Текст книги "Любовь из капель дождя (ЛП)"

Автор книги: Мишель Бет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Но иногда, когда Дилан смотрит на меня своими большими карими глазами, как он делал это под дождем той ночью, я вижу какой-то проблеск. Как будто он чувствует то же самое, что и я. Нечто большее, чем просто дружба.

И это пугает меня до чертиков.

Дело в том, что я выросла, постоянно испытывая потребность в нем, и привыкла во всем на него полагаться. А я не хочу ни к кому привыкать. Потому что для меня потребность и потеря идут рука об руку. Я поняла это на горьком опыте, лишившись двух людей, в которых больше всего нуждалась. Когда теряешь родителей в шестнадцать лет, то очень быстро взрослеешь.

Мое нутро туго сжимается от невероятной тоски. Как бы мне хотелось, чтобы мама сейчас была рядом. Но я и так знаю ее слова, находись она здесь. Мама посоветовала бы мне следовать велению своего сердца, к чему бы это ни привело. Что я обязана сказать то, что давно хотела. Должна выпустить свои чувства, чтобы иметь хоть какой-то шанс получить желаемое. Мой отец... Ну, он бы любя трижды похлопал меня по голове и сказал свои печально известные слова: «Что бы ни происходило, я хочу видеть эту солнечную улыбку на твоем лице». Их слова окутывают меня теплом даже сейчас. Хотя я бы отдала все на свете, лишь бы они снова могли меня обнять.

Провожу рукой по щеке, вытирая слезы, и со вздохом прислоняю голову к двери. Некоторые говорят, что в девятнадцать лет ты еще слишком молод, чтобы осознать, чего именно хочешь. Но они ошибаются. Я всегда верила, что первоначально это понимает сердце. Может быть, сейчас мои мысли и находятся в беспорядке, но сердце совершенно разумно. Еще один вздох срывается с губ, и я громко смеюсь. Но не от радости.

Мои мысли возвращаются к Джейми, и внутри зарождается чувство вины. Он был так называемым отвлекающим маневром. Страшно признаться, но это правда. Неудачная попытка вытолкнуть эмоции, пытавшиеся открыть дверь в мое сердце. На подсознательном уровне там, где были глубоко зарыты мои истинные чувства, я всегда знала это. Но я также знала, что должна двигаться дальше. Неудивительно, что Джейми бросил меня. В конце концов, он не получал того, чего хотел. Я бы ни за что не позволила ему дотронуться до меня, а поцелуев у нас и так почти не было. Мы вместе развлекались. Просто это оказался не тот вид развлечения, который искал Джейми, но он не нашел в себе достаточно мужества, чтобы признать это. Думаю, в каком-то смысле мы оба использовали друг друга.

Ладони начинают потеть, и я провожу ими по своей юбке. Прошлой ночью Дилан довел меня до ручки. Теперь все чувства, которые, как я думала, были под контролем, просачивались из каждой поры моего тела, что выбивало почву у меня из-под ног.

Помимо ужаса, который я испытала, лежа рядом с Диланом, меня накрыло чистейшее блаженство оттого, что он обнимал меня так, как может только он. В последний раз, когда я вот так лежала рядом с ним, мы находились в палатке, а он был совсем мальчишкой. Стоило мне увидеть сегодня утром футболку, обтягивающую все его мышцы, и выпуклость в шортах, которую невозможно было игнорировать, все кардинально изменилось.

Я долго наблюдала за Диланом, пока он спал. Его губы слегка приоткрылись, грудь поднималась и опускалась от тихих вдохов. Я свернулась рядом с ним и закрыла глаза, ненадолго притворившись, что он мой.

Поднимаю руку к голове, массируя ее и избавляя себя от надвигающейся головной боли. Я достаточно вменяема и понимаю, что это просто несбыточная мечта. И я не должна была просить его обещать не оставлять меня. О чем я только думала? Дилан никогда не сможет сдержать это обещание.

Кто-то возник напротив окна, возвращая меня к реальности.

– Эви!

Я пару раз моргаю и только потом узнаю голос. Дилан. Поджимаю губы, скрывая улыбку, и встаю с пола. Конечно же, это он.

Не спеша открываю дверь. Бабочки в моем животе просыпаются и делают утреннюю разминку. Дилан стоит, уперев руки в бедра. На нем надета футболка, насквозь промокшая от дождя, волосы растрепаны. Пятнышки золота в его карих глазах такие же яркие, как солнце. Другими словами, выглядит он очаровательно... и горячо.

Как только открывается дверь, Дилан тут же обнимает меня. Его кожа пахнет дождем и мылом, и я вдыхаю этот аромат.

– Господи, Эви. Ты в порядке?

– Да, за исключением того, что ты сдавил меня до потери сознания, – посмеиваюсь я, и он ослабляет объятия, прежде чем отступить, чтобы встретиться со мной взглядом.

– Какого черта ты делала на полу?

– М-м-м… Я упала? – отвечаю, пытаясь при этом сохранить невозмутимый вид.

Он прищуривается, и между бровей появляется милая маленькая складка.

– Чушь собачья.

– Ладно, – фыркаю я и прохожу вглубь салона, чтобы положить сумочку за стойку. – Я… вроде как медитировала.

– Медитировала? – смеется Дилан, следуя за мной. – Эви, я знаю тебя всю твою жизнь, и ты никогда не медитировала.

– Ну, знаешь, как говорят, – улыбаюсь я и издаю шипящий звук, – «лучше поздно, чем никогда». – В этот момент я замечаю что-то в его руке. – Что в сумке?

– Оу. Я принес твои любимые шоколадные мини-пончики.

Он протягивает мне сумку, улыбаясь, и на его щеке появляется ямочка. Я бы хотела закрыть эту улыбку в бутылке, чтобы везде таскать ее с собой. Тогда мне бы никогда не пришлось проводить свой день, не видя ее.

– Спасибо! Я очень голодна. После пробежки ничего не ела. – Кладу пончик в рот и протягиваю один Дилану, но он качает головой. – Что ты здесь делаешь? Мне казалось, ты должен быть в закусочной.

Дилан, сунув руки в карманы, внимательно наблюдает за тем, как я запихиваю в рот еще больше сладкого. Если он и заметил, что я плакала, то ничего не говорит.

– Просто хотел убедиться, что ты в порядке. После прошлой ночи ты странно разговаривала по телефону.

– Я в порядке. Правда.

Не совсем так, но это единственные слова, которые я могу подобрать прямо сейчас. Отряхиваю руки от сладкого, затем подхожу и целую его в щеку. Грубая щетина щекочет губы.

– У меня все в порядке. А теперь иди, – с ободряющей улыбкой говорю я и подталкиваю его к двери.

– Ладно-ладно. Увидимся завтра. Позвони мне, если понадоблюсь, – говорит Дилан и прикладывает руку ко лбу, прощаясь. Он усмехается, и легкий звон колокольчика над дверью сообщает о его уходе.

В тот момент, когда дверь закрывается, я нервно выдыхаю. Смотрю, как он уходит, становясь чьим-то чужим будущим, и проглатываю комок боли, угрожающей всплыть на поверхность. Страх любви и потери дышит мне в шею. Напоминает о том, что самое время запереть все поглубже. Потому что единственная вещь, которую я знаю наверняка, – это то, что Дилан Рид никогда не будет моим.

Глава 15

Дилан

Бабуля всегда знает лучше всех

– Эй? – слышу хриплый, но такой долгожданный голос бабушки, когда она заходит в дом. – Где мои мальчики?

– Один из твоих мальчиков здесь, бабуль, – кричу я ей из кухни.

Улыбаясь, она направляется ко мне с вездесущей ярко-розовой сумочкой в руках. Седые волосы собраны в пучок, а привычные черные очки ничуть не скрывают нежность в ее карих глазах.

Бабушка Молли, как револьвер: остра на язык и сообразительна, но при этом одна из добрейших женщин, которых вы когда-либо встречали. В детстве я часто задавался вопросом: а не удочерили ли мою маму? Потому что она никак не может быть связана с женщиной, стоящей передо мной.

– Я уже мужчина, бабуль.

– Знаю, дорогой. – Она бросает сумочку на стул и подходит ко мне. Обхватив за плечи, бабушка осматривает меня оценивающим взглядом. – Ничего не могу поделать с тем, что до сих пор помню, как ты в три года дергал меня за штанину и ждал, когда возьму тебя на руки. Я жила в те времена. А теперь, – усмехается она, указывая на свою щеку, – поцелуй бабушку, – и шепчет, когда я наклоняюсь: – С опозданием, но с днем рождения.

Джордан заходит на кухню, тряся мокрыми после душа волосами.

– Привет, бабуль. – Он шагает в ее сторону и крепко обнимает. – Рад тебя видеть.

– Ладно. – Когда Джордан отпускает ее, бабушка достает из сумки салфетку и притворно промакивает ею глаза. – На меня нахлынула ностальгия. Кого покатать на закорках? – предлагает она, и мы оба разражаемся смехом.

Наконец, взяв себя в руки, Джордан прочищает горло:

– Как-нибудь в другой раз. Мне нужно в закусочную, – он виновато улыбается, но бабушка хмурится, скрестив на груди руки.

– Я только что приехала, а ты уходишь?

Джордан открывает холодильник и хватает яблоко, потирая его о рубашку.

– Труба зовет. Но я обещаю, что сегодня вечером буду дома, и мы наверстаем упущенное.

– Надеюсь на это, – она тепло улыбается ему, и Джордан целует ее в щеку. – Увидимся позже.

– До скорого, чувак, – говорю я, все это время не отрывая взгляд от бабушки. – Похоже, остались только ты и я, бабуль. Есть хочешь? – Я открываю шкафчик и вытаскиваю энергетический батончик, разрывая обертку. – В холодильнике у нас негусто, но я могу что-нибудь приготовить.

– Не рассказывай. Я не хочу волноваться из-за того, что вы двое плохо питаетесь. Отложу осмотр вашего холодильника на потом. Но если я не увижу там ничего полезного, то отправлюсь на местный рынок. Более того, я прослежу, чтобы вы запаслись продуктами, прежде чем уеду домой.

– В этом нет необходимости, бабуль. – Выбрасываю обертку в мусорное ведро, и она берет меня за руку, направляясь к входной двери.

– Я знаю, что это не так. Но здорово быть бабушкой. Можно делать все, что захочешь, черт возьми. И прямо сейчас, – бабушка гладит меня по руке, – я хочу поболтать с моим внуком.

Мы располагаемся в установленных на крыльце качелях, хоть я и боюсь, что они не выдержат наш вес и упадут. Видавшие виды цепи, на которых они держатся, давно покрылись ржавчиной от ненастной погоды. Из-за громкого скрипа качелей бабушка подпрыгивает.

– О Боже, думаю, им требуется небольшой ремонт.

Она проводит рукой по цепочке, затем вытирает грязь о свои брюки. Гремя, я трясу ближайшей ко мне цепью.

– Думаю, здесь нужно что-то посерьезнее небольшого ремонта, бабуль.

– Хм-м-м, – она задумчиво умолкает. – Что ж, расскажи мне, дорогой, как дела?

Вполне невинный вопрос. Но, учитывая, кто его задает, я знаю, что это не так.

– Все хорошо. Закусочная заполнена, и мы усердно работаем. Погода, как всегда, отличная…

– Дилан. – Бабушка останавливает меня взмахом руки и смотрит на потрескавшуюся краску. – Меня не волнует погода. Как ты?

– М-м-м, – потираю джинсы пальцами, – сложный вопрос.

– Ну, тогда выговорись, дорогой, – она подмигивает, и в уголках ее карих глаз появляются морщинки. – И как следует.

– Если честно, я чертовски устал, бабуль, и я…

Тяжело вздохнув, она снова перебивает меня, но на этот раз ее взгляд полон беспокойства.

– Знаю. Я беспокоюсь о тебе и о твоем брате. Вы оба выглядите вымотанными. Ты молод. И не должен так выглядеть. Тебе необходимо веселиться, а не работать до потери пульса. Ты все еще играешь в бейсбол с теми местными ребятами? А что насчет рисования?

Я качаю головой, сосредоточив внимание на кустах, которые необходимо подрезать.

– У меня больше нет времени играть в бейсбол, но я все еще рисую, когда выдается такая возможность. На самом деле сейчас я должен быть в закусочной.

– Дилан. – Бабушка ждет, пока я посмотрю ей в глаза. – А как же твои мечты?

– Какие мечты? – Прекрасно понимаю, о чем она говорит, но я спрятал их глубоко в подсознании. Настолько глубоко, что даже не могу сказать, существуют ли они вообще.

– Ну, ты все еще хочешь пойти в художественную школу?

В ответ она видит мою унылую улыбку. Этого ей вполне достаточно.

– Я так и думала. Ты вкладываешь все силы в эту закусочную, а это в не то, о чем ты мечтал. Это мечта твоих родителей. Знаешь. – Бабушка разворачивается ко мне всем телом, и я понимаю, что избежать этого разговора не получится. – Когда ты отпускаешь свои мечты, Дилан, то исчезаешь в небытие.

Отвернувшись в сторону, теперь я пытаюсь разгадать ее мечты.

– Говоришь так, будто знаешь все на собственном опыте.

– Нет, это не мой опыт.

Она медлит, словно сомневаясь, следует ли ей говорить то, что собиралась.

– Тогда чей?

– Твоей матери, – слышу я, и мне кажется, будто ее голос пропитан сожалением. Я молча жду, когда она продолжит говорить. Бабушка пальцем выводит круги на колене. – Она всегда хотела стать танцовщицей. Помню, как, будучи маленькой, она прыгала по дому. – В ее горле зарождается смех, но в нем звучат печальные нотки. – Помню, как пела и кружилась. Она была такой счастливой.

В течение нескольких минут бабушка молчит, и мне интересно, не слишком ли тяжело ей говорить об этом. Поэтому я решаю не давить на нее.

– Она прошла прослушивание и поступила в Джуллиард в Нью-Йорке. (Примеч. Джульярдская школа – одно из крупнейших американских высших учебных заведений в области искусства и музыки)

Я удивленно смотрю на нее. Танцы казались мне проявлением свободы, а моя мама такой совсем не была.

– Вот это да. Что же случилось?

– Жизнь, Дилан. – Она не смотрит на меня, говоря это, и решимость в ее голосе указывает на то, что тема закрыта. – А теперь, – бабушка прочищает горло от нахлынувших эмоций, и ее голос снова смягчается, – расскажи мне об Эви.

Я по-прежнему в шоке от открытия, касающегося моей матери. Интересно, чего еще я о ней не знаю. Есть вопросы, которые мне хотелось бы задать, но, очевидно, спрашивать сегодня не стоит.

– Да особо нечего говорить, ба.

Я спрыгиваю с качелей и подхожу к перилам крыльца. Опираясь на них, смотрю в небо.

– Хм, я вижу. Что ж, еще одну мечту ты пустил коту под хвост.

Признаюсь, эти слова задели меня за живое. И хотя знаю, зачем она так говорит, все равно иду у нее на поводу. Резко развернувшись, я всплескиваю руками, признавая поражение.

– Сначала Брейден, а теперь ты.

– Брейден?

– Да. – Мой голос пропитан разочарованием. – Он тоже говорил мне об Эви.

– Я всегда считала его умным мальчиком, – бабушка изгибает тонкие губы в улыбке. – Как по мне, так он слегка безумен, но, определенно, умен.

Я смеюсь над этим замечанием, пока моя истерика не сменяется знакомой болью.

Опершись спиной о перила, облокачиваюсь на них.

– Даже не знаю, ба. Она... – Поднимаю глаза, пытаясь подобрать подходящие слова, но вижу только цвета: желтый, оранжевый, огненно-рыжий. – Она добрая, красивая… и грациозная. Она умная и веселая. А я работаю в закусочной и воняю картошкой фри. Мне нечего ей предложить.

Я признаю свой самый большой страх, который удушающе обвивает мою грудь. Бабушка цокает и беспорядочно машет рукой в воздухе.

– Вздор. – Она подпирает пальцем щеку, тем самым сообщая, что меня ожидает. – Я когда-нибудь рассказывала, как встретилась с твоим дедом? – не дожидаясь ответа, бабушка продолжает говорить, словно ей не терпится поделиться своей историей. На ее лице появляется улыбка, доказывающая, что она, вероятно, рассказывала об этом тысячу раз, но никогда не устанет повторять. – Так вот, – она наклоняется вперед, сложив руки на коленях, – мы были помоложе, на год или чуть больше, чем ты сейчас. Я вышла погулять со своими друзьями, и он тоже. Одна из моих подруг знала его и представила нас друг другу. В общем, – продолжает она с блеском в глазах, – позже тем вечером был открытый микрофон, и он вышел петь. Боже, твой дедушка был таким харизматичным, что я не могла отвести от него глаз. После того как он закончил петь, – бабушка смеется, и искрящийся взгляд в сочетании с улыбкой делает ее на двадцать лет моложе, – он опустился передо мной на колени и сказал: «Когда-нибудь я женюсь на тебе, Молли Бейкер». Я даже не знала этого парня, поэтому сказала: «Только в твоих снах». На что он ответил: «Будешь. Каждую ночь, начиная с этого момента». Короче говоря, к концу вечера он пригласил меня на свидание, на которое мы пошли на следующий же день. Это стало для меня последней каплей, – ностальгически смеется она, и я улыбаюсь, думая о своем дедушке. Подобное абсолютно в его духе. Он был сумасшедшим, в хорошем смысле этого слова. – Он собирался стать плотником. У него была дрянная машина и немного денег, но у него было самое доброе сердце и лучшее чувство юмора. И это, мой дорогой, единственное, что имело значение.

Бабушка отталкивается от качелей, которые издают протестующий скрип, и встает рядом со мной. Она берет мою руку в свою ладонь, и я поднимаю взгляд, встречаясь с глазами, наполненными нежностью.

– Ну, что ты можешь предложить Эви? У тебя есть сердце, Дилан. И это самое большее, что может желать такая девушка, как она.

Я сглатываю ком, образовавшийся в горле от эмоций. Возможно, моя мать и не была рядом со мной, но моя бабушка – всегда.

– Спасибо, бабуль.

– Доверься мне в этом вопросе. Я женщина. Плюс ко всему у меня огромный опыт. – Морщинистыми пальцами она ерошит мои волосы. – Теперь что скажешь, если мы пойдем в дом, и я приготовлю тебе свой знаменитый лимонад? Зная Джордана и его фетиш на лимонную воду, уверена, лимоны у тебя найдутся.

– И ты не ошиблась. За работу, бабуля.

Я протягиваю руку, и она с готовностью принимает ее, тепло улыбаясь.

Бабушка роется в холодильнике, бормоча что-то о нехватке еды, достает оттуда пару лимонов и кладет их на столешницу. Я присаживаюсь на стул за кухонным столом и листаю экземпляр «Нью-Йорк Таймс», принадлежащий Джордану, пока бабушка, напевая, режет лимоны. Я люблю, когда она приезжает. Наш дом наполняется теплом от одного ее присутствия.

Мои мысли возвращаются к нашему разговору на крыльце, и я опускаю газету.

– Как ты, бабуль? После смерти дедушки? Наверное, ты очень скучаешь по нему.

Она замирает с ножом в руке, ее плечи поднимаются, а затем опускаются от тяжелого вздоха.

– Я ужасно скучаю по нему, – признается бабушка. – Он был любовью всей моей жизни. – Ее голос становится хриплым, и мою грудь пронзает боль. Возможно, оттого, что я представляю, на что это похоже. – Иногда, – добавляет она, поглядывая на меня через правое плечо, – мне кажется, что я слышу, как он храпит посреди ночи. И я протягиваю руку, желая легонько похлопать его, чтобы он прекратил, но… – Она сжимает губы, и из глаз текут слезы. – Ну, ты же знаешь дедушку. Своим храпом он может поднять весь дом, – снова улыбается бабушка, вытирает щеку рукавом своей рубашки и продолжает нарезать лимоны.

– Дилан?

– Ну вот, поговори со своим ангелом, – достаточно громко, чтобы я мог услышать, шепчет бабушка. – Это моя Эви?

Моя Эви? Мне нравится, как все заявляют права на мою девочку.

– Бабуля Молли? – Голос Эви раздается все ближе, и мое сердце стучит быстрее.

– Здесь, дорогая. – Бабушка кладет нож на столешницу и вытирает руки полотенцем. – Иди сюда. Позволь мне взглянуть на тебя.

Я слышу шаги Эви, но не отрываю взгляд от газеты, хотя она прекрасно знает, что я, черт побери, никогда их не читаю.

– Ну, я не думала, что такое возможно, но ты стала еще прекраснее. – Чувствую, как бабушка взглядом прожигает дыры в газете. – Разве она не красавица, Дилан?

Как бы невзначай и пытаясь казаться совершенно незаинтересованным, я отрываю взгляд от газетной статьи, которую притворно читал.

– Да.

Больше ничего не говорю, просто вчитываюсь в размывающиеся перед глазами слова, менее важные, чем то, что находится прямо передо мной.

Спустя пару секунд помятая газета опускается на стол, а ярко-голубые глаза Эви изучают мое лицо.

– «Нью-Йорк Таймс», да? Не пытайся умничать, Диллс. Тебе это не идет, – усмехается она, и я шлепаю по ее заднице страницей со спортивной колонкой.

Легкий и милый визг вырывается из ее рта, и бабушка посылает мне счастливую улыбку из-за спины Эви.

– Я думал, что ты работаешь сегодня, умница, – говорю, про себя подмечая, что на ней одежда для бега.

Эви пинает ногой стул и отскакивает в сторону. Я расслабляюсь, счастливый оттого, что она снова стала прежней.

– Должна была, но одна из девушек собиралась завтра взять выходной, поэтому мы поменялись сменами. На самом деле я пришла спросить, не хочешь ли ты покататься на велосипеде, пока я буду бегать. Потому что, понимаешь, – она берет грушу из вазы с фруктами и подбрасывает ее в воздух, – ты за мной не поспеваешь.

Протягиваю руку, хватая грушу, и отдаю ее Эви. Прищуриваюсь и сжимаю губы в притворном отвращении, ведь все, чего я действительно хочу до усрачки, – поцеловать ее.

– Ну, ты как раз вовремя. Я тут готовлю свой знаменитый лимонад, – вклинивается в разговор бабушка, помешивая содержимое стеклянного кувшина деревянной ложкой, а затем ставит его на стол. – Сейчас я возьму стаканы, и мы продегустируем его.

– Над холодильником есть пластиковые стаканчики, – говорю я, но она игнорирует меня, обыскивая все шкафчики.

– А, вот и они. – Бабушка закрывает шкаф и идет назад, неся три небольших стакана. – Лимонад следует пить только из стеклянных стаканов, – сообщает она с улыбкой и расставляет их перед нами.

Она уверенно разливает лимонад, и мы чокаемся.

– Ваше здоровье.

Бабушка смакует лимонад, затем выжидающе смотрит на нас двоих. И я не понимаю, чего именно она ждет.

– Вкусно, бабуля Молли. Мне добавки.

Эви подносит свой стакан к бабушке и пинает мои колени под столом.

– Оу. То есть вау. Потрясающий лимонад, ба.

Губы Эви дергаются в улыбке, и теперь мой мозг прикидывает, как ей отомстить.

– Знаете, – начинает бабушка, – я припоминаю, как вы двое продавали лимонад. Или, – усмехается она, – это больше походило на конкуренцию.

– Да, точно. – Я допиваю свой напиток. – Только конкуренции не было. Эви всегда очаровывала мальчиков. У меня не было ни единого шанса.

– Ха! Смешно. – Эви стучит пальцем по зубам. – Мои брекеты каждый раз их притягивали. Что я помню, так это очередь из девчонок, растянувшуюся на весь квартал. Они вообще покупали лимонад? Думаю, они приходили только ради того, чтобы на тебя посмотреть. Тебе бы не помешало услышать парочку их высказываний. – Она качает головой, изогнув губы в мечтательной улыбке. – «Этот Дилан, он оооочень милый!».

– Ну, – провожу рукой по волосам, – это невозможно отрицать. – Я встречаюсь взглядом с Эви. – Мы вполне весело провели лето, правда?

Улыбка на ее лице становится ярче. Она ослепляет меня и лишает возможности связно формулировать мысли.

– Лето всегда навевает мне воспоминания о твоем дедушке.

Голос бабушки привлекает наше внимание, и второй раз за сегодняшний день ее глаза рассказывают мне историю, прежде чем с губ срываются слова.

– Мы с твоим дедушкой говорили, что доживем до девяноста лет, а потом вместе покинем эту землю. – Она упирается кулаком в подбородок. – И вот, когда нам исполнилось по сорок, он сказал: «Молли, дорогая, у меня осталось пятьдесят лет (Примеч. имеется в виду время года – лето), чтобы любить тебя, и я буду любить, пока не уйду».

Ее взгляд рассеян – видимо, бабушка мысленно возвращается к тем временам, и я инстинктивно тянусь к руке Эви, переплетая наши пальцы. Я знаю, что она не станет раздумывать, потому что мы всегда так делаем.

– Помню, как почувствовала в тот момент, когда он сказал это, что у нас осталось не так много времени вместе. – Ее взгляд снова приобретает ясность. Бабушка смотрит то на меня, то на Эви, и мне кажется, что она пытается сообщить нам что-то. – Это сделало каждый день более значимым. Из-за этого я осознала, что не хочу терять ни единой секунды.

Бабушка прочищает горло, затем собирает наши стаканы и несет их к раковине.

От ее истории во мне будто щелкнул переключатель. Внезапно моя неуверенность и страх неизвестности перевешивают страх потерять то, что для меня дороже всего. Понятия не имею, сколько лет мне осталось жить на этой планете, но точно знаю: я не хочу проводить хотя бы одно лето без Эви рядом со мной.

– Ладно. – Эви решительно поднимается из-за стола, и наши пальцы разъединяются. – Пора мне отправиться на пробежку, пока я не решила, что мороженое в морозилке – гораздо лучший вариант. Еще увидимся, бабуля Молли.

– Да, дорогая, – отвечает она, не оборачиваясь. – Надеюсь, что так. Я здесь задержусь на некоторое время.

– Голосую за пробежку, а потом отправляйся за мороженым, – поддразниваю я, когда она выходит из кухни. – Подожди. Я провожу тебя.

Но прежде, чем сделать это, я подхожу к бабушке, слишком долго стоящей у раковины и моющей три небольших стакана.

– Это правда, бабуль? – тихо спрашиваю я, и она выключает воду, глядя мне прямо в глаза.

– Да, дорогой. Так и было.

– Хм-м-м. Интересно подобранный момент, – подчеркиваю я и получаю взамен заговорщицкое подмигивание и толчок бедром.

– Люблю твою бабушку, – говорит Эви, когда мы оказываемся под слепящим солнцем, минуя угрозу попасть под сильный дождь.

Ее взгляд устремлен в небо, к идеально-синему фону, готовому окраситься в разноцветную картину.

– Ага. Она что-то с чем-то.

Эви опускает голову, и прядь волос, выбившаяся из хвостика, легко касается ее кожи.

– Иди сюда.

– Что? – она морщит нос, но все равно подходит ко мне.

– Тебе не нужно задавать вопросы. Ты мой лучший друг и должна слушаться, – сообщаю я.

На ее лице появляется лучшее «черта с два» выражение, когда я протягиваю руку и заправляю пару крупных прядей ей за ухо.

– Я когда-нибудь говорил тебе, насколько мне нравятся твои волосы? – Позволяю своему пальцу скользнуть по ее щеке к подбородку, и Эви приоткрывает губы одновременно со вдохом. – Теперь говорю. Очень сильно.

Она никогда не нервничает. Смущается – да, но не нервничает. А по тому, как Эви кусает губу и вертит ключи, понимаю, что сейчас она взвинчена.

Губами касаюсь ее щеки. Я нежно целую ее, и дрожь, которая за этим следует, не остается мною не замеченной. Думаю, она в шоке. Черт возьми, возможно, даже я от самого себя в шоке. Наконец-то я на пути к тому, чтобы отрастить пару яиц.

– Я… я сейчас собиралась на пробежку, – бормочет Эви с дрожью в голосе.

Очевидно, теперь она не знает, что делать. Я окончательно выбил почву у нее из-под ног. Хорошо. Это только начало.

– Ладно, увидимся.

Не сводя с нее глаз, наблюдаю за тем, как она уходит. Пусть знает, что я смотрю.

Да, пришло время поднять ставки, а там уж как фишки лягут.

Глава 16

Эви

У нее есть подруга с розовыми волосами

«Не оглядывайся. Не оглядывайся», – повторяю я в голове эти слова, словно мантру. Но, когда дело касается Дилана, моя скорлупа дает трещину, все чувства просачиваются наружу, и, естественно, я оборачиваюсь. Он не сдвинулся с места. И все еще смотрит на меня.

Я машу ему рукой, но сердце учащает ритм еще до того, как начинаю бежать по тротуару. Там, где он коснулся меня, кожа до сих пор гудит. Не знаю, что все это значит. Дилан странно себя вел. То есть мы все время касаемся друг друга, но сейчас это казалось... по-другому. Или, может, я единственная, кто чувствует эту разницу.

Сердце требует моего внимания, и я, прежде чем осознаю это, полностью сбиваюсь со своего привычного маршрута. Лучи солнца обжигают лицо, пот ручьем стекает по коже, мышцы работают до изнеможения. Этого я и добивалась.

Тем не менее пульсация в ногах не может затмить проносившиеся в голове мысли. Она не стирает память о тепле рук Дилана, обернутых вокруг моей талии, пока мы смотрели на звезды, о его едва ощутимом запахе, вводящем меня в ступор, или о том, как танцует душа, когда он улыбается мне.

Обещаю себе, что следующие четыре квартала не буду о нем думать. Уже через пять секунд все заканчивается полнейшим провалом. Отвлечься мне практически не на что. Я не только забыла дома свой плеер, но и телефон.

Жажда усиливается, а тот факт, что моя бутылка с водой стоит на столике у входной двери, нисколько не помогает. К счастью, пробегая восьмой поворот, я смотрю на указатель улицы и понимаю, что уже достигла Гринвуд-Лейн.

Гринвуд-Лейн – это место, где живет мой второй самый любимый человек во всем мире, Нора Клеммонс. Мы дружим с четвертого класса. Именно тогда я впервые заметила розовую прядь в ее волосах. Она очень заинтересовала меня, и не только потому, что я была без ума от розового цвета, но и потому, что мы обе были в некотором роде неудачницами. Я – со своей «стальной улыбкой» и тощим телом и Нора – с ее цветными волосами и одеждой черного цвета, висящей мешком на ее маленьком теле.

Нас связала любовь к чтению, и я жила только нашими оживленными дискуссиями о понравившихся книгах. Мне не известен ни один человек, который так же сильно любит читать, как и я. В этом что-то есть. Это бесценно. Она единственная, кто с пониманием относится к тому, что я психую из-за вымышленного персонажа или что у меня начинается похмелье мирового масштаба после прочтения книги, сильно затронувшей струны моей души. К тому же, Нора невероятно крутая. Хотя она никогда так не считала.

Я не из тех людей, у которых много друзей. Да и не вижу в этом необходимости. Поэтому те немногие, кто у меня есть, что-то да значат для меня. Если бы моя мама еще была жива, то, вероятно, она была бы одним из самых моих близких друзей. Просто у нас были именно такие отношения. К тому же, я не испытываю проблем в своей собственной компании. Иногда мне нравится побыть в одиночестве.

Я подхожу к причудливому желтому мысу, где Нора проживает со своей мамой. Небольшой передний дворик доведен до совершенства. Кусты идеально подрезаны в форме шара, а по обе стороны от дорожки цветут желтые ромашки. Вокруг дома расположен большой сад, где они выращивают свежие овощи.

Родители Норы развелись, когда ей было пять лет, но отец по-прежнему занимает огромное место в ее жизни. Она всегда говорила мне, что любовь ее матери к садоводству проявилась сразу после развода – будто это увлечение производило на нее терапевтический эффект. Нора учится в местном колледже, где специализируется на психологии, так что имеет право на подобные выводы.

Одышка и ноющие колени мешают быстрее оказаться у двери, как бы мне этого ни хотелось. Наклонившись, я кладу руки на бедра, пытаясь отдышаться, как вдруг слышу громкий свист.

– Хороший вид.

Я поднимаю голову и вижу Нору, ухмыляющуюся из окна своей спальни. Ее длинные волосы, теперь наполовину розовые и наполовину черные, сбоку заплетены в косу.

– Прекрасные волосы. – Показываю ей язык, и она смеется. – Поторопись и открой мне дверь, Рапунцель. Я тут умираю от жажды.

– Черт возьми, – произносит Нора, распахивая дверь, – выглядишь, как переспелый помидор. Сколько ты пробежала?

Как только я вижу открытую дверь, то прохожу мимо нее и падаю на диван в гостиной.

– Понятия не имею. Но мне срочно нужна вода, иначе я потеряю сознание.

– Сядь, королева драмы. Сейчас вернусь.

Она скачет на кухню, а я мысленно смеюсь над ее обтягивающей черной футболкой, черными леггинсами и красными конверсами. С начальной школы мало что изменилось, и осознание этого почему-то дарит мне чувство комфорта.

– Вот.

Нора приносит кувшин с ледяной водой и протягивает его мне, затем отступает. Поскольку он огромен, а я все еще лежу, мне приходится приподняться и вжаться в спинку дивана.