Текст книги "Птицы небесные. 3-4 части"

МОНАХ ГРИГОРИЙ

Боже, я – пылинка на Твоей ладони! Дунет ветер искушения – и меня нет. Ничто – тело мое и все помышления мои. Бог есть Дух – это известно мне, но познал я и то, что Твоим животворящим Духом сотворено внутреннее мое. Подобный Тебе во всем, скрыт ничтожной пылинкой тела бессмертный дух мой, сроднившийся по дару Твоему с жизнью вечной. Бессильна смерть против духа моего, потому она и гоняется за ничтожной телесной пылинкой и ничто – все достояние ее. Пока я был раб этой жалкой горстки тела моего, все земное преследовало ее – воры, грабители, врачи, политики, ученые. Но когда пугливая душа моя прилепилась к вечному духу внутри меня, сотворенному Тобою, Боже Живой и Вечный, осталась позади смерть моя, ибо встретил я лицом к лицу бессмертие свое в неколебимом Царстве Святого Духа Твоего, в невечернем свете Пресвятой Троицы, в священном созерцании самих истоков присносущего Божественного бытия.

Пока мы занимались поисками духовника, от знакомых паломников пришло известие, что у отца Херувима конфликт с Русским монастырем зашел так далеко, что духовник, со всем своим братством, вынужден был оставить Новую Фиваиду и перейти к болгарам, которые выделили ему келью неподалеку от Зографской пристани. К нему мы и поехали со всем нашим маленьким братством исповедоваться. Но беседа с кротким и любвеобильным схииеромонахом опечалила меня: он твердо настроился бороться с монастырем и отстаивать свои права.

– Отец Херувим, вон русский Андреевский скит в Карее стоит в запустении. Взял бы ты его и сколько пользы принес бы паломникам из России и нашей стране, чем попусту воевать с Русским монастырем! – уговаривал я своего старого друга и духовника.

– Нет, нет, отец, ты не понимаешь… Во-первых, наш монастырь совершенно не прав и они должны это понять. К тому же зло повсюду набирает силу и нам не следует закрывать на это глаза. Нужно бороться! А во-вторых, Андреевский скит для меня будет очень суетен. Будем жить всем братством с болгарами, они русских любят…

На этом мы расстались. Я вспомнил, как этот милый и кроткий монах когда-то рассказывал мне: «Отче, я в детстве очень мечтал стать генералом. Наверное, это настоящее мое призвание…» Спустя некоторое время старец не удержался у болгар. Константинополь-кий Патриарх настоял на выдворении со Святой Горы «смутьяна» схииеромонаха Херувима и его братства. Монахи рассказывали, что он ездил на прием к Вселенскому Патриарху и тот даже топал на него ногами в сильнейшем гневе. Мягкому и кроткому, но воинственному духовнику отцу Херувиму пришлось вновь уехать в Абхазию, о которой он так тосковал. Это меня сильно опечалило…

По дороге, кружащей среди соснового леса и ухоженных виноградников, мы заглянули в небольшой греческий монастырь, расположенный в глубоком ущелье, куда почти не забредали паломники. Эта крохотная обитель еще не увлеклась лихорадочным строительством и спешным ремонтом монастырских зданий на средства Евросоюза, охватившим многие крупные монастыри.

Тихое уединенное место умиротворяло душу. В маленьком скромном храме мы приложились к чудотворным иконам Божией Матери и уже собрались уходить, когда во дворике монастыря, откуда-то сверху, с балкона, раздался негромкий голос, говоривший по-русски с небольшим акцентом:

– Вы откуда, отцы? Из России?

На балконе стоял худощавый монах лет за шестьдесят, с посеребренной бородой.

– Из России, из Москвы, – ответил отец Агафодор. – А сейчас живем в каливе на Каруле…

– А, из Москвы?.. И еще карульские монахи? Поднимайтесь ко мне, – радушно пригласил монах, распахнув вверху дверь.

Мы поднялись на старую деревянную веранду по лестнице с расшатанными ступенями и присели на скрипящую скамью у стола. Старец принес нам кофе и угощения. Даже на веранде слышался запах лекарств. Я внимательно рассматривал этого человека: худой, слегка сутоловатый, длинная седая борода спускалась на грудь. Он имел болезненный вид, но живые умные глаза смотрели зорко и внимательно. Голос его звучал мягко и предупредительно:

– Меня зовут Григорий. Я монах. Живу здесь уже двадцать лет, – не спеша рассказывал он, аккуратно ставя на стол перед каждым из нас стакан с водой и лукум в тарелке.

– Вы хорошо говорите по-русски! – заметил мой друг.

– Когда-то давно, в двадцатые годы, наша семья выехала из России в Англию. Мой отец румын, а мама – русская. Я родился уже за границей.

– А как вы стали монахом?

Новый знакомый все больше начал интересовать меня.

– В монахи меня постриг отец Софроний в Эссексе. Сейчас он стал известным старцем. Читали его книги?

– Нам очень нравится книга «Старец Силуан». Наверное, это самое лучшее из всего, что написано за последнее время…

Я выжидательно взглянул на монаха.

– Да, это так. Книга очень хорошая. Написана на все времена, – кратко ответил отец Григорий.

– А вы долго жили с отцом Софронием?

Мой вопрос заставил его задуматься:

– Долго. Но моей душе очень хотелось подвизаться на Святой Горе, ничего не смог с собой поделать. Так и уехал от своего духовника, о чем сожалею и буду сожалеть до конца дней своих. Подвизался, пока силы были, в разных местах Афона. А теперь болен, здоровье уходит, жизнь почти исчерпана…

Наш собеседник некоторое время молчал. Где-то вдалеке глухо работала бензопила. Должно быть, рабочие пилили дрова. Затем монах продолжил:

– Но не надежда… И чем более приближаюсь к окончательному завершению своей жизни, тем более постигаю глубину и гениальность духовного постижения своего старца. Трудно, очень трудно найти духовного отца. Поэтому, если найдешь, всемерно получай пользу от общения с ним, развивая свое понимание смысла самого спасения…

Он приумолк снова, глядя с балкона на покрытое голубоватой дымкой горное ущелье.

– Отче, скажите нам духовное слово из опыта вашего общения с отцом Софронием, – в моем голосе невольно прозвучало сочувствие.

– Что мне сказать? Все есть в книгах старца. Я не имею такого словесного дара, как у моего духовного отца. Читайте, и Бог откроет вам суть духовной жизни: «Христос, Свет истинный, просвещает и освещает всякого человека, грядущего в мир». То, что читается в храмах, достаточно для нашего вразумления, – опустив голову и углубившись в себя, негромко ответил наш собеседник.

– Отец Григорий, кроме чтения Евангелия, Псалтири и Часослова, я люблю читать и перечитывать «Старца Силуана». Это повествование очень помогло мне в жизни. Но из трудов отца Софрония у нас переведена только эта книга. А хотелось бы услышать от вас живое слово! – не отступал я.

– О чем ты хочешь услышать? – монах поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.

– Конечно о спасении, отче! Монашеское слово лучше всяких книг. Скажите как умеете. Постараемся понять…

– Мой духовный отец говорил, что хорошо знать конечную цель нашей жизни, но начинать нужно с малых вещей. Они затем становятся прочным основанием для созидания Божия храма в наших сердцах. Тот, кто хранит целомудрие тела, обретает вечную молодость, а тот, кто хранит целомудрие духа, обретает жизнь вечную. Если ты ищешь Бога, то Христос встречает тебя в сердце и приводит к Отцу, сущему на Небесах…

– А как тогда понять слова Христа (Ин. 14:2), что в доме Отца Моего обителей много?

– Святой Дух, Утешитель, – это обитель и утешение для святых и праведных душ, преображенных благодатью Духа Святого. Христос, Сын Божий, – обитель и блаженство для сынов Божиих, обретших сыноположение и соединившихся со Христом. Отец, Запредельная Истина, – Царство Божие и обитель для вошедших в истину и соединившихся с ней в Божественном созерцании. Каждая обитель имеет множество своих различий…

– Как же прийти к этой истине, если она запредельна? Или одна истина запредельна, а другая – нет?

– Человеку не нужны две истины, нужна только одна и она есть Христос, единый с Отцом, Хлеб вечной жизни, сошедший с Небес Божественной Запредельности. Будучи в теле, всё мы знаем отчасти, поэтому можно сказать, что наше знание недостоверно до тех пор, пока мы не придем к этой единой истине, которая освободит нас от всякой недостоверности. Спасение – это прямое, явное и подлинное постижение абсолютной истины во Христе. Пребывание в этом постижении в соответствии с евангельскими заповедями есть священное богосозерцание в духе любви, возводящей нас к Отцу Небесному, где эта истина находится вне всяких созерцаний.

Христос всегда пребывает в Отце, в то время как мы отвлекли свой ум и начали пребывать в суетном тленном мире. Это и есть изначальный грех. Христос не сделал этой ошибки. Если мы хотим уподобиться нашему Спасителю, мы должны соединиться с Ним, ибо Он есть путь, и истина, и жизнь, а также дверь, ведущая в эту жизнь и истину, та Божественная дверь, через которую мы приходим к Отцу Небесному, чтобы пребывать в Нем. Для этого святые отцы оставили нам все свое духовное наследство. Если представляется возможность, с благоговением углубляйтесь в книги светильников Церкви, чтобы обрести духовное рассуждение и уметь отличить истину от лжи. Рассуждение для монаха – великая сила и есть призвание из тьмы в чудный свет Божий.

– Отче, невозможно прочитать всех отцов и все духовные книги, во всяком случае, для меня… Каков прямой путь к спасению?

– «Боговидение приходит через умное действие души, а не через рассудок»; этому мы учимся у святых отцов. Нам надлежит на опыте постичь Православие, но не интеллектом, а сердцем, и таким образом непосредственно стать самим Православием, которое тогда всецело проявляется в нашей жизни и служит открытию в нас единства со Христом.

Монах, помолчав, налил нам воды в опустевшие стаканы и спросил:

– Хотите еще кофе, патерас?

– Спасибо, отче, греческий кофе очень крепкий. Нам достаточно…

Мне хотелось услышать от монаха как можно больше:

– Отец Григорий, почему наша жизнь с годами становится тяжелее и в ней появляется столько скорбей?

– Потому что мы уходим в неверном направлении, все более привязываясь к преходящему миру и погружаемся в него безоглядно, вместо того чтобы повернуть обратно и вновь соединиться со Христом, Который всегда есть посреди нас. Ум, занятый вещами, – это мирской ум, ведущий к полному рабству человека. Ум, обращенный к Богу, есть просвещенный ум, приводящий к спасению…

– Если можно, скажите, отче, каким становится сердце того, в ком воссиял Христос?

– Наши грехи, подобно знойному ветру-суховею, несут нашу душу по жизни в ложном направлении, тогда как Божественный Промысел зовет нас вернуться ко Христу, нашей единственной опоре, прибежищу и победе на грехом. Монах, у которого в священных чертогах сердца безраздельно царствует Христос, вмещает всех благоговейных верующих, подающих милостыню, и если они прилежны и искренни, он обращает их на путь спасения, наставляя в молитвах и покаянии. Если же таких качеств у них нет, помогает им обрести добродетели исполнением заповедей, столь необходимых для прохождения мытарств. Послушных учеников, которые решились вступить на путь смирения и отречения от своей воли, обучает духовной практике в уединении и открывает им познание истины. Если же у них нет к этому соответствующих дарований и усердия, побуждает к покаянной молитве и отсечению помыслов. Родственников и друзей, любящих духовные наставления и стремящихся услышать слово истины, приводит к Церкви и добрым делам. Всех же иных, которые коснеют в своем самодовольстве и отступлении от православной веры, хранит молитвой для будущего покаяния и пребывает в бесстрастии, печалясь об их участи. Так в чистом сердце монаха открывается совершенная любовь Христова, желающая всем спастись в Царстве Истины. Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озаряет наши сердца дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа (2 Кор. 4:6).

Поняв, что монах Григорий дает полные и зрелые ответы на все мои вопросы, я собрался с духом и задал ему личный вопрос:

– Отче, пока я нахожусь в келье или в горах, куда ухожу молиться с палаткой, то молитва остается внимательной. А когда вступаю в общение с людьми или берусь за труды, то периодически рассеиваюсь, что приводит меня в уныние. Как избавиться от этого? Что посоветуете?

– Только в уединении человек может стать духовной личностью во Христе. Если он не найдет себя в уединении, он не найдет себя нигде. «Ибо кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем?» Вся духовная практика выполняется со вниманием. Если ты внимателен и углубляешь свою молитвенную практику день ото дня, то ты сможешь пребывать в молитве в любой момент и в любых обстоятельствах. Хорошо уметь молиться в уединении, но еще важнее хранить молитву и в трудах, и в общении с людьми. Большая часть людей, даже монахов, совершенно не берегут сердце от рассеянности и сразу забывают о внимании после молитвенного правила. Те же, кто стяжал непрестанную молитву, также по рассеянности позволяют тонким помыслам незаметно окрадывать ее и таким образом теряют благодать. Как Христос всегда пребывает в Отце, так ум должен быть неисходно утвержден в сердце. Учись не отвлекаться в помыслы даже на секунду. Углубляя и развивая внимание, ты приходишь к Божественному созерцанию и Богопознанию. Пусть это навсегда закрепится в твоем сердце. Береги каждое мгновение духовной жизни! Даже на миг собрать ум и вспомнить о смерти лучше, чем всю жизнь учить и проповедовать о спасении, забывая о том, что все подвержено тлению и смерти. Даже на миг всем сердцем вспомнить о Боге и о любви к людям лучше, чем без конца ублажать свое тело и тешить ум пустым богословствованием, что является лишь проявлением эгоизма. Так, миг за мигом, складываются дни, месяцы и годы нашего духовного восхождения в горняя…

На колокольне монастыря зазвонил колокол, оповещая о вечерне. Закатный луч мягко осветил балкон и наши лица.

– Простите, отцы, мне нужно собираться на службу…

– Отче Григорие, своими словами вы словно озарили мою душу! – сказал я с волнением. – Благословите когда-нибудь еще прийти к вам. Не все мне понятно, но я буду стараться исполнить ваши слова на деле. И благодарю вас, что уделили нам время.

– С Богом, с Богом! Если считаете, что мое несовершенное слово полезно, то приходите, когда сочтете нужным. Помолитесь, чтобы Господь укрепил меня: здоровье мое ухудшается и не знаю, насколько милость Божия еще продлит мои земные дни.

Выйдя из монастыря, я не удержался, чтобы не выразить своего восхищения старцем:

– Хочу записать его слова, пока не забыл! Похоже, этот монах знает больше, чем говорит, – поделился я своим впечатлением с неразлучным моим спутником.

– Кто его знает, что он знает и не говорит? – засмеялся отец Агафодор. – Но то, что он сказал нам, обычные вещи. По мне – обыкновенный монах, живет тихо, нигде не известен…

Но мне неожиданная встреча с этим удивительным человеком виделась по-другому и взволновала меня. На плывущем в Дафни пароме, пристроившись у столика на палубе, я записывал услышанные слова, и снова и снова переживал их, вникая в суть.

Необходимость весной получать новую визу на третий год изменила все мои намерения: к отцу Григорию я тогда не попал, просить о помощи с документами отца Христодула мы уже не решились. Оставалось одно – ехать в Россию. От денежной помощи отца Пимена осталась небольшая сумма, как раз на билеты, но не на гостиницу в Салониках. Моего находчивого друга осенило:

– Батюшка, еще будучи студентом Афинского университета, мы часто ночевали в доме для престарелых. Там врачи всегда давали нам пустые койки. Чтобы не ночевать на скамейках на улице, где может к нам прицепиться полиция, предлагаю поехать в богадельню!

Мне пришлось молча согласиться, – что еще оставалась делать?

Главврач, пожилая женщина-гречанка, любезно предоставила нам, как Афонским монахам, две койки, предупредив, что в комнате будет еще один постоялец, больной монах, святогорец. И действительно, на одной из коек мы увидели старого монаха, который с недоумением смотрел на нас. Узнав, что мы с Афона и поняв, в чем дело, он разрыдался:

– Патерас, ох, патерас, никогда, никогда не попадайте сюда! Лучше на Афоне умирайте, чем в больнице! Здесь дают мне мясо, женщины меня осматривают… Все свое монашество потерял, а здоровья не прибавилось! Воробьи ведь тоже птицы, тоже летают, но это все не то… Вот, такой монах-воробей и я… Надо было на Святой Горе помереть!

Это было душераздирающее зрелище. Я не выдержал:

– Отец Агафодор, хоть где-нибудь переночуем, только не в этом месте, не могу…

Мы вышли на улицу. Стемнело. Уже зажглись уличные фонари, а из окон домов лился мягкий свет. Мой товарищ и я стояли возле какого-то кафе, где сидели довольные улыбающиеся люди, неторопливо беседующие друг с другом. Мы совершенно не знали, что делать дальше.

– Вспомнил! – воскликнул иеромонах. – Есть одна знакомая благодетельница Русского монастыря, немка. Можно к ней попроситься переночевать…

– Это не та ли женщина, которая возила меня с отцом Константином по святым местам в Салониках?

– Конечно она! Другой быть не может! Она собирается в монахини, может быть, и нас примет, – обнадежил меня отец Агафодор.

– А сколько ей лет? Возможно, не очень удобно ее беспокоить? – засомневался я.

– Да она уже старушка! Ей лет пятьдесят точно есть, не меньше!

Его довод показался мне убедительным. Немка Маргарита оказалась смиренной богобоязненной женщиной, в волосах уже пробилась седина. Для нее наше посещение стало шокирующей неожиданностью, но она впустила нас в квартиру, несмотря на поздний час. Затем хозяйка принялась дозваниваться до своего духовника, спрашивая благословение, можно ли ей оставить у себя ночевать двух монахов с Афона? После долгих переговоров, разрешение было получено.

– Отче, припоминаю вас, как вы постарели на Афоне! – приветствовала она меня этими словами. – Пока я для вас приготовлю комнату, пожалуйста, пройдите на балкон.

Мы уселись в полотняные кресла и расслабились. Напротив, через улицу, в большом многоквартирном доме гуляла какая-то молодежная компания. Оттуда доносилась громкая музыка, смех и выкрики подгулявшей компании. Нам пришлось повысить голос, чтобы слышать друг друга. На балкон прибежала взволнованная женщина:

– Ах, отцы, говорите потише! Что соседи могут подумать? Скажут, что я кого-то принимаю…

После чая хозяйка устроила нас в маленькой уютной комнате с иконами. Мое внимание привлекла вначале большая копия иконы Спасителя с удивительным запоминающимся ликом.

– Что это за икона, отец Агафодор? – спросил я, внимательно разглядывая изображение.

– Это Спаситель Синайский, написан восковыми красками. Одна из первых Его икон, – объяснил он.

Меня привлек выразительный лик Спасителя и, особенно, Его глаза.

– Очень впечатляет, оторваться невозможно… Теперь для меня после икон преподобного Андрея Рублева эта – любимая икона! – высказал я свое воодушевление.

Лишь впоследствии мне довелось узнать, что поразившая меня икона – Христос Пантократор – выполнена в стиле Файюмской живописи и является почти портретным списком лика Спасителя середины VI века, исполненная в сильной экспрессивной манере, причем различие в написании глаз толковалось как двойственность богочеловеческой природы Христа. «Непременно приобрету себе такую икону для кельи, чтобы молиться перед ней!» – подумал я. Но утром меня ждало еще одно открытие. Хозяйка куда-то ушла. Прохаживаясь вдоль стен комнаты, я остановился перед другим изображением.

– А это какая икона Матери Божией? – указал я на большую фотокопию иконы Пресвятой Богородицы под стеклом.

– Написана, по преданию, евангелистом Лукой. Называется Иерусалимская.

Агафодор остановился рядом со мной.

– Вам нравится, батюшка?

– Очень. Слов нет! Такая родная…

У меня сама собой вырвалась из сердца молитва:

– Пресвятая Богородица, если есть на то воля Божия, благослови нам хоть когда-нибудь побывать в Иерусалиме и поклониться всем местам, где проходили святые стопы Сына Твоего и Бога нашего!

С большим благоговением я поцеловал икону. Вслед за мной это же сделал и мой друг.

– Отцы, идите чай пить! – раздался голос Маргариты. – Я для вас из кондитерской сладостей привезла.

Мы уселись втроем за стол и принялись, стесняясь хозяйки, за чай и пирожные.

– Дорогие мои гости, мне только что пришла отличная идея! – торжествуя, она посмотрела на нас восторженным взглядом. – Я хочу, чтобы вы поехали в Иерусалим и на Синай! У меня духовник в Синайском монастыре. Передайте ему мое письмо. А на дорогу я вам дам восемьсот долларов, надеюсь, что вам хватит!

Мы не знали, что сказать. Иеромонах, разволновавшись, обратился к хозяйке.

– Уважаемая фрау Маргарита, батюшка только что при мне вслух помолился об этом иконе Иерусалимской Матери Божией, которая находится в вашей комнате, где мы ночевали. Это просто поразительно!

– Ах, вот как! – хозяйка быстро встала и подбежала к телефону. – Позвоню духовнику и расскажу ему о чуде!

Она долго звонила и что-то рассказывала. Потом вернулась к нам.

– Духовник благословляет вашу поездку. Я так рада за вас и за чудо Пресвятой Девы Марии!

Она с доброй улыбкой смотрела на нас. Мы принялись горячо благодарить эту благочестивую женщину, желая ей благодатной жизни в предстоящем ее монашестве. Вместе со своими пожилыми подругами-гречанками она устроила нам торжественные проводы в аэропорту. Старушки крестили нас и вытирали глаза платочками. Недостижимый прежде Иерусалим уже тихим гласом своих благодатных святынь звал нас к себе. Бесконечная жизнь стучалась в наши сердца, окрыленные благодатью.

Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий (Мф. 25:13). Читая слова Божий, некогда полагал я, что бодрствовать, значит не спать ночами, проводя часы ночные в молитвенном ожидании прихода Твоего, возлюбленный Иисусе. И окрадывали меня гнусные помышления мои, злейшие враги души моей, притворяясь близкими друзьями и товарищами. Увели они ее в плен мечтаний и фантазий, обольщая и смущая ее похотями своими. Ныне милостью Твоей, Господи, пробудилась она из небытия, узрев воочию врагов своих, и тут же избавилась от мысленного плена, ибо не дано помышлениям удерживать душу в заточении вопреки воле ее. Постиг, наконец-то и я, последний из всех насельников земной темницы, что бодрствовать – значит хранить свою душу, словно чистую голубку, от скрытых врагов моих, прячущихся по темным углам ума моего – мыслей, пожеланий и мечтаний. Трепещет сердце мое, боясь погасить светильник молитвенного внимания души моей, потому что вся она – очи отверстые в ночном мраке! Ведь в любви своей к Тебе, Сладчайший Иисусе, охвачена она огнем благодати и вопиет Тебе: «Се, гряди, Жених мой, поскольку в светильнике моем много масла и неустанно берегу я для Тебя несказанный свет любви в душе моей!»