
Затем, путаясь в кнопках, мне удалось дозвониться по домашнему телефону отцу Пимену.
– Отче, отец Кирилл благословил нам забрать на Афон монаха Симеона!
В трубке послышался треск, потом молчание.
– Алло! Алло! – закричал я, полагая, что связь оборвалась.
– Слышу, слышу, отец Симон! Мне все же кажется, что твой отец просто не доберется туда живым… Извини.
Голос в трубке был полон сомнения.
– Но доктор говорит, что на машине он сможет доехать, только самой машины нет! – в совершенном отчаянии сказал я.
– Ну, с машиной, думаю, можно помочь… – в раздумье ответил мой друг. – Вы сначала визы попробуйте сделать, а там посмотрим…
Воодушевленный новой переменой в своей жизни, отец захотел подышать свежим морским воздухом и попросил нас довести его до моря.
– Папа, ты не дойдешь даже до угла нашего дома, потому что ты очень слаб и весь опух от отеков! – воспротивился я.
Наши переговоры остановила Ирина Владимировна, которая продолжала заходить к нам в квартиру, чтобы периодически обследовать старика.
– У меня есть укрепляющие таблетки. Пусть их пьет отец Симеон. И старайтесь почаще ходить с ним на прогулки. Это очень хорошо, что он хочет на воздух. Но помните, что действие таблетки быстро заканчивается…
Наш старичок выпил таблетку и мы вывели его под руки на крыльцо. Увидев сидящих на лавочке старушек-пенсионерок, отец отстранил наши руки и, помахав старушкам рукой, бодро пошел по тротуару.
– Ну, отец Симеон, вы прямо молодец! – восхищенно воскликнул Санча.
– Саша, это лекарство так действует! Посмотрим, как он домой дойдет… – осторожно заметил я.
Обратно домой мы подтащили монаха Симеона под руки. Он был еще очень слаб. Действие таблетки закончилось, и он тяжело дышал от усталости.
– Папа, старушки на тебя смотрят! – попытался я подбодрить старика.
Но на соседок он даже не обратил внимания, когда мы поднимали его на крыльцо подъезда. В Адлер прилетел иеромонах Агафодор. Отца Симеона мы оставили под присмотром доброго Санчи, а сами, собрав в один пакет все документы и справки на получение виз, отправились в Москву. В окошке греческого консульства, куда мы подали документы, нам сразу же категорически отказали. Прежнего консула, который когда-то делал нам визы, уже перевели на другую работу в Афины. В то время как отец Агафодор и я, скорбя, сидели в углу, мимо нас прошел грек средних лет с папкой под мышкой. Постоял, повернулся и подошел к нам:
– Патерас, благословите! – он поцеловал у нас руки. – Вы с Агион Орос? Какие у вас проблемы?
Он взял у меня бумаги и внимательным цепким взглядом просмотрел их.
– У нас келья на Святой Горе. А теперь не можем оформить визы ни себе, ни больному престарелому отцу и сопровождающему его послушнику, которые едут с нами на Афон.
В наших словах прозвучала неподдельная скорбь.
– Меня зовут Эконому. Я помощник консула. Пройдемте в мой кабинет!
Этот добрый грек забрал наши документы и вышел, оставив нас в ожидании его возвращения. Он отсутствовал полчаса. Наконец дверь отворилась. Лицо нового знакомого сияло улыбкой.
– Вот ваши паспорта. Сделал вам визы на год.
Мы наперебой благодарили господина Эконому, работника греческого консульства, неожиданно пришедшего к нам на помощь, словно вестника Божия. Со списком всех его родных, который он вручил нам на литургийное поминовение, мы вышли из здания, не веря своему счастью. Москву заливало яркое мартовское солнце. Воробьи купались на мостовой в лужах оттаявшего снега, в которых дробилось синее небо. В наших душах веяло молодостью, счастьем и ожиданием чего-то самого лучшего в нашей жизни, чему мы не могли найти слов. Игумен Пимен, просматривая визы в наших паспортах, тоже не верил своим глазам:
– Надо же! Все визы на целый год получили… Вот как Бог помогает по молитвам старца! Я тут поговорил с одним человеком, генеральным директором фирмы «Арбат Престиж». Его зовут Владимир Некрасов. Этот человек ездит на Афон и помогает Ивирону. Он пожелал увидеть вас и поговорить.
На машине монастырского подворья мы подъехали к зданию офиса фирмы. Охрана пропустила нас, и мы оказались в кабинете у директора. Моложавый мужчина лет сорока, полноватый, скромно одетый в простой серый костюм, по виду верующий, взял у всех нас благословение и представился:
– Владимир.
Мы назвали свои имена. Несколько минут все молчали.
– Расскажите, что у вас за нужда и чем я могу вам помочь? – спросил владелец фирмы, откинувшись на спинку кресла.
Я кратко рассказал суть проблемы. Пока я говорил, директор изучал нас, посматривая искоса и что-то чиркая в записной книжке.
– Ваша проблема мне ясна. Я сам езжу на Афон помолиться и поэтому с радостью готов помочь. Предлагаю приобрести машину «Нива», класса «Фургон».
– А до Греции она доедет? Маршрут у нас длинный – через всю Турцию, – настороженно спросил я.
– Думаю, доедет, – засмеялся наш благодетель. – Можете ее доукомплектовать за счет фирмы. Будете на Святой Горе, поминайте меня…
Владимир вырвал из блокнота лист бумаги.
– Вот, я написал вам имена родных. Кстати, я сам собирался пойти в монахи в один Афонский монастырь. Но что делать со всеми этими людьми, которых я обеспечиваю работой? – в недоумении он развел руками.
– Понимаем, понимаем… – с сочувствием сказал я. – И очень вам благодарны… Если бы не вы…
– Не стоит благодарности. Во славу Божию! Во славу Божию… – директор любезно проводил нас до двери. – Поклон от меня Святой Горе и Иверской иконе Матери Божией…
Через несколько лет, как нам сообщили, фирма «Арбат Престиж», к сожалению, полностью разорилась, а генеральный директор так и не стал монахом, насколько мне известно. Но благодарны мы ему и по сей день, это был первый человек, так щедро и без-корыстно взявшийся помочь нам на этом нелегком этапе. Игумен Пимен провожал нас, подарив мне на радостях мобильный телефон, на который я смотрел с некоторым ужасом, как на отступление от монашеской аскетики.
– Симон, будешь со мной на связи. Дай Бог, встретимся на Афоне! Ангела хранителя вам в пути. Отец Агафодор, ты – водитель молодой, будь осторожен! – крикнул он нам вдогонку, когда мы выезжали из гаража монастырского подворья, закончив все дела с подготовкой «Нивы» в дорогу.
За сутки мы благополучно доехали до Сочи. В окнах домов уже зажглись мягкие, уютные огни. Справа билось о волнорезы знакомое милое Черное море, где ожидали нас изволновавшиеся монах Симеон и послушник Александр.
– Сын, а что там будет у нас в Греции? – расспрашивал взволнованный и радостный отец. – Где мы будем жить?
– Русский монастырь обещал нам древний скит Ксилургу XI века. У нас там будет своя церковь и дом, красивое место с виноградником и огородом! Тебе там понравится, папа, – объяснял я с энтузиазмом.
– И это хорошо, и это хорошо… – повторял монах Симеон, довольный успешным началом нашего предприятия. – Но, все-таки, люди есть люди… Отрекался Шарик от кости, а когда кость кинули, всех загрыз…
– Ты это к чему, папа? – недоумевал я.
– Насчет красивого места, сын…
Мы с отцом Агафодором переглянулись. Тот пожал плечами. А лицо Санчи безмолвно выражало радость по поводу предстоящего путешествия. Первое время монаху Симеону было трудно перейти на монашеский распорядок. Он привык ужинать вечером и мне приходилось то и дело поправлять отца.
– Папа, монаху нельзя есть вечером!
– А что можно?
– Можно просто сок выпить или же тебе, как пожилому человеку, разрешается кислое молоко, если не в пост…
– Понял, сын. Будем перестраиваться…
Приехав поздно вечером из гаража, где нашу «Ниву» готовили к долгой и нелегкой дороге, я застал отца, заканчивающего свой ужин: борщ и картофель с селедкой. Увидев меня, он весело сказал:
– Ну, где там твое кислое молоко? Давай его сюда!
Наше настроение несколько сникло, когда, уже собравшись в дорогу, мы увидели, что отечность у отца Симеона нисколько не убавилась. Ирина Владимировна развела руками:
– Простите, батюшки, прямо не знаю… Сделала, что могла! Но, по-моему, в таком состоянии через всю Турцию и Грецию он до Афона не доедет…
– А что же делать? – упавшим голосом спросил я.
– Говорят, открылись морские рейсы из Сочи в Турцию. Наведайтесь, разузнайте! – подсказала наш ангел хранитель в белом халате.
Утром мы с отцом Агафодором уже стояли у касс морского вокзала в Сочи.
– Паромы есть только в Трабзон, а в Стамбул нет, – ответил женский голос из-за темного стекла кассы.
– А какие-нибудь корабли отправляются в Стамбул? – упавшим голосом спросил я у окошка.
– Есть одно судно «Евгений Онегин». Через два дня отправляется. Это его последний рейс.
– Как это – «последний рейс»? – не понял я.
– Потом его спишут в утиль, потому и последний. Других судов нет. Поговорите с капитаном на грузовом причале!
– Спасибо! – поблагодарил я темное окошко кассы и мы отправились искать нашу посудину, совершающую свой последний рейс.
Ею оказался старенький грузовой теплоходик с крохотной погрузочной палубой. Капитан, сговорчивый добродушный моряк, согласился нас взять на свой теплоход.
– Вашу «Ниву» повезем на палубе. В трюме места нет, – кратко пояснил бравый капитан, что называется, настоящий «морской волк». – Сколько пассажиров?
– Четверо. Я с отцом и еще двое монахов, – пояснил я.
– Монахам всегда рады, хотя живьем никогда не видели!
Моряк басовито расхохотался, лихо приложив ладонь к морской фуражке с гербом. Все эти дни я пытался дозвониться на Афон до духовника отца Меркурия. Наконец я услышал его голос:
– Слушаю вас…
– Отец Меркурий, благословите! Моего отца мы постригли. Теперь он – монах Симеон. Визы сделали. Разрешите привезти его с собой? Нам ехать в скит Ксилургу, как вы обещали?
– Да, да, конечно. Отца привозите. Скит Ксилургу за вами. Приезжайте в монастырь, ждем вас…
Этот ответ очень утешил всех нас. Сборы в дорогу прошли оживленно. Гудок старенького теплохода нарушил мягкую тишину весеннего вечера. «Нива» стояла на грузовой палубе, крепко прихваченная тросами. Иеромонах тщательно осмотрел машину, нет ли повреждений. Все было в порядке. Когда мы с Санчей под руки подвели к трапу монаха Симеона, даже бывалый капитан усомнился, глядя на нас вниз с борта корабля:
– Куда вы такого больного старика везете? Он же до Стамбула не дотянет!
Монах Симеон поднял голову:
– Настоящий моряк куда хочешь дотянет!
– Боевой у вас старикан! – с капитанского мостика послышался хохот моряков. – Такой точно доплывет…
С причала махала косынкой наш единственный провожающий – Ирина Владимировна. В море корабль вышел ходко: за кормой взвихрилась широкая пенная дорожка. Белеющий в дымке Сочи, Кавказ со снежными далекими вершинами, остались далеко позади, навсегда уходя в невозвратное, трогательно родное, прошлое, со всеми его судьбами и переживаниями.
Слушай, монах: Когда возненавидишь душу свою, лишь тогда полюбишь людей, ибо любовь не живет во тьме душевных привязанностей. Лишь когда отречешься от самого себя, лишь тогда обретешь благодать, ибо благодать приходит в очищенное от страстей сердце. И когда станешь ничем, лишь тогда стяжешь мудрость Духа Божия, ибо Он дышит, где хочет. А хочет дышать Он в свободе духа твоего, лишенного всякого самомнения и суетных помышлений. Когда станешь мертвецом прежде своей смерти, то поистине достигнешь бессмертия, представляющегося вымыслом для мирского ума, впившегося в плоть, как клещ в тело. Лишь когда отречешься от своего эгоизма и власти его, войдет в тебя сила Божия, могущая и горы передвигать. Только тогда, когда земное время, словно пыль, сумеешь попрать непоколебимостью ума своего, сможешь ощутить во всей полноте жизнь вечную. Бессильной тогда становится смерть и несуществующей, а жало ее притупляется и истлевает, ибо сама смерть истлеет в себе навеки для бессмертного духа человеческого. Припадаю и я, смертный, к святому бессмертию Твоему, Боже, ибо ведаю– оно ближе ко мне, чем пугало смерти, потому что смерть – не страшнее, чем пугало в поле, колеблемое ветром.
