Текст книги "Киреевы"
Автор книги: Михаил Водопьянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Михаил Водопьянов
КИРЕЕВЫ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Ночь хозяйничала в городе. Плотно укутанные густой темнотой, погрузились в сон улицы, переулки, дома. В парке тихонько перешептывались почти невидимые деревья. Только завод не признавал власти ночи. Шумно дыша, дерзко сверкая огнями, он гнал прочь от своих ворот тишину и темноту. В его стенах без устали кипела жизнь. Здесь рождались моторы – сердце самолета.
В цехах, залитых электрическим светом, люди и в ночные часы работали так, словно за окном все еще светило полуденное солнце.
– Ну, как у тебя дела идут?
Мастер экспериментального цеха Кузьмич остановился около молодого паренька.
– Теперь порядок, – паренек широко улыбнулся по-детски пухлыми губами. Улыбка осветила все его лицо, круглое, розовое, еще не знавшее бритвы. Только глаза, светло-карие, спрятавшиеся глубоко под надбровными дугами, и сейчас смотрели чуть грустно и мечтательно, точно видели что-то свое…
– Сколько сегодня дашь? – поинтересовался Кузьмич.
– Может, полторы вытяну, не больше. Наладить не сразу удалось.
– Да ты, Лень, очень-то не торопись. Хорошенько проверь. Мы это твое приспособленьице, может, и к другим станкам приладим. Знамя надо нам вернуть. Сообща, конечно, всем цехом, но и твоя помощь тут будет. Задержались маленько с родченковским мотором, ну, да зато какого красавца собрали!
Леня во время разговора продолжал работать, руки его привычными движениями управляли станком. На какой-то миг его ярко загоревшиеся глаза впились в прорезанное глубокими морщинами лицо мастера:
– Правда, что родченковский мотор поутру на испытание пойдет? – В голосе Лени звучало что-то большее, чем простое любопытство.
– А это уж как погода позволит. Сам не маленький, понимать должен, – в какую даль лететь собираются. Шутка сказать, в Арктику!
– Погода ж – красота! Ни облачка! – заикнулся было Леня. Кузьмич прервал его:
– Так то здесь у нас, а в Арктике? Там, брат, совсем другое: бураны, метели. Для того и метеослужба, понимать надо. Слыхал я, – добавил Кузьмич, – получили, наконец, хороший прогноз: полетят, значит. И то пора, уж сколько дней собираются, а погода все не пускает. Андрей Павлович измучился, не легко ему ждать…
– Еще бы! – Леня уже весь горел. – Такой мотор! Мне товарищ Доронин рассказывал. Как вы думаете, все будет в порядке?
– Должно быть, а угадать трудно. По всему видать, авиадизель замечательный, и собрали его у нас на совесть, пылинки сдували. Все-таки кто его знает… не всегда сразу хорошо. Сложная штука новый мотор…
Кузьмич повернулся и быстрыми шагами направился в другой конец цеха. Леня проводил дружелюбным взглядом его высокую жилистую фигуру. Держался Кузьмич очень прямо, и, если бы не щедро припорошенный серебром затылок, со спины его можно было принять за молодого.
– Скоро, наверно, полетят. Что-то будет… – Ленины руки задвигались еще быстрее.
* * *
На рассвете двухмоторный самолет вырулил на старт. Получив по командной радиостанции разрешение на взлет, летчик дал полный газ. Машина вздрогнула и побежала по стартовой дорожке. Слабый толчок, второй – и тяжело нагруженный самолет повис в воздухе. Делая круг над заводским аэродромом, он с каждой секундой набирал высоту. Внизу летчик видел голубую извилистую реку, воздушные очертания моста, белые коробочки домов, спрятанные в зеленых садах. За городом справа расстилались бескрайние поля, слева сквозь утреннюю дымку виднелся густой лес.
Машина легла на курс «норд». Летчику Николаю Николаевичу Кирееву давно хотелось самому испытать в условиях Крайнего Севера дизельные моторы конструкции инженера Родченко. К этим моторам у него особый интерес. И не только потому, что Андрей Родченко не посторонний ему человек. Николаю Николаевичу необходимы такие мощные моторы, каких еще нет в авиации. Без этих моторов не поднимется в воздух уже давно рассчитанный им во всех деталях огромный воздушный корабль, самолет-гигант, который так нужен нашей стране с ее бесчисленными воздушными трассами.
Несколько лет тому назад Родченко доказал теоретическую возможность постройки дизельных моторов в восемь – десять тысяч лошадиных сил. Сегодня испытывается его мотор в пять тысяч сил. Значит, пора и Николаю Николаевичу добиваться разрешения на постройку своего самолета. Почва у него под ногами твердая: мощный мотор существует. Осталось только проверить, как будет он работать в длительном полете за Полярным кругом – туда тоже полетят киреевские воздушные корабли-гиганты. С этой целью два дизеля Родченко поставили на обыкновенную рейсовую машину, летит она со скоростью четыреста километров в час.
Воздушный океан встретил самолет легким попутным ветром. Киреев, включив автопилот, вынимает из планшета аккуратно сложенную карту маршрута и, убедившись, что летит без отклонений, прислоняется к спинке сидения. Не спеша достает он из нагрудного кармана комбинезона портсигар и спички. Теперь и закурить можно!
Затягиваясь дымом папиросы, Николай Николаевич смотрит, как поднимается оранжевый диск солнца. Потом он переводит взгляд на землю. Медленно проплывают поля, деревни, широкой лентой сверкает Волга. Идущий вверх по реке караван судов словно замер на месте. Вдали показался город.
– Товарищ Волков, передайте: подходим к Калинину. Все в порядке, – говорит Николай Николаевич по внутреннему телефону.
– Есть передать! – весело отвечает радист. Появились облака, сначала редкие, прозрачные.
Они темнели, сгущались и, наконец, плотно окутали землю. Киреев вел машину над облаками по радиокомпасу прямо на аэродромный маяк северного города. Впереди широкая воздушная дорога к островам Земли Франца-Иосифа. Давно ли такой полет казался сказочным. А то ли еще ждет в будущем!
Кирееву слышится грозный рев не двух, а уже шести дизелей. Эти небывало экономичные и сильные моторы несут самолет, на борту которого столько же пассажиров и груза, сколько перевозит транссибирский экспресс Москва – Владивосток.
Николай Николаевич берет телефонную трубку и вызывает Родченко:
– Как ты там, Андрей? Волнуешься?
– Грешен! – сознается Родченко.
Николай Николаевич и сам волнуется: хотя в моторах уверен, а все-таки… Летчик-испытатель всегда должен быть готов к неожиданностям. Но Андрею он говорит:
– Не беспокойся. Все будет в порядке.
На душе у молодого конструктора становится тепло, словно большая сильная рука Николая Николаевича опять крепко обнимает его плечи.
…Вот он, двенадцатилетний Андрей, подавленный горем, стоит у свежего могильного холма.
– Круглый сирота, один на свете остался, – равнодушно говорит пожилая соседка Андрея какой-то совсем незнакомой женщине.
От этих слов мальчику становится еще тяжелее, еще горче. Растерянно, с обидой смотрит он на чужих людей, провожавших его отца в последний путь. Чужих… Теперь ему все чужие и он никому не нужен. Никому!!!
В этот момент на его плечо легла дружеская, такая знакомая теперь, рука. Высокий худощавый летчик в коричневом кожаном пальто заглянул ему в лицо большими светлыми, слегка задумчивыми глазами. Андрей узнал этого летчика – не раз тот бывал у его отца.
– Пойдем жить к нам. Тебе у нас плохо не будет. – И, поймав настороженный взгляд подростка, добавил негромко: – Мой отец тоже рабочий был. И тоже литейного цеха.
Спустя несколько лет они сидели на диване в кабинете. Сквозь тонкий шелк трикотажной футболки Андрей чувствовал большую горячую ладонь Киреева. Тот говорил:
– Вот ты и окончил школу, Андрюша. Теперь пойдешь учиться дальше. Признаться, я тебе немножко завидую. Не удивляйся. Дело свое я люблю. Да и вообще нельзя быть летчиком-испытателем, если не любишь свое дело. Я испытал много самолетов, и больших и маленьких, тихоходных и скоростных, сейчас моторы испытываю. Каждый раз я сажусь в кабину с надеждой и нетерпением, но – напрасно! Все мне кажется: это еще не тот самолет! Хороший бывает, а все-таки не тот. Закрою глаза – вижу: машина, которую так жду! Как будто все детали вижу, мечтаю о ней, а создать силенок нет. Знаний не хватает. В другое время я рос. Впрочем, скоро не придется другим завидовать, – сам учиться пойду. А потом возьмем, да и построим с тобой самолет-гигант!
«И построит, обязательно построит», – думает сейчас Андрей. Он знает: Николай Николаевич не бросает слов на ветер. Окончил же в прошлом году Киреев самолетостроительный факультет, да еще и с отличием.
Стрелка радиокомпаса заколебалась и, описав дугу, остановилась на нижней точке. Взглянув на график полета, Николай Николаевич обрадованно сообщил экипажу:
– Идем с точностью до одной минуты.
По его распоряжению радист связался с радиостанциями зимовок и запросил, какая у них погода.
Машина продолжает плыть над облаками. Но облака поднимаются все выше и выше, словно стремясь преградить самолету путь.
Впереди надвигается черная стена: мощный циклон пересекает воздушную дорогу.
«Обойти циклон все равно не удастся, – думает Николай Николаевич, – попробуем подняться выше». Он прибавляет моторам обороты, и машина со скоростью пять метров в секунду набирает высоту.
В трубке шлемофона раздается голос радиста:
– На Рудольфе ясно. В Тихой – сплошная облачность и изморозь, видимость двести метров, ветер пять – шесть баллов. На мысе Желания никакой видимости, ветер одиннадцать баллов.
– Узнаю старую приятельницу – Арктику, – усмехается Киреев, – но на этот раз отсутствие видимости не страшно, мы же не собираемся садиться.
Привычным взглядом он снова смотрит на приборы. Все в порядке. Моторы громко и уверенно поют его любимую во время полета песню: Вперед! Вперед! Вперед!
Перетянуть циклон не удается. Приходится идти в темносерой гуще облаков. Но тут начинается обледенение. Переднее стекло фонаря затягивается ледяной пленкой, на лобовой части крыльев быстро нарастает лед.
Все летчики хорошо знают: при сильном обледенении машина теряет свои аэродинамические качества – ее начинает трясти. В конце концов она может развалиться в воздухе.
Николай Николаевич дает команду:
– Включить антиобледенитель на винты и пустить теплый воздух в крылья!
Лед постепенно тает. Он срывается отдельными кусками, освобождая крылья от опасного груза.
На высоте шесть тысяч метров обледенение кончается. В разрыве облаков показывается солнце и тут же исчезает. В тусклом свете машина скользит, задевая крылом за плывущие навстречу облачные нагромождения, временами врезаясь в толщи темной крутящейся массы.
Темнобурые, почти черные валы облаков в хаотическом движении беспрестанно меняют свои очертания и угрожающе теснят машину со всех сторон. На мгновение впереди появляется бездонная пропасть, и тут же на ее месте вырастает огромная гора с острой, словно шпиль на башне средневекового замка, вершиной.
Чем выше поднимается самолет, тем причудливее разворачивается грандиозная панорама. Андрей впервые летит в высоких широтах. И то, что он видит, заставляет его на время забыть о своих моторах, ритм работы которых он все время ощущает, как биение собственного пульса.
На высоте шести с половиной тысяч метров облачность кончилась, навстречу сверкнуло яркое солнце.
«Хороши новые моторы, – удовлетворенно думает Киреев, – да и машина тоже. Далеко шагнула техника! Несколько лет тому назад от такого циклона пришлось бы без оглядки удирать обратно».
Вдруг левый мотор начал дымить и остановился.
– Турбокомпрессор отказал, – тревожно сообщает Родченко, – воздуху не хватает.
Самолет возвращается в облака, теряя при этом две тысячи метров высоты. Мотор, вышедший было из строя, опять заработал. Зато снова начинается обледенение. На этот раз не помогает и антиобледенитель. Когда его включили, на левом крыле лед исчез очень быстро, но на правом продолжал нарастать.
– Заело клапаны правого калорифера, – с явным беспокойством в голосе говорит механик Морозов.
Машину клонит на правое крыло и начинает заворачивать.
– Хоть выключай левый подогреватель, – огорчается Николай Николаевич, – пробиваться вверх нельзя из-за турбокомпрессора.
Радист докладывает, что самолет находится над бухтой Тихой.
– Спросите, возможна ли посадка?
Ответ неутешительный: аэродром закрыт облаками.
С еще большей силой самолет валится вправо. Вдобавок его начинает трясти. Остается одно: выключить и левый калорифер. Машина быстро снижается.
– Свяжитесь с Рудольфом, – говорит Киреев радисту, – если там погода не изменилась и можно сесть, я постараюсь дотянуть туда.
Лед теперь нарастает на обоих крыльях, вести машину стало легче. Однако тряска увеличилась.
Николай Николаевич решает прибавить обороты моторам, но машину трясет о такой силой, что кажется, она вот-вот развалится. Поневоле приходится убрать газ. Теперь машина стремительно идет вниз. До земли остается триста метров. Каждую секунду самолет может врезаться в ледник какого-нибудь острова.
Мучительно работает мысль в поисках выхода: как спасти людей?
«Прыгать с парашютами? Но куда? Внизу море-Туман… Погибнуть так глупо!»
– На Рудольфе по-прежнему ясно, – сообщает радист.
Киреев дает полный газ моторам.
«Только бы не рассыпалась машина, только бы дотянуть…»
Вдруг самолет резко валится на левое крыло. Киреев молниеносно открывает фонарь и видит: правое крыло освободилось ото льда. Еще не отдавая себе отчета в происшедшем, повинуясь инстинкту, он кричит:
– Включай левый калорифер!
На лбу летчика выступил холодный пот. Он не спускает глаз с крыла: лед быстро срывается с кромки и исчезает в тумане. Освобожденный самолет взмывает ввысь.
Николай Николаевич облегченно вздохнул и вызвал Морозова.
– Как тебе удалось исправить?
– Я пролез в крыло и открыл клапан.
– Ты спас нас, дружище!
Николаю Николаевичу захотелось крепко обнять бортмеханика и сказать ему что-то ласковое, теплое, как те чувства, которые переполняли его сейчас.
Над островом Рудольфа пролетели при ясной погоде. Николай Николаевич включил автопилот, вытянул онемевшие ноги, расправил плечи. Только сейчас почувствовал, как устал за эти десять часов полета. Он с наслаждением отдыхал, любуясь давно знакомой, но всегда волнующей картиной: вокруг раскинулась вечно движущаяся ледяная пустыня океана, кое-где в лучах полярного солнца сверкали ослепительно белые громады айсбергов.
Невольно мысли Николая Николаевича переключаются на историю завоевания Арктики. Сколько славных имен хранит эта история. Люди из разных стран столетиями пытались завоевать район Северного полюса. А теперь все меньше и меньше остается на карте Северного Ледовитого океана белых пятен, а в небе над дрейфующими льдами – нехоженых дорог.
…Самолет идет над островом Шмидта. Вдали показалась Северная Земля. Киреев разворачивает машину вправо и ведет ее на юг.
Ясная погода была и на материке. Николай Николаевич смотрит, как под крылом самолета проносится бескрайняя тундра. Много лет тому назад Киреев чуть не погиб в этих местах – случилась авария. Спас его молодой ненец.
Тундру постепенно сменяет густой лес. Солнце клонится к горизонту, небо по-прежнему остается безоблачным.
Неожиданно радист принимает с заводского аэродрома радиограмму с предупреждением о сильной грозе.
Киреев ни секунды не колеблется:
– Гроза не циклон, пока долетим – пройдет.
ГЛАВА ВТОРАЯГроза над городом разразилась совсем неожиданно. Весь день на небе не появлялось ни одного облачка. Разморенные июльской жарой люди скрывались в домах с наглухо закрытыми ставнями. Но и там их преследовала духота. К вечеру подул ветерок и дышать стало легче.
Когда солнце, уходя за линию горизонта, оставило светлооранжевый след, с юго-запада надвинулась огромная грозовая туча, окаймленная отблесками заката. Светящаяся полоса на западе еще не успела потухнуть, а небо уже прорезали ослепительные зигзаги молний, сопровождаемые громовыми раскатами.
Мария Михайловна Киреева и ее старший сын Виктор, большелобый, с упрямым подбородком, очень похожий лицом на отца, собрались пить чай, когда от удара грома в буфете зазвенела посуда.
В больших серых глазах Марии Михайловны мелькнул испуг. Она повернулась к Виктору, хотела ему что-то сказать, но тут же раздумала, спрятала свое сразу разгоревшееся лицо за дверцей буфета и начала переставлять с места на место чашки.
Мария Михайловна, несмотря на долгие годы совместной жизни с Николаем Николаевичем, не могла приучить себя относиться спокойно к его полетам. Киреев участвовал в дальних воздушных экспедициях, и Мария Михайловна каждый раз мучительно волновалась.
Однажды, еще в начале их совместной жизни, Николай Николаевич, прощаясь перед полетом с женой, сказал ей ласково и шутливо:
– Не надо так, Марусенька! Ведь ты боец гражданской войны.
Сказал и сам спохватился: самое больное, самое тяжелое всколыхнул своими необдуманными словами.
До отъезда на аэродром оставались тогда считанные минуты. Николай Николаевич покрыл поцелуями пушистые пепельные волосы жены и все повторял прерывистым шепотом:
– Прости, родная, прости меня. Если бы ты только знала, как я люблю тебя!..
Когда подросли дети, Киреев внушил им, что надо стараться незаметно отвлекать мать от тяжелых дум.
– Она в ранней молодости пережила такое большое горе, что до сих пор не может забыть его, – коротко объяснил он.
– Наверно, когда мы были маленькие и ничего еще не понимали, у отца случилась авария с самолетом, поэтому мама и боится за него, если он далеко улетает, – решила Наташа.
– Ну конечно, – подтвердил Виктор.
Это был редкий случай, когда мальчик так безоговорочно согласился со своей старшей сестрой.
И вот сейчас, успев заметить покрасневшее, растерянное лицо матери, Виктор понял, что ее не просто обеспокоила гроза: отец-то ведь в воздухе!
Громовые раскаты раздавались все чаще и чаще. Мария Михайловна с трудом сдерживала волнение.
«Уйти из столовой, оставить ее одну или, наоборот, попытаться чем-нибудь отвлечь. Но чем?» – думал Виктор.
Кто-то позвонил с улицы. Слышно было, как Катерина, ворча на ходу, пошла из кухни по коридору открывать парадную дверь.
– Мама, наверно, тетю Катю оторвали от плиты в момент кулинарного экстаза, – не удержался от шутки Виктор.
– Тебе следовало бы самому выйти на звонок. Катерина – старый человек, – с упреком сказала Мария Михайловна.
Пристыженный, Виктор не успел ответить, – в столовую вошел молодой инженер Сергей Александрович Глинский. Светлосерый костюм прекрасно сидел на его стройной фигуре спортсмена. Но во всем: и в одежде и в том, как он держал себя, сквозила немного нарочитая щеголеватость, словно Глинский хотел показать каждому: «Видите какой я элегантный…»
Виктор терпеть не мог Глинского и искал случая сказать ему какую-нибудь колкость. Инженер относился к Виктору сдержанно-любезно, но с нескрываемым оттенком собственного превосходства. Это еще больше возбуждало против него самолюбивого юношу.
– Дождя еще нет, но столько пыли в воздухе – дышать нечем. До дома мне еще далеко и я решил просить приюта у вас, – сказал Глинский здороваясь.
– Очень хорошо, Сергей Александрович, – приветливо улыбнулась Мария Михайловна. – Пришли как раз во-время: сейчас будем пить чай.
Виктор, перелистывая иллюстрированный журнал, бросил реплику:
– Конечно, без уважительных причин вы к нам не заходите!
Мария Михайловна умоляюще взглянула на сына. Вспыльчивый, резкий, Виктор иногда казался даже грубым. Близкие знали, что он добр, отзывчив, но посторонние могли думать иначе.
Глинский сделал вид, что не заметил выходки Виктора, и подошел к пианино.
– Разрешите посмотреть ноты, – обратился он к хозяйке. – Я слышал, что Наталья Николаевна приобрела последние новинки.
Он протянул было руку к аккуратной стопке нотных тетрадей, но резкий порыв ветра распахнул окно. Ноты разлетелись во все стороны, инженер бросился их собирать. Виктор с трудом закрыл окно.
Снаружи свирепствовал настоящий ураган.
Крупные редкие капли причудливым узором легли на широкую пыльную дорогу, и сразу же хлынул ливень.
И какой ливень! Через несколько минут по улице бежали мутные ручьи. Виктор, прижавшись лбом к стеклу, с интересом наблюдал грозу. Блеснула молния, за ней последовал оглушительный удар грома.
– Витя, – бросилась к сыну Мария Михайловна, – отойди от окна!
Виктор нехотя отошел и со скучающим видом снова уселся на диван.
– С детства боюсь грозы, – обращаясь к инженеру, сказала Мария Михайловна. – Мне было 10 лет, когда моя бабушка вот так же стояла у окна во время грозы. Ее ударила молния, она почернела, как уголь. Что с ней только не делали, все надеялись – отойдет. Ничего не помогло. Пушки в гражданскую войну меня так не пугали, как гром.
Глинский улыбнулся:
– При современной технике, Мария Михайловна, гроза не опасна. А вот ливень и град действительно могут причинить вред.
– Урожай в этом году обещает быть хорошим, – рассеянно сказала Мария Михайловна. Она старалась поддерживать разговор, но ее мысли невольно уносились далеко.
«Где сейчас Николай? – думала она. – Как он посадит машину в такую страшную грозу? Ведь даже в хорошую погоду этот полет – не без риска для жизни».
Словно сквозь сон, слышала Мария Михайловна оживленные голоса. Виктор о чем-то спорил с Глинским. Смысл произнесенных ими слов не доходил до сознания. И только резкий тон сына вернул ее к действительности:
– …Инженеры бывают разные!
– Более опытные и менее опытные, талантливые и бездарные, – вежливо продолжил Глинский.
– Точнее, попадаются и пустоцветы с дипломом, – вторично прервал его Виктор. – Вот Андрей Родченко – это настоящий советский инженер. Такого инженера все уважают: и рабочие, и начальство.
– Ну, к Родченко-то вы пристрастны, – возразили Сергей Александрович, – он ведь у вас в семье свой человек.
– Я очень люблю Андрея, – переменив тон; тепло и серьезно сказал Виктор, – но независимо от моих личных чувств к нему, он талантливый изобретатель.
– Вы имеете в виду его моторы? – с легкой иронией спросил Глинский. И не ожидая ответа, продолжал тоном профессора, читающего лекцию своим молодым ученикам: – Дизельные авиамоторы, работающие на тяжелом топливе, – далеко не новая проблема. Выдающиеся зарубежные конструкторы, в том числе и Юнкере, не раз пытались применить дизель в авиации, и что же? – Ничего! Им не удалось! По-прежнему дизельный авиамотор весьма ненадежен, может отказать в самые ответственные моменты. Таких случаев было не мало. Летать на дизелях – это значит рисковать машиной и даже жизнью. Инженер Родченко больше года работал над первой своей конструкцией дизеля, оказавшейся абсолютно непригодной.
– А зато второй вариант – удачный. Пошел в серию, – перебил Виктор.
– Действительно пошел в серию, но пользы от него мало, – снисходительно заявил Сергей Александрович. – Ни один конструктор не ставит этих моторов на свой самолет. Да и сам Родченко не очень ими доволен. Поэтому он и старается создать более мощные моторы, чтобы реабилитировать себя. Я все время следил за постройкой этих моторов и нахожу, что они не надежны для эксплуатации. Летать с дизелями Родченко – опасно.
Мария Михайловна, мешавшая ложечкой давно растаявший сахар, встрепенулась:
– Почему опасно, Сергей Александрович?
– Дорогая Мария Михайловна, – поспешил ответить Глинский, – для такого искусного летчика, как Николай Николаевич, полет с моторами Родченко, конечно, не опасен. Он в любом случае сумеет дотянуть машину до аэродрома. Что же касается обыкновенных, средних летчиков, то они далеко не улетят. А моторы у нас готовят не для отдельных экспериментов.
Виктор с трудом сдерживал накипавший гнев.
– Не волнуйся, мама, – обнял он за плечи Марию Михайловну, – ты разве не знаешь отца? Неужели он бы стал кривить душой и напрасно хвалить Андрея за его мотор?
– Мария Михайловна! – позвала Катерина из детской.
– Извините, – это, наверно, Юрик с Верочкой никак поладить не могут. Необходим материнский авторитет, – с улыбкой сказала Киреева, поднимаясь из-за стола.
Как только она вышла, Виктор подсел поближе к инженеру:
– Смотрю я на вас… Прекрасно сшитый пиджак, шикарный галстук, а таких великолепных туфель на каучуке нет ни у кого во всем городе, не только что на заводе.
– Что вы хотите этим сказать? – настороженно спросил Сергей Александрович.
– Ничего особенного, – пожал плечами Виктор. – Внешний лоск – вещь невредная, так же как и туфли на каучуке. Все это вы приобрели во время заграничной командировки. Приобрели для себя. А мне бы хотелось знать, что получил в результате вашего путешествия завод?
С изысканным полупоклоном Глинский ответил в тон Виктору:
– Об этом знает директор завода и все, кому положено знать. А вы, юноша, вероятно, слыхали, что существуют производственные тайны. Интересоваться ими я вам не рекомендую.
– Разговорчиками о производственных, военных и других тайнах часто прикрывают пустоту, – вспылил Виктор.
Сергей Александрович молча пожал плечами.
Инженер на десять лет старше своего собеседника, несмотря на это, постоянные колкости Виктора выводят его из равновесия, и только воспоминание о нежном девичьем лице заставляет сдерживаться. Глинский любит Наташу Кирееву и надеется назвать ее своей женой. Не в его интересах ссориться с Наташиным братом.
Виктор сразу остыл и понял, что зашел слишком далеко. Но признаться в этом перед Глинским, да еще извиниться было выше его сил.
Потянулись минуты напряженного молчания.
– Можно к вам? – раздался из передней девичий голос.
Виктор радостно откликнулся:
– Конечно, можно! Заходи, заходи, Тася. Девушка вошла и остановилась у порога. Она была закутана в серый дождевой плащ. Струйки воды скатывались с капюшона и медленно ползли вниз.
– Дальше не пойду, Витя, – сказала девушка. – Я же совсем мокрая. Видишь, с меня течет. Наташа дома?
– Наташи нет, – ответил Виктор, осторожно снимая дождевик с узких девичьих плеч.
– А почему у тебя туфли сухие? – удивился он. Простенькие парусиновые лодочки на стройных загорелых ногах выглядели так, словно их только что принесли из магазина: белые, без единого пятнышка.
– А я их под плащом несла, босиком шла, – спокойно ответила Тася.
Сергей Александрович с любопытством посмотрел на нее. Неважно сшитое клетчатое платье не могло скрыть изящества ее хрупкой фигуры. Длинные темные косы оттягивали назад маленькую головку. Тонкое бледное лицо освещалось большими синими глазами. Эти глаза, опушенные темными ресницами, умоляюще смотрели на Виктора:
– Витенька, милый, где мне найти Наташу? Я ведь из-за нее в такой дождь пришла. Нужна она мне очень.
– Рад бы помочь тебе, но Наташа прямо из института поедет на аэродром встречать отца. А в чем там У тебя дело, если не секрет?
– Какой секрет! Письмо от пионеров привезла Наташе. – Тася достала из кармана узенький белый конверт и протянула его Виктору.
– Вот, передай! – И тут же спохватилась: – А как я ответ получу? Мне ответ срочно нужен.
– Письмо не запечатано. Можно я прочту, вместе сообразим, как быть, – предложил Виктор.
– Пожалуйста, читай, – согласилась Тася. Виктор прочел вслух:
– «Дорогая Наташа! Вы сами были пионеркой и пионервожатой, поэтому вы поймете нас и поможете. Завтра у нас в лагере встреча с Героем Советского Союза товарищем Дружининым. Он нам расскажет о себе. А мы для него будем показывать наши лучшие танцевальные номера. Мы их уже давно готовим. Но дядя Вася сегодня заболел и некому играть на баяне. У нас в лагере есть и пианино. Мы знаем – вы хорошо играете на пианино. Только, пожалуйста, не отказывайтесь, а то у нас все сорвется».
Полстраницы было занято старательно выведенными подписями.
– Это ты научила? – спросил Виктор Тасю.
– Я, – ответила девушка. – Когда Наташа была нашей пионервожатой, на всех вечерах играла. Ты-то разве забыл?
– Наталья Николаевна не сможет завтра провести вечер у пионеров, – неожиданно вмешался Глинский. – Она идет слушать «Кармен». Поют москвичи.
– Наташа не откажет пионерам! – запальчиво крикнул Виктор.
Тася стояла в раздумье:
– Я помню, что Наташа и раньше очень любила эту оперу. Она, наверно, нам не откажет, но лишит себя большого удовольствия. Мне не хочется этого, Витя. Как же быть?
Тася вопросительно подняла глаза на Виктора.
– Добрая ты, Тася! – растроганно сказал юноша. – Хочешь я приеду к вам и буду, как дядя Вася, на баяне играть?
– Конечно, хочу, – обрадовалась Тася, – а я и забыла, что ты играешь на баяне. Это будет замечательно! Непременно приходи завтра к десяти утра на репетицию.
Маленькие розовые губы открылись в радостной улыбке. От этой улыбки, от блеска зубов лицо Таси стало таким чудесным, что и Глинский невольно залюбовался ею.
Виктор не сводил с Таси глаз:
– Я провожу тебя, можно?
– Не надо, я побегу… Мама ждет, еще рассердится. Смотри, не забудь завтра! – Последние слова донеслись издалека.
Виктор сорвал с вешалки свой плащ и побежал вслед за девушкой.
Буря уже стихала, но ливень продолжался с прежней силой. Таси нигде не было видно. По улице, как светлячки, то потухали, то снова загорались огни ручных электрических фонариков. «Куда она исчезла?»
– Тася! Тася! – кричал Виктор.
Словно в ответ, раздался автомобильный гудок, и, разбрызгивая воду, подъехал легковой автомобиль.
– Отец! – бросился Виктор.
Но он ошибся. В машине сидела Наташа.
– Витя! – обрадованно крикнула она, – перенеси меня, пожалуйста, через этот поток, а то я в белых туфлях.
– Почему ты явилась в такой ливень? – спросил Виктор сестру и поздоровался с шофером.
– Замерзла я, Витенька, – пожаловалась Наташа. – Попробуй-ка в таком воздушном туалете просидеть несколько часов на аэродроме. Я хотела позвонить домой, чтобы мне прислали пальто и галоши, но из-за грозы телефон не работал.
– А кто бы тебе повез в такой ливень? – возмутился Виктор. – Об этом ты подумала?
– Не злись, пожалуйста, Витя. Признаюсь, не подумала! – весело откликнулась Наташа.
– Как папа? – переходя на мирный тон, спросил Виктор.
– Ему по радио сообщили, какая у нас погода. Ко, ведь ты знаешь отца, он распорядился приготовить прожекторы. Его ждут через час. Вот я и решила съездить домой переодеться. Мама, конечно, беспокоится?
– И как всегда, старается это скрыть, – ответил Виктор и поднял Наташу. – Тяжелая же ты, сестренка! Как бы тебя не уронить, – пошутил он и тут же споткнулся.
– Ты и на самом деле не урони! – испугалась Наташа.
Виктор благополучно поставил ее перед парадной дверью и нажал кнопку звонка. Дверь открыла Катерина.
– Тетя Катя, дорогая, полжизни отдам за чашку горячего чая, – заявила девушка.
– Наташа, – остановил Виктор сестру, – у нас торчит этот франт.
– Ну и что же? – рассмеялась Наташа.
Мария Михайловна продолжала возиться с малышами в детской. Глинский сидел в одиночестве у потухшего самовара. Увидев Наташу, он поспешно поднялся ей навстречу. Наташа окинула взглядом его высокий белый лоб, узкое бледное лицо и смущенно извинилась:
