Текст книги "Пугачев Победитель"

Автор книги: Михаил Первухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

чуть не пал жертвой гнусного покушения на его кизнь со стороны предателя Ивана Димитраша, пы– тншегося отравить нашего славного вождя, странно– с ги стали проявляться резче. Мне приходилось беседовать п. > )Гому поводу с лечившим Александра Васильевича французским медиком, господином Анри Курселлем, человеком знающим и достойным, и он неоднократно говаривал, что поднесенный Иудой Димитрашем яд произвел глубокое сотрясение во всем теле будущего | еморалиссимуса и не мог не отразиться и на его душевном состоянии. Сие мнение разделяется и многими 11низкими покойного героя и благожелательно к нему > I носившимися лицами».

По-видимому, на проект Суворова прорваться за Прут дд же его близкие смотрели, как на причуду не вполне щорового человека.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В

конце зимы в Молдаво-Валахию с севера пришла новая волна холода. Лед сковал крепкой броней реки, озера и болота. Выпал и толстым слоем залег снег. Установился отличный санный путь. В Ракшаны каждый день стали приходить бог весть и какими путями пробиравшиеся из Малороссии беглецы, согнанные с насиженных мест разгулявшейся и в южной России пугачевщиной, гайдаматчиной, ата– манщиной, полуботковщиной, общим развалом и общими страданиями. Сюда, в этот богатый край, живущий сонной жизнью, измученных людей тянула и надежда найти спасение от бешеного разгула всяческой «сволоты», почуявшей, что ее праздник, и еще больше – слух о том, что здесь уцелела пусть и попавшая в тиски, пусть и прилипшая к чужой земле, но все же русская, вернее сказать, российская армия. Среди прибывавших в Ракшаны, против всяких ожиданий, оказывались, и притом в весьма значительном количестве, люди, которые всего несколько месяцев тому назад участвовали здесь же в солдатских бунтах, дезертировали и стремились стать под знамена «мужицкого царя, настоящего анпиратора». Едва попав туда, где этот «анпиратор» и его соратники расправлялись с несчастной страной, едва испытав сладость жизни под начальством пугачевских воевод и судей из бывших колодников, они теряли всякий вкус к новым порядкам и при первой возможности бежали к молдаванам. Особенно много таких беженцев набралось на территории между Прутом и Днестром.

Занимавшие Молдаво-Валахию австрийцы в общем иг мешали приходу из России и только вяло пытались препятствовать общению беженцев с армией Суворова. Отдельные группы осевших в Бессарабии беженцев неоднократно присылали в Ракшаны своих выборных | и I вить Суворову, что если только он, Суворов, решил– | и бы пойти «бить Полуботка» или «бить бунтарей да идрпаков», то с ним пойдут поголовно все способные нпс.ить оружие. Вовсю работала еврейская «панто– <1 н-т.пая почта», которая всегда отличалась своим тумительным свойством приносить вести не только и том, что уже было, но и о том, что только собирает– . и быть. Так, например, о бунте в Москве с участием IIу гырского полка эта «пантофельная почта» сообщник 1,ч два или три дня до самого бунта. Теперь она упорно предвещала близость ухода «анпиратора» из Мопсны и твердила, что больше полугода ему не удер-

аться.

Та же «пантофельная почта» самым настойчивым оПраюм твердила: «Народ устал от разрухи. Пугачев– гках армия расползается, как ком гнилой слизи. Если

Суворов пришел в Россию, дело было бы

гип|ю кончено».

Мот об этом и думал, в бездействии и тоске, сам | упоров, сидя в Ракшанах.

I" прихода русской армии Ракшаны были ничтож– ||| |м тродишкой с тремя тысячами обитателей. Разме– ||| п всю сорокатысячную армию в убогих молдав-

| о. хатах не было возможности. Рядом с городишком iiiip... огромный военный лагерь из палаток, шалашей н и мл инок. Суворов сначала обитал в своей поход-

палатке, но когда вследствие болезни Румянцева

н П м мкина ему пришлось принять на себя командо– ишип обстоятельства вынудили его бросить тесную

у и занять довольно обширный дом какого-то

мого богача. В этом доме разместился и главный

in .ио армии. Суворов довольствовался просторной, н оранной с обычной для него простотой горницей, окна которой выходили в сад. С ним неотлучно находился Прошка, исполнявший обязанности денщика, повара, камердинера, эконома и министра финансов.

С тех пор, как Суворов стал главнокомандующим, а в лагере при Ракшанах оказалось много беженцев, в скромный кабинет генерала в утренние часы часто шли просители, среди которых было немало женщин. Поэтому Суворов ничуть не удивился, когда как-то утром толокшийся в сенцах Прошка вошел в кабинет и ворчливо заявил:

Там какая-то мадама пришла. Должно из прогоревших барынь. И с сыном. Поди, на бедность клянчить станут. Так вы уж того.. У самих, почитай, ничего нету!

Не учи, не учи! Сам знаю! Ну, зови! Да только предупреди, что, мол, генерал очень занят! – отозвался, поморщившись, Суворов, который вообще побаивался женщин, а барынь-просительниц не мог выносить за их обычную бестолковость и склонность пустословить.

Ворча под нос, что «и меня учить тоже нечего! Я свое дело справляю!», Прошка вышел в сенцы и буркнул:

Входите, что ли!

Вошли двое: женщина средних лет и небольшого роста, казавшаяся толстой вследствие обилия теплой одежды, и молодой человек, на голову выше своей спутницы. Желая избавиться от предполагаемых просителей как можно скорее, Суворов не предложил им сесть, и стоя у письменного стола, заваленного бумагами, лишь искоса взглянул на пришедших и довольно сухо осведомился, что им угодно.

Женщина, словно не слыша его вопроса, принялась разматывать покрасневшими от холода руками теплый пуховый платок, скрывавший ее лицо почти целиком. Под платком оказалась сильно потертая круглая котиковая шапочка. Женщина сняла и ее У нее было полное лицо, еще сохранившее многое от былой красоты, высокий лоб, прямой нос с горбинкой, тонко очерченные губы, красивые брови, полная, чуть рыхлая шея и высокая грудь. Сопровождавший ее молодой человек не был схож с ней лицом, но вместе с тем что-то роднило их. Когда они стояли рядом, било ясно, что это мать и сын.

Суворова привела в досаду эта нелепая бабья возня | раздеванием. Зачем все это? Что они, в гости, что ми? По делу! Ну, сказывали бы, в чем это дело и вся н< щлга! Он нетерпеливо повернулся к окну.

Что же это, Александр Васильич? Или уж я так и ' трела и подурнела, что меня и узнать нельзя? – I" Iдался звучный женский голос, в котором чуть скво– 01 на насмешка и слышался легкий немецкий акцент.

При первых же звуках этого голоса, Суворов вы– "г i hi лея. У него перехватило дыхание. Он впился и юром в лицо пришедшей и некоторое время, широко pin | рыв глаза, смотрел, не отрываясь. Женщина улы– Пклась.

Прошка!—завопил неисктовым голосом Сувороа—

II пса! Воды! Ледяной воды! Лей, подлец, мне на го-

йоиу! Сейчас лей!

А, может, обойдемся и без ледяной воды, Алек-

up Насильич?—улыбаясь, спросила посетительница,

приближаясь к столу.– Неужто же я, в самом деле ноне I д на призрак?

Матушка! Государыня! – пробормотал Суворов, t»на I иная протянутую ему.– Великая императрица!

По. кавший в кабинет Прошка метнулся, было, " причожую, должно быть с намерением заорать там,

пожаловала», но спутник Екатери-

"" наследник цесаревич Павел Петрович – загородим ому дорогу.

Прошка! Стул! Кресло! Диван! Три дивана! – о! »н i.i лея Суворов по комнате, хватаясь за голову.– " ищи! Водки тащи!

II шеритрица, смеясь, остановила его:

>го не меня ли, генерал, собираетесь водочкой

ни i чинить?

Себя! Себя, матушка!—отвечал Суворов.

Он опять заметался по комнате, не в силах справиться с волнением.

Спаслась! Жива, здорова, матушка! Да кяк же так? Да где же государыня изволила скрываться все это время?

По усталому лицу императрицы прошла тень.

Не я скрывалась, Александр Васильич! – вымолвила она.– Не моя воля была! Проще сказать, сама я и вместе со мной Павел – мы попали то ли в плен, то ли в рабство. Были во власти одного человека, в котором я склонна видеть просто безумца. Он подобрал нас в море, на обломке от «Славянки», спас от смерти. За это многое простится ему. Но он завез нас в чужие края. Может быть у него были какие-то особенные планы или это была больная фантазия вечно пьяного и грубого моряка.. Бог его знает! Но его уже нет на этом свете, а мы... Мы и живы, и свободны! Нам пришлось бесконечно много вытерпеть, потому что мы, опасаясь попасть в руки врагов России, не смели сказать, кто мы, и были вынуждены скрываться. Только добравшись до Дубровника, мы нашли помощь со стороны одного тамошнего обывателя и смогли продолжать путь. Трудно было, но бог помог.»

А теперь, Александр Васильевич, не думая о прошлом, надо подумать о будущем! Надо рассудить, что мы должны предпринять для спасения России.» Да и самих себя!

* * *

В упомянутом в предшествующей главе сочинении Петрушевского, очевидца и непосредственного участника Ракшанского события, содержится интересный рассказ, наиболее важные части которого мы здесь приводим.

«Мы знали,—пишет Петрушевский в Х1П главе своей книги,—что утром к генералу прибыли какие-то гос-

I и, для помещения которых Суворов приказал очи– ( гить две удобные комнаты рядом со своим кабинетом, по мало кто проявил по сему поводу любопытство. Явившись к Александру Васильевичу с докладом по и лу о вызове на поединок князем Василием Куракиным, поручиком 2-го егерского полка, его непосредст– |и-иного начальника, капитана Черемухина, я заметил только, что генерал находился в крайней ажитации, но приписал сие его болезненному состоянию. Выслушивать мой доклад генерал отказался, заявив, что п-нсрь не до таких пустяков, и сейчас же засадил меня за работу в канцелярии, где этим делом уже ныли заняты многие другие мои товарищи. Это был приказ по войскам: немедленно опросить и переписать mi ex офицеров, сержантов и капралов, а также и |м новых, кои когда-либо имели случай лицезреть Пшпко Ее Императорское Величество и наследника мп иревича, и посему, увидев снова, могли бы безошибочно признать их. К каждому из офицеров, сержан– |ои, капралов и рядовых приставить ассистентов по мил человека, отобрав их преимущественно из верных

I фослуживых. Всем им явиться завтра утром, в де– I и том часу, на площадь к жилищу главнокоман– мующего и там ждать дальнейших распоряжений. Мюрым приказом предписывалось оцепить весь лагерь чиеоными, проверяя посты каждые два часа. Впредь цп нового распоряжения никого и ни под каким предлогом за пределы лагеря и города Ракшаны •о выпускать, а при попытке тайного ухода – стре– м м 11, В случае приезда австрийских офицеров или

нмиссаров, отсылать их, объявив, что в лагере обна– pv I и 1ись заболевания, подобные чуме, и потому вре– мемпо установлен карантин. Простых граждан опра-

I. и в случае необходимости пропускать в Рак-

ш шы, предупреждая, что раньше десяти или двенад– нмги дней обратно их не выпустят. Выпускать из пиерл только имеющих пропуски. Пароль «Россия», п I ие I «спасение».

«Работа по выяснению и сбору лиц, могущих признать государыню и наследника цесаревича, оказалась нелегкой, и мы затратили на нее весь этот день. Всех отобранных вместе с приставленными к ним ассистентами оказалось до четырех сот шестидесяти человек. На следующий день генерал Суворов произвел им смотр на базарной площади перед помещением главного командования, потом они были впущены в дом по двенадцать-пятнадцать человек. Я лично вместе с князем Василием Куракиным, находившимся под следствием за вызов на дуэль начальника, вошли в состав третьей очереди. Когда нас впустили в зал, где прежде помещалась генеральная канцелярия, мы словно окаменели. На выросшем за ночь помосте, обитом сукном, под балдахином сидела в кресле Ее Величество государыня императрица Екатерина Алексеевна, а по правую руку рядом с ней стоял наследник цесаревич Павел Петрович. Слева от государыни стояли привезенный ночью из больницы генералиссимус Румянцев и Григорий Александрович Потемкин, почти оправившийся от ран, но вынужденный опираться на костыль.

– Узнаете ли меня, дети?—спрашивала нас государыня.—Как видите, я жива, я пришла к вам. Я зову вас спасать и освобождать Россию!

Ни в ком из нас не родилось даже тени сомнения в том, что это была наша законная государыня. Тут же три полковых священника привели нас к новой присяге на верность государыне и законам Российской империи. Принявшие присягу выводились на площадь и выстраивались в ряды. На другом конце площади тем временем собирались войска с оружием и знаменами Все недоумевали по этому поводу. Особые патрули из офицеров наблюдали, чтобы уже принявшие присягу не входили в общение с остальными. Общее любопытство достигало высшего напряжения. Люди волновались и спрашивали у своих офицеров, что сие означает. В одиннадцать часов с четвертью со двора

нысхала на белом коне государыня, а рядом с ней счал цесаревич. За ними следовали верхами гене– рал Суворов и другие генералы. Румянцева и Потем– | она несли на креслах. На государыне был гене– ральский мундир Преображенского полка, а на на– I моднике—генеральский мундир Семеновского полка. Государыня, подъехав к нам, салютовала саблей, мы «тпетили громовым «Виват!» К нам подошли вызван– MI и знаменщики всех входивших в нашу армию частей и по команде Суворова склонили перед государыней знамена. После этого государыня направи– t.i i i. вдоль линии выстроенных на площади полков. П'нле каждого полка генерал Суворов громким голосом говорил:

Воины российские! Вот ваша законная государыня императрица Екатерина, дивно спасшаяся от | ибели божьей волей. В том свидетельствую моей совестью и честью воинской, по долгу святой присяги! Н.чпи однополчане, видавшие государыню ранее, под– рдят вам, что это истина. Ее императорскому величеству виват!

Ежели мне придется прожить и до ста лет, то

не изгладится из моей памяти сия счастли-

101 я картина. Перо мое бессильно описать волнение и ра дость, охватившие всех. Офицерам стоило немалого груда удержать людей в рядах, ибо все хотели лично киииетствовать словно из гроба вставшую государыню. Н ни все плакали, но то были радостные слезы Чувствовалось, что с этого незабываемого мгновения Начнется дело спасения погибающей родины и дело восстановления чести российской. По настоянию сами, солдат тут же армия приняла новую присягу, | после состоялся парад в присутствии императрицы и т саревича и угощение рядовых и унтер-офицеров, ill I аб и обер-офицеры были приглашены на обед в дом ' I шнокомандующего в несколько очередей, ибо в скром– ном помещении не могло вместиться одновременно о , н е ста человек. Крайняя скудость яств с избытком

возмещалась великой радостью, царившей среди собравшихся. До поздней ночи гремела музыка.

С утра следующего дня закипели приготовления к походу на Россию. Предприятие казалось отчаянно дерзким, но с нами была государыня, а вел нас генерал Суворов, и мы свято верили в успех».

Военные историки, рассказывая об «отчаянно дерзком предприятии», иногда высказывают убеждение, что Венское правительство было решительно обо всем осведомлено и просто отдало приказ эрцгерцогу Иоганну-Альбрехту не мешать переходу нашей армии на русскую территорию. Майор Векслер утверждает, что эрцгерцог даже оказал Суворову, правда, негласно, полное содействие, и в доказательство приводит неопровержимый факт снабжения русской армии значительным количеством съестных припасов и медикаментов. Упоминается и о том, что с появлением государыни в Ракшанах совпал ряд перемещений австрийской оккупационной армии, главные части которой заметно отодвинулись от Ракшан.

Однако все эти обстоятельства находят себе и другое, куда более заслуживающее уважения объяснение: австрийцы испугались чумной эпидемии, будто бы вспыхнувшей в русской армии, и вместе устрашились возможности осуществления угрозы Суворова приступить к реквизиции продовольствия и медикаментов вне ракшанского района, не останавливаясь перед применением силы. Вполне вероятно, что опасаясь распространения эпидемии реквизиционными отрядами, они предпочли снабдить Суворова медикаментами и продовольствием и одновременно отодвинуться подальше от опасного соседства обреченной, как им казалось, на гибель армии.

Тот же Векслер усматривает «политику» в том обстоятельстве, что береговая линия Прута охранялась весьма слабо, да к тому же исключительно такими войсковыми частями, которые состояли из славян, главным образом, сербов и хорватов.

Однако и в такую хитроумную «политику» верится плохо. Скорее всего, Иоганн-Альбрехт не верил в возможность для русских перейти через Прут, оставший– ( I свободным ото льда почти всю зиму, и в распоря– | ' мии Суворова не было вовсе средств для переправы. К ис показала действительность, расчет эрцгерцога оказался ошибочным. Прут замерз, а австрийские | лавянские части, охранявшие берег Прута, в полном составе присоединились к русским, как только к ним придвинулись внезапно суворовские богатыри и как тлько появилась императрица Екатерина. Когда же « упоров оказался за Прутом и в Бессарабии у нему

гала присоединяться масса беженцев, Иоганн-Альб– р' ■ | не рискнул преследовать русскую армию. К тому

• внимание Вены отвлек острый спор с неугомонным Фридрихом Великим из-за пограничных счетов. Так ими иначе, армия Суворова совершенно беспрепятст– Ш'нно прошла Бессарабию, переправилась через

In. -тр и от Днестра пошла формированным маршем па север, быстро разрастаясь на пути. Всполошившие-

и сторонники Полуботка попытались загородить мо– 11 алям дорогу на Киев, направив против Суворова him птитысячный корпус «сердюков», «синежупанных шпдамаков» и «сечевиков» под командованием кошевого Кармелюка. «Сердюки» и «гайдамаки» рассыпались при первых выстрелах артиллерии, которой руководил один из великих артиллеристов мира, фельдмаршал Гуминцеа Запорожцы, пытавшиеся сопротивляться и пкч ишие в наскоро поставленном таборе за валами с ииумя десятками «гармат», были разгромлены в ка– | on иибудь час и оказались вынужденными просить у п рдитого москаля пощады. Уцелевшие были отпуще– пи и их коренное убежище на Хортице, с предупреж– и'нием, что Хортица должна впредь сидеть смирно.

Положение гетмана Полуботка, и раньше далеко in легкое, теперь стало очень тяжелым. Он еще раз

и .п алея выбить из Киева тамошний русский гарни-

III и снова был отбит. А с юга шел страшный Суворов.

Именно в эти дни, когда звезда «Великого гетмана» явно закатывалась, до Москвы дошла весть о выходе русской армии из Молдаво-Валахии и о ее движении на Киев. Одновременно Москва узнала и о том, что в Петербурге появился, наконец, «дехтатор», то есть диктатор в лице Григория Орлова.

Чтобы покончить с этим периодом, следует сказать несколько слов и о «петербургском действе», снова выдвинувшем, правда, на короткое время, на арену государственной деятельности Орлова.

Больше полугода Петербург находился в состоянии временного паралича. Ответственность за этот паралич, если не всецело, то в весьма значительной степени ложится на петербургскую и укрывшуюся в Петербурге родовую и чиновную аристократию.

Надо заметить, что мысль о необходимости отдать власть в руки одного лица, снабдив это лицо диктаторскими полномочиями, родилась тут же вслед за катастрофой со «Славянкой» и исчезновением императрицы и наследника. Особенно эта мысль распространилась среди офицеров и части солдат, где выдвинули такое решение: «Ежели нет хозяина, то пока что нужен хоть управляющий. Пускай такой управляющий действует по своему разумению, с тем, чтобы после дать отчет хозяину. А ежели правителей будет много, то толку не быть: каждый в свою сторону тянуть будет».

Однако против этой вполне разумной мысли восстали «господа сенаторы» и по каким-то непонятным соображениям – высшее духовенство. Митрополиты петербургский Михаил и московский Савва, вскоре, впрочем, умерший, упорно твердили, что выбирать надо сразу царя, а не его заместителя, а то может статься, что заместитель, войдя во вкус правления, после помешает выборам настоящего царя. Родовитая аристократия разбилась на несколько партий, выдвигавших собственных соискателей на освободившийся престол. Особенно сильны были сторонники князя Влади-

ира Долгорукого. Но в противовес этому имени менее родовитыми дворянами были выдвинуты иные имена: Юрия Белосельского-Белозерского, молодого Ивана Нарышкина, престарелого Андрея Звенигородского и мругие. Сенаторы, ссылаясь на законы, изданные еще первым Российским императором, стремились поставить ипаого императора из своей среды и сделать зависи– мым от Сената. В свою очередь и титулованное двора иство добивалось ограничения прав монарха в поль– iy Совета Десяти, членами которого должны быть и– кизненно с правом наследования представители от нескольких знатнейших семей: Долгоруких, Трубецких, Гагариных, Волконских, Голицыных и так далее.

Граф Орлов, сыгравший в свое время большую роль при возведении на престол Екатерины, в то лето,

орда произошла катастрофа со «Славянкой», находился hi границей, где лечился на водах, изумляя немцев роскошным окружением и царской щедростью. Когда он, встревоженный появившимися в разных германских «курантах» вестями о гибели императрицы и о взятии Москвы ордами самозванца, покинул целебные воды и добрался морем, через Данциг, до Петербурга, его не грстили неприязненно и сенаторы, и предствители мренних родов: для первых он был опасен как влиятельное в армии, особенно в гвардии, лицо, а вторые омтрели на него, как на выскочку, лишь волей кап– ри июго случая попавшего в первые ряды сановников империи. Если Григорий Орлов и мог рассчитывать еще на кого-то, кроме офицерства, то почти исключи-

е >||.по на новую титулованную аристократию, для 111 горой он был своим человеком. Однако эта аристократия, застигнутая бурными событиями, а, главное, но терявшая точку опоры в лице носителя короны,

| I алась куда слабее своих противников. На протя– ■ > ими многих месяцев Петербург с его ближайшими провинциями, то есть единственная часть русской земли, и|це сохранившая и некоторые силы и, главное, самую мм< п. государственности, истощал свои силы в борьбе

партий, кружков и отдельных лиц. Эта разруха жестоко отзывалась и на армии, даже на ее наиболее дисциплинированных и стойких частях—на гвардии. Армия не знала, кому же и во имя чего повиноваться «Императрица погибла, наследник цесаревич погиб. Царский род пресекся. Сенат и Синод? Но кто такие эти господа сенаторы,– говорили в армии,—и почему надо повиноваться им, а не кому другому? Синод– это архиереи да митрополиты, их дело церковное. Командовать армией им не к лицу. Уж ежели на то пошло, у армии есть свои командиры».

Но эти «свои», близкие и понятные командиры, оставшись без царицы, размякли, как моток пряжи, снятый с веретена. Словно человек, у которого вынули спинной хребет.

Офицерство и теперь понимало, что засевший в Москве «анпиратор»—наглый самозванец, способный только погубить Россию. К тому же оно, это офицерство, почти сплошь вышедшее из дворянства, не могло доверять «анпиратору», который на протяжении многих месяцев занимался истреблением дворянства да и вообще всех сколько-нибудь грамотных людей. Впрочем, после взятия Москвы Пугачев стал, следуя совету Минеева, сманивать к себе офицеров, главным образом зеленую молодежь Соблазн, конечно, существовал. У многих рождалась мысль: «анпиратор», разумеется, самозванец, вовсе не Петр Федорович, а Емельян Иваныч. Но ведь на деле-то он сейчас обладает царской властью. Лучше плохой царь, чем никакого. Дорвавшись до власти, каков бы ни был, он поневоле будет вынужден заняться вместо разрушения созиданием, государственным строительством. Не лучше ли, скрепя сердце, подчиниться ему и стать к нему на службу? Не ему служить, а России. Россия без армии осуждена на позорную гибель. Сам «анпиратор» со своими «енаралами» и «адмиралами» из кабацкой голи, из бурлаков да бродяг, из бывших колодников да беглых холопей, может создать только орду, пригодную для гражданской распри, но не армию, способную защищать государство от внешних врагов и оберегать от внутренних потрясений. А пойдя к «анпиратору» на службу, офицерство, настоящее офицерство, уже одним этим ослабит значение окружающих «Петра Фе– дорыча» душегубов и грабителей. А дальше будет видно, как и что...

Приблизительно так, только еще более упрощенно, и рассуждали солдаты. «Говорят, быдто, значит, он из беглых казаков. Облыжно, дескать, зовет себя «Петром», когда на сам-деле ен Емельян. А нам не все ли одно? Что ни поп, то и батька! Без царя все равно нельзя. Царство без царя, что дом без хозяина».

Еще перед рождеством Временное правительство попыталось направить часть армии для военных операций против «анпиратора», но солдаты заворчали: «Чего еще?! Полезут они сюды, ну, тогда наложим. А покеда нас не трогают, пущай их...»

Только вести о бунте в Москве и о том, что ■ астигнутый врасплох «анпиратор» не осмелился расправиться круто с москвичами и даже дал обещание созвать Земский собор, круто изменили на-

троение среди солдат петербургского гарнизона, особенно же среди гвардейцев. Они зашушукались: -И впрямь—самозванный! Будь настоящий да разе он стал бы бобы разводить? А то там какой-то куп– нппка Елисеев ему в глаза наплевал, а ен «детуш– нии да «голуби милые»! Хорош анпиратор, неча ска-

ать! Эх, шарахнуть бы да так, чтобы пух и перья полетели!»

II казармах все чаще стали поминать Григория <>Р"она. Поговаривали, что он, в свое время устроив– ншп свержение с престола настоящего «голштинца», i i i on бы заняться теперь и свержением мнимого н "интинца. «Сбросил настоящего Петра Федоровича, ' ш пущай сковыривает и самозванца! А ежели меша– i"i тспода сенаторы, то им можно по шеям надавать. 11 iciiiio просто! Чего языки чешут, а дела не делают?»

В конце января или начале февраля князь Дмитрий Иванович Шаховской, один из виднейших членов Временного правительства, поднял тревогу, заявив, что Григорий Орлов, навербовав себе сторонников среди офицеров, теперь смущает и рядовых, подбивая их учинить переворот. Временное правительство принялось совещаться по вопросу: не надлежит ли арестовать и предать Григория Орлова суду за государственную измену. Шаховской в тайном заседании заявил, что всего проще схватить Орлова и расстрелять. Если же его предавать суду, то на его защиту может подняться гвардия. Но на такую решительную меру Временное правительство не посягнуло. Однако Орлов был оповещен о случившемся и предупрежден, что ему грозит большая опасность. Это и побудило его решиться. Десятого февраля он созвал множество гостей под предлогом празднования дня своего рождения. В его роскошный дворец на Итальянской набережной собрались все заговорщики. В их числе были почти все офицеры кавалергарды, лейб– гусары и лейб-драгуны. Пиршество началось рано – в два часа дня – роскошным обедом. После обеда сам Григорий Орлов под случайным предлогом вышел из столовой залы. За ним последовали и прочие заговорщики. Они собрались в оранжерее. Орлов заявил о грозящей всем им смертельной опасности и предложил немедленно произвести государственный переворот, свергнув Временное правительство и избрав диктатора.

– Богом клянусь,– сказал Орлов,—что личных целей не преследую и выступаю единственно ради спасения погибающей державы. Ежели вы почтете достойным диктаторского звания меня, то все силы положу ради пользы государственной и всего народа, стонущего под злодейской пятой. Титула царского не домогаюсь и клятвенно обязуюсь незамедлительно сложить диктаторскую власть в тот же час, как скоро разрешен будет вопрос, кому надлежит занять престол, осиротевший после гибели моей незабвенной благодс | сльницы и наследника цесаревича!

Собравшиеся провозгласили его диктатором и тут лее приняли присягу. Через час сильные отряды кавалергардов, лейб-драгун и лейб-гусар арестовали всех I ленов Временного правительства и многих сенаторов. Арестованные были заключены в Петропавловской крепости. Переворот был в полном смысле слова бескровным. Только один Дмитрий Шаховской, пытавшийся при аресте оказать сопротивление и схватившийся за шпагу, был избит бравшими его кавалергардами. Весь петербургский гарнизон примкнул к Орлову. Утром следующего дня диктатор с блестящей (питой появился в Сенате, и так долго занимавшиеся (юлтовней сенаторы, струсив, без всякого возражения подчинились ему.

С того же дня начались приготовления для похода на Москву. Однако, как мы знаем, брать Москву силой Орлову не пришлось, ибо гораздо раньше, чем диктатор мог двинуть свои войска на первопрестольную, Пугачев, испуганный смертью Таньки Чугуновой от чумы и восстанием москвичей, бежал из Москвы.

Пугачевский бунт этим не кончился. Еще более полугода измученная и залитая кровью страна поджигалась жестоким судорогам. Поднятая «анпирато– ром» буря продолжала разгуливать по русским просторам, как разгуливает в степи вихрь или в дебрях н емой пожар. Но с уходом «анпиратора» из Москвы < амо пугачевское движение обрекло себя на гибель, ибо тысячерукому чудищу с огромным брюхом при– ш лось переваливаться с места на место именно по тем | раям, где оно побывало раньше и где оно уже произвело страшные опустошения, иначе говоря, где "но могло добывать для питания лишь жалкие крохи.

Это время, столь обильное драматическими событи– ими, представляет собой богатейший и интереснейший материал для историка и романиста. Может быть, мы еще вернемся к рассказу о нем, но этот рассказ создаст отдельную книгу, в которой будет прослежена история по крайней мере главнейших героев нашего повествования. Теперь же ограничимся упоминанием о событиях, непосредственно последовавших за уходом Пугачева из Москвы.

В то время, когда армия Суворова, быстро разрастаясь по пути, шла на Киев, поляки попытались овладеть Смоленском, но встретили упорное сопротивление со стороны самого населения. Вслед за тем, в восточной Галиции внезапно вспыхнуло бурное восстание холопов против панов, принявшее такие размеры, что в Кракове и Варшаве началась паника. Находившаяся в окрестностях Смоленска армия, в тылу которой шли крупные беспорядки, сочла себя вынужденной отойти на запад, тем более, что с приближением Суворова ее правое крыло повисло в воздухе. Шестнадцатого апреля в Смоленск вошел лихой драгунский имени князя Репнина полк, следом за которым въехала и императрица Екатерина. Пробыв в Смоленске, ради отдыха, всего три дня, государыня отбыла в Санкт-Петербург, куда и прибыла благополучно в первых числах мая. Диктатор, то есть граф Григорий Орлов, встретил императрицу в Старой Руссе и сложил с себя диктаторские полномочия. Екатерина тогда же назначила своего старого соратника главнокомандующим всей северной армии с присвоением ему прав наместника средней России и поручила ему дело ведения борьбы с пугачевским восстанием в ближайших к Москве провинциях.