Текст книги "Повести рассказы. Стихотворения. Поэмы. Драмы"

Автор книги: Михаил Коцюбинский

В доме Мецената, потомка того знаменитого Мецената, который жил при Августе.

Большая, пышно убранная для оргии комната, разделенная аркой на две неравные части: в первой, меньшей (на переднем плане), поставлен триклиниум для хозяина дома – Мецената и двух самых почетных гостей – Прокуратора и Префекта, и устроен невысокий помост, застланный коврами, для выступления певцов, мимов и прочих артистов; в другой, большей (на заднем плане), много столов то с ложами вокруг – на греческий лад, то с табуретами – на римский, там сидят и возлежат гости разного положения и возраста, греки и римляне. Пир еще только начался и идет как-то вяло, видно, что гости еще мало знакомы между собой и чувствуют себя неловко перед взорами знатного триклиния, расположенного в основной части комнаты. На помосте хор панегиристов, среди них Xилон заканчивает пение.

 
Хор панегиристов (поет)
Свет лишь от света
Вечно родится,
Так и пресветлый
Род Мецената
Светит лучами,
Переливаясь
Блеском своим!
 

Когда хор закончил петь, Меценат слегка кивнул головой корифею и сделал рукой жест, не то приказывающий, не то пригласительный, чтобы хористы заняли места на пире в задней части комнаты. Хор размещается за самыми дальними столами, в глубине. Рабы разносят напитки и яства, рабыни раздают цветы.

 
Меценат
(движением пальца зовет раба-домоправителя)
Пускай попрыгают немного мимы,
Потом давай «бескостных» египтянок,
Что будут делать фокусы с мечами,
Но чтобы это все недолго длилось:
Минуту-две даю для выступленья,
И чтоб никто не смел являться дважды.
(Прокуратору и Префекту.)
Подумайте, и эти обезьяны
Неравнодушны к славе: им похлопай -
И трудно их потом согнать с помоста.
 

Тем временем домоправитель вышел с поклоном, и на помосте стали появляться мимы, разыгрывая коротенькие фарсы без слов, акробатки-египтянки с мечами, жонглеры и жонглерки с пестрыми мечами и т. п. Гости награждают их хлопками, иногда бросают им цветы и лакомства. Мало обращая внимания на все это, Меценат и двое его почетных гостей беседуют между собой. Меценат чуть приглушенным голосом, Префект мерно, однотонно и несколько небрежно. Прокуратор громко и непринужденно.

 
Меценат
Вся эта оргия, признаться должен,
Слегка напоминает царство теней
Перед Плутоновым триумвиратом.
Вы не поверите, как я стараюсь,
Чтоб одолеть немного эту дикость
И недоверчивость, чтобы сплотить
В одну семью две части населенья
Коринфского – и эллинов и римлян.
 
 
Префект
Мой друг, и так ты многого добился:
Завел прекрасный хор панегиристов,
Такой и в Риме не всегда услышишь.
 
 
Меценат (махнув рукой)
Э, что это за хор!… Сказать по правде,
Такой поэзии на кухне место,
Объедки для нее – милей награда,
Чем лавры… Я прошу у вас прощенья,
Что жалким зрелищем вас угощаю.
(Еще тише.)
Пригодно это все лишь для толпы,-
Но я в дальнейшем постараюсь дать вам
Иное нечто. Мне певца назвали
Чудесного. Не очень он прославлен,
Но грекам в том позор, а не ему.
Я покажу коринфянам, что нужен
Им римлянин, чтоб оценить искусство,
Иначе ни к чему искусство это.
 
 
Прокуратор
А скоро явится певец?
 
 
Меценат
Не знаю.
Я пригласил его, но был ответ
Мне не совсем понятен.
 
 
Прокуратор
Вот еще!
Их приглашать… ты просто б приказал!
 
 
Меценат
Приказывать никак тут не годится.
Антей не раб, а вольный гражданин.
 
 
Префект
Он римский гражданин?
 
 
Меценат
О нет, конечно,
Но все ж он рода честного. В Коринфе
Его семью глубоко уважают,
Когда-то из нее герои вышли.
 
 
Прокуратор
У этих греков все подряд герои!
Кто в ссоре бросит миску через стол
И в лоб соседу влепит – уже зовется Discobolos!…[64] 64
  Метатель диска (греч.).


[Закрыть]
(Смеется.)
Такие ж их поэты:
Горация по-гречески испортит,
И вот уже в венке лауреата!
В Афинской академии ты купишь
Лауреатов пару за обол -
Один поэт, другой философ будет!
Но все ж разумней – не давать обола.
 
 
Меценат
Не надо забывать, мой друг, что боги
Неблагодарности не любят. Помни,
Что римляне у греков обучались.
 
 
Префект
Известно, что негоден ученик,
Когда учителя не превзойдет он.
 
 
Меценат
Пусть так, но должен быть он благодарен.
 
 
Префект
Рим щедро заплатил за ту науку:
Он Греции покой дал и закон,
Чего ей спокон веку не хватало.
 
 
Прокуратор (в том же тоне)
А Греция, прославленная школой,
Рим научила только бабским сказкам,
Религию подвергла поношенью
И разумом вилять нас приучила
Без всякой цели, словно пес хвостом.
И в этом вся наука. Больше греки
Не знали ничего, не сотворили.
У них и языка нет своего!
 
 
Меценат
Ну что ты! Почему же нет? Ты, друг,
Нам говоришь неслыханные вещи.
 
 
Прокуратор
У них был ионийский диалект,
Аттический, еще какой, не знаю,-
Что ни писатель, то другой язык,
Но крепкого, устойчивого слова,
Единого, всемирного, как наше,
У греков сроду не бывало.
 
 
Меценат
Верно.
 
 
Префект
А их поэзия, скажу я честно,
Не стоит ничего в сравненье с нашей.
Изящества Горация достигнуть
Грек не сумел и никогда не сможет.
 
 
Меценат
А все же уважать родную речь
Нас грек учил. Поэзии латинской
Отец – не римлянин, а пленный грек.
 
 
Прокуратор
Он речь господ усвоить был обязан,
А господин имел важнее дело,
Чем речь родную превращать в трохеи.
 
 
Префект (Меценату)
Но ты, мой друг, не станешь уверять,
Что этот стих не выглядел дубовым,
А тот язык сплошным уродством не был?
 
 
Меценат
Кто знает, друг мой, чем была та искра,
Что людям принесла огонь на землю?
Быть может, это уголек, чуть тлевший,
А все же чтить ее нам надлежит
И прославлять титана Прометея,
Хотя, возможно, был он просто вором.
 
 
Прокуратор (Префекту, кивая на Мецената)
Вот это плод от греческой науки!
 
 
Префект
Наш Меценат известный «грекофил»,-
Еще возьмет и отделит от Рима
Коринфскую республику!
(Смеется.)
 
 
Прокуратор
Ты шутишь,
А Риму от такого грекофильства
Все ж может выйти вред.
 
 
Меценат
Не беспокойся,
Учительница старая ведь знает,
Что ей при дряхлости нужна опора;
Когда бы, рассердись, отвергнул Рим
Ее, она бы закричала: «Гибну!»
 
 
Префект
И все же прав наш друг: вред несомненен.
Заигрыванье наше с чужаками
Уже нас привело к тому, что мы
В каких-то варваров преобразились,
Напичкавшись «латынью африканской»
От «римских граждан», только черномазы.
 
 
Меценат
Ну что ж, без варваров не обойтись нам:
Ведь обновлять необходимо кровь,
Трудом испорченную и пирами.
Хотел бы ты, чтоб наши все народы
Всегда по-варварски бы говорили?
Едва ли то прибавит славы Риму!
 
 
Прокуратор
Пускай молчат, пока не овладеют
Как следует латынью!
 
 
Меценат
Трудновато!
Овладевать произношеньем молча -
И Демосфен того бы не добился.
 
 
Прокуратор
Так что же делать?
 
 
Меценат
То же, что и я:
Учите милостью, дарами даже,
Всех знатных чужеземцев Рим любить.
Кто любит, тот становится подобен
Любимому и телом и душою.
 
 
Прокуратор
Ну, ты совсем размяк от грекофильства!
Хотел бы знать, как ты бы собирал
С них подати лишь «милостью с дарами»?
Вот много бы собрал!
 
 
Меценат (смеясь)
Ну, тут я должен
Сложить оружие.
Сильней ты в этом.
 
 
Раб-атриензий (входит)
Пришел певец Антей.
 
 
Меценат
Зови сюда.
Постой! Когда он петь начнет, я знак
Подам,– пускай танцовщицы выходят
Сюда, но ты смотри, чтобы не раньше!
Иди и точно выполняй.
 
 
Атриензий выходит.
 
 
Рабы
Мне постоянно портят распорядок.
Им не понять, что оргия – не скачки.
 
 
Антей (у порога)
Привет вам, достославные.
 
 
Меценат
Привет!
Поближе подойди. Любимцу музы
Стоять не подобает у порога.
 

Антей подходит ближе, но места для него нет, он стоит перед возлежащими гостями.

 
Меценат (гостям)
Друзья, вот самый драгоценный перл
Коринфского залива.
 
 
Антей
Ты, преславный,
Чрезмерной милостью меня осыпал,
Коринфу же воздал ты мало чести.
 
 
Меценат
Как, мало чести?
 
 
Антей
Но ведь невозможно
Все перлы сосчитать в заливе нашем,
Чтобы решить, какой из них дороже.
 
 
Префект
Всем надлежит любить родимый город,
Но забывать при том не надо правду
И благодарность. Если есть в Коринфе
Жемчужины искусства и науки,
То в этом лишь заслуга Мецената.
 
 
Меценат
Заслуга петушиная, мой друг.
 
 
Прокуратор
Как это, Меценат, понять прикажешь?
 
 
Меценат
Я, как петух, в навозных кучах роюсь,
Выискивая перлы дорогие.
 
 
Префект
Но ты их не глотаешь, как петух,
А им даешь оправу.
 

Антей молча идет.

 
Меценат
Стой, Антей!
Куда идешь?
 
 
Антей
Туда, где быть я должен.
 
 
Меценат
Я вижу, ты обиделся.
 
 
Прокуратор
На диво
Обидчивы все греки!
 
 
Антей
Это верно,
И как же до сих пор мы не привыкли,
Что победитель волен звать наш край
Навозной кучею, а нас, пока мы
Не вставлены в «оправу»,– лишь навозом.
 
 
Меценат
Моим словам ты придаешь колючки,
Не я. И вся моя вина лишь в том,
Что мой язык немного поскользнулся,-
Его ведь боги скользким сотворили.
Вини Юпитера иль Прометея,-
Кто больше виноват, ты лучше знаешь.
 
 
Префект
Я обойду на этот раз виновных
И обращусь к заслугам. Меценат,
Сейчас хочу поднять я тяжбу против Тебя.
 
 
Меценат
Не понимаю.
 
 
Префект
Этот жемчуг
Не ты, а я открыл впервые.
 
 
Меценат
Правда?
 
 
Префект
И тем еще моя заслуга больше,
Что я, найдя, его не проглотил,
Хоть проглотить, конечно, был обязан.
 
 
Меценат
Хотел бы это я понять яснее.
 
 
Префект
Здесь тайны нет! В Коринфе я когда-то
Открыл или, верней сказать, закрыл
Гетерию, что скрыто собиралась.
Среди певцов, туда входивших, этот
Был самым младшим. Пощадил его я,
Принявши во вниманье возраст нежный,
И он один из всех остался жив.
Я знаю хорошо, что в целом крае
Гетерий больше нет и их не будет.
 
 
Антей
Ты ошибаешься,– все ж есть одна.
 
 
Префект
Где?
 
 
Антей
На Парнасе. Девять и один -
Для тайных оргий сходятся они там
И закрываются от глаза власти
Густыми тучами.
 
 
Меценат
Ха-ха! Вот метко!
 
 
Префект
(сменив свой однообразно-небрежный тон на резкий)
Не так-то уж и метко, Меценат!
Те «девять и один» – Феб и камены -
Не тайная гетерия все это,
А хор панегиристов. Им ведь нужно
Амброзию и нектар заработать,
Вот и должны они кого-то славить.
 
 
Антей
Кого?
 
 
Префект
Конечно, только гений Рима.
Парнас, Олимп и все святые горы
Теперь его империи достались,
И только тем богам живется сладко,
Кого мы взяли в римское гражданство,
К кому благоволит наш Меценат,
Всемирный, знаменитый гений Рима.
Те ж боги, что ему не покорились,-
Те были изгнаны или распяты.
 
 
Антей
И что ж? Они от этого погибли?
 
 
Меценат (шепотом, наклоняясь к Префекту)
Любезный друг, прости, но для толпы
Все эти шутки выглядят кощунством.
 
 
Префект (снова сдержанно)
Простят пусть боги,– римлянин не мог
Слова последние оставить греку.
 
 
Меценат (громко Антею)
Пресытились людскими мы словами,
Пора ответить языком богов
Тебе, Антей.
 
 
Антей
Прости меня, преславный,
Но муза помогать мне не желает,
Не голодна она сегодня, верно,
Я без нее – как лира без струны.
 
 
Меценат
Мой друг у ней отбил охоту, что ли?
 
 
Префект
За правду извиняться я не буду,
А музе, что не голодна сегодня,
Знать надо, что и у богов есть завтра,
Но лишь тогда, когда его заслужат.
 
 
Антей
Не раз пред тем, кто забывает завтра,
Открыта вечность.
 

В атриуме слышен шум.

 
Меценат
Что это за шум?
 
 
Атриензий (с порога)
Преславный господин, одна гречанка
Пришла и просит разрешить войти,
Чтоб постоять у вашего порога,
Пока певец Антей исполнит песни.
 
 
Меценат
Да кто ж она? Какого рода?
 
 
Атриензий
Будто
Она себя зовет женой Антея.
 
 
Меценат
Что ж, пусть войдет.
 

Атриензий уходит. На пороге появляется Нерисса и молча кланяется.

 
Антей
Зачем ты здесь, Нерисса?
 

Нерисса молчит и стыдливо закрывается покрывалом.

 
Вернись домой!
Меценат
Антей, прошу прощенья!
Здесь я хозяин и не разрешаю
Своих гостей отсюда прогонять.
Ты волен оставаться или нет,
Но и твоя жена свободна тоже,
Пока она в гостях у Мецената.
 
 
Антей
(Нериссе)
Ты хочешь здесь остаться?
 
 
Нерисса (тихо, но твердо)
Я останусь.
 
 
Прокуратор (тихо Меценату)
Ты сделал хорошо,– она смазлива.
И где он раздобыл такую нимфу?
 
 
Меценат
Такие ножки лишь найдешь в Танагре.
Уж мне поверь, я разбираюсь в этом.
(Нериссе.)
Вы замужем давно?
 
 
Нерисса
Нет, первый месяц.
 
 
Меценат
(Антею)
Антей, ужель тебе еще нужна
Подмога музы в твой медовый месяц?
И так ты должен петь, подобно богу,
Коль эта грация перед тобою!
Но почему она под покрывалом?
 
 
Антей
Так ей велит наш эллинский обычай.
 
 
Меценат
Но в доме у мепя обычай римский,
И у него свои права. Ты должен
Позволить ей откинуть покрывало.
 
 
Нерисса, не ожидая ответа Антея, открывает лицо и стыдливо смотрит на Мецената.
 
 
О боги! На нее, друзья, взгляните!
Ведь это мраморная Терпсихора,
Которую купил я у Федона!
Случайность?
Нет, случайности такой
Не может быть!
(Нериссе.)
Он изваял тебя?
 
 
Нерисса
Да, господин.
 
 
Меценат
Ты танцевать умеешь?
 
 
Нерисса
Не знаю…
 
 
Меценат
Как не знаешь? Терпсихора
Не знает, что она богиня танца?
 
 
Антей
Нет, вовсе не танцовщица она
И танцевать вне дома не умеет.
 
 
Меценат
Так я приду когда-нибудь в твой дом.
Антей
Мне этим честь окажешь. Но не знаю,
Придется ли тебе Нериссу видеть:
Ведь у меня жена и мать с сестрою
Лишь в гинекее могут находиться,
А я тебя там принимать не смею.
 
 
Меценат
Плохой у вас обычай!
 
 
Антей
Он – старинный,
Не я его установил, преславный.
 
 
Прокуратор
Но ты его охотно принимаешь!
 
 
Меценат
Не удивительно.
Я понимаю Антея ревность.
Вот и я поставил
Не в атриум фигуру Терпсихоры,
А в свой таблиц, подальше от людей.
 
 
Антей (искрение)
За то благодарить тебя я должен.
 
 
Меценат
Так докажи нам делом благодарность
И спой.
(Рабу.)
Эвтим, ты принеси скорее
Ту лиру, что сегодня я купил.
 

Эвтим приносит большую, пышно украшенную лиру.

 
Антей, вот эта лира – дар всемирный:
Рога у ней от туров пущ германских,
Слон Африки дал кость для украшенья,
Край аравийский золото прислал,
А дерево – индийский лес дремучий,
Мозаика – из дальнего Китая,
И струны итальянские, всех лучше,
Оправлены британским серебром.
 
 
Антей
Лишь эллинского ничего нет в лире?
 
 
Меценат
Вся будет греческой, твоей лишь станет,
Ты в дар ее получишь от меня,
Коли захочешь. Прикоснись же к струнам.
 
 
Антей
(небрежно касается струн, не беря лиру из рук раба. Струны отзываются тихим, но удивительно красивым и чистым звуком. Антей вздрагивает от удивления)
Какой прекрасный, небывалый звук!
Дай лиру, мальчик!
(Берет в руки лиру.)
Тяжела она!
 
 
Меценат
Держать ее тебе ведь не придется.
На то есть раб. Эвтим, стань на колени!
И как певец прикажет, так держи.
 

Эвтим становится на колени и поддерживает Антею лиру.

 
Антей
Нет, к этому ей привыкать не надо.
Рабов в своем я доме не имею,
Ей, верно, в воздухе висеть придется,
На ремешке.
 
 
Меценат
Как у рапсодов древних!
Прекрасно! Так повесь ее, Эвтим,
Туда, где, видишь, та большая лампа.
 

Эвтим вешает лиру на большой канделябр, сняв с него светильник. Антей поднимается на помост и ударяет по струнам сильнее, чем прежде. Услышав аккорд, Хилон и Федон одновременно вскакивают со своих мест.

 
Хилон
(товарищам-хористам, которые сидят там же, за задними столами, занятые едой и разговорами)
Внимание, друзья! Антей играет!
 
 
Федон
Антей! Пропой свою эпиталаму!
 

Антей останавливается, опускает руки и склоняет голову.

Пауза.

 
Меценат
Скажи, Антей, мне, что с тобой? Ты болен?
Иль, может, эта лира неудобна?
 
 
Нерисса (Меценату, говоря с порога)
Мой муж недавно перенес болезнь.
(Антею, заботливо и нежно.)
Антей, ты слишком напрягаешь силы.
Прошу, позволь мне лучше за тебя
Здесь выразить большую благодарность Преславному.
Танцовщицей не бывши,
Станцую по обычаю Танагры,
Как мать меня учила. Пусть простят мне.
 
 
Меценат
Согласен я, хотя бы лучше было,
Когда бы сочетались в вас обоих
И музыка и танец воедино.
 
 
Антей
Моя жена сказала, не подумав.
Я нахожу в себе довольно силы,
Могу играть и петь – без всяких танцев.
Меня просили так,– я дал согласье,
А танец твой, Нерисса, не для оргий.
Остановился я, перебирая
В уме те песни, что сейчас уместны.
 
 
Федон
Пропой эпиталаму! Это кстати!
 
 
Антей
Совсем некстати,– мы ведь не на свадьбе!
 
 
Меценат
А почему? Представь, что в этом доме
Мы Рим с Элладою венчаем нынче.
 
 
Антей
Я вижу оргию перед собою,
Не свадебный напев я вспоминаю,
Скорей вакхический.
 
 
Прокуратор
Вот это лучше!
 

Антей снова подходит к лире. Меценат делает знак, чтобы гости замолчали; шум голосов затихает, только изредка слышен звон посуды там, где гости пьют.

Антей первую строчку произносит медленно и без музыки, затем быстро без прелюдии начинает петь, подыгрывая себе, громко, уверенно, в темпе вакхического танца.

 
Антей
Теперь, талант могучий, послужи певцу.
Звени! Звени! Играй! Играй!
Духа оргии пробуди!
Голос дай немоте рабов!
Оживи в нас вялую кровь!
Волю дай нашей силе скрытой!
 

Меценат делает знак атриензию, вбегают танцовщицы и кори-банты и пускаются в вакхический танец.

 
Вакхический танец начнем!
Сменит оргию пыл весны!
Сгинет в душах холод и страх,
Как от солнца нагорный снег!
Дионис! Ты яви нам чудо!
 

Играет в том же темпе наигрыш без слов и не видит, что Нерисса незаметно очутилась в группе танцовщиц. Спустя некоторое время Антей меняет темп на более медленный и мягкий, переходя на другой тон.

 
Мерного танца
Лад гармоничный,
Тихое, ясное лето
Вслед за безумной, шумной весной -
И воцарится торжественный праздник.
 

При перемене темпа танцовщицы остановились, только Нерисса танцует, все время находясь позади Антея; танцует беззвучно, тихо, плавно, мерно. Антей все не видит ее, захваченный игрой, и снова берет прежний темп, с еще большим пылом.

 
Звени! Звени! Играй! Играй!
Дай изведать нам страсти мощь!
Дай упиться избытком сил!…
 

Танцовщицы и корибанты снова окружили Нериссу в вакхическом хороводе, но Меценат останавливает их внезапным движением и громким окриком.

 
Меценат
Все стойте! А Нерисса пусть танцует!
 

При этом окрике Антей останавливается, оборачивается и не может сразу опомниться от удивления и обиды, увидя Нериссу во главе танцовщиц. Меценат, заметив это, хлопает в ладоши.

 
Меценат
Эй, музыка! Вакхическую пляску!
 

Появляются музыканты с двойными флейтами, кимвалами, тимпанами, играют вакхический танец. Нерисса, после недолгой растерянности, блеснув глазами, пускается в быстрый танец с неистовыми, но прекрасными движениями менады. Некоторые из гостей прихлопывают им в лад ладошами и прищелкивают пальцами. Меценат, движением позвав Эвтима, шепнул ему что-то на ухо, тот приносит изящную шкатулку и подает ее Меценату.

 
Антей
Нерисса! Стой!
 
 
Меценат
О нет, танцуй, богиня!
Танцуй, прекраснейшая Терпсихора!
(Вынимает из шкатулки бриллиантовое ожерелье, поднимает его обеими руками вверх и манит им к себе Нериссу.)
 

Нерисса, не переставая танцевать, приближается к Меценату, глаза ее горят, движения напоминают ловкие увертки хищного звереныша. Гости вскакивают с мест и толпятся, каждый стараясь лучше увидеть Нериссу. Ее осыпают цветами и рукоплесканиями.

 
Голос из хора панегиристов
Вот наша муза!
 
 
Прокуратор (с вожделением)
Лакомый кусочек!
Префект
Да, эта муза голодать не будет.
 

Нерисса, приблизившись к Меценату, опускается перед ним на одно колено и откидывается назад, словно готовая упасть в изнеможении, но прекрасная и манящая улыбка играет на ее устах. Прокуратор бросается, чтобы поддержать ее, но Меценат опережает его, надев ожерелье на шею Нериссе и тем же движением поддержав ее.

 
Нерисса
Спасибо, господин!
(Хочет поцеловать его руку.)
 
 
Меценат
Не так, богиня!
(Целует ее в губы.)
 

Нерисса встает.

 
Префект
(с места, немного приподнимаясь с ложа и протягивая чашу с вином)
Иди, вакханка, отдохни у тигра!
 

Нерисса, улыбнувшись, направляется к нему. В толпе сдержанный смех. Антей вдруг срывает лиру с канделябра и с размаху бросает ее в Нериссу. Нерисса, пошатнувшись, падает.

 
Нерисса
Спасите! Он меня убил!
 

Антей наклоняется к ней и видит, что она умирает.

 
Антей (тихо и как будто спокойно)
Убил…
 
 
Префект (кричит рабам)
Сюда вигилов!
 
 
Антей
Стой, дай мне закончить.
(Срывает с лиры одну струну. Обращается к Хилону и Федону, которые стоят впереди толпы.)
Друзья мои, вот вам пример хороший.
(Душит себя струною и падает мертвый рядом с Нериссой.)
 

‹28 марта 1913 г. Египет›

ПРИМЕЧАНИЯ

М. М. КОЦЮБИНСКИЙ

М. М. Коцюбинский начал печататься с 1890 г. в периодических изданиях, а потом и отдельными сборниками на Западной Украине, главным образом во Львове. Цензура Австро-Венгрии, в состав которой входила Западная Украина, не раз, как и царская цензура, запрещала или искажала сочинения украинских писателей. Особенным гонениям подвергались там антиклерикальные произведения и «безнравственные», под которыми подразумевались нападки на мещанское лицемерие и ханжество, поддержка эмансипации женщины и браков, не освященных церковью.

Украинские писатели, жившие в пределах царской империи, вплоть до революции 1905 г. почти не имели возможности публиковать свои произведения на родном языке, а издаваемые за границей их книги были запрещены к ввозу. При таких тяжелых условиях протекала сподвижническая деятельность М. М. Коцюбинского и его соратников – писателей-демократов.

При жизни писателя вышли следующие издания на украинском языке: шеститомное собрание сочинений, печатавшееся во Львове с 1899 по 1913 г.; «Оповідання», Київ, 1903; «З глибини», «Оповідання», Львів, 1909.

Русский читатель получил возможность основательно познакомиться с творчеством Коцюбинского по двум томам рассказов, вышедшим в 1910-1911 гг. в издательстве Горького «Знание».

За годы Советской власти сочинения Коцюбинского издавались огромными тиражами и отдельными сборниками, и собранием сочинений.

В 1961-1962 гг. в Киеве вышло наиболее полное издание на украинском языке, подготовленное Институтом литературы имени Т. Г. Шевченко АН УССР, в шести томах.

На русском языке наиболее полным надо признать последнее, четырехтомное издание сочинений Коцюбинского («Художественная литература», М. 1965). Переводы этого издания сверены по вышеназванному украинскому шеститомнику. Тексты данного издания взяты из русского четырехтомного собрания сочинений.

Данный сборник открывается повестью «Fata morgana», как основной в творчестве Коцюбинского. Остальные произведения размещены в хронологическом порядке.

ПОВЕСТИ и РАССКАЗЫ

«Fata morgana»

Повесть была задумана в 1902 г., в преддверии первой русской революции. Подготавливая работу над повестью, писатель тщательно собирал материалы – исторические, экономические, общественно-политические, изучал жизнь украинской деревни, охваченной брожением.

Вторая часть повести была создана под непосредственным впечатлением от событий первой русской революции. В письме к своему шведскому переводчику Альфреду Иенсену (28 ноября 1909 г.) Коцюбинский рассказывал: «Я теперь занят большой работой. Пишу повесть под заглавием «Fata morgana», в которой будет изображена жизнь нашей деревни во время последней революции, а также подавление революции и одичание наших крестьян, потерявших надежды. Первая часть этой повести (дореволюционный период) напечатана еще в 1904 г., две последние части будут обширнее». К сожалению, третья часть повести не была написана.

Стр. 32. Фомина – первая неделя после пасхальной.

Стр. 33. Филипповки – пост перед рождеством. Проводы – поминальное воскресенье.

Стр. 39. Намитка - покрывало из кисеи у замужних женщин.

Стр. 45. Злот – старинная монета, равняется 15 коп.

Стр. 53. …каждая дивчина, подавшая полотенце…– По народному украинскому обычаю, просватанная девушка подает жениху вышитое полотенце.

В грешный мир

Когда Коцюбинский в 1904 г. совершил поездку по Крыму, у него была мысль пожить в горном Козьмодемьянском монастыре (вблизи Алушты). «Я очень интересовался,-писал Коцюбинский в автобиографии,– жизныо монахов (как беллетрист, конечно, а не как богомольный человек)… У меня было намерение поступить в монастырь на некоторое время для наблюдения, стать послушником, надеть подрясник, ходить в церковь, есть и спать с братией». Из этих замыслов и возникла новелла «В грешный мир».

Он идет

Из писем Коцюбинского к близким друзьям видно, что этот рассказ возник на почве личных впечатлений от погрома в Чернигове, учиненного после манифеста 17 октября 1905 года и покушения на губернатора. «Вы не можете себе представить,– писал он М. Ф. Чернявскому,– что я пережил, видя это все собственными глазами, и как это повлияло на мои больные нервы. Мне теперь еще хуже, чем было: не могу ни спать, ни есть. Едва пишу Вам».

По свидетельству дочери писателя Ирины Михайловны, он долго изучал быт еврейского населения, советовался со знакомым врачом

А. М. Утевским по поводу обрядов и обычаев евреев и заносил в записную книжку названия праздников и значение отдельных еврейских слов (Ірина Коцюбинська, Спогади і розповіді про М. М. Коцюбинського, Київ, 1965, стр. 143).

Тени забытых предков

В 1910 г., возвращаясь из Италии, Коцюбинский прожил некоторое время на Карпатах, среди украинских горцев – гуцулов. Природа и люди Гуцулыцины очаровали писателя и дали материал для его повести «Тени забытых предков». В письмах к украинскому этнографу В. Гнатюку, с которым он вместе был в Криворовни, Коцюбинский не раз вспоминал Гуцульщину, которая «как волшебный сон раскинулась перед глазами».

На писателя произвели сильнейшее впечатление обычаи гуцулов,, где еще стойко держались языческие представления, в частности вера в злых и добрых духов.

После опубликования этой повести Коцюбинский собирался снова на Гуцульщину, чтобы собрать материал «для большой повести из гуцульской жизни». «Теперь я себе ставлю иное задание, нежели в «Тенях забытых предков», хочу присмотреться к гуцулам с иной стороны»,– писал он Е. Чикаленко 7 июня 1912 г. Но тяжелая болезнь помешала осуществлению этого замысла.

Стр. 240. Нявка.– По поверьям гуцулов, нявки и мавки – лесные русалки, коварно завлекающие людей в чащу леса.

Хвала жизни

Тема рассказа навеяна посещением Мессины, разрушенной в 1908 г. большим землетрясением.

На острове

В письме к жене (2 января 1912 г. с Капри) Коцюбинский сообщал: «Хочется мне написать что-нибудь о Капри, природе, солнце, море, людях и немножко о себе. Это будут все мелочи, но, быть может, они кому-нибудь пригодятся. Думаю: кто его знает, удастся ли еще попасть на Капри, а пока грешно смотреть на этот чудесный остров и ничего о нем не написать». В другом письме сказано: «По вечерам буду писать каирийские картинки, как материал» (4 марта 1912 г.).

Из этих высказываний писателя видно, что он рассматривал этюд «На острове» как собрание отдельных зарисовок, которые могли впоследствии послужить материалом для более крупного произведения.