Текст книги "Между мирами: Хроники забытого мага (СИ)"

Автор книги: Митя Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Лежу на холодном полу несколько секунд, пытаясь отдышаться, собраться с мыслями. Смотрю в темноту, которая постепенно становится менее плотной, когда глаза привыкают. Коридор длинный, узкий. Факелы на стенах дают слабый, мерцающий свет, создающий танцующие тени, пугающие. По бокам камеры с железными решетками, похожими на клетки для диких животных.

Шаги раздаются в глубине. Кто-то идёт по коридору. Шаги медленные, размеренные, безразличные. Ещё один стражник появляется из тени, старше предыдущего, с седой бородой и усталым, измотанным лицом. Смотрит на меня сверху вниз без интереса. Говорит что-то, и голос звучит усталым, безразличным, словно он делает это каждый день.

Поднимаюсь на ноги медленно, ощущая, как болит ушибленное плечо, как ноют колени. Стражник показывает жестом коротким иди за мной, не задерживай.

Идём по коридору мимо камер, и я краем глаза вижу заключённых. В них сидят люди, некоторые спят на жестких деревянных скамьях, укрывшись тряпьем, некоторые смотрят пустыми, мертвыми глазами в никуда. Один заключённый хрипло смеётся, раскачиваясь взад-вперёд, разговаривая с невидимым собеседником.

Стражник останавливается у одной из камер в середине коридора. Достаёт связку ключей, тяжёлую, перебирая их с громким металлическим звоном. Открывает решётку наконец, и дверца скрипит так громко и протяжно, что я вздрагиваю непроизвольно. Показывает внутрь коротким кивком головы. Заходи, не стой.

Делаю шаг в камеру, и она оказывается крошечной метра три на три, не больше, клетка. Голые каменные стены, влажные и холодные, покрытые плесенью. Скамья у дальней стены деревянная, грубая, без матраса. Ведро в углу, и назначение его не требует объяснений, запах исходит соответствующий. Окна нет совсем. Только небольшое отверстие в потолке, через которое видны первые звёзды на темнеющем небе.

Решётка захлопывается за спиной с грохотом, и лязг металла эхом разносится по всему коридору, отдаваясь болью в груди. Стражник уходит, не оборачиваясь, не говоря ни слова. Шаги затихают медленно в глубине коридора. Один. Я совершенно, абсолютно один.

Сажусь на скамью, которая оказывается жесткой и холодной, как лёд, неудобной. Пахнет плесенью и мочой, и чем-то ещё: гнилью, болезнью, резкий запах въедается в ноздри. Из коридора доносятся звуки: чей-то надрывный кашель, бормотание на непонятном языке, скрип половиц под ногами стражника.

Закрываю лицо руками, пытаясь осознать происходящее, но мысли путаются. Как я сюда попал? Вчера вечером был в своей тёплой квартире, работал с интересным манускриптом, жил обычной, спокойной жизнью. Сейчас сижу в тюрьме в другом мире, где магия реальна и убивает людей, а я не понимаю ни единого слова из того, что говорят окружающие.

Желудок все еще болит от голода тупо, напоминая о себе ноющей болью. Во рту пересохло так, что язык прилипает к нёбу. Холодно, зуб на зуб не попадает. Обхватываю себя руками, пытаясь согреться, но это почти не помогает, холод идет от камня.

Шорох в соседней камере, тихий. Кто-то там есть, кто-то шевелится. Встаю медленно, подхожу к решётке на дрожащих ногах. Смотрю в полумрак соседней камеры, вглядываюсь.

Там сидит силуэт: крупный мужчина на скамье. Поворачивает голову медленно, и в свете факелов из коридора я вижу широкое лицо с густой темной бородой. Усмехается, и в этой усмешке есть что-то почти дружелюбное.

Глава 4

Крупный мужчина в соседней камере усмехается, и в этой усмешке есть что-то почти дружелюбное, неожиданное в этом мрачном месте. Поворачивается полностью ко мне, разворачиваясь всем телом. Широкие плечи, мощные руки с выступающими венами, длинные волосы, собранные в небрежный хвост. Потертая кожаная куртка с металлическими заклепками, вся в грязи и тёмных пятнах.

– Новенький, – произносит он, и я едва не падаю от неожиданности, хватаюсь за решётку.

На русском. Чистом, абсолютно чистом, без малейшего акцента. Хватаюсь за решётку обеими руками, чтобы не упасть.

– Ты… ты говоришь по-русски? – выдавливаю я, не веря своим ушам, думая, что это галлюцинация. – Как это возможно?

Мужчина смеётся громко, от души, откидывая голову, и звук разносится по коридору гулко, отражаясь от каменных стен.

– А ты думал, один такой особенный? – встаёт легко, подходит к решётке широкими, уверенными шагами. – Торин меня зовут. Раньше Анатолий звали, но это было в другой жизни, которой больше нет и не будет.

Стою, смотрю на него широко раскрытыми глазами, и сердце колотится в груди от облегчения, от радости. Не верю. Ещё один человек из нашего мира здесь, в этой чёртовой тюрьме, в нескольких метрах от меня.

– Александр, – выдавливаю я, голос дрожит. – Как… сколько ты уже здесь?

– В тюрьме, ты имеешь в виду? – Торин пожимает могучими плечами. – Третий день пошёл. В этом мире вообще? – задумывается, почесывая бороду. – Лет пять, наверное. Может, шесть. Перестал считать после третьего года, если честно. Какая, в принципе, разница?

Пять лет. Он здесь целых пять лет.

– Как ты попал сюда, в тюрьму? – спрашиваю я.

– Да просто, – говорит Торин легко, словно рассказывает забавный анекдот за кружкой пива. – Был наёмником, понимаешь. Охранял караваны по диким дорогам, где бандиты и твари всякие. Неделю назад зашел в таверну после работы, выпил лишнего. Подрался с местными парнями, они первые начали приставать, но это никого не волнует, конечно. Сломал одному нос, второму ребро треснуло, третьего вообще в стену запустил. – усмехается без тени раскаяния. – Вот меня и закрыли. Говорят, через пару дней выпустят, если штраф заплачу.

Говорит так легко, как будто рассказывает про поход в магазин за хлебом, а не про драку и арест.

– А ты откуда будешь? – спрашивает он, наклоняя голову, изучая меня внимательно. – По акценту – Москва, да?

– Да, точно, – киваю я. – Я историк, работал с древними текстами в университете.

– Историк! – Торин хлопает себя по бедру. – Попал в другой мир, прямиком к местным историкам. – качает головой с широкой ухмылкой. – Ирония судьбы, правда? Погоди-ка, – хмурится, сдвигая брови. – Ты же не знаешь их язык, судя по всему. Как вообще умудрился в тюрьму попасть?

– Пытался украсть еду, – признаюсь я, опуская взгляд стыдливо. – Поймали на месте. Вернее, почти на месте, не успел даже взять.

– Классика жанра! – Торин хлопает себя по колену, смеясь. – Я в первый день тоже чуть не попал в такую же переделку. Голодный был, как волк, готов жрать кору с деревьев. Но мне повезло, встретил старика, тоже из России. Ну, из СССР еще, если быть точным. Лет семьдесят ему было, попал сюда еще в молодости, в шестидесятых. Приютил меня, языку научил терпеливо, объяснил, как здесь всё работает.

– Значит, здесь много таких, как мы? – спрашиваю я с надеждой. – Путников?

– Не много, но встречаются, – Торин качает головой, прислоняясь спиной к решётке. – За пять лет я встретил человек десять-пятнадцать. Может, пятнадцать. Кто-то давно здесь обосновался, кто-то недавно попал. Один парень вообще с ума сошёл, он думал, что это бесконечный сон, из которого не может проснуться, бился головой о стены. Его в лечебницу отправили, и я не знаю, что с ним стало дальше. Вряд ли что-то хорошее.

Сажусь на пол напротив его камеры, прислоняясь спиной к холодной стене. Между нами решётки двух камер, но голоса слышно хорошо, чётко, и это почти как нормальный разговор между людьми.

– А вернуться? – спрашиваю я, и в голосе звучит отчаяние, которое не могу скрыть, не хочу скрывать. – Есть хоть какой-то способ вернуться домой?

Торин молчит несколько долгих, тяжёлых секунд, и в этом молчании я уже слышу ответ, который не хочу слышать.

– Никак, брат, – отвечает он наконец, тихо, и голос звучит почти сочувственно. – Старик искал всю свою жизнь, все эти десятилетия. Не нашёл ни единого способа, ни намека. Остальные путники, с кем я общался, тоже не знают. Разломы случайны, их нельзя предсказать никак. Вызвать тоже нельзя, по крайней мере, никто не знает как, нет таких знаний. – смотрит на меня серьёзно, без улыбки. – Ты теперь местный, Александр. Чем раньше примешь этот факт, тем легче тебе будет жить дальше.

Никак вернуться. Застрял здесь навсегда, до конца жизни.

– Слушай, не парься так сильно, – Торин стучит по решётке, привлекая моё внимание. – Здесь тоже можно жить, и даже неплохо, если разобраться. Нормально даже, честно говорю. У меня есть постоянная работа, стабильный заработок, собственное жильё маленькое. Девушки местные симпатичные, если что интересует. Еда вкусная, разнообразная, пиво крепкое. Привыкаешь быстрее, чем думаешь поначалу.

– Расскажи мне об этом мире, – прошу я, хватаясь за эту возможность узнать хоть что-то полезное. – Как он устроен? Эта магия, которую я видел…

– Ладно, слушай, – начинает Торин, устраиваясь поудобнее, скрестив ноги. – Мир называется Аэтериум, так его тут все зовут. Один большой континент, огромный, разделённый на множество королевств, которые то воюют между собой, то дружат, то заключают союзы. Мы сейчас в Кристальном городе, как его называют. Столица центрального королевства, самого богатого. Правит здесь Магический Совет.

– То есть маги напрямую у власти? – уточняю я.

– Ага, именно так, – кивает Торин. – Группа самых сильных магов, человек десять в Совете, может чуть больше. Главный среди них Верховный Магистр, как его величают. Старый дед, лет сто ему, а может и все двести, кто знает. Говорят, магия продлевает жизнь, если правильно её использовать, не разбазаривать попусту.

– А король был когда-то? – спрашиваю я, вспоминая историю.

– Был, лет двадцать назад, – Торин кивает. – Потом Совет взял власть в свои руки. Переворот, короче говоря. Мирный формально, но переворот. Король отрёкся сам под давлением, его семью отправили в изгнание на границу, и всё, власть перешла к магам.

Киваю, стараясь запомнить каждое слово, каждую деталь.

– Магия, – продолжаю я. – Кто может её использовать? Все?

– Нет, далеко не все, это точно, – Торин качает головой отрицательно. – Один из сотни, может быть, рождается с даром магии. Если есть дар – учишься в специальной Академии лет десять, не меньше. Потом работаешь на Совет на разных должностях, или в армию идешь боевым магом, или становишься частным магом, оказываешь услуги. Платят магам хорошо, очень хорошо, уважение в обществе огромное.

– А без дара что делать? – интересуюсь я.

– Обычный человек, всё просто, – пожимает плечами Торин. – Как я. Как ты, наверное, тоже без дара. Ремесленники, торговцы, солдаты обычные, крестьяне. Всё примерно как в нашем средневековье было, только с магией вместо технологий и науки. Но законы работают, армия есть, власть функционирует.

– Я на улице видел магов, – вспоминаю я, и образы всплывают в памяти. – Они использовали заклинания открыто, а потом… выглядели больными, измученными. Чёрные пятна на коже, руки дрожали. Это нормально для них?

Торин хмурится, и лицо его становится серьёзным, даже мрачным.

– Заметил, значит. Молодец, внимательный, – говорит он. – Да, это большая проблема здесь, самая большая. Магия не бесплатная – каждый раз платишь за использование. Своим телом, своей жизненной силой. Чем больше магии используешь, тем хуже последствия для организма.

– Но как они вообще работают постоянно? – не понимаю я. – Если каждое заклинание медленно убивает их?

– Не сразу убивает, – объясняет Торин терпеливо. – Медленно, постепенно, годами. Они говорят, что это плата за силу, цена могущества, такова судьба мага. Но старых магов видел? – качает головой. – Еле ходят на своих ногах, опираются на посохи. Кожа почернела полностью, как после тяжелых ожогов. Руки трясутся так, что ложку держать не могут нормально. Самые сильные маги, использующие много магии, долго не живут. До сорока лет, максимум до пятидесяти – и всё, конец.

Вспоминаю торговца на рынке сегодня. Его руки с черными пятнами, трясущиеся. Молодой был, лет тридцать, не больше, а уже такой.

– Это ужасно, – говорю я тихо, содрогаясь. – Это просто ужасно.

– Да, согласен, но другого способа они не знают, – Торин пожимает плечами философски. – Старик мне рассказывал, что раньше, очень давно, магия работала по-другому. Без побочных эффектов, без платы телом. Но знания потеряны несколько веков назад, может быть, тысячелетие. Теперь используют искаженную версию, опасную.

Молчу, переваривая информацию. В манускрипте, с которым я работал, тоже говорилось о чистой магии, гармоничной, без последствий для использующего.

– А другие королевства? – спрашиваю после паузы. – Как они устроены?

– По-разному устроены, – Торин чертит пальцем что-то на грязном полу камеры. – На севере живут варвары, суровые. У них вожди правят, племена постоянные, войны за территории и честь. На юге торговые города-государства, богатые. Там купцы главные, деньги решают абсолютно всё. На востоке религиозное государство, теократия называется. Жрецы у власти, храмы на каждом углу, строгие законы. А здесь, в центре континента, Совет самый сильный, самый влиятельный. Больше всего магов концентрируется здесь, лучшая армия.

– Войны между королевствами бывают? – интересуюсь я.

– Редко, если честно, – качает головой Торин. – Все боятся магов из Совета, их мощи. Один хороший боевой маг легко уничтожит отряд в сто обученных человек, не вспотев особо. Королевства предпочитают дружить, торговать. Или хотя бы не ссориться открыто, не провоцировать конфликты.

Прислоняюсь спиной к холодной стене, закрываю глаза на секунду. Информации слишком много, голова гудит, но я стараюсь запомнить всё.

– Как ты выживал первое время? – спрашиваю я, открывая глаза. – Совсем без знания языка, без денег?

– Старик, говорю же тебе, – Торин усмехается. – Взял меня учеником в свою кузницу, хотя мог и не брать. Я помогал ему с тяжёлой работой, жил у него в доме. Через полгода напряженной учебы уже более-менее говорил на местном языке. Потом старик умер от проблем с сердцем, старость. Я пошел в наемники, потому что другого не умел. Платят наемникам хорошо, если умеешь драться и выживать. А я умею, боксом занимался с детства серьёзно, в армии два года служил, рукопашный бой изучал.

– А как ты вообще попал сюда изначально? – спрашиваю я. – Из нашего мира сюда.

Торин замолкает внезапно. Смотрит куда-то в темноту коридора, и лицо становится мрачным, закрытым.

– Домой ехал с работы, – шепчет он тихо. – Питер. Метро. Вышел на своей станции, как обычно, пошел к эскалатору. И вдруг… провал под ногами. Темнота полная, ощущение бесконечного падения в пустоту. Очнулся в лесу, один, без понятия, где я. Так же, как ты сегодня, наверное. – усмехается без капли веселья. – Думал сначала, что сплю, что это кошмар. Или похитили инопланетяне, как в фантастике. Потом увидел солнце здешнее.

– Солнце? – переспрашиваю я, не понимая. – Что с ним не так?

– Оно здесь другое, совсем, – объясняет Торин, и голос становится серьёзным. – Больше нашего земного. Краснее, цвет другой. И у планеты этой два спутника, две луны на небе. Когда увидел их обе на ночном небе – понял окончательно, без сомнений. Точно не Земля. Другой мир. Другая планета вообще.

Две луны. Мы действительно на совершенно другой планете.

– Параллельная вселенная, – бормочу я, пытаясь осознать масштаб. – Или другое измерение пространства.

– Похоже на то, – кивает Торин. – Старик думал, что параллельная вселенная, где история пошла совершенно по-другому пути. Где магия возможна физически, а наука не развилась так, как у нас на Земле.

Закрываю глаза, пытаясь осознать всё это. Другая планета. Другая вселенная со своими законами. Смогу ли я когда-нибудь вернуться домой? Увидеть Москву, университет, знакомые лица?

– Эй, не вешай нос раньше времени, – Торин стучит по решётке, привлекая моё внимание. – Здесь не так уж плохо, если трезво посмотреть. Я уже даже не хочу обратно, если честно, серьезно говорю. Там что было у меня? Работа дерьмовая на заводе, зарплата маленькая, еле на жизнь хватало, жена ушла к другому мужику. Здесь хоть кем-то стал значимым. Торином Молотом меня называют с уважением. Наёмником известным. Есть настоящая свобода, приключения каждый день, уважение людей.

– Но семья… друзья… всё, что было, – начинаю я.

– Были когда-то, – обрывает Торин жёстко. – Теперь нет, и не будет. Смирился с этим давно. И ты смирись быстрее, пока не поздно. Иначе с ума сойдешь медленно, как тот парень, что в лечебнице сгнил.

Сидим в тишине несколько минут тяжёлой. Слышу, как в других камерах кто-то кашляет надрывно. Кто-то бормочет что-то бессвязное во сне на непонятном языке.

– Голодный сильно? – спрашивает Торин неожиданно, нарушая тишину.

– Очень, – признаюсь я, и желудок сводит болезненно в подтверждение моих слов.

– Сейчас помогу, – встаёт Торин, идёт к скамье широкими шагами. Достаёт что-то из-под неё осторожно. Возвращается. Протягивает руку через прутья решётки.

Кусок хлеба и полоска вяленого мяса, завернутые в грязноватую тряпицу.

– Угощайся, не стесняйся. Мне охранник принес за небольшую мзду – пару медных монет всего. Но я взял с запасом на всякий случай.

Беру еду дрожащими от благодарности руками. Откусываю хлеб: жесткий, грубый, вероятно, несколько дней уже лежал. Для меня в эту минуту это лучшая еда в жизни, божественная. Мясо солёное, жёсткое, но я жую жадно, и желудок постепенно успокаивается.

– Спасибо тебе, – произношу я с набитым ртом, едва разборчиво. – Спасибо огромное.

– Путники друг другу помогают, – Торин усмехается. – Это такое неписаное правило среди нас. Завтра утром будет завтрак казённый. Баланда жидкая, но съедобная, не отравишься. Потом, если повезёт с судьёй, тебя выпустят.

– А если не повезёт?

– Посидишь подольше, – пожимает плечами Торин. – За мелкое воровство обычно дня три-четыре дают. Если торговка не будет жаловаться сильно и требовать наказания. Если будет настаивать, то могут неделю накинуть, или штраф большой.

Доедаю хлеб медленно, смакуя каждый кусочек. Живот ещё болит, но уже не так сильно, терпимо.

– Ладно, давай спать, – говорит Торин, потягиваясь. – Завтра ещё поговорим, расскажу подробнее. Про город, про работу, как жить здесь нормально. Пока спи, набирайся сил. Не бойся звуков ночных, здесь по ночам шумно всегда, но это нормально, привыкнешь.

Уходит к своей скамье неторопливо, ложится, подкладывая мощные руки под голову.

Ложусь на свою скамью. Жесткая, холодная, как лёд, без матраса. Мёрзну в лёгкой рубашке. Но усталость такая невероятная, что я начинаю проваливаться в сон почти сразу.

Шёпот вырывает меня из полусна резко. Тихий, едва различимый в тишине. Из камеры напротив моей. Открываю глаза с трудом, всматриваюсь в темноту.

Там кто-то есть определенно. Силуэт сидит у стены неподвижно. Человек на полу шепчет что-то монотонно, ритмично. Слова совершенно непонятные, но ритм есть четкий, гипнотизирующий.

Свет появляется внезапно. Слабый зеленоватый. Появляется над ладонями человека из ниоткуда. Растёт медленно, пульсирует мерно, становится постепенно ярче.

Встаю тихо, подхожу к решётке на негнущихся ногах. Смотрю внимательнее, не отрывая взгляда, сердце колотится в груди.

Мужчина молодой, лет двадцать пять, не больше. Худой, истощенный, с длинными темными волосами, спутанными и грязными. Держит руки перед собой, ладони смотрят друг на друга. Между ладонями парит маленький шар света, который медленно, завораживающе вращается.

Маг. Он использует настоящую магию прямо здесь, в тюрьме, несмотря на запреты.

Шар растет постепенно, становится всё ярче и ярче. Мужчина дышит чаще, и я отчётливо слышу, как он хрипит, задыхается. Лицо напрягается, искажается от напряжения, вены вздуваются на висках пульсирующие. Свет достигает размера яблока, заливая камеру.

По рукам мужчины расползаются чёрные линии, словно живые змеи. Начинаются от самых ладоней, ползут вверх быстро, к локтям. Тонкие, как нити паука, но отчётливо видные. Пульсируют в такт свету шара.

Мужчина шипит сквозь стиснутые зубы, и звук похож на змеиное шипение. Лицо искажается от нестерпимой боли. Но он не останавливается, упрямо продолжает шептать заклинание. Свет становится ещё ярче, почти нестерпимым.

Чёрные линии доползают до плеч быстро. Расползаются дальше по груди, шее, как корни мертвого дерева. Кожа на руках темнеет на глазах, становится почти чёрной, мертвенной.

– Эй, прекрати немедленно, – говорю я, хватаясь за холодные прутья решётки. – Ты навредишь себе серьёзно. Прекрати это!

Не слышит меня совершенно. Или не хочет слышать, игнорирует. Продолжает упрямо шептать, и губы движутся всё быстрее и быстрее. Свет пульсирует быстрее, в бешеном темпе, в такт его учащенному сердцебиению.

Шар взрывается внезапно. Беззвучно, но я физически чувствую волну энергии, которая ударяет в грудь, выбивает дыхание. Гаснет мгновенно, рассыпаясь на тысячи крошечных искр. Мужчина падает на бок с глухим, тяжелым стуком. Тяжело, хрипло дышит, словно задыхается.

Вижу его руки в слабом свете факелов из коридора, и желудок болезненно сжимается от ужаса. Полностью черные, как обугленные. От самых пальцев до плеч. Кожа покрыта густой сетью темных вен, которые медленно пульсируют.

Мужчина стонет тихо, жалобно, сворачивается клубком. Дрожит всем изможденным телом.

– Торин, – зову я тихо, не отрывая взгляда от ужасного зрелища. – Ты видишь это?

– Вижу, к сожалению, – отзывается голос из соседней камеры, мрачный и усталый. – Это Кейл зовут его. Маг. Сидит здесь за то, что использовал магию публично без лицензии от Совета. Идиот чертов. Тренируется даже здесь, в тюрьме, хотя прекрасно знает, что убивает себя с каждым разом. Скоро конец ему придет.

– Руки… они совсем чёрные стали… – бормочу я.

– Да, такое бывает на самых последних стадиях разложения, – объясняет Торин терпеливо, устало. – Чем больше магии используешь, тем хуже необратимые последствия для тела. У Кейла стадия уже критически запущенная, видно же. Еще месяц такой практики и он вообще не сможет магию использовать. Руки полностью перестанут работать, откажут, потом внутренние органы начнут отказывать один за другим. Потом неизбежная смерть. Такой жестокий закон этого мира. Хочешь настоящую силу, то плати своим телом, своей жизнью.

Смотрю на Кейла, который лежит на грязном полу и дрожит мелкой дрожью. Чёрные руки, похожие на обугленные ветки, прижаты к груди. Стоны тихие, жалобные, почти нечеловеческие.

– Это неправильно, – говорю я тихо, и голос звучит хрипло. – Магия не должна так работать, не должна. Не должна убивать тех, кто её использует.

– Но она именно так работает, – отвечает Торин просто, философски. – По крайней мере, здесь, в этом мире. Поэтому маги такие редкие и ценные. И поэтому их так уважают, боятся. Они сознательно жертвуют собой ради силы, ради могущества. Это их осознанный выбор.

Отхожу от решётки медленно, возвращаюсь к своей скамье. Ложусь, но сна нет и в помине. Смотрю в темноту потолка. Думаю. Чёрные руки. Боль. Невыносимая цена магии.

Почему? В манускрипте, с которым я работал в университете, не было абсолютно ничего про такие побочные эффекты. Там магия описывалась совершенно иначе, как гармония со стихиями. Как баланс с природой. Союз с силами мира.

Что-то изменилось в этом мире. Что-то пошло катастрофически не так.

Закрываю глаза, пытаясь заснуть, отключиться. В голове упорно крутятся символы из блокнота. Круг магический. Стихии. «Связующий». Что всё это значит? Почему именно манускрипт привёл меня сюда, в этот конкретный мир?

Проваливаюсь наконец в беспокойный, тревожный сон. Снятся символы, ярко светящиеся в кромешной темноте. Голос звучит, низкий и резонирующий, наполняющий все пространство: «Связующий пришёл. Врата откроются. Время настало».

Просыпаюсь резко от громкого звука шагов. Много шагов. Тяжёлых, металлических. Голоса суровые. Лязг металла о металл. Открываю глаза, щурясь, и серый свет падает сквозь отверстие в потолке. Утро пришло. Шаги останавливаются прямо у моей камеры. Поднимаю голову с трудом, щурясь от яркости.

У решётки стоит стражник. Не один, как вчера. С ним ещё трое воинов, и одеты они совсем не как обычная городская стража. Доспехи гораздо богаче, тщательно начищеннее. На груди каждого эмблемы: стилизованная башня, выполненная в серебре, которое блестит.

За ними стоит человек в тёмном плаще с глубоким капюшоном, полностью скрывающим лицо. Фигура небольшая, изящная, движения плавные.

Стражник открывает решетку ключом, и скрип металла режет слух. Говорит что-то коротко, властно, показывая на меня рукой в кожаной перчатке.

Человек в капюшоне кивает медленно. Делает один шаг в камеру, и я инстинктивно прижимаюсь спиной к сырой стене. Останавливается прямо надо мной.

Молчит несколько долгих секунд. Потом медленно, почти церемониально протягивает руку. Касается моего лба тонкими, холодными пальцами.

Жар обжигающий. Или леденящий холод. Не могу понять, что именно, ощущения смешиваются. Что-то чужое входит в голову, проникает глубоко под кожу. Чужое сознание касается моего разума напрямую, и это ощущение невыносимо интимное, пугающее до ужаса.

Слышу голос чёткий. Не ушами физически. Прямо в голове, резонирующий внутри черепа, наполняющий всё сознание.

«Ты не должен быть здесь, Связующий».