Текст книги "Киреевы"
Автор книги: Михаил Водопьянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)
Глинский ушел одним из последних, любезно попрощавшись и с хозяевами, и с гостями.
Виктор так и не успел поговорить с Наташей об Андрее. До отхода поезда оставалось мало времени. Надо было повидаться с Тасей. Страшно даже подумать, что он теперь долго не увидит ее.
…Наташа, проводив гостей, приняла холодный душ, выпила стакан кофе. Пора было идти в институт.
В передней она столкнулась с Родченко.
– Здравствуй, Андрей! Ты ночевал у нас, а я и не знала.
– Пока вы пели да плясали, я великолепно выспался, – поддразнил Родченко. Ему было немного стыдно за свое ночное настроение.
– Пойдем вместе? – предложил он Наташе. – Ведь нам по пути.
Дорогой они болтали о разных пустяках. Прощаясь с девушкой около подъезда института, Андрей задержал ее руку.
– Мы с тобой давно не были в театре, хочешь посмотрим сегодня «Маскарад»?
– Какой ты молодец, Андрей! – обрадовалась Наташа. – Как хорошо придумал! Я с удовольствием пойду в театр.
Договорились, что в половине восьмого Родченко зайдет за ней домой.
Наташа была оживленная, радостная. На ее лице нельзя было найти следов усталости.
ГЛАВА ВОСЬМАЯАндрей весь день думал о предстоящей встрече с Наташей. Его радовало, что она сразу и очень охотно согласилась пойти с ним в театр. Вчера ему просто показалось, что она увлечена Глинским. Наташа молода, сердце ее еще спит. И Андрей решил сегодня же вечером все сказать Наташе.
С завода он ушел раньше обычного, быстро переоделся и поехал к Киреевым. На звонок вышла Катерина.
– Наташа дома? – спросил Родченко.
– Никого дома нет, – ответила Катерина. – Я одна домовничаю. Поскучай со мной, Андрюша!
– Охотно, тетя Катя! – Андрей тепло относился к этой суровой на вид деревенской женщине. Он не забыл ее материнскую ласку, подаренную двенадцатилетнему дичку, впервые попавшему в чужой дом.
Катерина и сейчас как только могла баловала его.
Собираясь поить чаем дорогого гостя, она поставила угощение в количестве, достаточном для большой компании.
Родченко поблагодарил Катерину, но от еды отказался.
– А ты не больной, Андрюша? – Что-то глаза у тебя невеселые.
Андрей покачал головой.
– Здоров я, тетя Катя…
Катерина с растущим беспокойством наблюдала за Родченко.
– То ли у тебя беда какая приключилась, Андрюша! А может быть, тебя девушка присушила?
– Присушила!
– Ну и женись! Тебе уже пора.
– А пойдет ли она за меня?
– Да за тебя, такого сокола, любая пойдет!
– Любая мне не нужна. Только одна-единственная… Но нужен ли я ей?
Звонок с улицы прервал их разговор. Вернулась Мария Михайловна с детьми. Родченко посмотрел на часы: без пяти минут восемь.
«Опоздали в театр, – огорченно подумал он. – Что могло задержать Наташу?»
Больное воображение рисовало картину случайной встречи Наташи с Глинским. Наташа забыла о своем обещании идти в театр и уехала с этим щеголем за город…
Мрачные мысли Андрея прервал резкий продолжительный звонок. Уверенный, что, наконец, вернулась Наташа, он поспешил ей навстречу.
В полутемной передней стоял заводской шофер. Из его малосвязного рассказа Андрей с трудом понял: Наташа в больнице, попала под автомобиль. Ее жизнь в опасности…
Он помог потрясенной горем Марии Михайловне выйти из дома и, бережно поддерживая ее под руку, усадил в машину. Всю дорогу до больницы он думал: останется ли жива Наташа? Он готов был отдать ей свою кровь… всю жизнь… Только сейчас понял, что навсегда, навеки любит ее.
В приемной их встретил врач. Мария Михайловна и Андрей бросились к нему, будто он держал в руках хрупкую Наташину жизнь.
– К больной пустим только мать, – сурово предупредил врач. Киреева надела халат и ушла в палату к Наташе.
Андрей долго ждал Марию Михайловну, но она не вернулась. Ей разрешили остаться у дочери: состояние Наташи было очень тяжелое.
Ночь Андрей провел у Киреевых. Он лежал в кабинете на диване и без конца перебирал в памяти все детали короткого рассказа шофера. Как могло случиться такое несчастье?
Нескоро узнал он, что пришлось пережить Наташе.
…Когда кончились лекции, Наташу вызвал секретарь комсомольского комитета Ефимов.
– Садись, Киреева, – предложил он. Его тон заставил девушку насторожиться.
– Что ты скажешь по поводу вот этого заявления? – он взял со стола лист бумаги, исписанный с обеих сторон. – Утверждают, будто ты скрываешь свое действительное социальное происхождение, что твой отец не летчик Киреев, а некий Чернышев, проживающий за границей.
Ефимов пристально посмотрел на Наташу.
– Я ничего не понимаю! – губы Наташи задрожали от сдерживаемой обиды.
– Да ты успокойся… Мы разберемся…
Наташа спустилась в раздевалку, надела пальто и вышла на улицу. Портфель с книгами остался в аудитории. Но она не вернулась за ним. Все что угодно, только не встречаться сейчас с товарищами. Единственно, кого она хотела видеть как можно скорее: мать… Только мать поможет ей разобраться, чем вызван этот гнусный донос.
Холодный ветер освежил разгоряченную голову. Но тут же вспыхнуло мучительное сомнение…
Как на экране увидела Наташа портрет, висевший в ее спальне. Она с детства привыкла с уважением и восторгом произносить имя этого человека. Но ведь он давно погиб. И он – герой… Причем тут заграница? И почему выдумали, что Чернышев ее отец? Это уже совсем нелепо.
Улица плыла в тумане. Ноги дрожали.
Вот уже виден поворот в знакомый переулок. Остается перейти площадь. Наташа делает последние усилия, бежит не оглядываясь. Предостерегающие автомобильные гудки. Она их не слышит…
Светлосерый ЗИС задел ее крылом и бросил на тротуар. Сильный удар головой об асфальт, и Наташа потеряла сознание…
Перепуганный шофер, затормозив машину, поспешно поднял девушку. Он узнал ее, так как часто возил Киреева с завода на квартиру.
Больница находилась совсем близко, шофер бережно положил бесчувственное тело девушки на сиденье и дал полный газ.
…Прошло несколько длинных тягостных дней, прежде чем выяснилось: Наташина жизнь вне опасности.
Девушка все еще металась в жару и шептала обескровленными губами:
– Неправда! Неправда!..
«Что это значит? Что случилось с моей Наташей, какой ужас переживает она?» – с тоской спрашивала себя Мария Михайловна.
Врачи ежедневно напоминали Киреевой: когда ее дочь начнет приходить в себя, придется проявить крайнюю осторожность.
Вначале Наташа была такой слабой, что все время лежала и с трудом произносила отдельные слова. Постепенно силы восстанавливались: Наташа училась ходить и говорить.
Вскоре Мария Михайловна узнала причину Наташиного состояния.
По ее просьбе Андрей поехал в медицинский институт выяснить, не было ли у Наташи каких-либо неприятностей, ведь под машину она попала, возвращаясь домой после лекций.
Студентки направили Родченко к секретарю комсомольской, организации Ефимову, который последним перед катастрофой видел Наташу.
Узнав, что посетитель вырос в семье Киреевых, Ефимов рассказал ему о доносе.
– Грязная, неумная выдумка! – вспыхнул Андрей.
От Марии Михайловны он не скрыл своего разговора с комсоргом.
– Андрюша, мы поговорим с тобой об этом позднее, – заволновалась Мария Михайловна. – Сейчас я только о Наташе могу думать, о ее здоровье.
На другой день пришел в больницу Глинский.
Мария Михайловна сначала колебалась, говорить ли ему о доносе.
«Нет, я не вправе скрывать это от человека, любящего мою дочь», – решила она.
Выслушав Марию Михайловну, инженер изменился в лице. Сдавленным голосом он с трудом произнес:
– Скажите, чем я могу быть полезен?
– Спасибо, Сергей Александрович. – Киреева: благодарно пожала ему руку.
В этот трудный период, когда Наташина жизнь сначала висела на волоске, а потом медленно и неуверенно крепла, Сергей Александрович сделался незаменимым для Марии Михайловны. Она советовалась с ним, давала ему поручения. Лицо инженера, постаревшее, измученное, с болезненно блестевшими глазами, поразило Марию Михайловну. Сергей Александрович выглядел, словно перенес тяжкую болезнь.
В ночные часы он говорил сам с собой:
«Если Наташа умрет, – не переживу ее смерти. Это я, я убил… Но я не хотел, не мог же я знать, что из-за этого она попадет под машину. Она должна выздороветь! Ее спасут, обязательно спасут!»
Андрей тоже проводил тяжелые бессонные ночи в тревоге за любимую. Днем заходил в больницу и всеми силами старался чем-нибудь помочь Марии Михайловне. Но он был свой, его заботливость казалась естественной.
Во время встреч с Глинским Андрей держался подчеркнуто сухо. Мария Михайловна это заметила, но не придала значения – ей было известно о деловых разногласиях инженеров.
К Наташе по-прежнему никого не пускали, кроме матери, и она рвалась из этой застоявшейся тишины. Ей, живой, подвижной, было невыносимо тяжело вынужденное бездействие.
Врачи и сестры сердечно относились к Наташе, подолгу сидели около нее. Но она все настойчивее просилась домой.
– Мамочка, дорогая, дома я сразу поправлюсь.
Мария Михайловна колебалась. Придя в себя, Наташа рассказала ей о разговоре с секретарем комсомольского комитета. При этом она так разволновалась, что ей снова стало хуже.
Материнское чутье подсказало Марии Михайловне нужные слова. Она старалась успокоить Наташу:
– Степан Дмитриевич Чернышев – герой гражданской войны, замечательный человек. Почему он нам особенно близок и дорог, я тебе расскажу, когда ты выздоровеешь и вернешься домой.
– Хорошо, мамочка, я буду ждать. – Наташа послушно соглашалась, лишь бы скорее выйти из больницы. Ее пугала мысль потерять учебный год.
…Зато сколько было радости, когда Наташа с Марией Михайловной вернулись домой. Катерина не выдержала – расплакалась, Андрей молча расцеловал Наташу в обе щеки.
Наташа, побледневшая, похудевшая, но очень счастливая, без конца обнимала Верочку и Юрика.
– Как я могла столько времени жить без вас, мои дорогие!
Она бродила по комнатам, осторожно трогала вещи и повторяла:
– Мне кажется, я снова родилась.
Не успела Наташа как следует осмотреться, явились ее однокурсницы с цветами. Они торопились на лекцию, поэтому сидели недолго. Только они ушли, снова раздался звонок. Пришел Ефимов узнать, как чувствует себя Наташа. Узнав, что она решила не отставать от своих товарищей по курсу и во что бы то ни стало догнать пропущенное, он искренне обрадовался. Распрощался дружески, пообещав еще раз навестить до того, как она появится в институте. О доносе он не упомянул, как будто его и не существовало.
Мария Михайловна обеспокоенно следила за Наташей: не слишком ли много впечатлений?
Вечером приехал Глинский с огромной корзиной живых цветов. Он держался просто и совсем не походил на прежнего надменного франта. Наташа ему обрадовалась. Андрей беседовал с Глинским сдержанно-любезно.
Во время ужина принесли телеграмму с Дальнего Востока: Киреев поздравлял Наташу с выздоровлением.
– Как жаль, что папа не с нами, – грустно сказала Наташа. Отсутствие Николая Николаевича было единственным облачком.
В 11 часов Мария Михайловна решительно поднялась:
– Наташа! Я очень прошу тебя. Пора спать. Сергей Александрович и Андрей извинят тебя.
Наташа не стала настаивать и простилась с гостями.
Прошло несколько дней, и Наташа напомнила матери о данном в больнице обещании.
Мария Михайловна давно готовилась к предстоящему объяснению, и все же просьба Наташи застала ее врасплох. Волнуясь, она сказала:
– Пойдем в кабинет, там нам никто не помешает.
На всю жизнь запомнила Наташа ноябрьское серое утро и медленно сползающие по оконному стеклу капли дождя. Вместе с матерью она сидела на кожаном диване и, прижавшись головой к ее плечу, слушала.
– Была я тогда совсем юная. Мне только что исполнилось шестнадцать лет, и мир казался полным чудес. Очень хотелось мне какой-нибудь подвиг совершить. В то время была в разгаре война с Германией, многие девушки уходили на фронт сестрами милосердия. Пошла и я.
В полевом госпитале встретилась с прапорщиком, бывшим студентом, Степаном Чернышевым. Он был такой смелый, добрый… Скоро я заметила: когда Степан со мной, мне хорошо, спокойно, когда его нет – тоскливо. Вначале Чернышев просто жалел меня: такую, говорил он, всякий обидеть может. А потом и полюбил. Жизнь стала чудесной. Я пела, смеялась без всякой причины. Иногда и плакала радостными слезами…
Мы поженились. Была я робкая, а потом – откуда что взялось. Листовки революционные солдатам раздавала, оружие прятала, разные поручения выполняла. Совсем страх забыла. Любовь меня всю словно перевернула! Жили мы со Степаном душа в душу. Я такая счастливая была, что мне хотелось всех людей счастливыми сделать.
Еще прекраснее стала жизнь, когда родилась ты, Наташа. Мы поселились в прифронтовой деревеньке, в простой крестьянской избе, но я не променяла бы ее на золотой дворец.
И вот однажды ночью ворвались вооруженные люди. Они потребовали, чтобы муж шел с ними. Степан сдержался с трудом. Я-то видела, каким гневом сверкнули его глаза, когда он увидел жандармов. Потом Степан повернулся ко мне, и лицо у него стало совсем другое – доброе и грустное… Он сказал:
– Марийка, береги нашу девочку.
Эти слова и сейчас звучат у меня в ушах. Я думала, мое сердце не выдержит, когда Степана увели…
Ждала его возвращения почти без надежды. Но когда мне сообщили, что мужа расстреляли вместе с его товарищами по революционному подполью, я была близка к сумасшествию… Думала только о смерти… Спасла меня ты, Наташа! Оставить тебя одну я не могла. Это значило бы не выполнить последний завет Степана. Встала забота о куске хлеба… Пришлось поселиться в городе.
Нелегко было получить работу. Только я уже была не той прежней девочкой, слабой духом. Степан научил меня стойко переносить испытания, не трусить, добиваться.
Наташа крепче прижалась к матери, боясь проронить хоть одно слово.
– Тосковала я очень, – продолжала Мария Михайловна, – хорошо, что работать приходилось много. Когда познакомилась с Киреевым, не думала, что отец твой жив. Ведь Степан все время был со мной: в сердце, в мыслях… Киреев знал о Степане и всегда им восхищался, но не хотел, чтобы ты хоть на мгновение почувствовала себя сиротой. Никто не мог даже предполагать, что расстрелянного спасут. Степан искал нас. И только теперь, девятнадцать лет спустя, нашел.
– Мама! – вырвалось у Наташи, – а почему же он не захотел меня видеть? Не остался с нами?
– Это не в его власти. Он был обязан завтра же быть на московском аэродроме: там его ждал самолет. Твой отец дипломат, работает за границей. Он должен был уехать в тот же день. Поэтому-то мы с ним и решили не говорить тебе сразу… подготовить постепенно. Но какой-то гаденький человечишко, каким-то путем узнав нашу семейную тайну и извратив ее, написал донос.
Наташа слушала как завороженная. Так, значит, это правда: Чернышев ее родной отец… Она ведь давно любит его, преклоняется перед ним. А Киреев? Он дал ей столько ласки. Разве может она не считать его отцом, дорогим и любимым?
Наташа крепко прижалась к матери.
– А теперь поговорим о тебе, моя девочка, – тихо сказала Мария Михайловна. Она вспомнила тяжелые дни в больнице, когда Наташа лежала без сознания, заботы инженера Глинского.
– Настоящие друзья познаются в беде. Это старинная и мудрая поговорка. А как Сергей Александрович любит тебя! – не выдержала Мария Михайловна. – Когда я узнала о несчастье с тобой, голову потеряла от страха за тебя, а все же его лицо не могла не запомнить.
– Он хороший… – протянула Наташа, но ее мысли были заняты другим: она думала о своем, только что найденном отце. Когда она увидит его? Что принесет эта встреча?
Дождь за окном продолжался, в углах кабинета притаился вечерний сумрак.
Зато другой стала Мария Михайловна. Словно смыли с нее усталость, заботу и печаль. С бесконечной нежностью смотрела она на задумчивое лицо дочери.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Летом городской парк особенно хорош ранним утром, когда южное солнце еще не жжет, а ласкает. Лучи его весело скользят по деревьям, по густой зеленой траве, и в каждой капле непросохшей росы загораются разноцветные огни.
В этот тихий утренний час на боковой аллее появилась молодая женщина в легком светлом платье, она везла низенькую белую коляску. Румяный малыш беспричинно весело смеялся и все пытался привстать в коляске. Улыбаясь, мать наблюдала за его забавными, неловкими движениями, а глаза ее все же оставались задумчивыми. Но вот в них вспыхнуло задорное выражение, и мгновенно лицо изменилось, стало совсем таким, как когда-то у юной студентки Наташи Киреевой.
Уже около двух лет прошло с тех пор, как Наташа вышла замуж за инженера Глинского. Она похорошела, ее прежнюю угловатую девическую стремительность сменила мягкая плавность движений.
Казалось, Наташа счастлива. Жизнь как полная чаша: любящий муж, здоровый ребенок, интересная работа… Но даже в юности она не знала таких противоречий и сомнений, как сейчас. Тогда Наташе не раз казалось: стоит она на берегу и вот-вот отправится в путь, уплывет в далекие неведомые страны. Как много интересного можно встретить в житейском океане…
«Теперь все это в прошлом», – думала Наташа.
Ей становилось грустно. Словно ее обманули, захлопнули дверь в заманчивое будущее.
Глухое чувство неудовлетворенности редко покидало Наташу. Иногда она задавала себе вопрос: как могло случиться, что Сергей стал ее мужем?
Это произошло неожиданно. И не только для окружающих, но и для самой Наташи. Не думала она, что после памятной прогулки на машине, Сергей Александрович рискнет когда-нибудь повторить свое предложение. Тем более он совсем изменил тон, держался по-товарищески, просто. Мария Михайловна, с благодарностью вспоминавшая моральную поддержку, оказанную ей во время Наташиной болезни, принимала Глинского радушно. Ее подкупало то, что он так любит Наташу. Нравилась ей также его выдержка. Сколько раз Виктор непростительно дерзил инженеру, но тот ни разу не повысил тона, оставался по-прежнему спокойным и любезным. Сама того не замечая, Мария Михайловна постоянно внушала дочери, что чувство Глинского глубоко и сильно.
Однажды вечером, провожая Наташу из института, Сергей Александрович, волнуясь, искренне и просто сказал:
– Согласитесь быть моей женой, Наташа. Никогда не знал я любви и ласки и никогда не узнаю настоящего счастья, если вас не будет со мной… Наташа, – быстро добавил он, – не отвечайте мне «нет». Подумайте. Моя любовь дает мне право на надежду. Не отнимайте ее у меня.
Он крепко пожал руку растерявшейся девушке и ушел так стремительно, что, казалось, слился с густыми сумерками.
Вернувшись домой, Наташа все рассказала матери.
– Что ты мне скажешь? – тревожно спросила она.
– Пусть тебе подскажет сердце, – ответила Мария Михайловна.
Николая Николаевича не было, он еще не вернулся с Дальнего Востока. Наташа хотела было написать ему письмо, потом раздумала: «Письмо – это не разговор по душам».
Сергей Александрович продолжал бывать у Киреевых. Он больше не говорил Наташе о своей любви. Но каждое его движение, каждое слово подчеркивало глубину и силу неразделенного чувства.
Однажды Сергей Александрович неожиданно пропал на несколько дней, даже ни разу не позвонил по телефону. Наташе стало скучно, она с нетерпением ждала его прихода. Когда он, наконец, снова появился, Наташа спросила:
– Почему вы забыли нас? Инженер ответил витиевато:
– Чтобы окончательно не потерять свое «я», дорогая Наталья Николаевна. Но у меня не хватает сил расстаться с вами. Я хочу постепенно приучить себя к безрадостному, но спокойному существованию. А вас буду просить о помощи: гоните меня.
– Зачем? Мне хорошо с вами, – возразила Наташа.
Сергей Александрович молча посмотрел на девушку. Столько грусти было в его глазах, что Наташа вздрогнула. Она хотела сказать что-то дружески-успокаивающее и не находила слов. Ей вдруг стало жаль его…
Первым прервал напряженную паузу Глинский:
– Гоните! Мне нужна не ваша жалость, а ваша любовь. Ее вы мне не в силах дать. Вы не любите меня и… никогда не полюбите! Мне надо уехать, надо, чтобы между нами лежали тысячи километров.
– Не надо уезжать, – тихо попросила Наташа.
– Почему не надо? – хрипло спросил инженер.
– Мне кажется, я… люблю вас…
Когда приехал Николай Николаевич, он тепло сказал:
– Твой муж, Наташа, будет для меня родным.
Родченко после замужества Наташи уехал в отпуск на Кавказ. Вернувшись, он довольно часто бывал у Киреевых, но между ним и Наташей прошел холодок отчуждения. Наташе не нравилось, что Андрей слишком явно избегает встреч с Сергеем Александровичем. Она считала, что служебные дела не должны влиять на личные отношения, и откровенно заявила ему об этом. Родченко вспыхнул, хотел ответить резко, но удержался и молча вышел. Наташа окликнула его, но он сделал вид, что не слышит.
Через несколько дней Андрей зашел проститься: он Уезжал в длительную командировку в Москву, его авиадизель был принят на государственные испытания. Прощаясь, держался, как обычно, просто, сердечно.
Проводив своего любимца, Катерина долго и горько плакала. А потом набросилась на Наташу:
– Сердца у тебя нет! Присушила парня и заботы мало! И на кого променяла такого сокола – на франта никудышного!
Сердито хлопнув дверью, Катерина ушла, оставив молодую женщину совершенно растерянной. Никогда старая няня не говорила с ней таким тоном.
– И с чего пришла ей в голову такая чепуха? Все потому, что Андрюша недолюбливает Сергея. Но ведь это из-за моторов, я здесь вовсе ни при чем, – решила Наташа.
Вскоре Родченко и Николая Николаевича перевели на постоянную работу в Москву. Тяжело было Наташе расставаться с родной семьей. Сергей Александрович видел, что жена тоскует, и старался хоть как-то скрасить ей жизнь.
Теперь из Москвы часто приходили письма. Писал и Андрей, писал дружески-ласково. Ко Наташе почему-то было трудно ему отвечать. Куда-то убегали нужные слова, и фразы получались вымученные, неискренние. Однако переписка продолжалась. Судя по последнему письму, Андрей не был в доме Киреевых таким частым гостем, как прежде. Он объяснял это тем, что работа в конструкторском бюро почти не оставляет времени для личной жизни.
Наташа вспомнила об этом сейчас, и такая причина показалась ей мало убедительной. Андрей и раньше очень увлекался работой. На заводе он руководил опытным цехом, проектировал и создавал свои моторы и все же находил время почти ежедневно бывать у них. Всплыли в памяти слова Катерины: «присушила парня»…
– Глупости! – сказала себе Наташа так же уверенно, как и два года тому назад.
Ее мысли снова целиком поглотил сын. Наташа любила утренние прогулки, когда она оставалась одна с ребенком. С ним ей всегда было хорошо.
Время пролетело незаметно, пора было возвращаться домой.
Пожилая няня встретила Наташу в передней:
– С радостью вас, Наталья Николаевна! Братец приехал!
– Витя! – воскликнула Наташа, распахивая дверь в столовую.
Крепкий, дочерна загоревший, лейтенант-танкист обнял ее и закружил по комнате.
– Витька! Сумасшедший! – смеясь, отбивалась Наташа. – Все такой же непутевый! И когда ты, наконец, повзрослеешь, товарищ лейтенант? Нельзя же так бесцеремонно обращаться с матерью семейства.
Виктор отпустил сестру.
– Скорей показывай племянника! На кого он похож? Какие у него вкусы и привычки? Надеюсь, ты ему внушила уважение к дядюшке?
Виктор засыпал Наташу вопросами. Он заметно возмужал, повзрослел, хотя и оставался все таким же шумным, озорным.
От крепких дядюшкиных объятий маленький Степан сморщился, собираясь зареветь, но раздумал и улыбнулся.
– Признал! – удовлетворенно заявил Виктор. Наташа утащила брата в столовую.
Сергей Александрович тоже выразил удовольствие по случаю приезда шурина.
«Хороший он», – подумала Наташа о муже и улыбнулась ему глазами.
Вначале она немного боялась неуместной шутки или резкости со стороны Виктора, но скоро убедилась, что тревога ее напрасна. Он держался с чувством собственного достоинства, без мальчишеского зазнайства. Правда, в его тоне, когда он говорил с Глинским, не было родственной теплоты. Но Наташа и не предъявляла к нему таких непомерных требований.
Сергей Александрович, видя, как радуется Наташа приезду брата, начал уговаривать Виктора погостить у них подольше.
– С большим удовольствием, друзья, побуду у вас дня два, – ответил Виктор, – и на обратном пути заскочу на денек. Но больше не могу. У меня всего месяц отпуска. Надо спешить в Москву, маму не хочется обижать.
– Я как раз вчера получила от мамы письмо, – сказала Наташа. – О нас с тобой, Витя, она беспокоится, словно о маленьких. И об отце тоже беспокоится: он сейчас дома мало бывает, все время в полетах.
– Отец, наверно, испытывает свой «К-1», – высказал предположение Виктор. – Я в последнем мамином письме прочел между строк, что самолет отца благополучно прошел заводские испытания.
– Отстал от жизни, Виктор, – шутливо заметил Сергей Александрович. – Я еще несколько дней тому назад слышал, какие замечательные отзывы дают специалисты о самолете Николая Николаевича. Вот моторы Родченко, с которыми испытывается этот самолет, к сожалению, неважные. Родченко до сих пор не смог исправить даже тех дефектов, которые были обнаружены при первом испытании. Ничего у него с этими моторами не получится…
– А я уверен, что получится! – резко оборвал Сергея Александровича Виктор.
Наташа ничего не успела сказать. Виктор вежливо извинился за вспышку и уже совсем другим тоном спросил сестру:
– А как твои дела, Наташа?
– Работаю в заводской поликлинике. Врачи у нас хорошие, опытные. Но от подруг своих я все же отстаю. Валентина Борейко учится в аспирантуре, Лена Стекольникова недавно вышла замуж за врача из той районной больницы, где мы практику проходили. Она вместе с ним едет работать в Арктику. Там у нее будет совсем самостоятельная работа, не то что у меня.
– Ты что же отказалась от прежних надежд?
– Нет, не отказалась, Витя. Я все же понемножку занимаюсь, готовлюсь сдать экзамен в аспирантуру. Вот только много времени у меня «он» отнимает, – Наташа кивнула головой в сторону детской.
– Не огорчайся, дорогая, – сказал Сергей Александрович, – . у тебя еще все впереди. Подрастет немного Степа, и ты сможешь отдавать гораздо больше времени своей любимой медицине.
– Ты всегда меня успокаиваешь, Сергей. Ну, что из того, что у меня работа, ребенок… А другие как же? Есть такие, что и работают, и детей воспитывают, и учатся, а условия у них значительно хуже, чем у меня. Избаловалась я. Вот и сейчас, – у меня отпуск, и я бездельничаю.
– Ты в отпуске? – встрепенулся Виктор. – Знаешь что, сестренка: поедем в Москву. Племянника с собой возьмем. Пора ему приучаться к путешествиям.
Наташа даже привскочила, лицо ее засияло от радостного оживления.
– Это было бы замечательно! Ведь ни мама, ни папа еще не видели Степика. А я смогу соединить приятное с полезным – познакомлюсь в Ленинской библиотеке с медицинскими новинками. Папа заставит меня заниматься. Я в этом уверена. Сережа, ты не будешь возражать? – Наташа с беспокойством перевела взгляд на мужа.
– Конечно, поезжай, дорогая! Командир Красной Армии сумеет позаботиться о беззащитной женщине с ребенком, – Глинский пытался шутить, но голос его звучал невесело.
Наташе стало жаль его. Однако мысль, что она увидит всех дорогих ее сердцу, уже овладела ею.
После ухода Глинского Наташа и Виктор вышли на террасу. Был еще ранний час, но зной уже давал себя чувствовать.
– Может быть, отдохнешь с дороги, Витя? – спросила Наташа.
– О каком это отдыхе разговор? – возразил юноша. – Поболтаем с тобой, а потом пойду по городу проверять, «где старая дружба не ржавеет».
– И к Тасе заглянешь? – лукаво осведомилась Наташа.
– Обязательно. Всех своих бывших одноклассниц и одноклассников навещу, – невозмутимо ответил Виктор.
– Всех… это правильно, – продолжала поддразнивать Наташа. – А вот к Тасе я тебе идти не советую.
– Почему?
– Тасина мать разрешает ей принимать только солидных женихов, а молокососов, как ты, приказано гнать без промедления.
– Бедняжка! – вздохнул Виктор. – И бывают же на свете такие мамаши! И как только Тася терпит? Знаешь, Наташа, когда я учился в восьмом классе, мы, мальчишки, решили отколотить Тасину мать. Невтерпеж нам было смотреть, как Тася каждый день с заплаканными глазами в школу приходит.
– Отколотили? – спросила Наташа.
– Не пришлось! Один не выдержал, проболтался Тасе. А она, знаешь, что сделала? С каждого из нас поодиночке честное слово взяла, что не будем. Разве можно ей отказать, когда она о чем-нибудь просит? Признаться, я до сих пор жалею, что наш заговор не удался.
– Я и не знала, какой ты свирепый! – засмеялась Наташа. И уже серьезно добавила: – Жаль Тасю, она очень хорошая и очень несчастная.
С разрешения сестры Виктор нарвал для Таси целую охапку белых левкоев и ушел, насвистывая марш. Грустное настроение, навеянное разговором о незадачливой Тасиной жизни, уже прошло. Виктор был молод, здоров, и ему было несвойственно долго предаваться невеселым мыслям.
