Текст книги "Киреевы"
Автор книги: Михаил Водопьянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
Наташа и Виктор шли полем к реке. Радостно, буйно цвела земля. До самого горизонта раскинулись богатые хлеба. Солнечные лучи скользили по колосящейся пшенице, по бело-розовым квадратам гречихи, освещали густые серо-зеленые метелки овса. Гордо тянули к небу свои золотые головки подсолнухи.
– До чего же хорошо здесь! – сказала Наташа.
– Когда я вижу вокруг такую красоту, мне особенно обидно вспоминать грустное лицо, тоскующие глаза человека, которому не дают радоваться, – откликнулся Виктор.
– Ты все о Тасе?
– Да, о Тасе, трудно ей живется с такой матерью.
– А как Дарья Васильевна тебя приняла? – осторожно спросила Наташа.
– Сначала – в штыки, – признался Виктор. – Оказывается, она, к сожалению, хорошо помнит меня, самого озорного и к тому же резкого на язык сверстника ее дочери. Однако я не растерялся и любезно заявил ей: «Поверьте, Дарья Васильевна, мне, лейтенанту, очень стыдно за свои школьные выходки. Не казните, а милуйте. Мал, глуп был…»
– И что же?
– Конечно, неприступная крепость сдалась, я причислен к «сонму женихов» и приглашен на вечерний чай.
Наташа весело смеялась:
– Поздравляю! Ты действительно неплохой актер. Недаром на школьных спектаклях тебе поручали главные роли.
– Предположим, ты права, – невесело сказал Виктор, – но в данном случае я предпочел бы не играть никаких ролей. Ты уж не обижайся. Я после прогулки-опять к Тасе пойду.
Вернувшись домой, Наташа нашла в столовой письмо с заграничным штемпелем.
– Я на видном месте оставила, чтобы не забыть сразу отдать вам, – сказала Наташе няня.
– Спасибо! – поблагодарила Наташа, поспешно вскрывая конверт. Каждый раз, читая письмо отца, Наташа снова переживала и щемящую грусть, и радость, и еще какое-то ей самой неясное чувство. Она много думала об отце, которого еще ни разу не видела, ждала встречи с ним, и ей было немного страшно. Что он ждет от нее, своей единственной дочери? Какой новой тончайшей и крепкой нитью свяжет их это, только что полученное письмо. Степан Дмитриевич писал: «Я надеюсь провести свой отпуск с тобой и Степой. Признаться, несмотря на свои седые волосы, жду встречи с вами, как нетерпеливый мальчишка. Я похож на человека, внезапно получившего огромное богатство: у меня не только дочь, но и внук. И я хочу скорее увидеть свои сокровища.
Подумать только, Наташа: я до сих пор даже не знаю точно, какие у тебя глаза, как ты улыбаешься. Разве твоя фотография может ответить мне на бесконечные вопросы?.. Я счастлив, что скоро буду с тобой…»
– Сережа! – бросилась Наташа навстречу к входившему в столовую мужу, – читай скорее.
– Я рад, Наташа, – сказал Глинский, возвращая ей письмо, – очень рад. Твой отец – самый желанный гость для меня.
– А не кажется тебе, Наташа, – осторожно добавил Сергей Александрович, – что лучше сейчас прервать твой отпуск и отложить его до приезда Степана Дмитриевича. Я советую пожертвовать ради отца поездкой в Москву.
Наташа растерянно посмотрела на Сергея Александровича.
– Но мне так надо повидаться с мамой именно сейчас, перед приездом отца. Может быть, мама согласится приехать к нам погостить, когда он будет здесь, и возьмет с собой Верочку и Юрика. Квартира у нас просторная, всем места хватит. Для мамы я освобожу ее прежнюю комнату. Чудесно будет! Правда, Сергей?!
Наташа так радовалась, что Глинский подумал: нельзя ей мешать. Придется примириться с ее отъездом.
Весь вечер Сергей Александрович шутил, смеялся. Наташа поняла, в чем дело, и была благодарна ему за те, что он старается не омрачать ее праздничное настроение.
На другой день было воскресенье, но няня по обыкновению разбудила Наташу рано утром.
– Марфа Игнатьевна, – попросила ее Наташа, – погуляйте со Степой в парке, я хочу побыть с братом.
Когда Глинский свежевыбритый, в светлом костюме заглянул в комнату Виктора, он застал брата и сестру за оживленной беседой.
– Надеюсь, вы и меня примете в компанию? – спросил он.
Наташа почувствовала в его тоне скрытую горечь.
– С удовольствием, Сережа, – ласково ответила она мужу.
– Уедемте подальше за город, остановимся на берегу реки, где есть лодки, и весь день будем кататься, купаться и принимать солнечные ванны, – предложила Наташа мужу и брату.
Оба охотно согласились.
– Только я должен на полчаса заглянуть на завод, – предупредил Глинский и вышел.
В открытые окна врывался праздничный гомон. Виктор попросил:
– Сыграй, сестренка!
Наташа села за пианино. Звуки наполнили комнату.
Глинский вошел так, что они не слышали его шагов. Обычно он никогда не прерывал Наташину игру. Но на этот раз положил руку на плечо Наташе.
Та резко обернулась:
– Что случилось, Сергей?
На лице Глинского застыло странное, растерянное выражение.
– Вы не включали радио? – ответил он тоже вопросом.
– Я предпочитаю Наташину игру любым «звездам» радиокомитета, – шутливо заявил Виктор.
Сергей Александрович не обратил внимания на его шутку.
– Не включали? Значит, ничего не знаете! Германия начала с нами войну.
– Что?! – Виктор даже подскочил от неожиданности.
– Молотов только что выступал по радио с сообщением: сегодня на рассвете фашисты бомбили Киев, Севастополь, другие города и без объявления войны перешли нашу границу. Они на нашей земле… двигаются вперед.
Растерянное выражение не сходило с лица Сергея Александровича. Он умолк. Молчали Наташа и Виктор. Каждый думал о том, что вот сейчас в жизнь вторглось нечто страшное, рушащее планы, надежды.
– Придется, Наташа, отложить поездку в Москву, – сказал Виктор.
– Наоборот! – Наташа знала, что сейчас нанесет удар человеку, который любит ее, отцу ее ребенка, но иначе поступить не могла.
Она твердо сказала:
– Степу оставлю у мамы. Сама поеду на фронт врачом…
– Хорошо, Наташа, – тихо, через силу, произнес Сергей Александрович. Он неловко глотнул воздух и продолжал: – Твоим стремлением жертвовать всем ради Родины я горжусь, но прошу тебя: не торопись! Завод, безусловно, эвакуируют, эшелоны пойдут через Москву. Ты оставишь Степу у матери и поедешь на фронт. А пока подумай, какую пользу ты сможешь принести здесь в сложный и ответственный момент эвакуации нашего завода. На заводе тебя все знают, доверяют тебе. А главное: нельзя же оставить без врача рабочих.
«Логика на его стороне», – подумала Наташа. Ответить она не успела. Раздался телефонный звонок: дежурный заводоуправления сообщил Глинскому, что директор созывает экстренное совещание всех ответственных работников завода. За теми, кто по случаю воскресного дня уехал за город, уже послали.
Сергей Александрович поспешил на завод. Следом за ним ушел Виктор, он торопился явиться в военкомат. Наташу вызывали в партком к шести часам вечера. Оставалось много свободного времени. Не сидеть же дома! Она вышла на главную улицу, немного поколебалась, куда идти, и без всякой цели медленно направилась к центру города.
День оставался таким же ясным, солнечным. Но тревожная тень уже легла на залитые асфальтом улицы, на празднично одетую толпу.
Народу на улице было много. Очевидно, и другие испытывали подобное тому, что испытывала Наташа. Двигаясь в толпе, она невольно прислушивалась к чужим разговорам. Другой темы не было: ВОЙНА.
– Завтра идем записываться добровольцами, – оживленно говорил невысокий смуглый юноша своему товарищу. – И обязательно будем проситься в артиллерию, у нас же «отлично» по математике.
Две старушки с заплаканными глазами деловито рассуждали о теплых носках, которые необходимо связать заранее – ведь зима на носу, а если, не дай бог, война продлится, у Алешеньки ноги зябнуть будут.
Несколько молодых девушек, на вид не старше восемнадцати лет, горячо обсуждали что-то. Самая юная, тоненькая, с лицом южанки, категорически заявила:
– Буду снайпером! Даром, что ли, значок «Ворошиловского стрелка» получила.
Наташе вдруг показалось, что она давно близко знает и этих юных девушек, и будущих артиллеристов, и заботливых бабушек.
…В парткоме Наташе сказали:
– Подождите с заявлением в военкомат, вы пока нужны на заводе.
Дома Сергей Александрович встретил ее ласковым упреком:
– Где ты пропадала? Я уже начал беспокоиться за тебя.
Вскоре вернулся и Виктор. Он был возбужден.
– Тася хочет ехать на фронт, а ее мать рвет и мечет. Даже ко мне за помощью обратилась. Тоже, нашла «помощника».
– Я устрою Тасю на курсы сестер, а потом мы вместе поедем на фронт, – пообещала Наташа.
Вечером Виктор уезжал в свою часть. Прощаясь с ним, Наташа подумала: когда-то она снова увидит брата? Тяжелый ком стоял в горле.
Виктор попросил сестру:
– Береги себя, Наташа, у тебя сын растет. Тасю поддержи, она ведь слабенькая! Увидишь наших, поцелуй их всех за меня крепко-крепко и скажи маме: защитим!
Надолго запомнила Наташа его глаза: обычно слегка насмешливые, на этот раз они теплились ласковой заботой.
* * *
Наташа теперь работала и в заводской поликлинике и в госпитале. Степу пришлось передать целиком на попечение Марфы Игнатьевны. Прекратились счастливые утренние прогулки по парку. Наташа уходила, когда ребенок еще спал, и возвращалась, когда в детской было темно и тихо.
Иногда ей удавалось зайти домой днем и застать сына, осторожно переступающего с ноги на ногу около собственной кроватки. Сколько было радости! Она обнимала и целовала сына до тех пор, пока тот начинал отбиваться от слишком горячих материнских ласк.
– Погоди, мой маленький, кончится война, снова заживем мы с тобой, – шептала Наташа и снова без конца целовала мальчика.
Свое обещание Виктору Наташа выполнила. Тася училась на курсах медсестер. Встречались они почти ежедневно, обычно поздно вечером. Сначала Наташа звала к себе Тасю ради брата. Но скоро и сама привязалась к ней: велико было обаяние Тасиной душевной чистоты.
Хрупкая Тася работала много. После службы и домашних дел она спешила на свои курсы. Нередко по ночам дежурила у постели больных и с каждым днем становилась бледнее.
Однажды, зайдя за Тасей на ее квартиру, Наташа оказалась невольной свидетельницей такой сцены. Тасина мать, невысокая, но плечистая, здоровая женщина с маленькими глазками на полном лице, стояла посреди комнаты подбоченившись и кричала на наклонившуюся над учебником девушку:
– Что ты себя, дура безмозглая, портишь? Красоту потерять захотела? От книжек да дежурств, как щепка, стала, кому такая нужна будешь?! Нечего тебе по госпиталям шляться. И так жениха найдем!
Наташа до такой степени растерялась, что не успела уйти незамеченной.
Дарья Васильевна, увидев Наташу, сразу переменила тон и сладким, лебезящим голосом стала упрашивать помочь ей уговорить Тасеньку, чтобы не губила она себя книжками да работой непосильной. Вон какая худенькая да бледненькая стала. Лица на ней нет!
Наташе стало противно. Ей захотелось крикнуть что-нибудь резкое и обидное этой недоброй и неумной женщине. Но она сдержалась, ведь это была все-таки Тасина мать.
– Тасе надо меньше сидеть дома. Тогда она скорей поправится. Я пришла за ней, – сказала Наташа спокойным ровным голосом, хотя все в ней кипело от возмущения.
Дарья Васильевна угодливо закивала головой:
– Спасибо вам, Наташенька, что дочку мою не забываете.
– Идем, Тася, – властно сказала Наташа.
В этот день она нескоро отпустила девушку домой…
Часто Наташа, едва добравшись до кровати, засыпала крепким сном. Но иногда, проснувшись ночью, она лежала с открытыми глазами и беспокойно думала о своих:
«Мама бедная переживает за всех: за детей, маленьких и больших, и за папу. А где теперь Чернышев – ее отец? Как больно, что опять отодвинулась встреча. Их разделяет огромное пространство. Когда же, наконец, они увидятся?»
С вспыхнувшей нежностью думает Наташа о Степане Дмитриевиче. «Одобрил бы он ее? А Киреев, – тут же ревниво перебивает себя Наташа, – что сказал бы?»
Она придирчиво проверяет свои действия. Ей кажется отец… они оба… должны быть довольны. Все-таки ей удалось стать нужным человеком и на заводе и в госпитале.
…Завод жил напряженной жизнью. Программа не уменьшалась: моторы продолжали строить и выпускать, несмотря на то, что агрегаты и даже целые цеха становились «на колеса». Когда ушли на восток первые эшелоны, работать стало еще труднее. Директор Белов и парторг ЦК Доронин почти не выходили с завода, и каждое их слово было равносильно приказу, который выполнялся безоговорочно. Владимир Федорович похудел, почернел, стал раздражителен. Рабочие также все чаще оставались в цехах на вторую смену.
Однако рабочих рук явно не хватало. Директор, начальники цехов ежедневно комбинировали: перебрасывали людей с одного участка на другой, более важный в данный момент.
Доронин поручил Глинской привлечь на завод учащуюся молодежь. В городе у Наташи было много знакомых девушек, к ним она и обратилась.
Через несколько дней две новые молодежные бригады пришли в цехи завода получать рабочую квалификацию.
ГЛАВА ТРЕТЬЯМосква постепенно пустела. Ежедневно с ее вокзалов поезда увозили на восток и запад тысячи людей.
На восток направлялись заводы, учреждения и жители столицы, на запад спешили воинские эшелоны.
С подмосковных аэродромов днем и ночью поднимались самолеты, нагруженные бомбами. Изредка с этих же аэродромов уходили курсом «ост» пассажирские машины. Но и на них, рядом с чемоданами и корзинами, стояли пулеметы, и стрелки с напряженными лицами всматривались в небо – нет ли там невидимого еще врага. В течение всего пути до Урала они заботливо охраняли жизнь женщин и детей, эвакуируемых вглубь страны.
Николай Николаевич и Андрей возвратились с аэродрома домой. Настроение у них было невеселое. Они только что проводили Марию Михайловну, Катерину, Юрика и Верочку в далекий сибирский город.
В лифте вместе с ними поднималась высокая пожилая женщина. Киреев поздоровался с ней, как со старой знакомой, и представил ей Андрея:
– Ваш новый сосед, Анна Семеновна.
Выходя из лифта, женщина обратилась к Кирееву:
– Теперь, Николай Николаевич, у вас хозяйничать некому. Разрешите, я возьму над вами обоими шефство. Свободного времени у меня более чем достаточно. И мне все равно приходится ходить на рынок за продуктами, готовить. С удовольствием приготовлю и вам. У меня будет утешение, что я приношу хоть маленькую пользу. Стыдно ведь жить только для себя в такие дни.
– Большое спасибо, Анна Семеновна! Вы очень добры, но разве вам не хочется более интересной и благодарной работы?
– У меня нет никакой специальности, а для серьезной физической работы я стара. Облегчу вам немного жизнь, накормлю во-время, а вы благодаря этому, быть может, больше бомб на врага сбросите, – вот и мой вклад будет.
Анна Семеновна ушла, повторив обещание заботиться об одиноких соседях.
– Кто эта особа, которая собирается нас облагодетельствовать? – спросил Андрей, когда они вошли в опустевшую квартиру.
– Жена полковника-артиллериста. Муж ее и сын на фронте, – рассеянно ответил Николай Николаевич. – Ну, а теперь, Андрей, за работу. Надо хорошенько разобраться, почему газ заедает в крайних моторах.
Незадолго до начала войны самолет «К-1» прошел испытания. Его летные качества оказались отличными. Дизели во время полетов работали хорошо. Было принято решение строить по пять самолетов в месяц на заводе, выпускающем двухмоторные бомбардировщики.
Командир авиадивизии дальнего действия генерал-майор Головин обратился в Комитет Обороны с ходатайством об увеличении выпуска «К-1» до одного самолета в сутки.
Николай Николаевич, несмотря на высокую оценку его машины, ревниво проверял ее и на ходу исправлял мелкие недостатки. Вот и сейчас, перед поездкой на завод, он вместе с Андреем нашел, как исправить их «общий грех»: теперь после несложных изменений крайние моторы тоже будут работать нормально.
Когда Николай Николаевич и Андрей возвращались с завода, их застала воздушная тревога. Долго в протяжно выла сирена. Трамваи остановились, продолжали свой путь только военные машины со специальными пропусками. Народ шел в бомбоубежища спокойно. Похоже было, что москвичи уже привыкли к ежедневным тревогам.
«Хорошо, что Маруся с детьми уехала», – подумал Николай Николаевич. Он знал, что фашистские самолеты рвутся в московское небо.
Николай Николаевич был доволен отъездом жены еще и потому, что в ближайшие дни надеялся получить разрешение лететь на самолете собственной конструкции в далекий вражеский тыл. Если бы Мария Михайловна оставалась в Москве, скрыть от нее этот полет было бы невозможно, а она и так достаточно перенесла с первого дня войны, перевернувшей всю их жизнь. Зачем же подвергать ее новому испытанию? Да и ему спокойнее улетать, зная, что семья в безопасности.
«В безопасности семья? А Наташа и Виктор?» – тревожно подумал Николай Николаевич. И от старшего сына, и от Наташи уже давно нет никаких вестей. – «Виктору, наверно, не до писем – бои. Жив ли он? Он такой, что не будет себя беречь. Не задумается закрыть своим телом товарища. А все же я хочу верить – Виктор останется жив!.. Наташе надо написать завтра же, пусть немедленно едет к матери. Неизвестно, сколько времени продлится эвакуация завода, а чем дальше, тем труднее пробираться на восток с ребенком».
– Приехали! – Андрей коснулся плеча Николая Николаевича. Тот от неожиданности вздрогнул.
– Задумался я, Андрюша!
В подъезде горел синий свет. Вахтер встретил поздних посетителей настороженным взглядом, но, узнав Киреева, успокоился.
Когда Николай Николаевич и Андрей вышли из кабины лифта на свою лестничную площадку, напротив почти безшумно полуоткрылась дверь, высунулась чья-то голова и сразу так же бесшумно исчезла.
Николай Николаевич сказал:
– Наверно, соседка о нас беспокоится.
Утром сквозь сон Андрей услышал звонок. Он быстро оделся и пошел открывать. За дверью стояла пожилая женщина в домашнем платье. Она приветливо с ним поздоровалась. Родченко узнал вчерашнюю спутницу в лифте.
– А я беспокоилась, что вы уже уехали! – сказала Анна Семеновна. – Сейчас принесу вам завтрак. Хорошо?
Родченко смутился:
– Николай Николаевич еще спит.
– Кто спит? – раздался грозный голос. – Это клевета, дорогая соседка! Не верьте ему!
Отстранив Андрея, он пожал руку Анне Семеновне.
– Заходите, пожалуйста, и хозяйничайте.
Через четверть часа они втроем сидели за накрытым столом. Николай Николаевич и Андрей с аппетитом уничтожали завтрак.
– Вы к обеду вернетесь? – спросила Анна Семеновна.
– Большое спасибо за внимание! И, пожалуйста, не беспокойтесь. Возможно, мы сегодня не будем ночевать дома, – сказал Николай Николаевич.
– Это я должна благодарить вас. Мне так тоскливо одной, – протягивая на прощанье руку, сердечно сказала Анна Семеновна.
Николаю Николаевичу стало жаль ее.
– Простите за невнимательность, дел у меня сейчас много. Но я в ближайшие же дни обязательно постараюсь что-нибудь для вас придумать.
По дороге в штаб дивизии Киреев, сидевший рядом с шофером, повернулся к Андрею и, улыбаясь, сказал:
– Охота же нашей соседке тратить время на таких «беспризорных младенцев», как мы с тобой!
Машина мчалась по шоссе с предельной скоростью. Сквозь запахи бензина улавливался аромат пригретой хвои. Сосны и ели росли по обе стороны дороги. Густой хвойный лес тянулся до самого гарнизона.
Часовой проверил пропуска и открыл ворота. Николай Николаевич осмотрелся. Молодые сосны разместились между четырехэтажными каменными корпус сами. Здесь все как будто оставалось прежним. Из открытого окна жилого дома донеслись звуки рояля.
«А детишек совсем почти не видно», – невольно отметил Николай Николаевич. Он хорошо помнил: разноцветной гурьбой встречали они каждую машину. Сейчас в пыльных, душных вагонах они едут в неизвестность, поблекла их детская радость, потускнели глаза, потому что дети замечают с обостренной чуткостью, как мать осторожно смахнула непослушную слезу.
«Да, горя сейчас так много, что захлебнуться в нем может не только слабый. Жаль, что я не пехотинец. В рукопашный бой бы сейчас: лицом к лицу с жестоким врагом», – подумал Николай Николаевич.
Он посмотрел на Андрея. Тот тоже, по-видимому, погрузился в тяжелые думы.
По широкой лестнице Киреев и Родченко поднялись на второй этаж и прошли в приемную командира дивизии.
Адъютант комдива, молоденький лейтенант, читал газету. Увидев полковника Киреева и военинженера второго ранга Родченко, он быстро вскочил и вытянулся.
– Генерал у себя, ждет вас. Сейчас доложу!
– Ваш «К-1» мне нравится, хороший подарок фронту, – сказал командир дивизии генерал-майор авиации Александр Евгеньевич Головин, жестом приглашая Киреева и Родченко садиться.
В кабинете комдива было сумрачно и прохладно. Даже не верилось, что за окном солнце и жара.
Головин говорил медленно, отрывистыми фразами, по-военному чеканя слова:
– Вчера я получил согласие Комитета Обороны, нам в ближайшее время дают еще пятнадцать самолетов «К-1». Прежде чем они придут в часть, я прошу вас натренировать пять-шесть летчиков в полетах на «К-1».
– Послезавтра приступлю к тренировке, – отвергал Николай Николаевич.
– Для предстоящего испытания самолета в боевых условиях экипаж подобран? – спросил генерал.
– Есть второй пилот, штурман, радист и авиатехник. Они много раз летали со мной, и я им, безусловно, доверяю. Мне нужен второй авиатехник и пять стрелков.
– Хорошо, подберем надежных людей, – пообещал комдив.
– Инженер летит с вами? – спросил он, кивнув головой в сторону Родченко.
– Ему не разрешают.
– А как же вам удалось получить разрешение? Знаю, нелегкое это дело.
– Я ведь больше летчик, чем конструктор, – улыбнулся Киреев.
– Седой вы уже, Николай Николаевич, вам пора в кабинете работать, а вы все рветесь в бой, – тепло сказал генерал. – Ну, что ж, товарищ летчик, – подчеркнул он, – желаю успеха!
– Андрей, давай пообедаем в штабной столовой и поедем прямо в Наркомат, – предложил Киреев, когда они вышли из кабинета Головина.
Столовая для командиров находилась тут же, на втором этаже. Обстановка здесь была совсем непохожа на военную: натертый до блеска пол, белые скатерти, живые цветы в вазах, на стенах картины известных художников. Официантки работали ловко, быстро. Одна из них принесла Кирееву меню.
– У вас есть хорошая окрошка? – спросил ее Андрей.
На его голос повернулась девушка, сидевшая к ним спиной за соседним столом.
– Андрей Павлович!
– Лена! Какими судьбами? – Родченко встал и подошел к ней.
– Работаю в штабе чертежницей.
– А Костя?
– Костя летает вторым пилотом на корабле… – Она назвала фамилию известного летчика.
– Костя здесь? Вот хорошо! Я его с начала войны потерял. Где он сейчас?
– С утра уехал на аэродром. Вечером, наверно, вернется. Приходите к нам. Мы живем недалеко от штаба.
– Сегодня не смогу. После обеда возвращаемся в город. Завтра я здесь снова буду, непременно приду. Очень хочу видеть Костю.
Лена рассказала Родченко, как разыскать ее в штабе, и обещала выяснить у мужа, когда он будет дома.
Густые, гладко причесанные волосы Лены, ее высокий лоб, открытое разрумянившееся лицо – все дышало какой-то особенной простотой и свежестью.
«Симпатичная девушка», – подумал Николай Николаевич.
Попрощавшись с Леной, Андрей вернулся на свое место.
– Одобряю выбор, – лукаво прищурился Киреев. – Что же ты скрывал от меня до сих пор?
Андрей недоумевающе пожал плечами.
– Скоро свадьба? – спросил Николай Николаевич.
Тоскливое выражение застыло в глазах Родченко, когда он веселым тоном ответил:
– Вы сватаете за меня жену капитана Мартьянова? Да Костя Мартьянов нас в порошок сотрет. Он же чемпион по боксу. Не советую рисковать.
– Жаль, жаль… Эх, и шляпа же ты! Не мог опередить этого боксера.
Николай Николаевич тоже шутил, но он понял: Андрей скрывает что-то тяжелое в своей личной жизни.
