Текст книги "Оникс и слоновая кость"

Автор книги: Минди Арнетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Темный вход в храм показался ему разинутой пастью дракона. Впрочем, отступать было поздно. Кощунника, отказавшегося от урора, ждало проклятие богов. До сих пор только один человек из рода Тормейнов не пожелал проходить ритуал – брат Морвина, прапрадеда Корвина. Его имя было вычеркнуто из памяти и летописей. Отныне его звали Безымянным.

Эдвин и Корвин спешились, передав коней на попечение гвардейцев. Едва принцы вступили в храм, загрохотали барабаны. Вдоль стен скупо освещенного алтаря выстроились жрицы в мерцающих радужных одеяниях. Они били в барабаны в завораживающем ритме топота конских копыт. Женщины играли с завязанными глазами, подняв лица к расписному потолку. У престола в такой же позе застыла верховная жрица. Ее головной убор был исполнен в виде головы гнедой лошади с черными бриллиантами вместо глаз. Камни остро сверкали в пламени факелов и багровом жаре тлевших на алтаре углей. За алтарем возвышались три статуи, богиня Нора и два ее коня: справа – Нирано, слева – Нелек.

Рядом с алтарем на троне восседал Верховный король Орвин и словно невидящим взглядом смотрел на приближавшихся сыновей. Он встречал их таким взором вот уже три года. С его шеи на кожаном шнурке свисал чар-камень. Корвин не узнал наложенное на отца заклинание, однако догадывался, что оно должно было успокаивать короля и хоть немного освежать угасший разум. Орвин весь скособочился, щеки ввалились, морщинистая кожа посерела. Одежда мешком висела на тощих плечах и впалой груди. Глядя на него, Корвин вспомнил о его прежней силе и подумал, не лучше ли смерть, чем такая полужизнь.

Заговорила главная жрица. Она поведала о том, как Нора приручила первых коней, о первом уроре и первых норгардских королях. Все эти легенды Корвин знал наизусть и не особенно прислушивался. Ритм барабанов погружал в оцепенение, мысли крутились вокруг Хейла и его покушения на короля, потом перекинулись на Кейт, Эдвина и Даля. Он вспоминал прошлые промахи и думал о том, что сейчас совершит новый.

Покончив с историей, жрица склонилась над алтарем и подняла железное тавро, кончик которого, раскаленный на углях, светился.

– Протяни правую руку, первый сын рода Тормейнов, – нараспев произнесла она.

Эдвин подчинился. Жрица прижала тавро к его ладони. Зашипела прижигаемая плоть. Эдвин не издал ни звука, хотя воздух наполнился вонью горелого мяса. Корвина прошиб холодный пот. Он боялся, что, если откроет рот, его стошнит.

Жрица вновь положила тавро на угли, разогревая его теперь уже для Корвина. Принц старался дышать размеренно и глубоко, повторяя про себя: «Я не дрогну, я не закричу…» Расставив ноги пошире, он протянул жрице ладонь. Алый металл прижался к коже. Корвин стиснул зубы, чтобы не закричать. Боль вонзила в него свои клыки, словно дикий зверь. Колени подгибались, сердце бешено стучало. Желудок скрутило, во рту появился горький привкус желчи.

Жрица убрала тавро, однако боль не проходила. Корвин сжал правое запястье, будто в попытке остановить кровотечение. Он не мог раскрыть ладонь, но знал, что за клеймо там выжжено: колесо с восемью спицами, заключенное в святой треугольник. Символ судьбы и выбора.

Символ урора.

Молясь, чтобы на этом все закончилось, Корвин опять глубоко задышал, считая вдохи и выдохи. Он пытался отвлечься от боли и чувствовал на себе оценивающий взгляд Эдвина, следившего за каждым его движением. Тем временем жрица воздела руки и произнесла звенящим голосом:

– Введите знак урора!

Через секунду Корвин услышал цоканье копыт по камню. Олень? Кабан? Вдруг животное фыркнуло так знакомо, что при иных обстоятельствах Корвин не обратил бы внимания на привычный звук. Да нет, быть того не может!

Он оглянулся и не поверил своим глазам.

Знаком к началу урора был конь.

Им оказался молоденький жеребчик-двухлетка. Потом Корвину рассказали, что он просто появился невесть откуда на пастбище буквально через пару недель после того, как принц отправился в свое миротворческое путешествие. Одна половина тела у него была угольно-черной, вторая – белой, точно слоновая кость. Вдоль позвоночника шла серая полоска, отделявшая одну половину от другой. Руки жрицы, ведшей коня в поводу, дрожали от напряжения. Жеребчик выгибал шею и пятился. Он ржал и мотал головой, пугливо выкатив глаза: один – черный, другой – бледно-голубой.

Никогда прежде Корвин не видел ничего столь прекрасного и одновременно пугающего. На глазах выступили слезы, вместе с тем его сковал ужас. Принц уже любил и ненавидел этого коня. Знаком к началу урора стал конь!

Разум отказывался признавать очевидное. Такой знак к началу урора был лишь однажды, более двухсот лет назад, во время Войны Трех. Именно тогда в Инее объявились ночные драконы. Темная, беспокойная эпоха, полная бед и испытаний. Богиня послала людям знак того, что придет великий король, который сумеет защитить Норгард от ночных драконов, пока вокруг города не будет выстроена высокая стена.

«И вот теперь появились дневные драконы, а Возрождение набирает силу, – мелькнула мысль. – Снова грядут тяжелые времена».

Корвин склонил голову, не в силах смотреть на этого коня. Внутренний голос кричал ему отойти в сторону и без боя уступить брату престол.

Если бы он только мог.

16. Кейт

ВЕСЬ ПЕРВЫЙ ГОД после бегства из Норгарда Кейт тосковала по дому. Повеет ли вдруг знакомым запахом, всхрапнет ли конь, произнесет ли кто-нибудь норгардское словечко – и вот уже глаза Кейт на мокром месте, а дыхание перехватывает. Она знала только один способ справиться с тоской: постоянно чем-нибудь заниматься. Вот почему ей так нравилось служить почтаркой: отправляясь в поездки, она словно бы оставляла позади всех призраков прошлого. В дороге никто не видел ее слез. Потом ностальгия прошла. Кейт была уверена, что никогда больше не испытает этого чувства.

Однако стоило возвратиться в Норгард, и тоска нахлынула с новой силой, только теперь у Кейт не было возможности с ней бороться. Она вообще не понимала, откуда взялась эта тоска здесь, в ее доме, куда она так стремилась. Ей был до боли знаком каждый стул и стол, статуэтка и картина, каждая царапина на мраморном полу. Здесь ничего не изменилось со дня казни отца. Никто не изъявил желания не то что поселиться в комнатах изменника, но даже просто сменить тут обстановку. В конце концов Кейт сообразила, что душа тоскует не по этим стенам, а по прошлой, навсегда утраченной жизни.

В настоящем она тоже не находила утешения. Едва удавалось отогнать мысли о минувшем, как вспоминались слова мейстера Рейфа, сказанные ей в день, когда караван прибыл в замок: «Я знаю, кто ты».

Он шепнул это в самое ухо Кейт и, не оборачиваясь, ушел. Прошла неделя, а от магика не было ни слуху ни духу. Тоже, если разобраться, чепуха какая-то. Зачем пугать, если не собираешься переходить от угроз к действиям? Возможно, магик выжидал удобного для себя случая, чтобы раскрыть всем ее тайну.

А может, это и не было угрозой?

В последнее Кейт верилось с трудом. Чего ожидать дикой от магика? К тому же знающего ее секрет.

Кейт чувствовала себя как мышь в мышеловке. Бежать? Но как она могла оставить Тома? У него уже начались проблемы. Первые формы для отливки деталей скорострела треснули, когда ими попытался воспользоваться королевский оружейник. Судя по всему, Боннер и сам не подозревал, насколько в своем ремесле опирался на стихийную магию. Для дикого пользоваться своим даром было так же естественно, как дышать. Кейт боялась, что дальше будет только хуже. Потому-то она ни Тому, ни Сигни не сказала о словах магика. Еще запаникуют и наделают глупостей. Например, заставят Кейт бежать из страны. Ей же требовалось время, чтобы узнать всю правду об отце.

И начинать следовало именно с прошлого.

Собравшись с духом, Кейт откинула одеяло и встала с кровати. Она торопливо оделась, чувствуя, что промедли хоть недолго, растеряет всю решимость. В эти дни она почти не покидала покоев, однако сегодня собиралась наведаться в королевские конюшни. Там наверняка еще работали отцовские друзья, которые хорошо его знали и с кем он мог поделиться своими тайнами, которые не стал доверять дочери.

«Отправляйся в Фенмор». Кейт все еще не представляла, для чего он ее туда послал. Оставалось надеяться, что Алистер Кайд сможет пролить свет на эту загадку. Сейчас он занимал место отца, а прежде, сколько Кейт себя помнила, был его правой рукой. Она звала его дядей. Другой семьи, если не считать матери, у Кейт не имелось. Впрочем, с матерью она никогда не была близка. Вот только как еще Алистер ее встретит? В день казни отца он был в отъезде, в Розвене, в поисках новых лошадей на развод. Кейт покинула Норгард до его возвращения. Когда Корвин привел их в замок, Алистер посматривал на Кейт довольно настороженно.

Покинув спальню, она вышла в коридор и направилась в гостиную. Было тихо. Сигни все еще спала после того, как полночи колобродила с Далем. Кейт мельком заглянула в кабинет отца. На миг ей показалось, что он сидит за своим массивным столом черного дерева. Сердце болезненно сжалось, и она поспешила к выходу.

В коридоре было довольно темно, солнце едва заглядывало в окна с витражами, изображавшими «Путь на Адэр». Заслышав чьи-то шаги, Кейт подумала, не шмыгнуть ли обратно в спальню и переждать. Слишком поздно. Ей надоело все время прятаться, так что она гордо вскинула голову и начала спускаться по лестнице.

И тут же застыла, увидев поднимавшегося навстречу Корвина. В левой руке он держал что-то, завернутое в салфетку. Кейт почувствовала запах корицы и лимона. Правая рука принца все еще была перевязана. После той ночи на площади у храма они виделись впервые.

– Проснулась? – Корвин улыбнулся. – Вот и отлично.

– Никак ты принес мне сладкие булочки? – Кейт подозрительно прищурилась.

– Ты об этих? – Он приподнял салфетку, и на его лице появилось проказливое выражение. – С чего бы мне добровольно отдавать кому-нибудь такое лакомство?

Против своей воли Кейт зажмурилась, втянула носом аппетитный аромат и улыбнулась.

– Знаешь ведь, что я обожаю их до беспамятства.

– Прямо до беспамятства? – Корвин протянул ей кулек. – Что же, выходит, твои вкусы ни капельки не изменились.

Кейт вытащила одну булочку и откусила сразу половину. Замковые трапезы, которые она делила с Сигни и Боннером, включали все мыслимые яства. Вот только сладких булочек не было. Видимо, повар считал их лакомством для детей.

И принцев Норгарда. Корвин сцапал вторую булочку и чуть ли не целиком запихал в рот. Они расхохотались, перемазанные сахарной глазурью до ушей.

– Куда ты собралась? – поинтересовался Корвин, вытирая губы тыльной стороной ладони.

Желудок Кейт сжался. Наверное, виной тому была сладкая сдоба.

– Ну… в конюшни.

– Здорово! – На лице Корвина мелькнуло удивление. – А я как раз шел, чтобы позвать тебя туда.

– Правда?

Принц кивнул, виновато отводя глаза.

– Вчера я беседовал с Боннером. Он сказал, что ты… совсем заскучала взаперти.

– Вы меня обсуждали? – Кейт нахмурилась.

– Том о тебе беспокоится. – Корвин провел большим пальцем по шраму на подбородке. – Да и я, признаться, тоже. Боюсь, я совершил ошибку, поселив тебя в отцовских покоях. – Он кивнул на дверь за ее спиной.

«Это точно, – подумала Кейт, – следовало бы сначала спросить у меня». И в то же время она чувствовала, что как бы ни было больно, ей следовало лицом к лицу встретиться с прошлым. Только так можно было обрести душевный покой. Кейт глубоко вздохнула.

– Ничего, мне и здесь хорошо. И что вы с Томом порешили насчет меня? – язвительно спросила она.

– Я считаю, настало время исполнить обещание и подыскать тебе место на королевских конюшнях. Знаю, это всегда было твоей мечтой и… – Принц осекся и кашлянул. – В общем, я договорился, чтобы мейстер Кайд устроил тебе испытание.

Сердце Кейт затрепетало. Испытание? Она не верила своим ушам. Кейт всю жизнь мечтала пойти по стопам отца. Кроме того, если мейстер согласился с предложением Корвина, может быть, он и на ее вопросы не откажется ответить? Надежда вспыхнула с новой силой.

– Было бы просто великолепно, – она слабо улыбнулась, – я до смерти соскучилась по лошадям.

– Вот и славно. Тогда пойдем? Одно обидно: кажется, я зря пожертвовал булочками, пытаясь к тебе подлизаться.

Корвин стянул последнюю булочку, но Кейт была настороже и тут же выхватила у него лакомство. Нервы нервами, а сдоба – сдобой.

– Нет, твое чутье тебя не обмануло, – пробубнила она с набитым ртом. – За булочки с корицей я готова на все.

– Так-таки и на все? – хитро посмотрел на нее Корвин.

Кейт закатила глаза, отчего он расхохотался. Как же ей себя с ним вести? За время путешествия между ними установился хрупкий мир, однако Кейт еще не знала, готова ли к столь дружескому общению. Слишком уж все это напоминало их прежние отношения. «Будь благоразумна, – приказала она себе, – не поддавайся соблазну вернуть прошлое».

Конюшня располагалась в западной части замка. Это было одноэтажное приземистое здание, разделенное на сотню стойл. Королевские кони жили лучше многих горожан: денники были устланы свежей соломой, воду в поилках меняли дважды в день, грумы с утра до ночи холили и лелеяли своих подопечных. Не было недостатка и в корме. Впрочем, все это кони получали не даром. Боевые скакуны по нескольку часов в день бегали под седлом, и их муштра была такой же суровой, как у солдат. Коней учили преодолевать препятствия, натаскивали в выездке, тренировали на выносливость, приучали не пугаться на поле боя. Они должны были стать такими же свирепыми, как и их всадники.

– Извини, что долго не заходил. Урор, сама понимаешь, – сказал Корвин по дороге в конюшню.

– Понимаю, – кивнула Кейт.

Грумы и подручные конюхов с нескрываемым любопытством таращились на них с принцем.

Ей ужасно хотелось спросить, как он себя чувствует. Она хорошо помнила, как расстраивался Корвин оттого, что знак никак не появлялся, как таяла его уверенность в том, что он сможет занять престол.

– Это правда конь?

– Да. – Принц остановился и посмотрел ей в лицо. – Хочешь взглянуть?

– Еще бы!

Они свернули налево в узкий проход. Двое вооруженных гвардейцев, охранявших денник, расступились при виде Корвина. Кейт с принцем заглянули в зарешеченное окошко. При виде черно-белого коня, отмеченного самой богиней, дыхание у нее перехватило.

Жеребчик оторвался от яслей с овсом, поднял голову и посмотрел на гостей. Глаза у него оказались огромными, дикими, один – черный, второй – голубой. Конь вытянул шею и обнюхал пальцы Кейт, вцепившиеся в решетку. Ее дар тут же проснулся и запросился на волю, но Кейт не посмела.

– Если хочешь, можешь зайти внутрь, – предложил Корвин.

Дрожащими руками она толкнула дверцу и вошла. Жеребчик попятился, испуганно вскинув голову. Затем любопытство взяло верх, он потянулся к Кейт, шумно обнюхал ее руку. Она погладила бархатную морду, на краткий миг коснулась его разума своим даром и… Ничего. Душа коня была словно скрыта непроницаемой черной пеленой.

Кейт провела ладонью по его носу, и жеребчик ткнулся ей в плечо. Испугавшись, что он ее укусит, она попыталась оттолкнуть морду, но конь фыркнул, забрызгав ее рубашку слюной.

– Ах ты, грязнуля! – засмеялась Кейт.

Жеребчик опять фыркнул, на сей раз потише.

– Удивительно, да? Ведет себя точь-в-точь как самый обыкновенный конь, – странным голосом произнес наблюдавший за ними Корвин. – Если не знать, кто он на самом деле.

– Что ты имеешь в виду?

– Рядом с этим конем я чувствую себя… неуютно. В голове гудеть начинает.

Нахмурившись, Кейт обернулась к жеребчику и осторожно попыталась «приподнять» темную завесу. На мгновение из-под нее что-то показалось, но сразу же юркнуло обратно. Тем не менее она успела почувствовать, что конь вполне умен и полон жизненной силы. Притушив дар, Кейт провела рукой по гибкой лошадиной шее, шепча:

– Что же ты такое?

И вдруг она сама ощутила гул в голове, о котором говорил Корвин. Это было похоже на вибрацию магии внутри чар-камня.

– Принц Корвин, – произнес голос в коридоре, – вы сегодня рано.

Кейт резко оглянулась и всмотрелась в щели между прутьями. Алистер Кайд постарел. В его рыжих волосах поблескивала седина, вокруг глаз расползлась сеточка морщинок, но улыбка ничуть не изменилась:

– С возвращением, госпожа Брайтон.

Кейт вышла из денника и закрыла за собой дверь.

– Доброго дня, мейстер Кайд.

Слово «мейстер» горчило на языке. Она привыкла звать его дядей Алистером. Однако это имя было из прошлого, а туда уже не вернешься, каким бы близким оно ни казалось.

Алистер, должно быть, почувствовал холодок и сменил манеры на более официальные:

– Вы готовы к испытанию?

– Да, мейстер. – Кейт нервно сглотнула.

Конюший повел их в манеж, где уже стояло несколько оседланных лошадей. Кейт с жадным восторгом смотрела на животных. В их стати чувствовалась направляющая рука отца. Это было его истинное наследие, его нерукотворный памятник.

– Не возражаешь, если я останусь и посмотрю? – спросил Корвин.

Прежде чем Кейт успела ответить, появился паж и с поклоном передал принцу сложенный листок. Прочитав, Корвин раздраженно фыркнул.

– Скажи советникам, я сейчас приду.

Еще раз поклонившись, паж бегом отправился передавать послание. Корвин прикоснулся к плечу Кейт:

– Прости, труба зовет. – Он кисло улыбнулся. – Удачи, я зайду, как только освобожусь.

Принц ушел, и Кейт осталась один на один с мейстером Алистером. Она повернулась к нему, ожидая встретить на лице ту же улыбку, но наткнулась на ледяной, колючий взгляд. Кейт поежилась, готовясь к худшему.

– Теперь, когда верховный принц ушел, – конюший скрестил руки на груди, – мы можем перестать ломать комедию. Полагаю, нам обоим ясно, что никаких испытаний здесь ты проходить не будешь. Я ни за что не позволю дочери изменника сесть на одну из моих лошадей. У меня есть для тебя более подходящее занятие.

Кейт ошарашенно уставилась на него. «Твоих лошадей?! Твоих? Это лошади моего отца! Его достояние!» – хотелось закричать ей. В голове пронеслась целая дюжина проклятий, однако от изумления Кейт лишилась дара речи. Что же, все вышло именно так, как она предсказывала Корвину: стоило ему уйти, и мейстер мгновенно на нее ополчился. Правда, в душе она надеялась, что Алистер Кайд, ее дядя Алистер, станет исключением.

Она ошиблась.

Мейстер развернулся на каблуках и молча направился обратно в конюшню. Кейт поплелась следом. Слезы жгли глаза, дыхание сбилось. Пришлось до боли сжать зубы, чтобы не разреветься перед этим человеком.

Войдя в конюшню, Кайд снял с крючка вилы и протянул Кейт:

– Ты вполне справишься с уборкой денников. Начнешь прямо с этого. Уверен, ты помнишь, куда вывозить навоз.

Кейт без слов взяла вилы, кипя от гнева.

– И не вздумай прикасаться к моим лошадям. Если денник занят, пропусти его, пока коня не выведут.

Не дожидаясь ответа, конюший двинулся прочь, громко стуча сапогами.

Прошло несколько секунд, прежде чем Кейт удалось стряхнуть с себя оцепенение. Ей хотелось немедленно все бросить и уйти, но она понимала, что этим только обрадует Алистера. Нет, она не доставит ему такого удовольствия. Отыскав тачку, Кейт принялась за дело.

Работа была тяжелой, однако привычной. Отец частенько повторял, мол, любишь кататься, люби и навоз вывозить. Как жаль, что отца больше нет! Кейт работала, не разгибая спины и не поднимая глаз на проходивших мимо грумов и подручных конюхов. До тех пор, пока один пинком не опрокинул почти полную тачку. Грязная солома рассыпалась по бетонному полу.

– Ах ты гад! – крикнула она в спину груму.

– Всяко лучше быть гадом, чем изменником, – бросил пацан через плечо, показал ей неприличный жест и потопал дальше.

Остаток дня прошел в том же духе. Тачки опрокидывали, вилы прятали, стоило отвернуться. Последней каплей стала лопата еще дымящегося навоза, шлепнувшегося ей на голову. Кейт взвыла от ярости и отшвырнула вилы, собираясь взгреть конюшонка, но поганец уже удирал во все лопатки.

Тяжело дыша, Кейт постаралась взять себя в руки и отправилась к мейстеру, чувствуя, как по шее сползает теплый навоз. Ничего, сейчас стряхнет.

Она рывком распахнула дверь. Ей повезло: конюший сидел за столом у окна. Он поднял глаза. Удивление на его лице сменилось гневом. Но Кейт не испугалась. Она вообще больше ничего не боялась. Подойдя к столу, Кейт наклонилась и вытряхнула из волос лошадиное дерьмо прямо на реестр разведения, над которым работал Кайд. Несколько часов работы псу под хвост.

Конюх с проклятием вскочил на ноги.

– Я рада, что мой отец не дожил до этого дня, – сказала Кейт, уперев руки в бока. – Рада, что он не увидел, какая ты на самом деле сволочь, дядя Алистер.

Он вздрогнул, словно от пощечины, однако не мог от ярости выговорить ни слова. У самой двери Кейт обернулась и кинула напоследок:

– Я лучше сдохну, чем буду на тебя работать. С меня хватит.

Лишь вернувшись в свои покои, она позволила себе расплакаться от стыда и отчаяния. По счастью, Сигни отсутствовала, и Кейт смогла нареветься вволю. Почти ослепнув от слез, она забралась в ванну, возблагодарив богов за то, что в замке имелся водопровод и не надо было ждать, пока натаскают горячую воду из кухни. Пока Кейт шла из конюшен, многие заметили, в каком она виде. Можно было не сомневаться, что вскоре о происшествии раструбят все новостные листки Норгарда. Еще и карикатуру намалюют.

Стараясь не думать об этом, Кейт смыла грязь с волос и тела, обдирая себя мочалкой до красноты. Она вытерлась и надела чистую одежду, швырнув грязную в корзину. Душевная боль не утихала.

Кейт прошла в кабинет отца и села за стол. После конюшен это было второе место, которое напоминало ей о нем. Всякий раз, возвращаясь домой за полночь, он долго сидел за этим столом, заполняя реестры родословных или подбивая семейные расходы. Кейт откинулась на спинку кресла, запрокинула голову и зажмурилась, воображая, что отец еще жив.

Когда она вновь открыла глаза, взгляд упал на картину, висевшую над столом, сколько Кейт себя помнила. Со дня возвращения она не особенно к ней присматривалась, теперь же просто не могла оторваться. На картине художник изобразил берег моря. Вода была невероятного бирюзового оттенка и настолько прозрачная, что просматривался каждый камешек на дне. Вдалеке тянулись к безоблачному небу изумрудно-зеленые горы. В детстве эта картина завораживала Кейт. Пейзаж был явно взят из головы, но она всегда называла его…

«Фенмор!» – внезапно осенило Кейт. Она встала и на подгибающихся ногах подошла к картине. «Отправляйся в Фенмор». Неужели отец имел в виду картину? Кейт начала водить руками по полотну, пытаясь отыскать скрытое послание. Ничего не найдя, она сняла картину со стены и уже собиралась оторвать подложку, когда увидела в стене тайник. Сердце бешено заколотилось. Наверняка тайник будет заперт. Она потянула за скобу. К облегчению Кейт, дверца легко раскрылась. Видимо, отец не считал нужным ее запирать, полагая, что тайник и так хорошо скрыт.

Внутри оказалась книга, косо засунутая в тесную нишу. Кейт вытащила ее, надеясь, что это отцовский дневник и сейчас она узнает все тайны. Но, положив книгу на стол, она с разочарованием увидела, что это просто учетный журнал, вроде того, в котором отец подсчитывал семейные средства.

Вроде, да не такой. За год до казни отец начал понемногу учить дочь вести подсчеты. Он знал, что жена с этой задачей не справится, а чужим не доверял. Семейный журнал, всегда лежавший в верхнем ящике стола, Кейт сразу бы узнала.

Откуда же взялся второй? Она принялась перелистывать страницы, заполненные неразборчивым отцовским почерком, надеясь обнаружить записку или послание. Тщетно. Тем не менее Кейт совершенно точно была уверена, что верно поняла фразу насчет Фенмора. Вторая книга могла потребоваться только для одного: скрыть некий секрет.

И Кейт преисполнилась решимости этот секрет разгадать.