Текст книги "Киреевы"
Автор книги: Михаил Водопьянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
– Я очень спешу, через пятнадцать минут еду обратно на аэродром.
– Разрешите, Наталья Николаевна, проводить вас? – попросил Глинский.
– Пожалуйста, – не совсем твердо ответила Наташа.
Ей не хотелось обижать его отказом. Но ее смущало, что отец, как и Виктор, не особенно жаловал франтоватого инженера.
Словно угадывая ее мысли, Сергей Александрович добавил:
– С аэродрома я вызову свою машину и проеду на завод, мне необходимо проверить работу нового агрегата.
Мария Михайловна услышала Наташин голос и вышла в столовую.
– Как отец? Сел где-нибудь? – спросила она волнуясь.
– Все хорошо, мама, – скоро прилетит! – поспешила успокоить ее девушка.
Мария Михайловна повеселела. Наташа быстро переоделась и вместе с Виктором и Глинским уехала на аэродром.
ГЛАВА ТРЕТЬЯНиколай Николаевич вел машину к городу. До родного аэродрома осталось не больше часа полета. По распоряжению командира Волков радировал:
– Все в порядке. Приготовьтесь к встрече.
Густая черная масса, поглотившая звезды, внезапно придвинулась к самолету. На переднем стекле появились крупные дождевые капли. И тут же гроза со страшной силой обрушилась на самолет. Его, как пылинку, подхватило и потащило вверх. Молния почти непрерывно освещала кабину. Аэродинамические приборы резко меняли свои показания, стрелка магнитного компаса вертелась, словно карусель. На винтах и крыльях вспыхивали яркие электрические искры. Самолет то и дело скользил на крыло. Чемоданы, инструмент и другие предметы с грохотом гуляли по машине. Радиостанцию пришлось выключить.
Такую картину Николай Николаевич наблюдал впервые за всю свою летную жизнь. У него не было уверенности, что машина выдержит. И на всякий случай он дал команду Морозову, Волкову и Родченко надеть нагрудные парашюты и, если машина начнет разваливаться, немедленно выброситься.
Николай Николаевич напрягал все свои силы, чтобы вести самолет по прямой. Ему стало душно, он рванул застежку-молнию, освобождая сдавленную комбинезоном грудь. Мучительно трудно найти решение: как вырваться из грозовой тучи? Попробовал перевести самолет в пике. Но какая-то непреодолимая сила держала его и несла с собой. От бросков скорость ежесекундно менялась – то доходила до пятисот километров в час, то падала почти до нуля. Яркие искры слепили глаза. От непрерывных ударов грома шумело в ушах.
Сколько времени находились они в плену у разбушевавшейся стихии, Николай Николаевич не знал: трудно было выбрать момент взглянуть на часы. Ориентировка была потеряна. Радиосвязи с аэродромом не было.
«Не слишком ли много приключений для одного рабочего дня?» – подумал Киреев, и тут же увидел: в разрыве облаков блестит луч вертящегося маяка. Самолет находился на подступах к аэродрому. На земле услышали звук моторов. Немедленно зажглись стартовые огни.
Но как сесть в такую погоду?
Киреев был готов летать до утра, только бы хватило горючего. Но Морозов предупредил: горючего осталось на двадцать минут.
«Неужели придется бросать машину, да еще на своем аэродроме…»
В надежде, что гроза затихнет, Николай Николаевич делал один круг за другим. Минуты летели… Не было никакого просвета, никакой надежды – гроза продолжалась с прежней силой. Стараясь говорить спокойно, Николай Николаевич дал распоряжение: немедленно прыгать всем.
– А вы… ведь тоже? – спросил Андрей.
– Конечно, – сердито ответил Киреев и повторил приказ оставить самолет.
Через несколько минут он справился по телефону, не задержался ли кто-нибудь. Ответа не последовало, значит, все в порядке: можно прыгать и ему.
Прощальным взглядом Николай Николаевич окинул кабину, приборы. Еще несколько минут – от всего этого останутся жалкие обломки. А моторы? Опытные моторы… Нет, это было свыше его сил!
«Одному можно и рискнуть. Попробую посадить самолет».
Киреев развернул машину и стал планировать.
На высоте двухсот метров он ясно увидел освещенную молнией посадочную полосу, всю залитую водой. Сделать еще один круг не удалось, моторы начали давать перебои. Справа мелькнула летная станция. Летчик успел заметить, что садится поперек старта с боковым ветром. Моторы остановились…
Лучи прожекторов промелькнули под самолетом в тот момент, когда он должен был коснуться земли. Наступила темнота. Николай Николаевич крепко держал штурвал, нащупывая землю. Машина ударилась одним колесом и взмыла вверх.
Блеснула молния. Воспользовавшись ее ярким светом, летчик выровнял машину. После вспышки стало еще темнее. На этот раз самолет ударился обоими колесами и, развернувшись, шумно покатился по залитому водой полю.
Николай Николаевич не успел облегченно вздохнуть, – с колеса слетела покрышка. Машина застопорилась, стала на нос. Тут же сильный ветер опрокинул самолет и с треском бросил на спину.
Киреев повис на ремнях головой вниз. С трудом освободился и вылез в боковой люк. Дождь с грохотом падал на металлическую обшивку самолета. К месту посадки мчался автобус.
* * *
Возвращаясь после полета, Николай Николаевич всегда привозил к себе домой друзей. Эти товарищеские встречи стали семейной традицией. Так было и на этот раз. Мария Михайловна радушно принимала дорогих гостей. Несмотря на поздний час и усталость от недавно пережитых тревог, у всех было приподнятое, оживленное настроение.
Наташа и Виктор уселись рядом с Родченко и наперебой расспрашивали его о полете. У Наташи блестели глаза, разрумянились щеки, густые каштановые волосы слегка растрепались, словно она только что прибежала откуда-то.
– И счастливец же ты, Андрюша! Мне бы хоть пассажиркой слетать в Арктику.
– Зачем же пассажиркой, сестренка? – пошутил Виктор, – откроются на самолетах медицинские пункты, – вот тебе и работа!
– Долго ждать, – лукаво блеснув глазами, вздохнула Наташа, лицо ее продолжало сиять радостью. Андрей на секунду задержал на нем свой взгляд и тут же опустил глаза, рассматривая узор на рюмке.
– Большой денек пережили, товарищи! – донесся До Андрея голос директора завода Владимира Федоровича Белова.
– Большой денек! И не легкий! – повторил он. – Но «хорошо все, что хорошо кончается». За самолет не беспокойся, – обратился он к Николаю Николаевичу, – серьезных поломок нет, я успел посмотреть. Живо исправим. А мотор неплохой! Знаю, Родченко давно мечтает о моторах небывалой силы. Сегодня он сделал первый твердый шаг. Предлагаю тост: за большое творческое будущее конструктора Родченко!
Все дружно и тепло приветствовали Андрея.
Смущенный общим вниманием, он ответил коротко:
– Я счастлив, что авиадизель работает. Буду еще счастливее, если его поставят на самолет «К-1».
– Обязательно поставят! – убежденно сказал летчик-испытатель Юрий Петрович Соколов. – Гигантский воздушный грузовик «К-1» с моторами Родченко повезет десятки тонн груза в те края, где вечная мерзлота, где нет железной дороги… на далекие заполярные стройки.
У Николая Николаевича загорелись глаза:
– Ты прав, Юрий, без мощных дизелей мне не обойтись. Но тебе, Андрюша, еще придется поработать. На первый взгляд, недоделки мелкие, а неприятности от них могут быть крупные. Сегодня эти недоделки много крови нам попортили.
– Друзья любезные! – предложил Белов, – поднимем бокалы за мечту! – Его голос, хриповатый и всегда немного насмешливый, сейчас зазвучал торжественно и даже певуче. – Каждый из нас о чем-то мечтает. Человек без мечты, словно корабль без руля.
На мгновение за столом стало тихо.
Тосты продолжались. Владимир Федорович был в ударе и блестяще справлялся с обязанностями тамады.
После Родченко вторым героем дня оказался Морозов. Все с интересом и волнением слушали рассказ Киреева.
– Я до сих пор не могу понять, как ты сумел попасть в крыло и открыть клапан, – сказал Николай Николаевич, обнимая бортмеханика.
– Я и сам не знаю, как туда пробрался.
Наташа, воспользовавшись тем, что внимание присутствующих занято Морозовым, наклонилась к Андрею и что-то горячо зашептала ему на ухо. Инженер отрицательно покачал головой, но девушка настаивала, и он вместе с ней вышел из-за стола. Через несколько минут под аккомпанемент пианино зазвучал любимый романс Николая Николаевича.
– «Я помню чудное мгновенье…»
Мария Михайловна счастливо улыбнулась мужу.
Юрий Петрович спел шутливую застольную и еще несколько песен.
Гости разошлись под утро. В широкие окна столовой смотрел рассвет. Легкий ветерок раздувал занавески, шелестел нотной страницей, забытой на пианино. Где-то совсем рядом задорно перекликались петухи. Донесся далекий гудок паровоза, пришел первый пригородный поезд.
Небо светлело на глазах. Вот-вот брызнут солнечные лучи.
Времени для сна оставалось совсем мало.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯНа следующий день Николай Николаевич, как всегда, утром пошел на завод. Он привык следить за каждым новым мотором с момента его рождения. В конструкторском бюро и в цехах летчик-испытатель был своим человеком.
У входа на заводскую территорию Николай Николаевич замедлил шаг перед фундаментальной, с выкрашенными под мрамор колоннами, Доской почета. На него смотрели хорошо знакомые лица лучших людей завода. Киреев с уважением подумал об их большом и полезном труде. Они, эти люди, идут в первых рядах, когда готовится и выпускается мотор. Их умелые руки принимали участие и в постройке авиадизеля Андрея. Спасибо им!
Николай Николаевич давно уже работает на этом заводе.
На его глазах выросло белое, сейчас залитое лучами солнца трехэтажное здание заводоуправления и конструкторского бюро. Когда смотришь на него, кажется, – это санаторий на берегу моря, – таким легким и нарядным выглядит оно, построенное по удачному замыслу архитектора. Цехи тоже белые, и хотя невысокие, в них много воздуха и света. Совсем близко от цехов на заводском дворе растут сирень и яблони, зеленеют аккуратно подстриженные газоны, на клумбах много цветов – ярких и душистых. Николаю Николаевичу нравится, когда на заходе солнца к обычным запахам завода примешивается сильный аромат цветущего табака.
«Молодец, Владимир Федорович, хороший он хозяин и справедливо гордится своим „цехом озеленения“», – думает Николай Николаевич.
По пути он заходит в литейную. Никаких дел у него здесь нет, но его сюда тянет. Может быть оттого, что отец его был литейщиком, и сыну-подростку часто приходилось забегать к нему на работу, – мать посылала то с полдником, то с обедом. Колька Киреев, задыхаясь от духоты, гари и пыли, с восторгом и страхом смотрел, как разливали расплавленный чугун, шипящий и клокочущий. Теперь не чугун льется, а высококачественная сталь, и сама литейная совсем другая. Огромные электрические вентиляторы освежают воздух, везде чистота, все механизировано. Да и весь завод богато оснащен новейшей техникой. Где же еще строить авиадизель Родченко, как не здесь…
«Пойду, разыщу Андрея, наверное, он на испытательной станции», – решает Николай Николаевич.
Но в большом светлом зале с целым рядом кабин у стены Родченко не оказалось. К Николаю Николаевичу подошел Петр Волков, бригадир сборочного цеха, смуглый, сухощавый, в аккуратной спецовке:
– Приветствую, товарищ Киреев! Как вел себя на прогулке наш первенец?
– Вы о моторе Родченко? В общем он вел себя неплохо, но неожиданные неприятности были, и довольно крупные.
– Что приключилось? – забеспокоился бригадир. – Собрали и испытали мы родченковский мотор на совесть.
– А турбокомпрессоры как следует проверяли? Ведь один из них сдал на высоте.
– Но это не наша вина, – возразил Волков. – Воздуха у нас внизу для нормальной работы мотора вполне хватает. А как мотор поведет себя высоко в небе, – нам не предугадать.
– Придется, видно, Родченко еще поработать над своим авиадизелем, – задумчиво сказал Киреев. Он с неослабевающим интересом наблюдал привычную картину: в кабинах проверялись моторы, сошедшие с конвейера. После испытаний каждый мотор тщательно упаковывали в пергаментную бумагу с графитом, чтобы не заржавели его блестящие никелированные части.
«Когда же Андрюшины моторы будут так же один за другим поступать в кабины испытательнсл станции, – подумал Киреев. – Скорее бы!»
Он нашел Родченко в экспериментальном цехе. У того был совсем невеселый вид, весь он перепачкался в машинном масле. Незадача с турбокомпрессором не давала ему покоя.
– Не горюйте, Андрей Павлович, – успокаивал инженера мастер экспериментального цеха. – Счастье не в воздухе вьется, а руками достается. Руки же у вас способные.
– Правильно говорит Кузьмич, – подхватил Николай Николаевич. – Пошли, Андрей, к нам, дома потолкуем спокойно, посоветуемся. Завтра, сразу же после совещания, я еду в Москву защищать мой проект – вызывают в Наркомат авиационной промышленности. А ведь без твоих моторов свою машину я не мыслю. Обязательно возьму с собой все материалы по авиадизелю.
При выходе из цеха Родченко столкнулся с молодым светловолосым рабочим:
– Здравствуй, Леня, не обижайся на меня, вчера не мог с тобой заниматься, – летал. Приходи ко мне в воскресенье, догоним. Хорошо?
Юноша с обожанием смотрел на конструктора:
– Ведь воскресенье. Вам-то, Андрей Павлович, наверно, в праздник неудобно… – он запнулся в смущении.
– Ничего, ничего, Мохов! – весело перебил его Андрей, – мы с тобой два старых холостяка, вот и проведем праздник в обществе теорем. – Не ожидая ответа, он побежал догонять Николая Николаевича.
Свежий прозрачный воздух щедро лился в распахнутые настежь окна. В кабинете Белова собрались руководящие работники завода и участники недавнего испытательного полета.
Докладывал Киреев. Он подробно рассказал о поведении авиадизеля во время испытательного полета и сделал вывод: мотор хорош, надо только удалить мелкие дефекты.
Главный инженер завода Васильев, знающий свое дело, но чрезмерно осторожный и нерешительный, на этот раз удивил всех присутствующих, сразу заявив, что он согласен с мнением летчика-испытателя. Однако Васильев тут же подробно развил ту часть доклада Киреева, где упоминались отдельные дефекты. По мнению Васильева, эти, пусть небольшие, неполадки, обнаруженные при испытании, все же очень опасны по возможным последствиям. Под конец главный инженер заявил:
– Нелегко нам дался авиадизель, зато сегодня уже можно сказать, что работали не впустую. Но, по-моему, если мы затратили на авиадизель столько времени и средств, – надо довести его до того, чтобы работал он без сучка и задоринки. Погоняем авиадизель на стенде часов сто, убедимся, что все части агрегата работают безотказно, – тогда и пошлем на госиспытания.
Вслед за Васильевым выступил инженер Глинский.
Андрей насторожился. Глинский был ярым противником авиадизелей, особенно после своей последней командировки в Германию. Он вернулся оттуда убежденным, что дизельные моторы в авиации – это будущее, но далекое будущее. А в настоящий момент просто бессмысленно тратить на них время и деньги. Глинский протестовал даже против заводских испытаний, он открыто высказывал опасения: как бы эти испытания не окончились катастрофой. Но сейчас не сможет же он игнорировать тот факт, что на авиадизелях проделан огромный воздушный путь, да еще в чрезвычайно трудных метеорологических условиях.
Глинский начал с признания бесспорных преимуществ дизельных авиамоторов над бензиновыми.
– Но эти преимущества пока, к сожалению, чисто теоретические, у нас еще не хватает технических возможностей успешно реализовать их. Конструктор Родченко уже четвертый год бьется со своими авиадизелями, а они по-прежнему далеки от совершенства.
– От совершенства далеки, это верно! Но все же на моторах Родченко прошли без посадки около восьми тысяч километров, – бросил реплику Васильев.
– Да, прошли, – подхватил Глинский, – но как прошли? На высоте отказал турбокомпрессор и один мотор совсем вышел из строя. Одновременно упало масляное давление. Масло пенилось, выбивалось, и в результате его израсходовано в пять раз больше нормы. Если бы не блестящее мастерство такого опытного летчика, как Николай Николаевич Киреев, машина никогда бы не дотянула до своего аэродрома. В лучшем случае полет окончился бы вынужденной посадкой.
Глинский сделал паузу, ожидая возражений, но все молчали. Тогда он продолжил:
– Мы все заинтересованы в расцвете нашего моторостроения, в совершенных авиадизелях. И они у нас будут, в этом сомневаться не приходится. Но дизельный мотор Родченко настолько несовершенен, что ложится тяжелым бременем на наш завод и тормозит выпуск мотора конструкции Семенова. Присутствующим здесь известно, что конструктор Семенов создал хороший бензиновый мотор, который еще месяц тому назад должны были послать на госиспытания. Это не удалось сделать только из-за того, что возились с моторами Родченко.
Наркомат разрешил нам строить авиадизель, но в план его не включил, обещал выделить специальные средства – и до сих пор не дал ни копейки. А мотор Родченко обходится заводу недешево. Более трех лет тратятся ценные материалы, деньги, заняты лучшие рабочие, а конца не видно. Это крепко бьет по экспериментальному цеху. Почти целая бригада занята моторами Родченко. Случалось, уже собранный мотор разбирали из-за изменений, внесенных в его конструкцию. В авиадизеле то и дело обнаруживаются отдельные дефекты, и приходится менять детали. У механического цеха большая дополнительная нагрузка, поэтому он уже несколько раз запаздывал с выполнением основного задания. Разве это допустимо? Каждый цех должен работать с такой же точностью, как движение поездов. Мотор Родченко «маневрирует на боковых путях», но своими неожиданными авариями он врывается в график главного пути. Результат печальный! Правильно, Чеботарев?
– Да, – трудновато нам, – откликнулся начальник механического цеха Чеботарев. – Сбивает мотор Родченко наш график. То токарный станок займет, то строгальный… лучших людей…
Андрей растерянно посмотрел на Чеботарева: в темных, глубоко сидящих глазах Василия Степановича было выражение спокойной уверенности. Именно с таким выражением он обычно говорил Родченко:
– Не беспокойся, все будет сделано! Иногда он недовольно хмурился:
– Режешь ты нас, конструктор! Сколько людей забрал. Кто же будет деталями для плановых моторов заниматься?
Но заказ всегда был готов точно в срок, и по всему было видно, что рабочие выполняли его любовно и старательно.
Во время испытательного полета в Арктику авиадизель доказал свое право на существование. Теперь Андрей уверен: мотор будет работать отлично.
«Почему же Чеботарев вдруг оказался противником дизеля? Как реагирует на его выступление Николай Николаевич?» – задавал себе вопросы Родченко.
Киреев делал записи в своем блокноте. И нельзя было понять, обеспокоен ли он выступлением Глинского и репликой Чеботарева. Зато бортмеханик Морозов, обычно на совещаниях молчаливый, флегматичный, на этот раз был не похож сам на себя. Красный от волнения, он порывался что-то сказать, вскакивал и снова опускался на свое место.
Глинский продолжал:
– Мне кажется: раз у авиадизеля во время испытательного полета обнаружено столько дефектов, нет никакого смысла продолжать бесконечную возню. Родченко самому трудно доводить дизель в таких условиях. Тем более, что экспериментальный цех сейчас должен вплотную заняться мотором Семенова, дальше тянуть нельзя, могут быть неприятности. Я предложил бы просить наркома ходатайствовать перед правительством о выделении средств для специального цеха дизельных авиамоторов.
– Кто же разрешит строить специальный цех для мотора, который еще не прошел государственные испытания, – возразил Белов.
– Может быть, нарком добьется в порядке исключения, – ответил ему Глинский. – А если нет, то в Москве существуют научно-исследовательские институты с собственной производственной базой. Там у Родченко будет гораздо больше возможностей довести свой мотор.
Глинский еще не успел окончить, как Морозов попросил:
– Позвольте мне?
Лицо его покраснело еще больше, голос прерывался от волнения:
– Я с пятнадцатого года работаю в авиации. Разные моторы видел, и наши, и заграничные, и такие, какие сейчас только детям в игрушки годятся. А тогда они у нас самыми первоклассными считались.
Сейчас наш завод выпускает бензиновые моторы. Очень хорошие – слов нет. Много летал я на них и в Среднюю Азию, и на Дальний Восток, и в Заполярье. Везде безотказно работают. Нет тебе с ними никакого беспокойства. Но и того, что душа просит, – тоже нет.
Моторы Родченко, правда, беспокойные: то форсунка летит, то масляная помпа не работает. За ними глаз да глаз нужен. Спать некогда! Вчера, когда «тэка» на высоте отказал, – меня в жар бросило. Зато скорость какая – душа радуется! Четыреста километров в час, а то еле-еле триста натягиваем. С авиадизелями мы без посадки сколько тысяч километров протопали. Да разве после этого можно сомневаться, что они нужны. А что дизеля еще с дефектами, так что тут страшного? Не понимаю. Какой же мотор у нас сразу чистым, как стеклышко, вышел? Я что-то про такие и не слыхал. Вспомните, сколько пришлось поработать над нашими бензиновыми, прежде чем их до дела довели. И дизели доведем! Это же силища!
«Молодец, Морозыч! Хорошо сказал», – растроганно подумал Николай Николаевич. Он продолжал делать отметки в блокноте. А когда поднял голову, встретился глазами с Алексеем Кирилловичем Дорониным – парторгом ЦК на заводе. Тот еле заметно одобрительно кивнул в сторону Морозова и улыбнулся. Улыбка открыла ровные белые зубы и смягчила резкие черты узкого суховатого лица с большим лбом, перерезанным поперечной морщиной.
Доронин впервые появился на заводе всего полгода назад, однако рабочие уважительно, с доверием говорят о нем: «наш парторг». Его высокую худощавую фигуру часто можно видеть в цехах.
– По-хорошему беспокойный человек Алексей Кириллович, – одобрительно отзывался о нем мастер экспериментального цеха коммунист, бывший партизан Кузьмич. – Глядите-ка, Леньку Мохова в изобретатели вывел, а мы-то считали, что Ленька и токарь-то неважнецкий. Умеет Доронин нашему брату, рабочему, в душу заглянуть. Ничего не скажешь… Настоящий партийный руководитель…
Этот разговор о парторге ЦК был месяца два тому назад, а сейчас на заводе уже все знают, с какой страстностью борется Доронин не только за производственные успехи, но и за каждого члена коллектива.
Его оценку авиадизеля выслушали с большим вниманием.
– Во время испытательного полета в Арктику выяснились достоинства и недостатки мотора Родченко, – сказал Доронин. – Пусть этот мотор еще нельзя считать доведенным до конца, но и сейчас уже ясны его преимущества по сравнению с бензиновыми моторами: технические показатели авиадизеля более высокие, он экономичен и безопаснее в пожарном отношении. Проделанный позавчера воздушный путь, конечно, еще не предел для авиационных дизелей.
Партия и правительство ставят перед нами, строителями авиамоторов, ответственную задачу: дать советской авиации достойные ее воздушные двигатели. Нам уже нужны моторы в пять – шесть тысяч лошадиных сил, а в ближайшем будущем еще более мощные. Мы должны мыслить перспективно, не жить только сегодняшним днем.
Я считаю: нашему заводу повезло, что именно у нас строится такой мощный авиадизель. Сегодня – сила этого мотора шесть тысяч, а завтра эта сила вырастет и станет «силищей», по удачному выражению товарища Морозова. Так неужели мы добровольно откажемся от участия в рождении этой «силищи»? Инженер Глинский сказал: мотор Родченко тянет завод назад, к невыполнению плана. Неверно это. Назад завод тянут подобные деляческие рассуждения. И товарищу Чеботареву стыдно. Ему не мешало бы послушать, как говорят рабочие его цеха о моторе Родченко. Они-то не боятся лишней нагрузки.
– Да разве я против мотора Родченко? – смущенно откликнулся Чеботарев. – Я только за то, чтобы его в план включили.
– Это верно, – кивнул головой парторг, – я согласен с вами, а также с инженером Глинским, что работы Родченко следует упорядочить, создать ему все необходимые условия. Но сделать это надо не в Москве, а здесь, на нашем заводе. И общий заводской план не должен пострадать – это нам никто не позволит!
Андрей посмотрел на Морозова. Тот с сияющим видом именинника не сводил глаз с Доронина. Белов коротко подвел итоги совещания:
– Мотор Родченко представляет безусловный интерес. Уже на деле доказано его преимущество перед бензиновыми двигателями. Мы обязаны помочь Родченко и выделим дополнительные средства для окончательной доводки мотора. Я не буду скрывать от вас свое мнение: нашему заводу не так просто довести мотор Родченко до госиспытаний. Придется поломать голову… не раз еще посовещаться. Но Алексей Кириллович прав, мы найдем нужную поддержку у наших рабочих. С трудностями справимся и основной план вытянем.
Морозов продолжал сиять, словно это его моторы одержали сейчас победу.
Николай Николаевич, довольный результатами совещания, тихонько шепнул Родченко:
– Поздравляю! Смотри, Андрюша! Теперь держись крепко!
Киреев торопился – до отхода поезда оставалось мало времени. Заводская машина повезла его на квартиру.
Дверь открыла Мария Михайловна:
– Я давно жду тебя, Николай.
– Совещание затянулось, жаркие бои были за Андрюшин мотор. Проводишь меня?
– Конечно.
Садясь в машину, Мария Михайловна, волнуясь, спросила:
– Как с мотором Андрея?
– Мы победили. Авиадизель будет доводиться у нас на заводе.
– Я рада за Андрюшу и за тебя тоже. Удачно, что эта победа пришла сегодня, до твоего отъезда в Москву – тебе будет легче бороться за свой самолет.
– Верно! Теперь у меня крепкая почва под ногами. Хотя борьба еще предстоит большая. Ты ведь не откажешься помогать и дальше? Мне очень нужна та статья из последнего немецкого журнала, которую я небе вчера показывал.
– Не огорчайся, Николай, – Мария Михайловна улыбнулась задорно и молодо. – Статья завтра же будет готова, она небольшая и нетрудная.
– Спасибо, родная! – тепло сказал Николай Николаевич.
На вокзале он простился с женой и быстро поднялся на площадку вагона.
Поезд тронулся. Киреев увидел мелькнувший белый платок в руке Марии Михайловны.
Словно отодвинулись годы, дыхание молодости коснулось его. Какое счастье, что он встретил в жизни эту маленькую сероглазую женщину, большую любовь.
Когда перрон с провожающими скрылся, Киреев вошел в купе и сразу же лег на свое место.
Проснулся он уже под вечер. Сквозь открытое окно дул легкий приятный ветерок. Николай Николаевич с удовольствием вдохнул свежий воздух с еле уловимыми запахами леса. В этот момент он наслаждался бездумным покоем, таким редким для него.
Свет в купе не горел, густеющий сумрак окутывал прижавшуюся в уголке дивана фигурку. По слабо различимым контурам можно было догадаться, что это женщина. Остальные пассажиры, очевидно, куда-то вышли.
Сумерки сгустились еще сильнее и перешли в темноту. В коридоре прозвучали возбужденные голоса, мужской смех… и снова все затихло, только колеса продолжали мерно стучать. Изредка паровозный свисток резал воздух.
Пассажирка не шевелилась. Кирееву тоже не хотелось вставать. Так хорошо было лежать и ощущать непрерывное движение вперед без малейшей затраты собственной энергии. Обед он проспал, надо было заставить себя хотя бы поужинать.
– Разрешите зажечь свет, – обратился он к соседке.
Та не ответила.
«Спит крепко», – решил Николай Николаевич и повернул выключатель. Ярко вспыхнуло электричество… Пассажирка вздрогнула, открыла глаза и потерла их кулачками. Она была очень юная и хорошенькая. Густые, белокурые с золотистым отливом локоны, растрепавшиеся во время сна, спускались до плеч, кукольное розовое лицо украшала ямочка на подбородке.
Николай Николаевич извинился.
– Не беспокойтесь, пожалуйста, я не спала, а так немножко задремала, – приветливо улыбнулась девушка. – Давайте познакомимся. Я-то вас знаю, – лукаво добавила она. – Вы летчик Киреев!
– Откуда же вы меня знаете? – удивился Николай Николаевич.
– Встречала на заводских вечерах. Однажды вы сидели рядом со мной, а я все время злилась: праздник май, кругом так нарядно, все веселятся, а вы с папой о делах толкуете и ничегошеньки не замечаете!
Николай Николаевич с недоумением посмотрел на девушку.
– Мой отец – главный юрисконсульт завода, Александр Георгиевич Слободинский, а меня зовут Ляля. Я вместе с вашим Виктором в одном классе училась.
– Вашего отца я хорошо знаю, – пожимая руку новой знакомой, сказал Николай Николаевич. Он с уважением относился к умному, энергичному юрисконсульту.
В купе вошел пожилой комдив, он приветливо поздоровался со своими спутниками и посоветовал Николаю Николаевичу:
– Идите ужинать, вагон-ресторан скоро закроют.
– Спасибо, – поблагодарил Киреев и спросил девушку:
– Вы, вероятно, тоже проголодались?
– Очень! – кокетливо улыбаясь, ответила Ляля. За ужином она щебетала без умолку. Подробно рассказывала о себе и своих будущих планах. В этом году она окончила десятилетку и собиралась поступить в Московский институт иностранных языков, изучать английский язык.
Сейчас Ляля едет к своей тетке в Москву погостить, а с осени будет жить у нее.
– После окончания института, – заявила девушка, – я обязательно буду путешествовать по Кавказу, Крыму, по разным городам Советского Союза. Я так и сказала моему жениху, – он ведущий актер музыкальной комедии. Постоянно жить мы будем только в Москве. В столице театры, вечера, масса развлечений! У нас же в провинции такая скука.
Киреев молча слушал и удивлялся: до чего же она пуста, эта девушка. Ему вспомнилась Тася, ока ровесница Ляли. Но как они непохожи друг на друга.
– Вы знаете Тасю Лукину? – поинтересовался Николай Николаевич.
Ляля недовольно поморщилась и сразу потускневшим голосом сказала:
– Конечно, знаю, я же с ней в одном классе училась.
– Хорошая она, правда?
– Кто? Тася? – презрительно усмехнулась девушка. – Ничего хорошего в ней нет. Одета, как мещанка, волосы всегда зализаны и руки шершавые. – Вы знаете, – добавила она, широко раскрывая свои и без того большие глаза, – Тася даже не умеет танцевать.
– Непоправимый грех! – «сокрушенно» покачал головой Киреев, – танцевать не умеет. Это, действительно, ужасно…
– А вы не смейтесь, – надула губки Ляля, – нетанцующая девушка мало интересна.
Николай Николаевич поспешил расплатиться с официантом. Вернувшись в купе, он извинился перед Лялей и лег отдыхать.
Утро было хмурое. Моросил мелкий дождик, похожий на осенний. На перроне, как всегда, было шумно и людно. Николай Николаевич дружески пожал руку комдиву, простился с Лялей и поспешил в Наркомат.
Там он узнал, что все материалы по самолету «К-1» переданы на консультацию крупному специалисту в этой области профессору Константину Михайловичу Стрельникову. Николай Николаевич взял его домашний адрес и поехал к нему на квартиру.
