Текст книги "Между мирами: Хроники забытого мага (СИ)"

Автор книги: Митя Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

– Обещаю, – говорит Тенераус твёрдо. – Жизнью своей обещаю.

– Хорошо, – выдыхает Морвен.

Небо на востоке начинает светлеть. Близится рассвет. Морвен смотрит на него.

– Время, – говорит он. – Пора завершить ритуал.

– Ты не можешь, – говорит Мира. – Слишком слаб. Умрёшь.

– Я и так умираю, – усмехается Морвен. – Яд убьёт меня через час. Может, два. Лучше умру с пользой.

– Морвен… – начинаю я.

– Слушай меня, мальчик, – перебивает он. – Разлом закрыт лишь на треть. Этого недостаточно. Он нестабилен. Через несколько дней начнёт расширяться снова. Нужно закрыть полностью. Сейчас. Пока энергия вчерашнего ритуала ещё здесь.

– Но как? – спрашиваю я. – Вчера я направлял силу десятков бойцов. Вытянул из себя всё. И этого хватило лишь на треть.

– Потому что использовал только живую силу, – объясняет Морвен. – Но есть ещё один источник. Жертва. Добровольная жертва. Когда человек отдаёт свою жизненную энергию сознательно, полностью, без остатка – это колоссальная сила.

– Ты хочешь войти в Разлом, – говорю я, понимая.

– Да, – кивает он. – Мой дух станет якорем. Запечатает рану изнутри. Навечно.

– Но ты умрёшь! – кричу я.

– Я и так умираю, – повторяет он терпеливо. – Выбор не между жизнью и смертью. Выбор между бессмысленной смертью от яда и осмысленной жертвой ради мира.

Смотрит на меня.

– Позволь мне это, – просит он. – Позволь умереть героем. Спасителем. Не жалкой жертвой отравленного клинка.

Слёзы текут по моему лицу. Не могу остановить их.

– Не хочу терять тебя, – шепчу.

– Не потеряешь, – говорит он мягко. – Я всегда буду с тобой. В твоём сердце. В твоей магии. В ветре и дожде. В огне и земле. Стихии хранят память. Когда призовёшь их, призовёшь и меня.

Обнимаю его. Крепко. Отчаянно.

– Спасибо, – шепчу. – За всё. За знания. За веру. За любовь.

– Спасибо тебе, – отвечает он. – За то, что дал мне надежду. За то, что показал – правда может победить.

Целует меня в лоб. По-отцовски.

– Идём, – говорит он. – Пора.

Рассвет. Разлом пульсирует впереди, и каждая пульсация отдаётся тупой болью в висках, словно само пространство стонет. Меньше, чем был вчера – мы сделали невозможное. Но всё ещё зияет чёрной раной, края которой дрожат и мерцают, как мираж в пустыне. Воздух вокруг него искажён, и смотреть на Разлом больно глазам, будто пытаешься сфокусироваться на чём-то, что не должно существовать.

Морвен стоит на краю. Опирается на моё плечо, и я чувствую, как мало в нём осталось сил. Его вес, который раньше казался внушительным, теперь почти невесомый, будто он уже наполовину призрак. Сам не может идти – слишком слаб. Каждый шаг требует усилий от нас обоих, и дыхание его становится всё более прерывистым. Чёрные вены уже добрались до подбородка, расползаются по щекам паутиной смерти. Но глаза ещё живые, ещё горят решимостью.

Позади собрались все. Наши люди, измученные битвой, со следами усталости и горя на лицах. Воины Даврис, молчаливые и настороженные, держат оружие наготове, хотя сражаться больше не с кем. И двадцать магистров Совета, которых убедил Тенераус – они стоят в стороне, группой, и на их лицах читается смесь вины, недоверия и робкой надежды на искупление.

– Вы поможете? – спрашивает Морвен магистров.

Старший из них, седобородый Каэрон, кивает.

– Поможем, – говорит он. – Тенераус показал нам видение. Мы видели правду. Хотим искупить вину. Хотя бы частично.

– Хорошо, – кивает Морвен. – Тогда слушайте. Я войду в Разлом. Отдам свою жизнь. Стану якорем для ритуала. А вы, – смотрит на меня, – направь их силу. Объедини. Влей в меня. Когда моя жертва соединится с их силой, Разлом закроется. Полностью. Навсегда.

– Понял, – говорю я хрипло.

Элиана подходит. Создаёт нити воды, связывающие меня с двадцатью магистрами.

– Готово, – шепчет она.

Морвен смотрит на солнце, поднимающееся над горизонтом. Первые лучи окрашивают небо в багровый и золотой, и на мгновение его лицо освещается этим светом. Он выглядит моложе, и я вижу в его чертах отголоски того человека, каким он был полвека назад – полного сил, жизни, надежды. Потом тень снова накрывает его, и иллюзия рассеивается.

– Красиво, – говорит он, и голос звучит удивлённо, будто он впервые видит рассвет. – Всегда любил рассветы. Начало нового дня. Новых возможностей.

Он поворачивается ко мне, и мне требуется всё самообладание, чтобы не отвести взгляд. Его глаза смотрят прямо в мою душу, и я знаю – он запоминает меня. Каждую черту. Каждый изъян. Хочет унести этот образ с собой туда, куда идёт.

– Прощай, мальчик, – говорит он, и рука его поднимается, дрожащая, касается моей щеки. Ладонь холодная, но прикосновение нежное. – Живи хорошо. Люби сильно. Не совершай моих ошибок.

Слова застревают у меня в горле. Я пытаюсь что-то сказать, найти достойный ответ на эти последние слова, но из горла вырывается только хриплое:

– Прощай, учитель.

Этого недостаточно. Я должен сказать больше. Должен сказать, как много он для меня значит. Как изменил мою жизнь. Как дал мне цель. Но слова не идут, и слёзы размывают его лицо, и я только крепче сжимаю его руку, пытаясь передать прикосновением то, что не могу выразить словами.

Он отпускает моё плечо, и это движение требует от него видимого усилия. Пальцы разжимаются медленно, будто не хотят отпускать. Делает шаг к Разлому, и этот шаг такой неуверенный, что я готов броситься вперёд, поймать его, если он упадёт.

– Морвен! – кричит Тенераус. – Прости меня! Прости за всё!

Морвен оборачивается. Улыбается.

– Уже простил, старый друг, – говорит он. – Давным-давно простил. Живи достойно. Это лучшее, что можешь сделать для меня.

Последний взгляд. Последняя улыбка, которая кривится от боли, но всё ещё остаётся улыбкой. Потом он разворачивается – медленно, каждое движение отмеренное, будто священный ритуал – и входит в Разлом.

Его тело вспыхивает светом. Ослепительным, невыносимо ярким, чистым, как свет первого дня творения. Я зажмуриваюсь, но даже сквозь закрытые веки вижу этот свет, и он пронзает до костей. Жар волнами накатывает от Разлома, обжигает лицо, руки. Воздух наполняется запахом озона и чего-то ещё – древнего, первородного, того, что было до людей и переживёт нас всех.

– Сейчас! – кричу я магистрам, и голос срывается на крик. – Вливайте силу!

Они поднимают посохи, и движение синхронное, отрепетированное. Магия течёт из них в меня. Двадцать потоков одновременно, и каждый несёт свой вкус, свою текстуру. Огонь обжигает вены изнутри. Вода заполняет лёгкие ледяной тяжестью. Земля давит на плечи нестерпимым весом. Воздух режет горло острыми лезвиями.

Боль разрывает тело. Мышцы сводит судорогой, сердце колотится так, что грозит выпрыгнуть из груди. Кровь стучит в висках. Я чувствую, как магия расширяет меня изнутри, растягивает границы того, что может вместить человеческая плоть. Ещё немного – и я просто разорвусь на части, распылюсь в воздухе. Но я держу. Связываю потоки. Направляю в Разлом. В Морвена.

Его свет становится ярче, и яркость эта уже физически болезненна. Кожа на лице натягивается от жара. Ресницы опаляет. Я кусаю губу до крови, чувствую металлический привкус, но не отпускаю контроль. Не могу отпустить. Это последнее, что я могу сделать для него.

Он кричит. Не от боли – я знаю это, чувствую это через нашу связь. От усилия. От абсолютной отдачи. От того невероятного акта воли, когда отдаёшь всё, что есть, каждую частицу души, каждую искру жизни.

– Прощайте, мои друзья! – слышу его голос, и он звучит молодо, сильно, торжествующе. – Я иду к звёздам! Не плачьте обо мне! Я счастлив!

Свет взрывается. Заливает всё – землю, небо, наши лица, превращая мир в единую белую вспышку. На мгновение я ничего не вижу, не слышу, не чувствую ничего, кроме этого света. Он внутри меня, вокруг меня, он и есть я. Границы растворяются.

Потом медленно, слишком медленно, мир возвращается. Краски проявляются – сначала серые тени, потом слабые очертания, потом цвет. Я моргаю, и глаза жгут от слёз или от яркости, не понять.

Чувствую, как присутствие Морвена растворяется. Не исчезает резко, не обрывается – просто тает, как туман под утренним солнцем. Сливается с тканью реальности. Становится частью мира, который он спас. Частью ветра, земли, воды, огня. Частью всего.

Разлом начинает закрываться. Края стягиваются, как затягивается рана на живой коже. Чёрная рана уменьшается, съёживается, края её дрожат и мерцают. Я слышу звук – не ушами, а всем телом – протяжный, мелодичный, как последний вздох умирающего исполина. Это поёт сама реальность, залечивая свою рану.

И вдруг вижу его. Морвена. Прозрачного, почти невидимого, сотканного из света и воздуха. Призрачного. Он стоит в центре Разлома, руки подняты к небу, и я вижу, как его пальцы сжимают края раны, стягивают их вместе. Лицо его спокойно. Умиротворённо. На губах играет улыбка – не та натянутая гримаса сквозь боль, что была всю ночь, а настоящая, светлая улыбка человека, который знает, что выполнил свой долг.

Наши глаза встречаются. Он смотрит на меня, и в этом взгляде я читаю всё. Прощание. Благословение. Веру. Любовь.

Потом исчезает. Просто тает в воздухе, становится частью ветра.

Разлом закрывается полностью. Последний край стягивается, и реальность смыкается с тихим щелчком, который отдаётся эхом в моей голове. Ткань реальности восстановлена. Целостность мира возвращена.

Падаю на колени, и боль от удара не чувствуется через общее онемение. Магия отпускает, и вместе с ней уходят силы. Руки дрожат. Дыхание рваное, поверхностное. Пот заливает глаза солёной пеленой. Магистры тоже падают – кто на колени, кто плашмя на землю. Один из них рвёт, ещё двое теряют сознание. Это было слишком. Для всех нас.

Тишина. Абсолютная тишина. Даже птицы не поют. Даже ветер затих. Мир замер, оплакивая героя.

Потом кто-то начинает плакать. Тихо, сдавленно. Потом другой, громче. Потом все вместе – рыдания, всхлипы, стоны смешиваются в единый хор скорби.

Мы плачем. За человека, который был лучше всех нас. Который отдал всё, что имел. Всё, кем был. Который выбрал смерть не от страха перед жизнью, а от любви к ней. К этому миру. К нам всем, недостойным его жертвы.

Элиана обнимает меня, и я чувствую, как её слёзы мокрыми пятнами впитываются в мою рубаху. Прижимается так сильно, что мне трудно дышать, но я не отстраняюсь. Мне нужна эта близость. Этот якорь к реальности.

– Он ушёл, – шепчет она в моё плечо, и голос её дрожит. – Морвен ушёл.

– Я знаю, – говорю я, и слова царапают горло. – Но спас нас. Спас мир. Его жертва не напрасна.

Говорю это, пытаясь убедить себя. Пытаясь найти смысл в потере. Пытаясь оправдать то, что не поддаётся оправданию – смерть хорошего человека.

Смотрю на место, где был Разлом. Теперь там чистое пространство. Воздух прозрачный, незамутнённый. Земля начинает восстанавливаться – сквозь выжженную почву пробиваются первые зелёные ростки. Трава. Мох. Жизнь возвращается туда, где триста лет была только смерть.

Триста лет эта рана отравляла мир. Теперь она исцелена.

Ценой жизни величайшего мага нашего времени.

Встаю, и ноги подкашиваются, но я удерживаю равновесие. Помогаю подняться Элиане. Потом Торину. Потом остальным. Мы поднимаемся, пошатываясь, поддерживая друг друга.

– Пора, – говорю я, и голос звучит чужим, механическим. – Нужно хоронить павших. Нужно возвращаться. Много работы впереди.

Слова пустые. Ритуальные. Но они нужны. Нужна хоть какая-то структура, чтобы удержаться от полного распада.

Тенераус подходит. Кладёт руку мне на плечо.

– Я помогу, – говорит он. – Со всем. С реформами. С Советом. С поиском других Разломов. Обещаю. Жизнью обещаю.

Киваю. Верю ему. Впервые верю.

Мы начинаем собираться. Впереди долгий путь домой.

И ещё более долгий путь к переменам.

Но мы справимся. Вместе.

Так было бы правильно, Морвен.

Глава 25

Разлом закрыт. Навсегда.

Стою на краю кратера и смотрю на место, где была чёрная рана. Теперь там ничего. Просто земля. Мёртвая пока, серая, но уже не искажённая. Ноги подкашиваются от усталости, в груди жжёт от перенапряжения, магические потоки всё ещё пульсируют под кожей, словно пытаются найти выход, но Разлома больше нет – некуда стекать этой энергии, некуда направить эту боль.

Чувствую разницу. Воздух легче. Магия чище. Словно с мира сняли тяжёлый груз. Дышу глубже, и каждый вдох приносит не только облегчение, но и осознание масштаба того, что мы сделали. Реальность больше не рвётся в этом месте. Ткань мира восстановлена. Но почему же тогда так холодно, так пусто в душе, словно вместе с Разломом там закрылось что-то важное, навсегда?

Но цена…

Оборачиваюсь медленно, словно движения даются через силу. Наши люди собирают тела павших, и в этой тишине, нарушаемой только приглушёнными голосами и шагами, слышится что-то древнее, ритуальное, словно человечество проделывало это тысячи раз на протяжении веков. Сорок человек погибли в битве. Двадцать наших. Двадцать воинов Даврис. Каждое тело – это целая жизнь, оборвавшаяся здесь, на краю мира. Каждое лицо, накрытое плащом – это чей-то сын, чей-то друг, чей-то любимый.

И Морвен. Величайший маг нашего времени. Мой учитель. Мой друг. Почти отец. Горло сжимается так сильно, что больно глотать, и я закрываю глаза, но это не помогает – я всё равно вижу его последний взгляд, последнюю улыбку перед тем, как свет поглотил его целиком.

Его тела нет. Растворилось в свете. Стало частью магии. Частью мира, который он спас. И это правильно, наверное – он всегда был больше человеком, чем просто человек, всегда был частью чего-то большего. Но от этого не легче. От этого только больнее, потому что даже могилы не будет настоящей, некуда прийти, чтобы сказать те слова, которые не успел.

Элиана подходит сзади, её шаги тихие, но я чувствую её приближение всем телом – магия откликается на магию, тепло на тепло. Обнимает меня, и её руки – единственное, что удерживает меня от падения, от того, чтобы рухнуть на колени и не подниматься. Её дыхание касается моего затылка, тёплое, живое, настоящее.

– Больно? – спрашивает она тихо, и в её голосе слышится понимание, которое не требует объяснений, потому что она знает эту боль, она теряла своих людей, своих близких.

– Очень, – признаюсь я, и слово выходит сдавленно, словно пробиваясь через комок в горле. – Знаю, что он спас мир. Знаю, что его жертва не напрасна. Но всё равно больно. Как будто часть меня ушла вместе с ним, растворилась в том свете, и я никогда не смогу вернуть её обратно.

– Должно быть больно, – говорит она, и её пальцы сжимают мои крепче, передавая силу, уверенность, то, чего мне так не хватает сейчас. – Если бы не было, значит, любил недостаточно. А ты любил. Я видела. Каждый день видела, как ты смотришь на него, как ловишь каждое слово, как пытаешься быть достойным его веры в тебя.

Прижимаюсь к ней, разворачиваюсь в её объятиях, зарываюсь лицом в её плечо. Черпаю силу в её присутствии, в её тепле, в том простом факте, что она здесь, живая, дышащая, рядом. Что не всех я потерял сегодня.

Торин командует похоронной процессией, его голос звучит глухо, без обычной силы, и я понимаю, что он тоже едва держится, что боль командира, потерявшего людей, может быть не меньше моей. Бойцы несут тела на вершину холма, медленно, осторожно, словно боятся причинить боль уже мёртвым. Там будут могилы. Вид на Разлом. На место их последней битвы. Ветер усиливается, несёт запах земли и пепла, и в этом ветре слышится что-то прощальное, словно сам мир склоняет голову перед павшими.

Даврис сам несёт тела своих воинов, спина согнута под тяжестью, но он не позволяет никому подойти. Отказывается перепоручить другим. Долг командира – проводить в последний путь тех, кого привёл в бой. Его лицо – застывшая маска горя, но руки нежные, когда он укладывает очередное тело на холме. Я вижу, как дрожат его пальцы, как сжимаются челюсти, когда он узнаёт лица под плащами.

Мира ходит среди раненых, её белые одежды давно перестали быть белыми – красные пятна, бурые разводы, грязь и пот. Лечит, утешает, её голос монотонный, успокаивающий, словно колыбельная для тех, кто балансирует между жизнью и смертью. Её магия воды творит чудеса, я вижу, как под её руками затягиваются раны, как возвращается цвет в мертвенно-бледные лица. Многие, кто должен был умереть, выживут благодаря ей. Но усталость на её лице такая, что кажется, она сама вот-вот упадёт, и только сила воли держит её на ногах.

Лира помогает ей, несмотря на собственный ожог, который должен причинять невыносимую боль. Бледная, губы сжаты в тонкую линию, движется с трудом, каждый шаг даётся через боль, но упрямая. Даркен не отходит от неё, его рука постоянно на её спине, поддерживающая, направляющая, и я вижу в его глазах страх – страх, что она может упасть, может не выдержать, и он не сможет её поймать.

Тенераус сидит в стороне. Один. Смотрит на место, где Морвен вошёл в Разлом, и в его неподвижности есть что-то страшное, словно он застыл в этом моменте и больше никогда не сможет сдвинуться. Его лицо – маска скорби, высеченная из камня, но я вижу, как дрожат его руки, сжатые в кулаки на коленях.

Подхожу к нему медленно, не уверенный, стоит ли нарушать его одиночество. Сажусь рядом на холодный камень, и несколько минут мы просто сидим молча, два человека, потерявших одного и того же учителя, друга, маяка в темноте.

– Ты его видел? – спрашиваю я наконец, и голос звучит охрипло, словно я не говорил целую вечность. – В конце? Его дух?

– Видел, – кивает Тенераус, и это слово выходит так тяжело, словно он поднимает невидимую тяжесть. – Он улыбался. В последний момент перед исчезновением. Улыбался, словно обрёл то, что искал всю жизнь. Словно наконец-то нашёл ответ на вопрос, который задавал себе все эти годы.

– Наверное, обрёл, – говорю я, и сам удивляюсь, что могу говорить спокойно, без срыва в голосе. – Он всегда хотел изменить мир. Теперь изменил. Радикально. Навсегда.

Тенераус молчит долго, так долго, что я начинаю думать, что разговор окончен. Но потом он говорит, и в его голосе такая боль, что я физически чувствую её, как удар в грудь.

– Я убил его, – слова падают как камни в воду, тяжёлые, окончательные. – Моя слепота. Моя гордыня. Привели к тому, что Валтор ранил его. Если бы я поверил раньше, если бы не отвернулся тогда, в Академии, если бы хоть раз выслушал, вместо того чтобы осуждать… Он был бы жив. Здоров. Силён. Мог бы закрыть Разлом без жертвы.

– Морвен простил тебя, – говорю я, и кладу руку ему на плечо, чувствую, как он напрягается под прикосновением. – Слышал сам. Последние слова к тебе были о прощении. О том, что всё в порядке, что ты сделал правильный выбор в конце.

– Знаю, – кивает он, и я вижу, как по его щеке скатывается одинокая слеза, которую он не пытается скрыть. – Но я не простил себя. И не прощу. Никогда. Буду жить с этим грузом до конца дней. Буду помнить его лицо, его улыбку, его веру в меня, которую я предал. Буду помнить каждый день, что мог спасти его, но не сделал.

– Тогда используй этот груз, – говорю я, и сжимаю его плечо крепче, заставляя посмотреть на меня. – Пусть он движет тебя. Заставляет быть лучше. Делать правильные вещи. Не даёт остановиться, когда будет трудно. Морвен не хотел бы, чтобы ты разрушил себя этой виной. Он хотел бы, чтобы ты изменил систему, которая его убила.

Он смотрит на меня.

– Так и сделаю, – обещает он. – Жизнь положу, но исправлю систему. Разрушу ложь. Построю правду.

Встаёт. Выпрямляется.

– Через час начнём хоронить павших, – говорит он. – Скажи людям. Пусть готовятся.

Уходит командовать своими магистрами.

Похороны начинаются на закате, и небо окрашивается в цвета крови и золота, словно мир сам оплакивает павших.

Копаем могилы на вершине холма, земля твёрдая, каменистая, каждый удар лопаты отдаётся болью в натруженных мышцах. Глубокие могилы в твёрдой земле, потому что мёртвые заслужили покой, настоящий покой, где никто не потревожит их сон. Сорок могил для сорока героев, и когда смотришь на этот ряд свежевыкопанных ям, сердце сжимается от осознания масштаба потери.

И одну особую. В центре. Для Морвена. Хотя тела нет. Эта могила пустая, но самая важная из всех, потому что в ней мы хороним не тело, а память, надежду, саму идею того, кем он был.

Каждого павшего опускаем с почестями, медленно, осторожно, словно укладываем спать ребёнка. Говорим слова прощания, и в каждом голосе дрожь, слёзы, едва сдерживаемое горе. Семей здесь нет – они далеко, в городах и деревнях, ждут, надеются, ещё не знают, что их сыновья, дочери, мужья, жёны не вернутся. Но мы стали семьёй в этих битвах, в этих днях на краю смерти, когда каждый зависел от каждого.

Даврис хоронит своих воинов, говорит о каждом тихо, просто, вспоминает подвиги, но не те, что записаны в рапортах, а настоящие – как этот человек помог товарищу, как тот рассмешил отряд в трудную минуту, как другой делился последним куском хлеба. Обещает, что их семьи получат компенсацию, что дети будут в чести, что память о них сохранится в веках. И я верю ему, потому что вижу слёзы на его лице, чувствую искренность в каждом слове.

Торин хоронит наших бойцов, и его голос срывается больше, чем он хотел бы показать. Студентов тайного общества, воинов Ордена, освобождённых заключённых. Все равны теперь. Все герои. Не важно, кем они были вчера – аристократами или преступниками, магами или простыми солдатами. Здесь, на этом холме, все они одинаковы – павшие в битве за мир, и это уравнивает их лучше любых титулов.

Когда доходит очередь до могилы Морвена, наступает тишина такая глубокая, что слышно, как ветер шелестит в траве, как кто-то сдерживает всхлип.

Нет тела. Только посох, который он держал всю жизнь, гладкое дерево, истёртое в местах, где его пальцы касались древесины тысячи раз. Кладу его в могилу медленно, словно боюсь, что он сломается, хотя понимаю, что посох крепче стали. Символ. Память. Последняя материальная связь с человеком, которого больше нет.

На камне, который ставим в изголовье, вырезаю слова магией огня, и каждая буква выжигается не только в камне, но и в моём сердце. Пламя течёт из пальцев, послушное, точное, и я концентрируюсь на каждой линии, каждой кривой, потому что это должно быть идеально, потому что Морвен заслуживает совершенства:

«Морвен Последний. Хранитель древних знаний. Учитель. Друг. Герой. Отдал жизнь за мир, в который верил. Его жертва спасла реальность.»

Когда последняя буква готова, я убираю руку, и огонь гаснет, оставляя чёрные буквы на сером камне. Навсегда. Как должно быть.

Тенераус говорит слова прощания. Голос дрожит.

– Морвен был лучшим из нас, – говорит он. – Видел дальше. Понимал глубже. Любил сильнее. Я убил его своей слепотой. Но обещаю – его смерть не будет напрасной. Пока я жив, буду рассказывать его историю. Буду учить молодых магов тому, чему он учил меня. Буду строить мир, о котором он мечтал.

Просит меня сказать слова, и я хочу отказаться, потому что не знаю, смогу ли говорить без срыва, но знаю, что должен, что это последнее, что могу сделать для него.

Встаю перед могилой, ноги подкашиваются, и я упираюсь ими в землю, заставляя тело держаться прямо. Смотрю на камень, на вырезанные мной буквы, и они расплываются в слезах. Представляю Морвена – не таким, каким видел его в последний раз, истощённым и израненным, а таким, каким запомнил с первой встречи. Добрые глаза, мягкую улыбку, которая говорила, что он понимает больше, чем говорит. Терпеливый голос, который никогда не повышался, даже когда я ошибался в сотый раз.

– Морвен был моим учителем, – начинаю я, и голос срывается на первом же слове, ломается, как тонкая ветка под тяжестью снега, но продолжаю, потому что должен, потому что обязан. – Больше, чем учителем. Был другом. Наставником. Отцом, которого никогда не имел в этом мире. Он принял меня, когда все остальные видели угрозу. Поверил в меня, когда я сам не верил. Научил любить то, что я боялся.

Делаю паузу, смотрю на собравшихся, вижу слёзы на их лицах, и это даёт силы продолжать. Собираюсь с духом, делаю глубокий вдох.

– Он научил меня не только магии. Научил видеть красоту в каждом элементе, в каждом мгновении. Понимать гармонию не как абстрактную идею, а как живую силу, что связывает всё сущее. Любить стихии не как инструменты, а как партнёров, как друзей. Уважать их волю, их характер, их сущность. Он показал, что истинная сила не в контроле, а в сотрудничестве. Не в принуждении, а в гармонии. Не в том, чтобы подчинить мир своей воле, а в том, чтобы стать частью его воли.

Смотрю на собравшихся, вижу, как кивают головы, как кто-то утирает слёзы.

– Он отдал всё. Жизнь. Силу. Себя. Свою магию, накопленную за почти век жизни. Своё тело, своё будущее, всё, что мог бы прожить. Чтобы мы жили. Чтобы мир выжил. Единственный способ отплатить этот долг – продолжить его дело. Изменить систему, которая заставляла страдать невинных. Вылечить тех, кто страдает от Искажения, кто теряет себя в магической коррупции. Найти другие Разломы, где реальность кровоточит. Исцелить их, закрыть эти раны. Построить мир, где магия свободна, где стихии уважают, где люди живут в гармонии с природой, а не в войне против неё.

Опускаюсь на колени перед могилой, больше не в силах стоять, и земля холодная под коленями, сырая от недавнего дождя.

– Обещаю, учитель, – шепчу, и теперь не важно, слышат ли меня остальные, потому что говорю только ему, только духу, который, может быть, всё ещё здесь, слушает. – Обещаю продолжить. Не подведу тебя. Никогда. Буду достоин твоей веры. Буду помнить каждый урок, каждое слово, каждую улыбку. Буду учить других так же терпеливо, как ты учил меня. Буду строить мир, о котором ты мечтал.

Ветер шелестит в траве. Кажется, слышу его голос. Тихий. Добрый.

«Знаю, мальчик. Всегда знал, что справишься.»

Засыпаем могилу. Последняя горсть земли. Последнее прощание.

Солнце садится. Окрашивает небо в красные и золотые тона.

Стоим молча. Склонив головы. Отдаём дань уважения героям.

Когда церемония заканчивается, когда последняя горсть земли брошена на могилы, подходит Селена. Её лицо бледное, опухшее от слёз, но в глазах решимость. Протягивает мне небольшую книгу, и я вижу, как дрожат её пальцы.

– Морвен попросил передать, – говорит она тихо, каждое слово даётся с усилием. – Если что-то случится. Его личный дневник. Последние записи. Сказал, что ты должен прочитать это сразу, не откладывая.

Беру книгу дрожащими руками, и она тяжелее, чем кажется, словно весит не граммы бумаги и кожи, а годы жизни, мысли, надежды человека, которого больше нет. Кожаный переплёт, потёртый от времени и прикосновений, тёмный, почти чёрный, с выцветшими узорами по краям. Чувствую тепло, которое всё ещё исходит от неё, словно она хранит частичку его магии, его сущности.

Открываю последнюю страницу медленно, боясь того, что найду там. Вижу знакомый почерк – аккуратный, размеренный, с изящными завитками на заглавных буквах. Почерк человека, который никогда не торопился, который находил время сделать всё красиво, даже простую запись в дневнике. И начинаю читать, и с каждым словом комок в горле становится больше, слёзы текут, но я не вытираю их, читаю сквозь них:

«Александр. Если читаешь это, значит, я ушёл. Не горюй долго. У тебя впереди важная работа.

Я уже рассказывал тебе о семи Разломах. Ты исцелил первый. Но остальные шесть ждут. Они в других землях. Может быть, в других мирах.

Я не успею помочь тебе с ними. Но ты справишься. Ты Связующий. Ты рождён для этого.

Найди других Связующих. Они существуют. В каждом мире, где есть Разлом, есть и тот, кто может его исцелить.

Места некоторых Разломов я разгадал. Это загадки, мальчик. Разгадай их:

'Где пламя танцует в стране вечного льда' – второй.

'Где вода течёт вверх, против воли небес' – третий.

'Где земля парит в пустоте без опоры' – четвёртый.

Остальные ты найдёшь сам.

Объедините силы. Спасите реальность.

И помни. Когда любишь стихии, они отвечают. Вот и весь секрет магии, мальчик. Всё остальное – детали.

Не забывай любить. Ни на минуту.

Твой учитель и друг,

Морвен.»

Закрываю книгу, и она кажется теперь священным артефактом, последним подарком, последним уроком. Слёзы текут по моему лицу свободно, без стыда, без попыток скрыть, но сквозь них пробивается улыбка, кривая, дрожащая, но настоящая.

Даже уйдя, Морвен продолжает учить меня. Продолжает направлять, поддерживать, верить. И в этом есть что-то невероятно утешительное, что-то, что говорит мне, что он не ушёл совсем, что часть его всегда будет со мной, в этих словах, в этих уроках, в этой любви к магии, которую он вложил в меня.

– Спасибо, – шепчу небу. – Спасибо за всё, учитель.

Ночью разбиваем лагерь у подножия холма, и в темноте костры кажутся звёздами, упавшими на землю. Магистры Совета и наши люди сидят у одних костров, и это само по себе чудо – ещё вчера они готовы были убивать друг друга, а теперь сидят плечом к плечу. Делятся историями о павших товарищах, о битвах, о страхах, которые испытывали. Смеются над глупыми шутками, которые звучат слишком громко в этой тишине. Плачут открыто, без стыда, и никто не осуждает. Начинают исцеляться, медленно, по крупицам возвращая себе человечность, которую отняла война.

Тенераус подходит к нашему костру, его силуэт высокий и тёмный на фоне пламени. Садится напротив меня, и свет играет на его лице, выхватывая из темноты то морщины усталости, то блеск глаз, то тень улыбки.

– Завтра вернёмся в столицу, – говорит он. – Нужно собрать полный Совет. Объявить о реформах.

– Думаешь, они примут? – спрашиваю я.

– Некоторые примут, – пожимает он плечами. – Другие будут сопротивляться. Но мы справимся. У нас есть доказательство. Ты исцелил Разлом. Никто не может отрицать это.

– Не я один, – поправляю я. – Мы все. Вместе.

Тенераус кивает. На его лице слабая улыбка.

– Да. Вместе. Впервые за триста лет мы работали вместе. И это сработало. Возможно, это и есть ответ на все вопросы.

Он встаёт, собирается уйти, потом оборачивается.

– Александр. Я был неправ насчёт тебя. Думал, ты опасность. Ересь. Угроза. Но ты спаситель. Герой. И я буду делать всё, чтобы весь мир узнал об этом.

Уходит, не дожидаясь ответа.

Элиана прижимается ко мне теснее, её тело тёплое и мягкое, и я чувствую, как она дышит, как бьётся её сердце, как магия пульсирует под её кожей в ритме, который отзывается в моей собственной магии.

– Странный день, – говорит она тихо, почти шёпотом, словно боится нарушить хрупкое спокойствие ночи.

– Самый странный в моей жизни, – соглашаюсь, и голос звучит хрипло от усталости и эмоций. – И самый страшный. И самый важный. Всё одновременно.

– Думаешь, что будет дальше? – её пальцы находят мои, переплетаются, и это простое прикосновение даёт больше утешения, чем любые слова.