Текст книги "Слияние вод"

Автор книги: Мирза Ибрагимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

– Долго у нас намерен пробыть?

– Ну, во всяком случае, целый день.

– Так я к вечеру загляну. – И старик, наклонившись, пошел за ворота, тяжело опираясь на посох, за ним двинулись остальные колхозники.

Настроение у Рустама испортилось: он переглянулся с Салманом. Но делать нечего, надо держаться с начальством как положено. С натянутой улыбкой он осведомился у секретаря:

– С чего начнем: с зерновых или с хлопка?

Разговор со старым Ахатом выбил из колеи и Аслана.

Прищурившись, он смотрел вдаль, но, овладев собой, объяснил, что Шарафоглу и Гошатхан займутся своими делами, а сам Аслан хочет познакомиться с бытом колхозников, походить по домам.

Рустам покровительственно оглядел секретаря. Такой больше года не протянет. На Мугани суровый климат, а у парня нет цепкой хватки, наверняка прокатят на выборах.

– Значит, товарищи, встречаемся здесь, в правлении, ровно в семь, сказал Аслан.

Рустаму почудилось, что за этим кроется какое-то коварство, будто сговорились заранее и собираются чем-то неприятно удивить его.

Чтобы вырвать у противников инициативу, он громко сказал Шарафоглу:

– Загляни-ка на берег Куры, полюбуйся своим комбайном: час работает, пять часов стоит...

– Да, я утром послал туда Наджафа, исправит, – спокойно ответил Шарафоглу.

Через несколько минут, показывая Аслану строившийся Дом культуры, Рустам оживился, с увлечением расписывая красоты будущего здания, хвастался напропалую.

– Дело, слов нет, хорошее, но ведь осенью придется пятьсот тысяч банку возвращать, – заметил как бы вскользь секретарь, – А как с оплатой трудодня? С неделимым фондом?

– Пожалуйста, не тревожьтесь! – воскликнул Рустам. – Долги будут погашены, в неделимый фонд отчислим не меньше миллиона. Откуда деньги возьмутся? Да в этом году колхоз соберет столько зерна, что Кара Керемоглу лопнет от зависти. Правда, кое-где с хлопком неблагополучно, весна-то выдалась трудная...

Председатель горестно вздохнул, а про себя подумал: "Лучше самому признаться, подготовить почву..."

На стройке кипела работа, стены уже высоко поднялись, лежали горы кирпича, тесаных камней, песка, валялись бочки с цементом. Рустам, размахивая руками, показывал, где будет библиотека, какой величины зрительный зал. Такой сцены не найдешь и в бакинских театрах...

Аслан добродушно засмеялся.

– Лишь бы этот Дом не пустовал двадцать девять дней в каждом месяце!

Обидевшись, Рустам возразил, что в колхозе уже существует коллектив художественной самодеятельности, недавно устроили блестящий концерт, товарищ Калантар посетил и отозвался одобрительно.

– Все это так, – согласился Аслан, – но почему-то на этом концерте парни танцевали отдельно от девушек?... Постыдились даже на сцене взять друг друга за руки.

Рустам задумался: "Я хитер, а секретарь – похитрее!"

Из-за угла показалась остренькая мордочка Ярмамеда и тотчас же скрылась.

У Рустама раздулись ноздри, он гаркнул:

– Эй, чего крадешься, как лиса к курице?

Непрерывно отвешивая поклоны Аслану и председателю, Ярмамед подошел, загребая негнущимися ногами пыль.

– Наш бухгалтер. Застенчив, как барышня, – представил Рустам. Безобидный, тихий, покладистый...

– Не родился ли от дочери падишаха, которая не купалась в море потому, что стеснялась рыб-самцов? – ехидно спросил Аслан, и судорога отвращения пробежала по его лицу.

– Нет, он вправду застенчивый, робкий, – продолжал восхвалять бухгалтера Рустам, взял из рук Ярмамеда папку, не глядя подписал какие-то бумаги.

– Ну, как твои недуги, Ярмамед? – спросил Аслан.

– Скорблю душой и телом.

– Вылечим, Ярмамед, вылечим!

– Пусть ваша тень вечно осеняет наши немощи! – И Ярмамед склонился чуть не до земли.

Неожиданно Аслан расхохотался, махнул рукой и быстрыми шагами направился к правлению, где стояла его машина.

Рустам ничего не понял в этом двусмысленном разговоре, нахмурился и, вернув бухгалтеру папку, свирепо покосился: сгинь с глаз... Когда он нагнал Аслана, секретарь райкома с досадой попенял:

– Что за привычка – подписывать на ходу документы? Могут подсунуть и такую бумажку, что век каяться придется. Помнишь пословицу: "Герой героя превосходит осмотрительностью"?!

Рустам успокоил секретаря: его работники знают, с кем имеют дело, прежде чем подать бумагу на подпись, сто раз проверят и пересчитают.

Аслан не стал спорить.

Председатель совсем расхрабрился и отважно заявил, что к тридцать девятой годовщине Великого Октября колхоз выполнит по всем статьям государственные поставки, достроит Дом культуры, проведет водопровод и электричество.

Аслан опять промолчал, но, когда приблизились к машине, вдруг спросил:

– Рустам-киши, а что бы ты сделал, если бы узнал, кто автор анонимок?

– Схватил бы за горло и выдавил ему душу! – внезапно охрипнув, прорычал Рустам.

Это было так страшно, что Аслан даже отстранился и только произнес:

– Ну-ну!

7

Стояла самая знойная пора лета. Степь выгорела, пожелтела, походила на верблюжью шкуру, лишь на поливных участках буйствовала зелень да неистребимые чертополох и сиркан упрямо тянулись к солнцу. Придорожные кусты, прикрытые плотной кошмой пыли, – стали серыми. Дорога с виду казалась гладкой, ровной: пыль занесла ухабы, но опытный шофер Аслана, привыкший кочевать с ним по району, непрерывно тормозил, чутьем угадывая, где выбоины. В опущенное окошко влетали клубы рыжей удушливой пыли. Закашлявшись, Аслан попросил поднять стекло: лучше обливаться потом, чем задыхаться. Сидевшие позади Рустам, Ширзад и Салман дышали тяжело, руками вытирали лица, – платки хоть выжимай.

Осмотрев строившуюся под надзором Салмана трансформаторную подстанцию, Аслан поехал на плантации хлопчатника: Рустам обещал показать самый лучший и самый худший участки. Когда машина поравнялась с изреженным чахлым участком, наследием Немого Гусейна, Аслан неожиданно остановил машину, распахнул дверцу и выпрыгнул, погрузившись по колено в слежавшуюся пыль.

"Неужели Гошатхан донес?" – подумал Рустам, но храбро последовал за секретарем.

Однако Аслан не поинтересовался хлопком. Перемахнув ловким прыжком через заросшую бурьяном канаву, он направился в глубь участка, где собрались женщины. Они окружили двух мальчишек, усердно стучавших по земле кетменями, громко кричали:

– Еще разик, по голове норови!

– Бей, руби проклятую!

Приблизившись, мужчины увидели на вытоптанной траве крупную извивающуюся гадюку: подростки перерубили ее остро отточенными кетменями, но каждый кусок омерзительной гадины приплясывал, дергался, трепетал.

Аслан поздоровался с женщинами, шутя обозвал их трусихами и посоветовал сходить к арыку умыться.

В стороне под туго натянутым брезентовым пологом ползали, толкая друг друга, двое младенцев в коротеньких рубашонках.

Аслан возмутился:

– Разве яслей нет?

Салман поспешил объяснить, что ясли находятся в центральном полевом стане, километров за десять отсюда. Подошла женщина с болезненно белым, еще не опаленным загаром лицом, и только по этой странной для Мугани молочной коже Рустам узнал жену Керема.

"Вот чертова семейка! – подумал он. – Докуда ж я буду натыкаться на каждого из вас?"

– Ну-ну, – с укоризной покачал головой Аслан и, поманив к себе председателя, спросил: не кажется ли

Рустаму, что ясли куда важнее величественного Дома культуры? Приятно, весьма приятно, что сцена там будет просторнее, чем в бакинских театрах, но все-таки...

– Ай, братец! – приложив ладонь к бледной щеке, сказала жена Керема. Я только другой день на работе, оставила здесь близнецов... Вот все свидетели, если б на минутку опоздала, гадюка укусила бы Гури. Как я услышала шипение, до сих пор не пойму! Метнулась сюда, а Гури ползет к змее, змея ползет к младенцу... Так закричала, что степь содрогнулась. Спасибо мальчишкам, – прибежали, зарубили...

Почему ты не в звене свекрови? – удивился Рустам. – Поместила бы там младенцев в ясли.

– Аи, дядюшка, откуда мне знать, вправо идти или влево? Правление сюда послало... – с виноватым видом ответила женщина.

Салман отошел в сторону: начнет ругаться Рустам – так пусть уж с глазу на глаз, не при Аслане, но председатель вытер платком запекшиеся губы и со спокойствием, показавшимся Салману зловещим, сказал, что за два-три дня ясли устроят во всех полевых станах.

– Хвалю за решительность. – Аслан без колебаний поверил Рустаму. Такой не обманет, взялся – так уж сделает. – Ну, теперь показывайте посевы. – И шагнул через межу.

Смущенно улыбаясь, Рустам остановил его и сказал, что смотреть здесь нечего, кусты низкие, хилые, да и соль кое-где выступила на почве...

– И за откровенность хвалю, – сказал Аслан.

На яровом участке, там, где работал комбайн, секретарь посветлел, на смуглом лице его появилось мечтательное выражение. Пшеница стояла стеной, стебель был сильным, колосья – литые. Растерев на ладони колос, Аслан сдунул мякину, залюбовался крупными, как дробинки, янтарными зернами.

– "Сары бугда", гордость азербайджанской земли. Загляденье. Ну, молодец, Рустам-киши, хозяин!

– Это что! – с великолепной небрежностью отмахнулся Рустам. – Вот пойдем за комбайном в середину поля, там еще крупнее зерна.

Нагнувшись, он сорвал на стерне несколько бледно-зеленых травинок и показал Аслану:

– Вьюн. И лакомство и лекарство для овец. Если на ночь выпустить сюда отару, а утром подоить овец, то вкуса молока никогда не забудешь. Чабан Керем... начал он и осекся.

Аслан сделал вид, что не услышал, помахал кепкой стоявшему на штурвальном мостике Наджафу.

– Не парень – огонь!

– Да, молодец, прямо-таки спас делянку, – согласился Рустам. – Еще денек – и пшеница осыпалась бы.

Влюбленным взглядом он окинул поле: комбайн уже уполз на самый дальний край, и грузовики, принимавшие из бункера зерно, казались игрушечными.

Вслед за комбайном шли школьники, подбирали колосья. Ширзад остановил Гарагез, познакомил ее с Асланом:

– Это старшая сестра Гури и Пери. Вот какая старательная – полный фартук колосьев.

Аслан погладил спутанные кудри девочки.

– А, та самая Гарагез-ханум!... Мелек и Гошатхан часто о ней вспоминают.

Солнце палило все беспощаднее, мокрые рубашки прилипли к лопаткам. Рустам, подняв глаза к небу, пожаловался:

– Вот пекло-то!

– Дядюшка, недоволен благословенным светилом! – рассмеялся Аслан,

– А чем же тут быть довольным? Нам в Мугани столько тепла и света не нужно. Люди научились расщеплять атом, качать нефть из морских глубин, летать в небо со скоростью звука. Вот и научиться бы часть солнечного жара передавать соседям, хотя бы в Кельбаджарский район.

– Так и будет, – кивнул Ширзад. – И даже очень скоро.

– Ты в этом уверен? – насмешливо спросил Рустам.

– Вполне. Будь спокоен, сделаем. Наши ученые работают над этой проблемой.

– Да, я тоже читал, – подтвердил Аслан.

Рустам привлек к себе Салмана и постучал пальцем по его лбу.

– До чего такой черепок может додуматься! Даже страшно становится.

8

В семь вечера, когда спал дневной зной, на дворе правления собрались колхозники. Гошатхан и Шараф-оглу сидели под раскидистым тополем, беседовали с учителями. Когда Аслан и Рустам подошли, все встали, поклонились.

– Вот здесь, на свежем воздухе, и потолкуем, – сказал Аслан.

Рустам поморщился: хотя зерновые и выручили, но кто знает, как обернется беседа, вдруг секретарь начнет распекать. Лучше обойтись без свидетелей.

– Мальчишки набегут, помешают.

– А мы их вежливо попросим удалиться, – сказал Аслан.

Принесли стулья, скамейки, кое-кто из колхозников уселся, поджав ноги, прямо на землю.

Беседа шла в мирных тонах, спокойно. Аслан рассказал о своих впечатлениях, очень хвалил зерновые, – урожай отменный, редкий, в нем богатство и счастье колхоза. С хлопком дело обстоит значительно хуже, но еще есть время наверстать, подкормить посевы, а на участке Ширзада и сейчас кусты сильные, рослые, крона ветвистая, коробочки тяжелые, тугие. По мнению Аслана, бригада Ширзада соберет самый высокий урожай и зерновых и хлопка. А с бахчами и огородами дело плохо, и сомнительно, что в такую пору овощи выправятся, тут никакие поливы не помогут. Опоздали...

Слушая секретаря райкома, Рустам то улыбался, то хмурился, то с досадой грыз чубук трубки.

– Слов нет, – сказал Аслан. – "Новая жизнь" в этом году, бесспорно, сделает шаг вперед, но никак не семиверстный. Богатейшие резервы не использованы, как и в былые годы, все внимание правления и бригадиров обращено на хлопок и зерновые, а животноводство и огородничество заброшены.

Пока Шарафоглу говорил о том, сколько хлопкоуборочных машин этой осенью выставит на поля МТС, колхозники перешептывались, подталкивали друг друга, а затем поднялся старик Ахат и, вонзив в землю посох, сказал:

– В нашем колхозе нет критики и самокритики!...

При этих словах Рустам-киши вздрогнул и так сильно дунул в трубку, что пепел взлетел фонтанчиком.

– А дальше, дальше? – спросил Аслан.

Но старик уже сидел, поджав ноги, на земле, теребил в кулаке бороду и больше говорить не стал.

Толпа одобрительно загудела.

В это время к правлению подъехала легковая машина, из нее вылез Калантар и, сохраняя на лице равнодушно-солидное выражение, якобы подобающее председателю райисполкома, приблизился к собравшимся.

Салман уступил ему стул.

Уловив вопросительный взгляд Аслана, Калантар объяснил:

– Из Баку звонили. Отстаем со сдачей шерсти. Пришлось выехать на фермы. – И потер кулаком опухшие глаза.

Из Баку ему не звонили, но на ферме Немого Гусейна он действительно побывал, изрядно выпил под шашлык, а потом завернул к гостеприимной Назназ и завалился спать в саду, в холодке под тутовником...

– Ну-ну, – бесстрастно обронил Аслан и отвернулся.

Но Калантару, как видно, хотелось быть в центре внимания, и он бесцеремонно вмешался в разговор:

– Товарищ Аслан, ты же собирался проинформировать правление и лично Рустама-киши об авторе анонимных писем.

Трудно сказать, почему именно в этот день Калантар-лелеш завел речь об анонимках: то ли решил отбросить от себя Ярмамеда, как ненужную ветошь, то ли еще сильнее перепугать и полностью превратить в своего холопа...

У Аслана тень пробежала, по лицу, он переглянулся с Гошатханом и Шарафоглу. Ну и бестактный человек этот Калантар! Разговор идет об урожае, надо потолковать и о неделимом фонде. И как тревожно, неприятно это заявление старика, что никакой самокритики в "Новой жизни" и в помине нету... Коротко сказал, а заметно, что долго вынашивал, колебался, собирался с силами, поди, с друзьями советовался...

Колхозники вскочили, зашумели, а Рустам побагровел, будто лицо ему вымазали вишневым соком.

– Кто ж, по-твоему, мог бомбить нас анонимками? – обратился секретарь к Рустаму.

Не задумываясь, тот брякнул:

– Тетушка Телли и ее сынок! – А оглядев стоявших у тополя Ширзада и Наджафа, запнулся, но все-таки с яростью добавил: – Ну, и еще некоторые темные личности...

Из толпы раздался пронзительный вопль тетушки Телли:

– В могилу бы скорее! Может, там от меня отстанешь?

Аслан со спокойной улыбкой остановил ее:

– Тш-шш!... – и повернулся к Салману: – А вы кого считаете автором?

– Ничего не могу сказать определенного... – запинаясь, боясь поднять глаза, пробормотал Салман и дрожащими пальцами поправил щеголеватые усики.

– Ну-ну! – Аслан встал и строгим тоном сказал: – Пусть автор анонимок сам признается народу.

Все замерли: слышно было, как зазвенел в листве комар.

– Здесь я, здесь, ваша милость! – И Ярмамед, вытянув тонкую жилистую шею, на цыпочках выбрался из толпы.

Рустам почувствовал, что ноги его окаменели, будто глубоко вросли в землю, а тетушка Телли коршуном налетела на него, вцепившись в плечо, завопила:

– Не я ли говорила, – берегись этой падали?!

– Да не стесняйся, выходи, – брезгливо сказал Аслан, – покайся. Что ты нам в райкоме говорил?

Ярмамед с усилием проглотил слюну и, дрожа всем телом, пролепетал, повторяя магическое, по его мнению, оправдание:

– Ваша милость, у каждого человека есть недостатки: один пристрастен к вину, другой – картежник, третий не выпускает папироски изо рта... А я не могу удержаться от соблазна строчить анонимные заявления. Таков уж мой характер!

– Ах, собака! – проревел Рустам, вскочил, опрокинул стул, сжал обеими руками горло Ярмамеда. Тот пискнул, как заяц в пасти льва, и едва душу богу не отдал.

Стоявшие поблизости с трудом вырвали доносчика из рук Рустама, – у Ярмамеда застучали зубы, он обмяк, превратился в мешок с соломой.

Наджаф, как ни удерживала жена, подбежал к Ярмамеду, сморщился, словно хотел плюнуть.

– На брюхе ползал перед дядюшкой, а сам ему же копал могилу! Как тебя, такого, земля носит?

Все сбились в кучу, кричали, грозили кулаками, но Аслан оставался невозмутимым, только горько улыбался. Подняв руку, он заставил всех замолчать и спросил Ярмамеда:

– Последний раз спрашиваю: собираешься и дальше поддаваться этому соблазну?

– Пусть моя правая рука отсохнет, если притронусь к перу, – простонал Ярмамед, – а в левую руку возьму, пусть и левая отвалится,

– Ну как, товарищи, простим? – обратился Аслан к колхозникам.

За всех ответил Рустамз

– Будь проклят час, когда усадил его за свой стол, преломил с ним кусок хлеба. Прощать? Ну нет! Выгнать из колхоза, под суд отдать за клевету!

Со всех сторон послышались гневные выкрикни

– Правильно!

– Справедливы твои слова!

– Под суд, под суд!

Даже старик Ахат стучал посохом по стволу тополя и, широко раскрывая рот, в котором торчал единственный черный зуб, кричал;

– В Куре утопить!

Калантар решил, что ему пора вмешаться, неторопливо поднялся, выпятил тугое пузо и внушительным бархатным баритоном сказал:

– Вполне с вами, товарищи, согласен: мы должны заклеймить доносчика. Но раздувать, дела все же не следует. Ну зачесались руки, ну накатал пару письмишек... Ударим его по рукам, осадим, пристыдим, но исключать из колхоза рановато. Перегиб это, товарищи, явный перегиб! Воспитывать людей надо, а вы сразу – под суд... Нет, нет, товарищи, с кадрами надо работать, и работать терпеливо, вдумчиво.

– Ты, братец, считаешь, что его можно оставить бухгалтером? – спросил изумленный Рустам.

– Ну почему же бухгалтером? – Калантар с сознанием превосходства пожал плечами. – Послать на рядовую работу и строго контролировать,.

Поведение Аслана оставалось совершенно непонятным Рустаму: секретарь райкома ни разу не повысил голоса, говорил мягко... Нашел с кем церемониться! Да если Ярмамеда не утопить, то уж ногами-то затоптать полагается. И такого пакостника он к себе приблизил, оделял милостями, потакал во всем! Пеплом бы посыпать седины, в степь убежать от стыда! Но еще сильнее удивился и рассердился Рустам, когда Аслан согласился с предложением Калантара, посоветовал послать Ярмамеда на тяжелую работу, но оставить в колхозе.

– А ты сам-то хотел бы работать? – спросил Аслан.

Подумать только! Он еще считается с желаниями подлого доносчика. Рустам кипел. Конечно, если бы анонимки касались самого Аслана, он по-другому бы запел. Сейчас его дело – сторона... Эх, мягкосердечный секретарь, отходчивый, – обязательно прокатят его на следующих выборах.

– Если высокочтимый дядюшка позволит, – робко прошептал Ярмамед, – то я бы пошел на ферму.

Рустам отплюнулся.

– Никакой я тебе не "высокочтимый". До смерти себе не прощу, что облагодетельствовал такого доверием.

"Как видно, на ферме у Немого Гусейна и творятся грязные дела, если этот прожженный мазурик туда рвется", – подумал Аслан и настойчиво посоветовал колхозникам исполнить эту смиренную просьбу Ярмамеда.

– Пусть на ферме и вернет себе доброе имя. Если, конечно, сможет. Как ты смотришь на это, Салман?

Но Салмана нигде не было. – Как только Ярмамед признался, Салман счел благоразумным удалиться от греха подальше и забился в угол между сараем и забором, курил там, пряча в кулаке папироску.

Однако кто-то из толпы заметил его плоскую спину, окликнул, и волей-неволей пришлось вернуться к людям. Неожиданно мягкое обращение Аслана с доносчиком ободрило Салмана. Может, секретарь наивен до глупости и его нетрудно обвести вокруг пальца?

– Более великодушного и мудрого решения и быть не может. – Салман положил руку на шею Ярмамеда, пригнул его так, что тот носом коснулся земли. – Благодари за милость.

– Разумеется, мы ищем справедливого решения, – сказал Аслан, пристально глядя на Салмана. – Решение народа всегда справедливо. Ну, если никто не возражает, будем считать вопрос исчерпанным. Не так ли, товарищ Рустамов?

Рустам с обиженным видом промолчал. Эх, не было бы здесь Аслана – уж он расправился бы с Ярмамедом по-своему. Паршивую овцу из стада вон! А если братцу Калантару хочется заниматься воспитанием кадров, так пусть и забирает к себе Ярмамеда – никто не заплачет. Но возражать секретарю Рустам не стал, и с усталым видом махнул рукой: делайте как знаете...

Секретарь райкома поговорил с тетушкой Телли, мимоходом дал какой-то совет Ширзаду и пошел к машине. Его провожали сердечно. Старик Ахат вдруг сжалился над доносчиком и заявил:

– Никого нельзя считать окончательно падшим, проверим и Ярмамеда, строго проверим, глаз с него спускать не будем.

Стоя у машины, Аслан осведомился, куда направляется Калантар. Оказалось, что Калантар-лелеш намерен и ночью ездить по фермам, мобилизовать колхозников на досрочную сдачу шерсти.

– А мы заночуем на центральном стане, – сказал Аслан.

Как только машина отъехала, Калантар самодовольно улыбнулся, погладил себя по животу, перехваченному широким ремнем, и презрительно сказал Рустаму и Салману:

– А вы, как вижу, растерялись?... Мужчины тоже! Я бы не выручил – так совсем осрамились бы. Цените!...

– Да, товарищ Аслан круто берет! – воскликнул Салман. – Замотал нас за день: куда ни приедем – видит сплошные недостатки...

– Постыдись! – рявкнул Рустам и, не попрощавшись с Калантаром, пошел домой.

В райкомовской машине, пылившей по проселку, шел тем временем бурный спор: Шарафоглу и Гошатхан упрекали Аслана в непростительной доброте, предсказывали, что ему еще придется раскаиваться, что так мягко обошелся с Ярмамедом.

– Подождите, товарищи, подождите, – остановил он друзей. – По-моему, Ярмамед об украденных семенах на писал правду. А кто украл? Не он же, а тем более не Рустам!... Вот я и думаю, что надо приглядеться, пока блюдать и за ним, и за Немым Гусейном, и особенно за Салманом.

Калантар-лелеш отправился ужинать к Салману, да там и заночевал. Не трястись же в самом деле ночью по дорогам, не глотать же степную пыль...

9

Предсказания Сакины не оправдались: Назназ не отвернулась от Гараша. Правда, она не отвергала и домогательств Калантара, и как уж она с обоими управлялась, – этого не могла понять даже наблюдательная, мудрая тетушка Телли. Конечно, тщеславная Назназ подумала, что стать женой председателя райисполкома куда выгоднее, чем выйти замуж за простого тракториста, и однажды намекнула Калантару, что пора бы и оформить отношения.

– Ханум, не торопись, через два-три месяца я найду тебе такого мужа, которому и в подметки не гожусь. Сам свадьбу справлю!

Потеряв надежду на Калантара, Назназ сосредоточила всю энергию на Гараше, с полуслова понимала все его желания, пухом расстилалась перед ним. Отправляясь в полевой стан, она прихватывала с собой самые лакомые кушанья, потчевала Гараша, успокаивала его ревность: Калантар – старик, толстопузый, он в отцы ей годится.

Ей представлялось, как, выйдя за Гараша, усадит его в отцовскую синюю машину, как они приедут в Баку, займут номер с ванной в, гостинице "Интурист". Днем будут гулять по бульварам, заходя в каждый магазин, вечером – званые обеды и театры. И всюду за счастливой четой будет следовать синяя "победа", – разумеется, шофера наймут, не иначе... Вот машина остановилась у оперного театра. Гараш в строгом черном костюме помогает любимой жене выйти, а Назназ в шуршащем тафтовом платье, в прозрачных нейлоновых чулках, с бриллиантовыми серьгами в розовых ушах, под руку с красивым мужем проходит по залу, и все на них смотрят... Назназ принимают за жену профессора. Подруги бесятся от зависти. А она даже не здоровается с ними... Вернее, захочет – поклонится, не захочет отвернется...

Узнав, что Майя переселилась к Зейнаб, Назназ окончательно укрепилась в своих надеждах. Даже когда кумушки доложили ей, что Сакина не отреклась от невестки, Назназ только рассмеялась: "Не тужи, свекровь, в долгу не останусь... Унижайся перед этой тощей горожанкой, а из моих объятий Гараш не вырвется".

Много радости было в доме, когда Салман объявил, что Рустам разрешил послать сватов. Вынув из тайника пачку денег, он послал сестрицу в город за подарками. У Назназ волчьим блеском загорелись глаза: теперь она накинет на Сакину двойную цепь, один конец будет в руках брата, другой сама возьмет. Только свекровь зашевелится, а они собачьим ошейником старушку и удушат. Вот как!...

На деньги Салмана она купила кольцо, ожерелье и серьги, да кое-что и себе прикарманила.

– Председательская дочка с ума сойдет, увидев такие подарки. Когда пошлем сватов?

Перебирая дрожащими пальцами драгоценности, Салман сказал:

– Не спеши! Рустам старый конь, а заносчивый. Того и гляди, из седла выбросит. Пусть тоска его проймет, пусть увидит, что невелика для нас честь с ним породниться, сам пусть день назначит...

Но когда разоблачили Ярмамеда, Салман совсем растерялся. Он велел сестре упаковать все вещи, готовиться к отъезду. Назназ ничего не поняла к чему такая спешка? А брат проклинал всех предков Ярмамеда по седьмое колено, метался по дому, в бессильной ярости ломая руки.

– Ты разве не видел, что он болван? – резко спросила Назназ.

– А я никого не виню, – признался Салман. – Но ведь помнишь пословицу: "Хочешь иметь осла – терпи, когда он лягается"... Что ж я могу сделать? Теперь, когда разобрались в каракулях Ярмамеда, Рустам ходит туча тучей и меня же впутывает: "Ты навязал мне, доносчика". А райком глаз с колхоза не спускает. Оказывается, когда Аслан ночевал на центральном полевом стане, туда примчались Ширзад и Наджаф. Воображаю, как обо мне трепались... Кровь в жилах холодеет!

– Дай бог здоровья братцу Калантару!... – набожно вздохнула Назназ.

– А если его снимут?!

– Как можно!... Да ты смотри: сколько секретарей райкома сменялось, а он как скала. Непоколебим.

– Э, с Асланом ему не справиться, – оборвал сестру Салман. – Если бы Калантар был силен, не прислали б нового бухгалтера из города. Меня бы на худой конец вернули. А кто настоял? Конечно, райком. И бухгалтер какой-то подозрительный, день и ночь в старых архивах роется...

– А разве... – Назназ осеклась. Она никогда не задумывалась, откуда взялись у брата деньги. – Да я себя керосином оболью и сожгу! – вдруг взвизгнула она.

Но Салман привык к таким выходкам сестрицы, – бровью не повел.

Размышляя о всех этих печальных событиях, Назназ пришла к мудрому выводу, что надо немедленно обручить брата с Першан, а самой покрепче ухватить Гараша. За спиною знатного председателя колхоза, старого коммуниста Рустама, да еще до поры до времени опираясь на Калантара, они благополучно избегнут опасностей...

– Сейчас же пойду с визитом к Рустамовым, – предложила она.

Салман схватился за голову и зашипел:

– Угомонись! До Рустама доползли слухи, он мне уже пригрозил: "Прибери к рукам сестричку!"

– А ты бы заступился, сказал: низкая, грязная клевета! Только в таком диком месте, как наша деревня, и возможны эти мерзкие сплетни. Калантар-лелешу нажалуйся, он меня в обиду не даст.

– За-мол-чи! – прикрикнул Салман. – Или доведи дело до развода, или убирайся отсюда в свою больницу.

В дикой тоске он повалился на тахту,

Назназ поняла, что надо спешить. Весь следующий день она бродила по колхозу, надеясь встретить где-нибудь Гараша. Наконец, отчаявшись, зажарила цыплят, приготовила хлеб, зелень, аккуратно уложила все в санитарную сумку с красным крестом, подумав, засунула туда же непочатую бутылку коньяку.

Стемнело, когда нарядная, напудренная до голубизны, распространяя запах сладких духов, Назназ вышла на перекресток, остановила встречный грузовик.

– Да падут твои недуги на меня! Подбрось к Гарашу: говорят, кто-то из трактористов угодил рукою в машину...

Шофер заметил огромный красный крест на сумке, поверил и доставил медицинскую сестру прямо на участок.

Гараш работал на комбайне, – он поклялся выполнить сегодня две нормы. С досадой увидел он стоявшую на меже Назназ, поморщился, но все же передал штурвал помощнику, спрыгнул с мостика. Огромный степной корабль пополз дальше.

– Случилось что-нибудь? Зачем пришла? – грубо спросил он.

Высокая грудь Назназ колыхнулась; она томно улыбнулась, закатила глаза.

– Уходи сейчас же! – приказал Гараш.

– Конечно, ночевать здесь не собираюсь, – обиженно надула губы Назназ. – Минут пять можешь посидеть?

Гараш беспокойно посмотрел вслед ушедшему комбайну, почти неразличимому в темноте. Помощник – надежный парень, старательный, да и пусть привыкает к самостоятельности. И, вздыхая, он пошел к меже, а Назназ уже хлопотала там, под склонившейся над арыком ивой, раскладывала на газете еду, поставила бутылку.

– Не бойся, никто не заметит, темно! – шутливо прикрикнула она и поднесла Гарашу пиалу, наполненную до краев коньяком.

Услышав запах жареного цыпленка, Гараш почувствовал, как проголодался. От хмельного отказался наотрез: всю ночь работать, голова закружится... Назназ не спорила, не упрашивала, рвала руками птицу, подавая Гарашу самые жирные кусочки, и жаловалась:

– На улицу и показаться стыдно. Кончай ты с этим делом, умоляю, я так истосковалась по спокойной жизни,

– С каким делом?

Вместо ответа Назназ поцеловала его. Гараш почувствовал, как по телу прошел озноб, но все-таки оттолкнул ее.

– Жить без тебя я не могу. Опозорил, лишил доброго имени. Куда я теперь денусь – такая? Разводись поскорее, зарегистрируемся, слепим очаг, шептала Назназ, обнимая Гараша.

Отцовский неукротимый характер проснулся в нем. Вырвавшись из жарких объятий, парень крикнул:

– Убирайся! – И пошел прочь.

Взбешенная Назназ догнала, уцепилась за рукав, повторяла как одержимая:

– И тебя и себя убью, помни...

– Да отвяжись!

– Ах так! – И Назназ замахнулась, чтобы влепить ему пощечину, но Гараш успел отпрянуть, схватил ее за руки и так крепко сжал, что она рухнула на колени.

– Ой, спасите, убивают! – завопила Назназ, катаясь в пыли, царапая себе ногтями щеки, но Гараш уже опрометью мчался к комбайну.

Заслышав истошные крики, с проселочной дороги прибежали девушки, возвращавшиеся домой с участка... Всю ночь по селу гуляла свежая сплетня...

10

Рустам наслаждался любимым своим лакомством – сочным сахарным арбузом; даже в декабре, когда муганцы забыли его вкус, на столе Рустама изредка появлялся сохраненный особым способом, свежий, будто с бахчи, арбуз.

От огромного арбуза осталась, лишь половина, и Рустам благоразумно решил воздержаться, отдохнуть.