Текст книги "Золотая рыбка"

Автор книги: Мила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Сюжет её бытия стали разворачиваться в сказочном измерении: она начала выходить в свет, бывала в гостях и в ресторанах, и везде, при любых обстоятельствах, Андрей тайно от всех держал её руку. Полина оказалась дружелюбной, умненькой и вполне благополучной. Она с Глебом – прекрасная пара, лучше и не придумаешь. Молодых ожидала радость – рождение ребенка. Андрей шепнул Соне, что на следующей неделе Полина выходит замуж и спросил: "В один день с ними расписываться – не смешно?"

Соня взглянула на него такими сияющими глазами, что Ласточкин согласился:

– Ты права, это будет здорово. Потом вместе станем отмечать юбилеи. Лет тридцать-то мы с тобой ещё протянем?

И вот все кончилось. Кто-то, самый могущественный и беспощадный, погасил свет – над миром повисли убийственные, удушающие сумерки. Остался тонкий лучик надежды, совсем тоненький. Как за него удержишься, когда летишь в бездну и слышишь только свист в ушах! Но Соня сжимала кулачки так яростно, словно цеплялась за край скалы, спасая не себя, – своих близких.

Неведение измучило Соню. Врачи, завидев её, разговаривали неохотно, стараясь не смотреть в её молящие, пронзительные глаза.

– Делаем все возможное. Состояние крайне тяжелое, – коротко сообщали на ходу и бежали дальше. То же самое выслушивал и зачастивший сюда следователь.

Соню одолевали отчаянные мысли. Ей казалось, что она должна найти виновника краха фирмы и уничтожить его, не рассчитывая на действия правоохранительных органов. Сама, собственными руками. Это станет единственным смыслом её жизни без Андрея. Но разве такое может случиться?

Соня не считала себя набожной, но в высшую справедливость хотела верить, изо всех сих хватаясь за известные ей по литературе случаи возмездия за грехи или воздаяния страдальцам. Но жизненный опыт подсказывал другое: подлецы благополучно здравствуют, люди безвредные и , в особенности, добрые перебиваются в невылазных бедах. Воображая себя мстительницей, Соня представляла такую картину: она, наконец, добралась до мерзавца, затеявшего жестокую авантюру, ограбившего "Оникс" и, по существу, загубившего Ласточкина. Вот она стоит против него – сильного, широкоплечего, нагло ухмыляющегося, и в ужасе понимает – над её несчастьем смеется он – Глеб Борисович, жених Полины! Загадочно исчезнувший напарник Андрея. Бедная девочка! Что будет с ней, если выяснится причастность Глеба к преступлению? А если этот ловкий, не знающий стыда парень цинично завлек дочь генерала, рассчитывая разыграть с ними жуткий спектакль? Где сейчас Полина? Что сумела узнать? Соню окатило волной леденящего ужаса: девочка была бы здесь, если бы не произошло нечто экстремальное... Бандиты избавятся от нее, они обязательно сделают это, стоит Полине проявить непокорность и стремление поквитаться за нанесенный отцу удар.

– Извините... – окликнул Соню появившийся неслышно за её спиной доктор. – Софья...

– Софья Матвеевна... – подсказала она вмиг оледеневшими губами.

– К сожалению, нам не удалось спасти больного. Мы сделали открытый массаж сердца. Увы... Вещи и документы получите на первом этаже, в приемное отделение. Там все объяснят. Вам лучше поторопиться, через полчаса у них обеденный перерыв.

Глава 14

На раскладном столике из комплекта "Турист" остывали две тарелки с каким-то супом типа "харчо", судя по запаху, и с жареным мясом, тушеным в грибном соусе. Совсем неплохо для тюрьмы.

Глеб лежал на раскладной кровати, закинув руки за голову, и в сотый раз просчитывал предложенные ему варианты сделки. Под потолком светилась типичная подвальная лампа в металлической оплетке, в углу довольно большой комнаты свалены ящики с тренажерами. Очевидно, здесь предполагается оборудовать спортивное помещение. А пока подвал под особняком Красновского пригодился в качестве места для содержания узника. Гостем Глеба назвать трудно, хотя именно с этого определения и начал беседу Россо. Тогда они сидели возле камина и потягивали джин с тоником. Россо сказал:

– Ты вел себя весьма легкомысленно, старик. Надеялся, что никто не выследит твои махинации... Увы, милый, ты не Дэвид Копперфилд. А в публике сидят такие асы... – Красновский с глубоким вздохом сокрушенно покачал головой. – Проснусь среди ночи – мороз по коже так и продернет, а потом в жар бросит. Бегу на кухню, налью стакан кефира и сижу, с трудом соображая, на каком я свете... Фредди уверена, что я употребляю ночами кефир в связи с неполадками пищеварения... Вот так-то, старина... А за мной-то все чисто.

– Я действовал в соответствии с договоренностью. Мой процент от сделок был оговорен Самим. – Глеб решил темнить до конца. Ему удалось провести за спиной пайщиков масштабную махинацию. Никто, даже Ласточкин, не догадывался, что крупная партия проданного в Индию оружия предназначалась для реэкспорта в Ирак. Цепочка сработала отлично. На личном счету Сарычева в Американском банке должна была оказаться сказочная сумма.

– Тебя подловили с индусами. Решили наказать. И сейчас ты не в гостях, дорогой, ты в плену... – Россо виновато развел руками. – Я лишь винтик в запущенной машине. С утра, в святой праздник Первого апреля, закрома "Оникса" начали пустеть. Такая вот вышла шутка. На данный момент... – Он взглянул на циферблат огромных напольных часов, – на данный момент, думаю, ты не только банкрот, ты – крупный расхититель государственной собственности и теневик, играющий в опасные игры с серьезными партнерами. Причем – грязными руками.

Глеб потягивал джин, соображая, что из сказанного блеф, а что леденящая душу правда. Час назад его вызвал Красновский по срочному делу, произнеся те слова, пренебрегать которыми никокто бы не решился. Когда Глеб появился здесь, отменив встречу с партнерами в загородном ресторане, сумерки уже сгущались. Вышедший встречать гостя Травка любезно отогнал его машину в гостевой гараж. Глеб понял, что попал в ловушку лишь после того, как тем же молчаливым громилой у него был изъят мобильный телефон, а ладони тщательно охлопали тело, отыскивая оружие. Пистолет Глеб прятал в тайнике под сидением автомобиля. К Россо он явился абсолютно чистым.

Ему не надо было разъяснять ситуацию, смысл дошел сразу же. Крафт для того и способствовал созданию "Оникса", чтобы посылать к Глебу своих клиентов. Поддерживаемый авторитетом Крафта, Глеб заключал крупномасштабные сделки. В свой карман он отстегивал лишь личный навар – те деньги, которые изловчился урвать сам. Но тот, кто ограбил счета фирмы, разбогател на пару миллиардов долларов. За полчаса. – Совсем неплохо. Что же дальше? Напрашивался нехороший вывод.

– Ты понимаешь, друг мой, что твоя легальная карьера завершена? Глеб Сарычев должен исчезнуть. И только от тебя самого зависит, так сказать, форма отступления: исчезнуть физически или метафизически... – Изрядно выпивший на нервной почве, Россо стал не в меру красноречив, получая явное удовольствие от выигранной битвы. Его деловые отношения с Глебом Борисовичем всегда носили характер соперничества. Они никак не могли поделить реальную власть. Но Крафт все основательно просчитал и решил пожертвовать Сарычевым. А ведь могло случиться и наоборот! Эта мысль доставляла Россо особое удовольствие. Он даже догадался, что перевесило в тяжбе – его жена. Отец Фредерики являлся тем человеком в итальянских теневых кругах, с которыми состоял в тесной связи сам Крафт. Это делало Красновского неуязвимым. А Сарычев попался на крючок вместе с экс-генералом Ласточкиным. Теперь оба они заглочены с потрохами.

– Почему твой монстрило ещё не растворил меня в серной кислоте? прищурил Глеб зоркие хохлацкие глаза в сторону Травки.

– Сам знаешь, не дурак. Я тебя уважаю. Сумел хорошо подстраховаться.

Глеб довольно хмыкнул:

– Ты хочешь получить "Синицу"? Стоящая птичка, есть над чем попотеть. Но ключик от золоченой клетки в моих руках.

– Разумеется, разумеется, старикан. Все учтено, все заметано. Мы предлагаем тебе пятьдесят процентов и полные гарантии сохранности жизни. Не тут, конечно, не тут. Подбери что-нибудь поюжнее. В этих краях скверный климат. Я бы лично предпочел Бразилию или, допустим, Аргентину.

– Учту, когда буду выписывать тебе командировку. – Глеб поднялся. Поздно, я привык соблюдать режим. Сон семь часов, фруктовый завтрак не позже восьми, спорт.

– Значит, хочешь подумать?

– Потренировать извилины не помешает, да и отдохнуть заодно. Кстати, мне надо сделать личный звонок.

– Шутишь, дорогой, все шутишь. – Красновский кивнул, из глубины темного холла появился Травка. – Проводи гостя в апартаменты.

Глеб демонстративно сунул руки в карманы вечернего темного пиджака и, отставив указательный палец правой, изобразил пистолет: "Ложись, гады!"

Россо по-спортивному ловко рухнул и прижался к ковру за диваном. Травка не шелохнулся.

– Хватит бузить, родимый. Нашутишься еще, как парашу увидишь.

– Идиот, это новейшая модель биотуалета, – разъяснил, поднявшись с пола, Россо. – Что посеешь, то и пожрешь. Круговорот, понял? Безотходное производство. Может и крупную биологическую массу переварить. Кило на восемьдесят. – Он окинул Глеба выразительным взглядом. – Не враз, правда. По частям.

– У вас чудное настроение, господа. Сочувствую, но не разделяю. Метнувшись к Россо, Глеб схватил компаньона за грудки так ловко, что страж не успел его остановить. Травке пришлось оторвать руки Глеба от свитера шефа и скрутить их за спиной. – Я только хотел тебе сказать, мразь, если с Полиной что-то случится, "Синица" выпорхнет в небо. Она не достанется никому.

Красновский изобразил крайнее удивление:

– Потрясен! Мальчику нужна российская шлюшка. Ты полагаешь, в Аргентине не найдется замены? Там блядей хоть отстреливай...

Глеб ухитрился садануть его ногой по коленям и тут же был нокаутирован Травкой. Пришел в себя на раскладушке в подвале с омерзительным вкусом крови во рту. Два передних зуба шатались, десна распухла, а язык упорно тянулся ощупывать нанесенные повреждения. Но это были сущие пустяки по сравнению с тем, что делалось в душе попавшего в ловушку бизнесмена. "Ты по уши в дерьме, парень. Вернее, по самую макушку. И нахлебался – на всю жизнь сыт будешь. На всю жизнь? Ха! Может, осталось-то не более получаса. Пересмотрят в верхах приговор, и концы в воду. Еще один воротила бесследно исчез с арены российского бизнеса. Такая вот вышла "госпожа удача"...

По рождению Глебу Сарычеву полагалось находиться в середняках родители пролетарского происхождения, с дипломами ПТУ. Слесарь энд слесариха – вери вел! Шикарно! Двухкомнатная "распашонка" – отвратная дыра с полированной "дорогой" мебелью, приобретенной в трудах и экономии. Место жительства – ни туда, ни сюда – ни деревня, ни город. Глушь.

Внешне – заурядность, способности к обучению – умеренные. Таланты – в рамках общепринятого набора – на гитаре пару аккордов взять, по-английски "фейсом об тейбл", да ненормативная лексика на уровне местной шпаны. На экстремалку – упиться, уколоться, криминал с мордобоем – не тянуло. По бабам ходить уже в училище утомило. Скучно, муторно, да все не то, не то...

Когда валялся на песке у мутного, всяческими болезнетворными инфекциями кишащего озерка, мысли лезли в башку самые кислые: лишний человек. Индивидуум без индивидуальности. Авангард мирового прогресса в смысле возраста и физических данных, а фуфло фуфлом, никакой цели в жизни нет и не видать. И вдруг откуда что взялось: смелость, цепкость, сообразительность, упрямство. Государство провозгласило новую экономическую политику. Пацаны-дружки обзавелись иномарками. Кто за кордон подался, кто в тюрьму угодил, кто научился бабки вертеть. Жили интересно, рисково, осмысленно. И цели появились возвышенные – хата, тачка, шмотье.

В формировании мировоззрения Глеба ведущую роль сыграло киноискусство. Вернее, единственный, увиденный по видаку у случайной подружки фильм. "Уолл-стрит" назывался. Ничего не понявший в приемах биржевой деятельности, Глеб прозрел глобально. Он родился, чтобы быть капиталистом, делать деньги, отвоевывать место под солнцем, грызть глотки за власть. Видать, ген от пра-прадеда, крупного купчины-золотодобытчика, затесался и дал о себе знать при первом же подходящем случае: Сарычев выиграл деньги в "Лотто-миллион". Приехал в Москву, познакомился с симпатичным джентльменом, предложившим вложить бабки в дело. Джентльмен оказался кристально честным – капитал Сарычева, снабжавшего шефа кое-какой информацией, не заграбастал. Напротив, помог ученику раскрутиться.

Однажды этот человек, а именно – Марк Вильяминович Красновский, предложил Глебу вступить в долю. Он как раз затеял собственное дело с гордым названием "Атлант". Но появляться Глебу на арене предпринимательства в форме зачаточной интеллигентности не посоветовал. Отправил парня на курсы финансового учета и познакомил с девушкой Ланой, фотомоделью, вернувшейся из Штатов после работы по годовому контракту. Смысл их двухгодичного союза состоял не в том, чтобы в койке секс-рекорды устанавливать. Лана стала Пигмалионом Глеба. При помощи собственной прабабки, окончившей непосредственно перед революцией Смольный институт благородных девиц, провинциальный увалень превратился в столичного бизнесмена средней весовой категории. Без аристократических замашек, но с хорошими манерами и благородной сдержанностью. Через Лану Глеб обзавелся многими весьма полезными в деле связями, научился пользоваться первоклассными вещами и усек: "Если вырываешь из глотки куш, то не стесняйся, – хватай самый большой!" Он оказался хорошим учеником, потому что теперь имел ясную цель: выйти на уровень коммерсантов "высшей лиги", то есть взлететь на такую высоту, от которой у обыкновенных сограждан крыша плывет.

К счастью, Глеб по природе не отличался многословием. Молчаливость придавала ему весомую значимость, а полученное от Ланы умение организовать имидж привносило в его облик оттенок солидности, обстоятельности. И деловые качества у Сарычева складывались вовсе не на "удовлетворительно", как было в эпоху изучения в техническом училище основ марксистско-ленинской философии.

Упорство, выносливость, терпение помогли Сарычеву обойти конкурентов, толкавшихся вокруг Красновского. Он стал компаньоном Россо. Фирма "Атлант" процветала, охватывая все большие сферы экспорта продукции оборонного комплекса.

Глеба не смущали контакты с теневиками. Быстро разобравшись в механизмах легального бизнеса, он понял, что лишь за счет хитроумных приемов, ловко проводимых его компаньонами, можно набрать необходимую высоту. А не пользовались этими приемами лишь совсем глупые или убогие.

Когда Россо изложил план относительно отпочкования "Оникса", дававшего Глебу самостоятельность, он насторожился. Но шефы предложили обзавестись прикрытием – назначить директором экс-генерала Ласточкина, имевшего отличные связи в Министерстве обороны, "Оборонэкспорте", среди сотрудников торгпредств и посольств. Эта кандидатура обладала и другим достоинством репутацией честного служаки и качествами раритетно-исторического значения неподкупностью, смелостью, добродушием.

Возвращаясь мысленно к истории знакомства с Ласточкиным и событиям последнего дня, Глеб испытывал рвотные спазмы. Его здорово провели, наверняка выставив перед Ласточкиным главным виновником хищения и незаконных махинаций. А ведь этот человек верил Глебу. Он доверил ему свою репутацию, дочь... Сарычев, конечно, не такой лох, чтобы полностью полагаться на Россо. Он предвидел, что его захотят столкнуть с подножки, как только паровоз наберет предельную скорость. Но надеялся, что год-полтора в запасе ещё есть, он успеет объясниться с Ласточкиным и продумать пути отступления.

Просчитался, бизнесмен гребаный! На счастье успел прихватить "Синицу". Под этим названием у поставщиков проходил уникальный ракетно-пушечный комплекс, не подлежащий экспорту. Глебу удалось оформить покупку на большую партию "Синиц" под видом устаревших моделей артиллерийской техники, и только ему было известно, как связаться с покупателем и получить деньги. Но Красновский узнал про фиктивную операцию с индусами и, возможно, сумеет раскрутить "Синиц". Вернее, не Красновский. Супруг сомнительной итальянки мелкая сошка, скрывающая прячущегося в тени зубра. Крафт – вот куда ведут все ниточки. Кличка, знак, кодовое сочетание букв? Даже Красновский не знал, кто скрывается под этим именем. Но Ласточкин знал. Или подозревал. Он владел неким источником информации, который не мог раскрыть Глебу. И однажды предупредил: "Если ты что-то знаешь о Крафте, парень, выкладывай начистоту. Если нет – забудь и помалкивай. Когда эта сволочь встанет на нашем пути – думать будет поздно, косточек не соберем".

Глеб напрягся, ему следовало во что бы то ни стало сообщить Ласточкину о своей непричастности к гибели "Оникса" и дать знать: в игру вступил Сам чума по имени Крафт. Он осмотрелся, вскочил, обошел комнату, ища способ проникнуть к телефону. Увы, выбраться из подвала было бы не легко, если б даже за дверью не дежурил Травка. Травка! У этого бультерьера за поясом всегда торчал телефонный аппарат. Глеб не зря окончил техническое училище. Во всяком случае, ему удалось найти кнопки в системе массивного биотуалета и сделать так, что переработанные отходы повалили обратно, наполняя унитаз.

Матерясь и вопя, он забарабанил в дверь ногами и левой рукой. Правая сжимала обнаруженный противовес для тренажера. Килограмма два достаточно, если хорошо размахнуться. Заглянувший в приоткрывшуюся дверь страж получит тяжелый удар в висок и сразу же вырубился. Глеб не воспользовался возможностью сбежать, ему было хорошо известно, что дом Красновского, при видимой беззащитности, охраняется не хуже военного объекта, и кроме устрашающего громилы Травки в распоряжении Россо "группа мгновенного реагирования". Беглеца ликвидируют прежде, чем он сумеет пробраться к гаражу.

Вытащив телефонный аппарат у отключившегося охранника, Глеб набрал номер личного телефона Ласточкина, с ужасом предполагая, что им уже завладели оцепившие "Оникс" работники органов. Но голос Риты, пробиваясь сквозь шумы, тревожно спросил: "Кто это?"

– Я. Нас здорово подставили. Запомни – это очень секрьезно. Передай отцу – Крафт. Только ему, ты поняла? – Глеб заметил, что Травка пошевелился. – Ты нужна мне, девочка...

Он вернул телефон на место – за пояс приходящего в себя громилы и, рухнув на раскладную кровать, уставился в потолок...

Другого бы уволокли в реанимацию, а этот поднялся сам, держась за ушибленный висок.

– Убивать буду... – сообщил он Глебу хриплым от ярости голосом.

– Не прямо сейчас. – Спокойно процедил сквозь зубы Сарычев. – Позови Россо, разговор есть. А сам убери дерьмо. Всю виллу затопит.

Спустившись в подвал, Красновский поморщился и зажал нос.

– Теперь я понял, что такое фитотерапия. Одумался, старик? Вижу, аппетит совсем пропал. Жаль, хороший супец был. Холодный не ешь, гастрит заработаешь.

– Слушай, ты... – Глеб сел. – Давай договор стряпать... Только убери этого дебила с парашей.

Россо сделал знак – подхватив биотуалет на плечо, Травка скрылся. Красновский распахнул узкое окошко под потолком, забранное фигурной решеткой.

– Ну?

– У меня два условия: сохранность личного счета и Ласточкины. Мне нужны оба, плюс возможность исчезнуть.

Россо расхохотался:

– Это все в качестве подарков от нас, да? Ты ведь не сказал "а иначе"...

– А иначе твой Крафт нахлебается дерьма.

– Блеф. Ты ничего не знаешь о Крафте.

– Знает Ласточкин. Мы все заранее предусмотрели и подкатили к линии боя тяжелую артиллерию.

– Хм-м... – Красновский поправил очки. – Знаешь, мне тебя жаль, парень. Ласточки-синички – дорогие птички... Генерал играет на нашей стороне. От него мы узнали о твоих махинациях. Возможно, он с дочерью уже очень далеко отсюда. Подумай о себе, лох, со всех сторон окрученный...

– Ты!.. – Глеб вскочил.

Россо предостерегающе выставил руки:

– Поаккуратней. Напряги извилины, милый, припомни хорошенько всю свою волшебную лавстори и тогда поймешь, кто кого поимел... Я приду утром. Хочу услышать разумное решение: 20% от "Синиц" твои. Документы подписываешь сейчас, деньги получаешь потом. После исчезновения. Поступят на твои счета. Исчезнуть мы тебе поможем.

Глеб молча смотрел на Красновского. Ему казалось, что ненависть переполняет его, как фекалийные массы испорченый туалет, и вот-вот брызнет из глаз.

– Не веришь... – Вздохнул Россо. – Это разумно. Но ведь у тебя нет другого выхода, правда?

Глеб никогда не предполагал, что выражение "душевные страдания" имеют отношение к реальности, а не к романтической дребедени. В голове – пылающий костер. Куда ни пытается увильнуть измученная мысль, везде ужас и боль. А ещё обида.

Предали! Не раздумывая, растоптали, вытерли ноги. Не только предали, но оказались умнее, изворотливей, расторопней. Россо – лживый гад. А если Ина в самом деле подсадка? А если её использовали с целью шпионажа и давления на Глеба? А если генерал Ласточкин – подручный Крафта, одна шайка-лейка?! Представив масштабы утерянного состояния, Глеб впал в полуобморочное состояние. Он взобрался почти на самую вершину! Вместо того, чтобы жадничать, он должен был позаботиться об отходных путях и найти в себе силы вовремя остановиться. Но иллюзия семейного счастья с Полиной усыпила бдительность. Она осторожно и умело разыграла свои карты. Предстала ангелом кротости и бескорыстия, идеалом чистоты... Она была так непохожа на женщин, встречавшихся на пути Глеба... Только старый портрет бабушки Лары, сделанный фотографом в день её первого выезда в свет, напоминал о том, что существование на земле чистых, честных, преданных женщин в принципе возможно.

Полина не будила мужские страсти, она превращала Глеба в идеального героя, в такого, каким он мог бы родиться лет двести назад... Как ненавязчивы и деликатны были её чувства, как радовалась она будущему ребенку, их общему ребенку... Но если их роман – сплошной блеф, то и беременность, скорее всего – ложь. Или она беременна от другого? От бывшего дружка или этого самого Россо? Глеб закусил губу и чуть не взвыл от боли. Черт, черт, черт! Он же почти влюбился. Нет, влюбился целиком и полностью, до брачного венца, до клятвы быть вместе в болезни и в здравии, в горе и в радости...

Полина... Девочка с фиалковыми глазами, прорицательница, вещунья, что видишь ты сейчас, уносясь далеко-далеко от проклятых берегов? – Босого человека в измятом вечернем костюме с распухшей физиономией? Загнанного в угол героя, которому клялась в вечной любви?

Глеб отчетливо представил поразившие его совсем недавно кадры телерепортажа: с отвесной скалы свисает канат. На нем сгорбившийся, сжавшийся в комок человек. Много часов он ждал, когда выскочит последний, едва удерживающий веревку крюк, и его тело полетит вниз, оставляя на камнях куски окровавленного мяса...

Ина не могла оторвать от экрана широко распахнутых глаз. – "Он совсем, как я", – сказал Глеб. Она вздрогнула и в страхе прижалась к нему.

Глава 15

Рэй висел над пропастью уже четыре часа. За это время он один раз успешно справился с позывом мочевого пузыря к непроизвольному опустошению, десятки раз сдерживал рвотный спазм и трижды умирал от страха. Победная арифметика. Кроме того, ему удалось осознать причину допущенной ошибки, осмотреть окрестности и критически переосмыслить всю свою жизнь. Тридцать пять, год за годом. Выводы были настолько неутешительными, что стоило, пожалуй, наложить на себя руки, если бы они не были заняты канатом. Рэя сжигала злость на себя. В таком состоянии он редко чего боялся. И сейчас ему удалось зубами отвернуть край толстой перчатки и посмотреть на циферблат. Позади двести сорок минут наедине со смертью.

Идиот! Тщеславный маленький сопляк, точь-в точь такой, каким был в школе, когда заливал баки дружкам расказами об очередном отце. Собственно, десятилетия мало что изменили – смесь жадности к жизни и фатального невезения составляла главный коктейль, которым вскармливала его судьба. Рэй взрослел, набивая все новые шишки, но правильных выводов так и не сделал. Стоило тщеславному дураку почуять лишь тень брошенного вызова, и он кидался доказывать, что далеко не фуфло. Самый-самый, супер-супер, не хуже, чем Чак Норрис, Майкл Дуглас, Бред Пит и прочие супер-звездуны со всех их сногсшибательными героями.

Он брался за многое и часто терпел фиаско. Не больше, чем другие, но воспринимал это по-своему. Допустим, некий Роберт Смит впервые садится на лошадь (или пробует управлять серфингом, дельтапланом и т. д.). У Смита отменное здоровье и завидная мускулатура. Но бросок лошадиного крупа – и он оказывается в траве. Тренер гогочет: "Ничего, парень, через это проходят все". Потирая зад, Смит снова карабкается на лошадь. А что делает Рэй Берри? Во-первых, сворачивает тренеру челюсть, а затем дерзит полицейскому. Конфузы могли случаться с кем угодно, только не с ним. Две недели назад при подъеме на Брюхо Слона Рэй подвернул ногу, ещё внизу, на самом безопасном участке.

– Эй, чапай-ка ты вниз, старина, – сказал Клайв Кенсет, руководитель группы. И обернулся к остальным. – Кому не очень симпатичен предстоящий подъем, леди и джентльмены, прошу составить компанию господину Берри.

Задрав головы, альпинисты смотрели на залитую утренним солнцем отвесную голую стену, выглядевшую отсюда не менее солидно, чем Эмпайр Стейт Билдинг. А потом все обернулись к травмированному Рэю.

В группе любителей-альпинистов, регулярно подбирающейся для осуществления маршрутов разной сложности, на этот раз было всего две женщины. И те не из самых привлекательных. На менее сложных маршрутах преобладали прехорошенькие спортсменки.

– Им нужен не альпинизм, а альпинисты! – подмигнул Рэю Клайв, одобрив его кандидатуру на должность помощника командира группы. С тех пор они три месяца проработали вместе, сопровождая группы из туристического лагеря.

Клайв успел оценить, что нанял себе надежного напарника, хотя и вовсе неопытного. Опыт приходит, а надежность – главное качество в альпинизме, касающееся каждого крючка и каната. Он знал, что Рэй сможет взобраться на Брюхо Слона, как называли здесь отвесную стену высотой в десять футов. Но улыбнулся с таким мерзким подтекстом, глядя на бинтующего лодыжку Рэя, что всем присутствующим стало очевидно: парень струсил, изобразив вывих.

Аккуратно завершив обработку ноги, Рэй поднялся и, ни слова не говоря, пошел вниз. Он даже не произнес: "Желаю удачи, господа. Весьма и весьма огорчен". Нашел в себе силы не отшить Клайва изысканными выражениями моряков, у которых многому научился во время летнего плавания на грузовом судне. Он уже обдумывал план мести.

Когда растянутая связка пришла в норму, Рэй подготовился к одиночному походу и, оставив на столе Клайва записку, двинулся в горы. Он рассчитал, что сможет взобраться на Брюхо Слона до наступления темноты и оставить там собственный автограф. – "Сегодня вечером я выкурю сигару там, наверху. Вы сможете обнаружить мой окурок и роспись, сэр, в сопровождении некой эмблемы, достойной быть запечатленной на вашем лбу", – написал Рэй. Знак ему как-то нарисовал сам Клайв, – так называемый "Привет альпиниста", означающий "Я поимел тебя, парень".

Утро было прохладным, свежим, бодрящим. Рэй шагал вперед, с вызовом окидывая взглядом Брюхо Слона и принимая одно важное решение за другим. Прежде всего, после этой прогулки с альпинизмом будет покончено. Через четыре дня начнутся пробы на студии "Юниверсал". Грета возвращается с Аляски, где снималась почти месяц. Они расстались навсегда, но Рэй вернет её. Капризная, нежная, удачливая, сумасшедшая, рассчетливая... о, как ты умеешь работать в постели, сладкая...

Три недели воздержания давали о себе знать, Рэя одолевали волнующие грезы. Большая физическая нагрузка помогала вести монашеский образ жизни, а последние шесть дней с больной ногой вывели из себя. Стоило устроить чудесный загул. Но была цель – Брюхо Слона и тот самый знак, что он оставит наверху Кляву.

Возможно, греховные и сладостные видения подвели Рэя. А если честно, излишняя самоуверенность. Он, как всегда, праздновал победу немного раньше, чем следовало бы. И цель ускользнула, скорчив зазнайке отвратительную гримасу.

До верхней площадки, где предстояло изобразить обещанный символ, оставалось метра три. И радость была столь сильной, словно там ждал некто со статуэткой "Оскара" в руках или все жюри киноакадемии. Рэй схалтурил, забивая костыль. Ему все время казалось, что он вколачивает их слишком усердно, намного превышая необходимый запас прочности. Это свидетельствовало о неумении рационально использовать силы и даже о трусости. Что ни говори, чувствовать за спиной пропасть с десятиэтажный дом – не очень причтно. Да и внизу – не батут пожарных, а крутой склон, состоящий из острых камней вперемежку с когтистым кустарником.

Но что за восторг осознавать, что ты сумел! Сумел преодолеть, осилить, утереть нос. Сумел доказать. Спускаться Рэй будет другим путем. Он не станет встречаться с Клайвом, забросит на базу снаряжение и уедет в город. Подождет, когда тот заявится сам, виновато улыбаясь: "А здорово ты меня приложил, сукин сын..."

Рывок был очень сильным. Рэй не успел испугаться и чуть позже осознал, что звон железки по камням был прощанием улетающего вниз костыля. Он упал всего метра на три, страховочный пояс с силой вонзился под ребра. Это было не лучшее снаряжение, охватывающее тело широким и довольно эластичным поясом. Рэй закашлялся и едва не задохнулся. На секунду ему показалось, что он умирает. Успокоился, подтянулся на руках, ослабив натяжение пояса, и приготовился вбить новый страховочный костыль. Рука потянулась к "кошельку", в котором находились костыли, карабины, растяжные болты, молоток и компактная дрель на батарейках, но ничего не обнаружила. Вероятно, это очень смешно, но Рэй ухитрился закрепить инструменты так, что стянувшийся на талии страховочный пояс сбросил их, словно снял кожуру с банана. Он почувствовал, как под толстой ярко-красной курткой и шерстяным свитером покрылся холодной испариной. Поднял глаза вверх, но последнего костыля, на котором держалась веревка, не обнаружил, он скрывался за выступом. Зато неприятное поскрипывание и сбегающая вниз струйка песка свидетельствовали о том, что единственная надежда Рэя так же крепка, как зуб восьмидесятилетней старухи. Перспектива лететь вниз, срывая все новые и новые крюки, не радовала. Рэй сжался, усмиряя позыв требующего опорожниться мочевого пузыря.

Вот, что значит страх. Раковая опухоль, разрастающаяся с молниеносной быстротой. Она поражает мозг, тело – и ты уже труп. Труп, обреченный на нечеловеческие страдания. Нужно подтянуться, пристроить ногу в петлю, спасаясь от удушающих объятий пояса. Но каждое движение укорачивает выносливость держащего нагрузку костыля. Да может он вообще уже готовится вылететь, даже если ты перестанешь дышать, думать, смотреть. И каждое мгновение может стать последним. Хорошо, что сознание отключится от первого же удара – ещё бы, разглядывать собственный мозг, размазанный по камням, не самое приятное занятие. Хоть что-то в этом мире сделано разумно в этом обольстительном, самом коварном, самом мрачном, самом чудесном из миров...