Текст книги "Киреевы"
Автор книги: Михаил Водопьянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
В день возвращения мужа из госпиталя Ляля купила цветы и накрыла стол новой, недавно приобретенной скатертью. Заканчивая свой туалет, она мысленно репетировала встречу с Юрием Петровичем: сначала восторги по его адресу – «наконец-то ты снова со мной», потом легкая грусть – «неуютно, неудобно жить в гостинице» и, наконец, горячие просьбы – «мне так хочется свить собственное гнездышко. Переедем скорее отсюда!»
Лялю перестала устраивать жизнь в гостинице. Слишком все на виду: кто придет, когда уйдет – всем известно. То ли дело отдельная квартира!
Намеченную «программу действий» Ляля выполнила полностью и с успехом. Юрий Петрович был тронут. Любящая, внимательная жена, притом молодая, очаровательная. Ему так хотелось отблагодарить ее за щедрое искреннее (в этом он был уверен) чувство. Незаметно для самого себя он опять стал выполнять малейшие капризы жены.
Ляля с увлечением тратила заработки мужа, совсем не задумываясь, какой нелегкой ценой они достаются ему. Готовясь устраивать собственную квартиру, она приобретала в комиссионных магазинах разные вещи, начиная с чайного сервиза, кончая старинными бронзовыми бра.
– Когда тебе надоедят эти покупки? Боюсь, что у нас будет не жилая квартира, а филиал магазина случайных вещей, – пошутил Юрий Петрович.
– Ладно, смейся! – лукаво блестя глазами, откликнулась Ляля, – зато все будет замечательно. Пусть восхищаются и завидуют.
Она тут же выпросила у мужа «подкрепление» и убежала за новыми покупками.
Юрий Петрович, оставшись один, прилег с газетой на диван. Сегодня он находился еще на положении выздоравливающего, должен был явиться в штаб через два дня.
Статья о международном положении оказалась очень интересной, и Юрий Петрович был не особенно доволен, когда ему пришлось оторваться от чтения, – кто-то громко постучал в дверь.
– Войдите, – откликнулся Соколов. Он мог ожидать кого угодно, только не бывшую приятельницу жены. Вчера Ляля между прочим сообщила ему, что с фронта приехал муж Ксении Борисовны, и та собирается куда-то с ним уезжать.
– Значит, все же встречаешься с этой особой? – недовольно спросил Соколов.
– Конечно, нет, ты же просил меня об этом. Ксения Борисовна даже обиделась на меня, еле здоровается. Но ведь мне важнее твое хорошее настроение, пусть дуется на здоровье! – беспечно ответила Ляля. – Что касается сведений об ее отъезде, я их получила от коридорной. Это же не секрет!
Ответ был исчерпывающий, – больше они не возвращались к этой теме.
И вот Ксения Борисовна пришла к нему. В чем же дело? Ее внешность показалась ему менее кричащей, чем при первой встрече. И в ее пустых прежде глазах появилось страдальческое выражение, совсем не гармонировавшее с ярким румянцем и накрашенными пышными губами.
Юрий Петрович поспешил встать и поздороваться с неожиданной посетительницей.
У Ксении Борисовны не только внешний вид, но и тон был совсем иной, чем прежде. Узнав, что Ляли нет дома, она негромко сказала:
– А это, может быть, и к лучшему. Поговорим спокойно один на один…
Юрий Петрович выжидательно посмотрел на нее:
– Я вас слушаю.
Ксения Борисовна не сразу собралась с духом. Вздохнув, она заговорила быстро, словно боясь остановиться.
– Я покидаю Москву, возможно, надолго. Но здесь остается мой младший и единственный брат. И я ни минуты не буду спокойна, если вы мне не пообещаете…
«Очевидно, сна хочет, чтобы я куда-то устроил ее брата, – подумал Юрий Петрович, – но ведь я совсем его не знаю».
– Вы должны пообещать, – уже резко повторила Ксения Борисовна, – что ваша жена не будет встречаться с моим братом! Он был скромный, чистый юноша, отлично учился. А сейчас совсем свихнулся из-за вашей Ляли. Делает одну глупость за другой, даже хочет академию бросить, чтобы больше зарабатывать.
Юрий Петрович слушал и ничего не понимал.
– Какой брат… При чем тут Ляля?
– Да, да! Все из-за Ляли! – Так же страстно продолжала Ксения Борисовна. – Она намеренно кружит голову доверчивому и неопытному мальчишке. Ваша жена уверила Яшу, что безумно его любит, а вас не решается бросить из жалости. Но если бы она хоть действительно увлеклась Яшей, а ведь у нее одна корысть! Все Яшины сбережения уже выудила. Брат продает вещи, оставшиеся от отца, чтобы удовлетворить Лялины причуды. Но это же бездонная бочка! За какой-нибудь месяц Яша купил ей золотую пудреницу, два дорогих кольца, брошку и массу безделушек. А теперь она требует чернсбурую лису, которую продает какая-то артистка…
На щеках Соколова выступили красные пятна. Он продолжал молчать.
– Сказала я все мужу, – с отчаянием в голосе произнесла Ксения Борисовна. – Он Яшу как сына любит. Муж меня же обвинил, что на знакомства я неразборчива, такую, как Ляля, у себя принимала. «Ты, говорит, заварила кашу, сама и расхлебывай». Это он меня к вам послал. Не хотелось мне идти: стыдно и обидно очень так ошибиться… Мне ваша Ляля нравилась – хорошенькая, ласковая, веселая. Разве могло прийти в голову, что она бесчестная, продажная. Пробовала ее образумить, пристыдить, только на грубость налетела.
– Вы хотите, чтобы я поверил вам? – в каком-то чаду спросил Юрий Петрович. – Это невозможно…
Он чувствовал, что все сказанное Ксенией Борисовной правда, но боялся этой правды, хотел уйти от нее.
– Трудно поверить, – согласилась Ксения Борисовна, – а все-таки это правда. И в этом вы легко убедитесь сами. Служащие гостиницы подтвердят. Яша все время ночевал у вашей жены, пока вы не вернулись. Юрий Петрович, прошу вас, – переменила она тон на просительный и плаксивый, – увезите Лялю куда-нибудь подальше или хоть припугните ее как следует, чтобы она оставила в покое Яшу. Связь с ней его окончательно погубит.
– Фамилия вашего брата? – неожиданно для самого себя спросил Юрий Петрович.
– Бельцов, – ответила Ксения Борисовна. Уходя, она сказала:
– Я верю вам. Не дадите Яше пропасть из-за… – она во-время спохватилась и махнула рукой.
Юрий Петрович снова остался один. За какие-то полчаса рухнули все надежды на личное счастье… Вот и кончилась сказка. «Златокудрая фея» втоптала в грязь его чувство.
Он повертел в руках золотую пудреницу, небрежно брошенную на туалетном столе. Вычурная монограмма состояла из двух букв: «Я» и «Б». Соколов вспомнил, как Ляля объяснила ему чужие инициалы:
– Прелестная пудреница, не правда ли? Мне давно такую хотелось. Купила я ее по случаю, переделать инициалы еще не успела. Завтра же отдам выгравировать на ней «Ю» и «С». Вот будет хорошо!
Он застонал от боли…
В это время Ляля продолжала обход магазинов. Пожилой продавец в антикварном отделе встретил покупательницу вежливым поклоном.
– Что у вас найдется интересного? – небрежно спросила Ляля.
Она почему-то вдруг заговорила в нос, слегка картавя.
Продавец показал небольшой молочник:
– Севр! Чудесная вещица!
Молочник действительно был очень хорош. Ляля уже хотела его взять, но увидела на ярлыке цену, которая показалась ей баснословной, и сделала гримаску:
– Это не тот стиль, что мне нужен.
На губах продавца появилась и сразу же исчезла легкая усмешка. Он пошел вглубь магазина и через несколько минут вернулся с двумя вазами.
– Может быть, подойдут вам?
– А это настоящие баккара? Сколько они стоят? – оживилась Ляля. Вазы ей понравились.
Продавец пожал плечами:
– Стоят они недорого.
Узнав цену, Ляля поспешно открыла сумочку и достала деньги. Взяв покупку, она зашла еще в один комиссионный магазин. Там после долгих поисков была приобретена сахарница причудливой формы.
В радужном настроении Ляля поспешила домой.
– Счастье мое! Любовь моя! – защебетала она, едва переступила порог, и сразу осеклась.
Навстречу ей поднялся Юрий Петрович с бледным, страшным лицом, с подергивающимися губами.
– Откуда у тебя эта пудреница?
Он гадливо, кончиками пальцев держал дорогую безделушку.
Ляля растерялась от неожиданности:
– Как, откуда? Я же говорила тебе.
– Ты лгала! Расскажи правду, – не повышая голоса сказал Юрий Петрович. Он все-таки еще на что-то надеялся, чего-то ждал…
Ляля успела опомниться и понять: муж узнал. Она немедленно перешла в наступление:
– Вы собираете всякие сплетни! Верите, когда на меня клевещут из зависти! Как вы смеете?! Я отдала вам свою молодость, красоту, а вы… неблагодарный, неблагодарный! – она забилась в истерике.
Если бы Юрий Петрович услышал от жены искренние слова раскаяния, он постарался бы уверить себя, что ее спровоцировали, увлекли, пользуясь ее наивностью, доверчивостью. А сейчас… Ему стало невыносимо тяжело и противно. Вдруг вспыхнуло бешенство, он готов был ударить Лялю, выбросить ее за дверь, как нагадившую кошку… С трудом сдержавшись, Соколов оделся и ушел.
Свежий предвечерний воздух привел его в себя. Вспышка улеглась. На смену пришла такая страшная усталость, что Юрий Петрович, с трудом удерживаясь на ногах, прислонился к стене дома.
Мимо по тротуару шли люди. Они спешили, занятые своими делами. Какой-то пожилой гражданин обратился к своей спутнице:
– Перехватил военный лишнее! – и, неодобрительно покачав головой, добавил: – Не во-время, кажется. Товарищи его на фронте кровь проливают.
Измученный мозг Соколова отказался сразу реагировать на происходящее. Через какой-то промежуток времени до него дошли слова: «перехватил лишнее».
– А может быть, действительно напиться, легче станет.
Нетвердыми шагами Юрий Петрович пошел в ресторан…
К себе в гостиницу он не вернулся. Наутро очнулся на диване в знакомом кабинете. Как он попал сюда, не помнил. Ясно было одно, вахтер по старой памяти дал ему ключ от квартиры Киреева.
«Какой позор! Что может подумать Николай Николаевич? Вот что значит напиться до потери сознания. Никогда в жизни со мной этого не бывало».
Когда Соколов ушел, Ляля сначала испугалась, а потом рассердилась:
«Оставить одну беспомощную, плачущую жену. Какое варварство!»
В пылу возмущения она не пыталась понять, почему же Юрий «позорно сбежал», как мысленно определила она поведение мужа.
«Заставлю просить прощения!» – решила Ляля и успокоилась. Она созвонилась с Тамарой и пошла с ней в кино на последний сеанс.
– Пусть помучается… Так ему и надо. В другой раз не посмеет, – сердито ответила она Тамаре на вопрос: не будет ли муж недоволен ее поздним возвращением?
Та заинтересовалась: чем же провинился Юрий Петрович?
Ляля не собиралась откровенничать с подругой, но, вспомнив разговор с мужем, опять разозлилась и рассказала все, почти дословно.
– Ты с ума сошла, Лялька! Он тебя выгонит вон и будет прав! – воскликнула Тамара.
Ляля похолодела: ей вдруг стало ясно, почему Юрий Петрович ушел сразу, ничего ей не сказав.
Картину смотреть расхотелось. Но не могла же она сказать об этом Тамаре. Та моментально решила бы, что Ляля перепугалась и торопится домой искупить свою вину. Поэтому она заявила небрежным тоном:
– Чепуха! Пусть злится, если ему нравится. А я его все-таки проучу!
В кино она сидела как на иголках и, конечно, не смогла бы рассказать содержание мелькавших на экране кадров.
При расставании Тамара сказала:
– Советую попросить прощения.
– Спасибо за совет! – сердито буркнула Ляля.
С бьющимся сердцем она подошла к портье и попросила ключ.
«А что, если Юрий уже давно вернулся и рассердился еще больше? Ничего, сумею уговорить. В крайнем случае признаюсь, что пудреницу получила от Яши. Скажу: не хотела огорчать влюбленного юношу отказом принять от него подарок. Он обожает… безнадежно».
Портье равнодушно подал ей ключ от номера.
– Муж не приходил? – стараясь казаться безразличной, спросила Ляля.
– Нет, ключ от номера все время лежал у меня.
Ляля пошла к себе и прежде всего позвонила Тамаре:
– Юрий обещает больше не огорчать меня, у нас все в порядке – я ему уже простила.
Потом она стала обдумывать создавшееся положение. Все оборачивалось не в ее пользу. Надо было принимать экстренные меры, иначе ее ждет уже знакомый итог семейной жизни.
«Юрий не Григорий Михайлович, – пробовала себя утешить Ляля, но тут же вспомнила землисто-серое лицо и прыгающие губы мужа… – От таких „добрых, благородных“ можно всякой пакости ждать, – с отчаянием решила она. – Главное, квартира еще не получена. У меня временная прописка в гостинице. Если Юрий со мной разведется, придется расстаться с Москвой. Нет, ни за что!»
Рано утром Ляля поехала на квартиру Киреева:
«Попрошу Родченко разыскать Юрия и уговорить его. Скажу, что приревновал меня, а я со злости сама на себя разной чепухи наговорила. Словом, произошла обычная семейная сцена между старым мужем и молодой женой…»
Ляля знала, что Андрей не особенно к ней расположен. Но другого выхода у нее не было, – никто из ее знакомых не смог бы проникнуть в гарнизон. А что Юрий Петрович в гарнизоне, она не сомневалась. Где ему еще быть?
Услышав звонок, Соколов машинально встал и открыл входную дверь. У порога стояла Ляля, гладко причесанная и подчеркнуто-скромно одетая. Они оба застыли в изумлении. Ляля от неожиданной встречи, Юрий Петрович от того, что жена сумела его разыскать…
«И зачем она пришла сюда?» – пережитый вчера кошмар снова начал давить его.
От Ляли не так-то легко было отделаться. В пустой квартире стесняться некого – она и умоляла, и требовала, и клялась в своей невиновности, и выливала ушаты грязи на чужие головы. Тут же, по обыкновению, горько безудержно плакала, умоляя простить ее, такую беспомощную, неопытную…
Юрий Петрович не верил ни одному ее слову. Словно повязка упала с глаз и он прозрел: увидел жалкое лживое существо, к которому даже такая, как Ксения Борисовна, справедливо испытывает презрение.
Как он был непростительно слеп! Раньше у него была хоть жалкая иллюзия семейной жизни. Теперь снова одиночество. И еще хуже… Ему хочется только одного – поставить крест на неудавшемся браке, забыть о существовании Ляли. Но имеет ли он на зто право? Он – советский человек. Прогнать или уйти самому легче всего. Нет, он обязан честно расплатиться за свою ошибку, все усилия приложить, чтобы помочь Ляле встать на верный путь. Единственно, что он не в состоянии вернуть, – чувство. Для посторонних они останутся мужем и женой, но только для посторонних.
Ляля, вздыхая и всхлипывая, согласилась на условия, поставленные мужем.
«Посмотрим, какая я тебе „чужая“, – злорадно подумала она, – скоро будешь в ногах валяться, ласку вымаливать…»
Прямо из квартиры Киреевых Соколов поехал вместе с Лялей просить обещанную ему жилплощадь. В хлопотах прошел весь день, а вечером Соколов снова ушел в ресторан и спал уже у себя в номере на диване. С утра, опять вместе с Лялей, Юрий Петрович смотрел предложенную ему однокомнатную квартиру. Ляля было закапризничала: почему только одна комната. Юрий Петрович сурово оборвал:
– Тебе хватит, а я здесь жить не буду.
Он попросил прописать одну Лялю.
После нескольких часов, проведенных в обществе жены, Юрий Петрович снова почувствовал необходимость в разрядке. Куда, к кому пойти? Он вдруг убедился, что совсем одинок. Жизнь с Лялей как-то незаметно оторвала его от товарищей. Юрий Петрович не нашел ничего лучшего, как попросить в номер вина. Пил один, не замечая того, что ночь сменилась днем, а на смену дню пришел вечер.
Ляля, испуганная необычным состоянием мужа, покрутилась около него и убежала к Тамаре. Ночевать она не приходила.
Под вечер Соколов получил пакет от командующего. Дежурная по коридору долго стучала в дверь, прежде чем Юрий Петрович открыл ей. Он нетвердо держался на ногах, но сознание еще не покинуло его. Увидя бойца с пакетом в руках, Юрий Петрович почти протрезвел, нашел чернильницу, ручку и расписался в получении.
То, что Соколов прочел, вскрыв пакет, окончательно вернуло его к действительности. Генерал Головин требовал объяснений: почему подполковник Соколов не явился в штаб и сорвал боевой вылет?
«Сегодня на рассвете я должен был бомбить тыл врага», – вспомнил Юрий Петрович и весь похолодел от ужаса – пьянство привело его к дезертирству. Иначе нельзя расценить его проступок.
Мучительно болела голова, Юрий Петрович взглянул на себя в зеркало: как может измениться облик человека за два-три дня! На него смотрело желтое, измученное лицо с набухшими под глазами мешками.
Скорее в гарнизон! Задерживаться больше нельзя. Каждая минута промедления ляжет новым позором.
С тяжелым сердцем приехал Соколов в штаб. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он на ходу здоровался со штабными работниками и летчиками. Чувство неловкости и стыда не оставляло его.
В приемной командующего адъютант предложил ему подождать, а сам пошел доложить Головину о прибытии подполковника Соколова. Юрий Петрович, опустив голову, стал внимательно рассматривать носок своего сапога. Ему показалось, что адъютант посмотрел на него осуждающе.
Адъютант скоро вернулся и пригласил Соколова в кабинет командующего. Головин сухо ответил на приветствие и даже не предложил сесть.
– В чем дело, товарищ подполковник? Вы не являетесь в штаб, вчера из-за вашего неожиданного отсутствия едва не сорвалось боевое задание. Вы больны? – вглядевшись в лицо Соколова, смягченным тоном спросил Головин.
На одну секунду Соколов заколебался, но только на секунду. Гордость, честность – все восстало против обмана, даже если бы этот обман мог спасти жизнь.
– Я не болен. Я пил все эти дни, товарищ командующий, – тихо, но четко сказал он.
– В такие дни?! Когда дорог каждый час! – возмущенно крикнул генерал.
Юрий Петрович молчал. Его охватило оцепенение, сковавшее не только его язык и движения, но и мысли, волю, чувства.
– Вас следует отдать под суд трибунала! – после короткого молчания резко сказал командующий. – Только то, что вы всегда были образцовым офицером, пока спасает вас. Слышите? Пока! Сейчас сдайте оружие. Останетесь под домашним арестом впредь до выяснения.
Юрий Петрович в дверях чуть не столкнулся с Киреевым, быстро отвернулся и, не здороваясь, прошел мимо.
Николай Николаевич растерянно посмотрел ему вслед.
У командующего было хмурое усталое лицо. И он даже не пытался скрыть свое плохое настроение. Николай Николаевич удивился. Он привык к тому, что Головин всегда внутренне собран, подтянут…
– Нехорошо, когда ошибаешься в людях, – задумчиво проговорил Головин, здороваясь с Николаем Николаевичем.
– Что случилось, товарищ командующий? – не выдержал Киреев.
– Соколов – ваш друг, разве вы не в курсе?
– Мы давно не виделись…
Головин рассказал о Соколове скупыми, ясными словами.
«Довела», – мысленно решил Киреев. Он ни минуты не сомневался, что во всем виновата Ляля.
– У меня есть для вас еще более тяжелое сообщение, – продолжал Головин. – Вы мужественный человек, и я скажу все прямо, без обиняков: получены сведения, что ваш сын, Виктор Киреев, во время отступления дезертировал из своей части. Сейчас он – гитлеровский наемник, носит мундир немецкого лейтенанта.
Николай Николаевич недоумевающе посмотрел на Головина. Тот нервно перелистывал лежавшие на столе бумаги.
Наступило тяжелое молчание…
– Виктор – предатель?! Никогда не поверю! – убежденно сказал Киреев. – Не может этого быть!
На мгновение в глазах генерала вспыхнули теплые лучики, но он сразу погасил их.
– Я должен познакомить вас с некоторыми подробностями.
Голос выдавал волнение генерала. Подробности были таковы, что, казалось, совсем не остается сомнений в предательстве Виктора Киреева.
– Все равно не могу поверить! – выслушав до конца рассказ командующего, твердо сказал Николай Николаевич. – Виктор?.. Нет… Я знаю своего сына!., А сейчас, – неожиданно добавил он, – разрешите вернуться к первому вопросу. Прошу вас откомандировать подполковника Соколова для испытаний «К-2».
Головин не скрыл своего удивления.
– Неужели вы доверите свою машину Соколову?
– Доверю. Подполковник Соколов мой друг, знаю его много лет… У него случилось несчастье. Очень прошу вас за подполковника Соколова, товарищ командующий.
– Вот вы какой, Николай Николаевич. Хорошо, согласен, под вашу личную ответственность, – лицо командующего просветлело. – А до начала испытаний вашей машины я, под свою ответственность, отправлю Соколова в другую дивизию. Пусть повоюет пока. Из-под ареста прикажу освободить сегодня же.
На прощание командующий крепко пожал руку Киреева.
Николай Николаевич не уснул в эту ночь.
«Виктор! Мальчик мой родной! Что же с тобой случилось?.. Но только не измена, только не предательство…» – мысленно повторял он.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯК полудню встречные тучи ушли на восток. На бледноголубом с дымчатой каймой небе появились полупрозрачные белые барашки. Под солнечными лучами зеленели убегающие назад поля.
Мария Михайловна не отрывала глаз от окна. Ей казалось, чем ближе к Москве, тем поезд двигается медленнее. Лихорадочное нетерпение охватило ее.
Напротив, сидя на диване, дремала Катерина. Юрик и Верочка играли в соседнем купе со своими сверстниками, тоже возвращающимися в Москву из эвакуации. Изредка оттуда доносились приглушенные стуком колес оживленные голоса детей.
Степик крепко спал, разметав во сне пухлые ручонки. От движения поезда смешно вздрагивал его маленький чуть вздернутый носик.
Мария Михайловна нагнулась и тихонько поцеловала спящего внука. Со дня своего рождения Степа был ей дорог. Мысленно она не раз держала его на руках, слушала его лепет. А сейчас вот он, наконец, с ней… маленький, беспомощный и такой родной – сын Наташи. Как теперь сможет она жить без него? Хорошо, если бы Наташу с мужем после войны перевели в Москву.
А каково Степану? Как наяву, увидела она задумчивые глаза Чернышева, его грустную усмешку.
Будет ли он счастлив?
Мария Михайловна задумалась над сложным узором, сплетенным жизнью. Если бы она хоть немного могла помочь Степану! Сейчас он снова одинок, да еще в чужой стране.
…Поезд шел мимо подмосковных дач. Кончились поля, расстилавшиеся по обе стороны дороги. К железнодорожному полотну стеной подступили весело освещенные солнцем сосны и ели. Они принесли Киреевой другие мысли, другое настроение. Она уже радостно улыбалась неожиданно нахлынувшим воспоминаниям. Вот здесь, в этих местах, всей семьей проводили воскресные дни. Какие душевные разговоры велись во время этих прогулок. Ей показалось – она слышит голос мужа… Сколько времени они не виделись! Уехала она из Москвы вскоре после того, как началась война, а сейчас уже апрель тысяча девятьсот сорок третьего года.
Словно тень надвинулась: как примет Николай сообщение о Викторе? Теперь, когда они будут вместе, она не вправе утаить от него. Но он не поверит, не сможет поверить…
– Москва! Москва! Сейчас приедем! Дядя проводник сказал! – Юрик влетел с таким шумом и так стремительно, что Катерина перестала дремать и испуганно подскочила на диване.
– Не стыдно тебе! Ребенка испугаешь, – набросилась она на Юрика.
Мальчик виновато присел на диван, но Степик даже не пошевелился.
Мария Михайловна стала поспешно одеваться.
«Как только остановится поезд, выйду на перрон. Вдруг Николай, на счастье, окажется в Москве и встретит нас…»
Телеграмма с указанием дня выезда была послана заранее. Но Мария Михайловна знала, что муж редко бывает в Москве, письма и телеграммы подолгу ждут его на квартире.
Сердце Марии Михайловны сильно билось, когда она одной из первых выскочила из вагона и дважды прошла по перрону вдоль поезда. Разочарованная, вернулась она в купе. В нетерпеливо нахлынувшей толпе встречающих не нашлось ни одного знакомого лица.
«Нет и Андрея, нет и Юрия Петровича. Впрочем, все они люди военные».
Мария Михайловна стряхнула усталость и огорчение – надо было скорее добираться домой.
В подъезде у знакомого вахтера Киреева получила ключ от квартиры. Ее телеграмма лежала рядом с ключом.
– Давненько не приезжал ваш супруг, – сказал вахтер.
В квартире было пусто, неуютно. В зеркальном шкафу уныло висели пустые «плечики», металлические и деревянные.
«Вернулись домой, а дом… чужой», – подумала Мария Михайловна.
Катерина сразу вооружилась тряпками и щеткой – начала наводить порядок.
Юрик и Верочка бросились к матери:
– Где папа? Почему нет папы? Ну, мама, скажи же!
– Скоро увидите папу, теперь все равно скоро! Снова повеселевшая, Мария Михайловна энергично принялась помогать Катерине.
* * *
Прямая и широкая трехкилометровая полоса тянулась от завода, спрятавшегося в подмосковном лесу, до самого аэродрома. На последнем участке тарахтели трактора, они таскали тяжелые катки, утюжившие дымящийся бетон.
– Доведем в срок, не задержим испытание машины, – докладывал пожилой саперный капитан директору завода и Кирееву, осматривавшим стройку. – Через две недели можете рулить на взлет… А дорожка-то какова – прямо зеркало!
Дорога действительно получилась хорошей. Скоро тягачи потянут по ней на взлетное поле огромный воздушный корабль «К-2».
«Скоро ли? – думал Николай Николаевич, шагая рядом с директором. – Дорога почти готова, а самолет? Моторы еще не получены. Вдруг задержка?..»
Когда директор завода и Киреев были уже на полпути к заводу, мчавшаяся навстречу им машина заскрежетала тормозами и остановилась. Из кабины выскочила девушка, секретарь заводоуправления.
– Я за вами, за вами! – прокричала она на бегу, – замнаркома Петр Владимирович приехал!
– Так зачем же пороть такую горячку? Эх, и беспокойный у вас характер, Вера! – укоризненно покачал головой директор.
Заместителя народного комиссара авиационной промышленности они нашли в сборочном цеху. Рядом с ним стояли Родченко и известный конструктор планеров Алехин.
– Целой бригадой к вам прибыли, – сказал Петр Владимирович, приветствуя Киреева. – Показывайте, что построили!
Николая Николаевича обрадовал приезд замнаркома, которого он знал еще со времен гражданской войны. Не раз с помощью Петра Владимировича удавалось решать трудные вопросы.
«Как хорошо, что и Андрея привез! – подумал Киреев, – все о моторах выясним».
Николай Николаевич и Андрей давно не виделись. Родченко буквально не выходил из цехов моторостроительного завода. В последнее же время, судя по редким письмам, Андрей был в длительной командировке на заводе, где испытывался советский реактивный самолет.
– Ну, пропавшая душа, наконец-то ты появился. Рад, очень рад тебя видеть, – Киреев обнял Андрея за плечи.
В цехе неумолчно стрекотали пневматические молотки. Заканчивалась сборка огромного цельнометаллического самолета. Бригада подвешивала к массивному центроплану гигантские крылья. Большая группа рабочих еще собирала хвостовое оперение, а электрики уже устанавливали в пилотской кабине приборы. В огромном цехе стало тесно, так велика была машина.
«К-2», окруженный лестницами и монтажными площадками, для непосвященного мало еще походил на мощный воздушный корабль, но человек опытный уже различал не совсем обычные контуры огромной стальной птицы. Это была двухфюзеляжная лодка, присоединенная к центроплану и размашистому крылу. В передней части должны были разместиться шесть дизельмоторов.
Самолет был трехэтажный, разделенный на отсеки для груза. В верхнем этаже внутри центроплана находились помещения для экипажа и пассажиров и «святая святых» воздушного корабля – пульт управления. Туда-то и пробрались, не без труда, гости. Конструктор показывал им многочисленные приборы:
– Вот движущаяся диаграмма, отражающая работу дизелей. На этом зрительном индикаторе будет указываться местонахождение самолета… Часы покажут разное время – московское, пункта назначения и в точке нахождения машины. А это…
Когда закончили осмотр самолета, все прошли в кабинет директора. Разговор зашел о военных действиях. Вести с фронтов приходили одна лучше другой, родная земля очищалась от захватчиков.
– Наша авиация, – говорил Петр Владимирович, – добилась уже полного господства в воздухе. О Покрышкине слышали? Когда он вылетает, гитлеровцы передают в эфир: «Ахтунг, ахтунг, Покрышкин!», и все их прославленные ассы удирают без оглядки. Стали мы, наконец, хозяевами в своем небе! А теперь вот скоро и реактивные истребители появятся у нас.
– Как прошли их испытания? – спросил Киреев.
– Пока не все еще идет гладко, но уже ясно – в авиации наступает новый век – реактивный. Не исключена возможность, что все винтомоторные самолеты сойдут со сцены.
– Так ли? – недоверчиво переспросил Николай Николаевич.
– Рано еще, конечно, выносить приговор, но несомненно, что реактивные моторы окажут влияние на винтовые, вот и Андрей Павлович кое-что уже придумал.
Киреев насторожился: «Вот в чем, значит, дело!»
– Неплохо, совсем неплохо придумал Андрей Павлович, – продолжал заместитель наркома, – он внес ценное дополнение к своей конструкции дизельного двигателя… Моторы по существу остаются теми же, но все тепло, которое выделяет мотор во время работы, собирается в специальную трубу и используется для увеличения мощности двигателя.
– Реактивная труба к дизелю? – спросил Киреев.
– Реактивного в этом маловато, – вставил смущенный Андрей.
– Во всяком случае, – продолжал Петр Владимирович, – примерно сто сил к мотору добавится. А это что-нибудь да значит. Помните, был у нас самолет «Конек Горбунок» с мотором в сто сил, неплохо по тем временам летал, да еще триста килограммов груза брал.
Николай Николаевич не выдержал.
– Вы сами видите, что творится на заводе, – волнуясь, заговорил он. – Одна машина в сборочном, другую скоро снимут со стапелей, а моторов нет. Дайте сейчас обычные дизели. Вы их, Петр Владимирович, обещали прислать еще в прошлом месяце. Хоть останавливай работу.
– Не к чему останавливать работу, – засмеялся замнаркома. – На днях получите пятнадцать дизелей по шесть тысяч сил, вчера мне об этом сообщили. А пока вы будете испытывать свою машину, придут новые моторы с реактивной трубой. Долго их ждать не придется, всего лишь месяц – полтора… Не так ли, Андрей Павлович?
Родченко молча наклонил голову.
У Киреева загорелись глаза. Он готов был расцеловать Петра Владимировича. Тот понял состояние конструктора и, дружески улыбаясь, добавил:
– Поговорим о предстоящих испытаниях. От генерала Головина я знаю, что подполковник Соколов на днях явится в ваше распоряжение. Может быть, вам еще кто-нибудь нужен?
– Если можно, откомандируйте летчика Мартьянова и бортмеханика Морозова. Они летают на самолете Соколова. Морозов отлично знает дизели…
Замнаркома сделал отметку в блокноте:
– Согласен. Теперь вы удовлетворены?
– Спасибо! – ответил обрадованный Николай Николаевич. Юрий, Морозыч, славный «боксер» Мартьянов – им он охотно вручит судьбу своего «К-2».
– Вас, наверное, интересует, в каком положении дела с планерами? – спросил замнаркома. – Товарищ Алехин все расскажет.
Николай Николаевич давно знал конструктора планеров Алехина. Это был настоящий энтузиаст безмоторных полетов. Еще в 1932 году Алехин провел первый воздушный поезд в составе самолета «У-2» и планера собственной конструкции из Москвы в Крым.
