Текст книги "Пугачев Победитель"

Автор книги: Михаил Первухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Город горел...

Часть горожан, покинув свои обреченные на гибель жилища, нашла убежище в Кремле, а другая стала расползаться из города, стремясь главным образом перебраться на правый берег Волги.

На второй день, когда выгорело больше тысячи домов и пожар стал как будто стихать, благодаря обильному летнему дождю, в непосредственной близости от города показались многолюдные шайки мятежников, вооруженных цепами, дубинами, вилами и косами. Среди них были конные степняки. Охранявшие подступы к городу отряды правительственных войск, растянутые на несколько верст, не могли выдержать напора пугачевцев и, покинув свои позиции по приказанию фон Брандта, втянулись в уцелевшие от огня предместья. Позже, когда пугачевцы стали врываться в эти предместья, солдаты, вяло постреляв, ушли в Кремль. Было решено предоставить город его собственной участи, ограничиться защитой Кремля и ждать прибытия речной флотилии из Рыбинска и Ярославля.

В фон Брандте проснулся старый вояка, соратник Миниха по походам в Крым, и он, стряхнув с себя лень и генеральскую спесь и помолодев лет на двадцать, без устали работал над устройством защиты.

К счастью, выбирать было не из чего: город горел, и оставалось расставить всю наличную артиллерию на одряхлевших стенах старого Кремля и оттуда отражать попытки пугачевцев ворваться в эту твердыню Казани. Пушек в распоряжении фон Брандта оказалось около двухсот штук, это было даже больше, чем требовалось для защиты площади, занятой Кремлем. Не столь благополучно обстояло дело с боевыми припасами. Для подавляющего большинства старых горластых пушек, отлитых еще при Михаиле Федоровиче, не было подходящих снарядов. Порох был, но не было ядер. Впрочем, и эти старые пушки могли оказаться полезными,

поскольку стреляли картечью, которую было нетрудно изготовить. Пока что на соборной площади местные литейщики, наскоро соорудив горны и формы, отливали чугунные ядра.

Весь третий день кремлевская артиллерия, подпуская нестройные толпы пугачевцев на близкое расстояние, потом несколькими меткими выстрелами разгоняла их. Со стороны мятежников пушечной стрельбы ие было, но без умолку трещали ружейные выстрелы, »I«■ причинявшие вреда горожанам, укрывшимся за г тепами Кремля. Лишь изредка шальная пуля ранила кого-нибудь. Ребятишки, быстро освоившиеся с новой обстановкой, забавлялись тем, что выслеживали места Падения этих шальных пуль и потом завладевали ими, как военными трофеями. Их не останавливало и то, Что вскоре двое или трое мальчуганов оказались ранеными.

Молчание пугачевской артиллерии внушало осажденным самые розовые надежды, воцарилась неведомо Нд чем основанная уверенность, что у Пугачева артил– || рии нет, ну, а без артиллерии Казань не возьмешь. Кремлевские стены пулями, топорами да дубинами не прошибить.

Дело ясное, выдержим с божьей помощью! – говорил натур-философ Иванцов своему приятелю Шприхворту.– Осекся «анпиратор». Пробовал взять I 11 чмь нахрапом, а нахрап-то и не получился...

– Однако город, собственно говоря, пропал,– отве– III угрюмо врач, уютный домишка которого в одной in близких к Кремлю улиц превратился в груду р 11 калин.– Из трех тысяч домов, дай бог, чтобы пол– I пры тысячи уцелело.

Сами виноваты. Что это, в самом деле? Как ниши предки, русичи, Солнцевы внуки, во дни Госто– mi.Ii in, почти тысячу лет назад строили деревянные и ton. так и мы, их потомки, делаем. Давно пора бы инучиться каменные города строить. Вон от покойного М и к Алы Васильевича Ломоносова, человека острого

и проницательного ума, довелось мне слышать, что, мол, ежели хорошенько посчитать, то окажется, что каждые двадцать лет за малым исключением вся Русь выгорает. Сколько добра даром гибнет! Какой ущерб благосостоянию населения и развитию мощи государственной! Вот ежели бы, к примеру, наша Казань не была сплошь деревянной, а имела бы, как в иноземных краях, каменные или кирпичные здания, то этого великого пожарища и вместе с ним позорища вовсе не было бы. И власти могли бы лучше наладить защиту самого города, а не прятаться в Кремле. Выходит, и в конце восемнадцатого века все, как в те времена, когда русские при приближении монголов сами сжигали свои дома и отсиживались в крепостцах. Стыдно, право!

А кто, скажи пожалуйста, такую пословицу выдумал: стыд – не дым, глаза не выест?

Ну, уж ты и скажешь!

А кроме того, нет худа без добра. Ежели бы ваши шалаши не выгорели, то вас бы клопы да тараканы живьем съели. Вы, ведь, бороться с этой нечистью почитаете едва ли не грехом. Ваши пожары только вас и спасают!

Натур-философ чуть не задохнулся от возмущения.

Ах ты, немчура! Да разве клопы с тараканами только у нас водятся? Вот, живал я в Варшаве, у поляков...

Далеко ли Варшава от Москвы ушла?—засмеялся немец. – Поляки – ваши родные братья...

Опять же бывал я в молодости в Италии. Там, в великом граде Неаполе, друг ты мой, тараканам да клопам тоже счету нет!

Сего феномена не отрицаю. Но должен тебе заметить, что чужое неряшество нам не в пример. Учиться надо тому, что хорошо, а не тому, что плохо™

Беседовавшие стояли на кремлевской стене неподалеку от старой башни Сумбеки, под прикрытием зубца. За разговором Иванцов неосторожно прибли– шлея к амбразуре и тотчас что-то сорвало с его головы старенькую обшитую позументом треуголку.

Что сие означает? – изумился он, поднимая упавшую к ногам шляпу.– Кажись, и ветра нет..

Па тулье треуголки натур-философ обнаружил круглую дыру с лохматыми краями.

Сие означает, что ежели бы пугачевская пуля уюдила на вершок ниже, то дыра была бы не только и твоей шляпе, но и в твоем лбу,– засмеялся немец.

Какая пуля?

А та, которая сорвала шляпу с твоей филозоф– с1сой головы.

Иванцов испуганно спрятался за зубец крепостной стины. Только теперь до него дошло, что он был на колосок от смерти.

Господи! Господи! – зашептал он дрожащими губами.– Как же это так? Да что же это такое?– Чатем сердито крикнул: – Ну, ежели так, то я им покажу, негодяям! Ружьишко-то я в руках держать еще могу!

Поблизости рявкнула пушка. Бомба упала как раз (роди кучки приближавшихся к стене оборванцев и лопнула, разбрызгивая дождь чугунных осколков. Когда дым рассеялся, то на месте взрыва осталось пять или шесть черных тел.

Так вам и надо! Так вам и надо! – неистовство– нал натур-философ.– Злодеи! Бог покарает всех, всех!

Шприхворт стащил его со стены, и они вместе и травились в губернаторский дом.

Как ты, друг, понимаешь происходящее?—спро– (ил Иванцов, пробираясь сквозь толпу защитников Кремля.

То есть что? Сей мятеж, что ли? Твой же ( гарый камердинер Ильич говорит, бог терпел, терпел, it и разгневался, а теперь наказует за грехи русский народ. Поразмыслив хорошенько, нахожу, что здесь ее I ь много правды, ибо мятежное движение навалива– егея страшной тяжестью именно на все население, а не на какое-нибудь одно сословие. Вон от молодого князька Курганова, а еще больше от Кости Левшина пришлось слышать, что в тех округах, где побывали мятежники, население уже крайне бедствует. На Урале на многих казенных заводах, а также на заводах Демидова поднятые посланцами Пугачева мятежники сначала радовались избавлению от начальства и возможности попользоваться господским да казенным добром, а теперь начинают Лазаря петь, потому как съестные припасы кончились, скот порезали и сожрали, подвоза нет и приходится голодать. Что же выгадали? У яицких казаков тоже стон стоит, разорили всех. Голытьба режется с богатыми, а добро гибнет. Второй год никто не работает, да и как работать? Ты, скажем, наловишь и насолишь рыбы про запас, а явится какой-нибудь оголтелый Падуров и все отберет.

Вот наблюдая все это, я и думаю, что злое деяние в самом себе несет наказание. Забывчивы вы, русские, в отличие от других. Казалось бы, после пережитого в дни смутного времени на веки вечные вы должны отучиться от бунтарства, но в каждом из вас и посейчас бунтарь сидит. Вы законам не за совесть, а за страх повинуетесь, вы в каждом законе, ограничивающем волю отдельного человека, подобие цепей тяжких видите.

Преувеличиваешь, немчура.

Ничуть не преувеличиваю. Вот ты Михайлу Васильевича вспоминал. Отношусь и я к нему с превеликим уважением, хотя по-моему не подобало ему столь предаваться Бахусовой слабости, бог его прости. Ну, вот лет пятнадцать назад, будучи по делу в Санкт-Петербурге, зашел я к нему представиться и засвидетельствовать ему свое глубокое уважение, а кстати и поднести в презент некоторые раритеты, добытые здесь, в Казани. Был он моими подарками весьма обрадован и говорил со мной откровенно, хотя, как ты знаешь, к немцам вообще

Ломоносов относился недоброжелательно из-за распрей в Академии.

Воевал, как же!..

Ну, слушай! Зашел разговор о российской истории о судьбах государства российского. И тут услы– HI1Л я от великого вашего ученого следующее, пора– 111 и шее меня суждение: похоже, дескать, на то, что и России живут, перемешавшись так, что их и не oi целишь друг от друга, два разных народа. Один – и н род крови и души европейской, обладающий всяче– п ими способностями и зело склонный к государственному строительству. Из этого народа происходят вели– | иг мужи, коими держава созидается, к каковым он, Ломоносов, относил Адашева Филарета Никитича, Тишайшего Петра и других, имена всех не упомню. Л рядом с этим народом живет, имея то же обличье, ют же язык и то же бытие, какое-то дикое племя, • мое, подобно каким-нибудь американским индейцам.

Ыдям этого племени ничто не дорого. Все, как вы lii порите, трын-трава. Это хищники, сродные степным полкам. Из них выходят Малюты Скуратовы, соратники Отрепьева, Заруцкие, Разины, Пугачевы. Одни | гроят, другие разрушают. Одни копят богатства, другие стремятся этими богатствами завладеть и пустить их по ветру. И время от времени завязывается отчаянная борьба...

Это, конечно, предположение, хотя и весьма остроумное!– отозвался задумчиво натур-философ.– Но как докажешь? Чем это не простая попытка найти удовлетворительное объяснение феноменам, отличающимся большой сложностью? А как применительно к сей теории объяснить, например, личность Ивана I розного?

Об Иване Грозном Михайло Васильевич тоже упоминал. По его определению, надлежит смотреть на него, как на следствие некоего смешения: в молодости преобладало в нем начало созидательное, начало государственное, под старость возобладало начало противоположное, разрушительное, которое, однако ж< скрывалось под маской прежних намерений. Боролись в нем две души: одна – европейская, другая – азиатская, степная, дикая...

Так все объяснить можно. И Бирона можно расписать с одной стороны европейцем, а с другой – азиатом, Тамерланом...

Бирон-Бироном, а Анна Иоанновна-то по истине куда больше на какую-нибудь татарскую или киргизскую ханшу походила, нежели на европейского государства властительницу и продолжательницу дела Петрова.

Беседуя, друзья добрались до дома фон Брандта и здесь узнали, что старый генерал только что чудом спасся от грозившей ему смертельной опасности. Проверяя оборонительные сооружения, фон Брандт проходил переулком, и некий бородач с обвязанным плат ком лицом выпалил в него в упор из драгунского пистолета. Пуля прошла между боком и правой рукой генерала, прорезав, как ножом, рукав. Покушавшийся был сбит с ног ударом сабли адьютанта и схвачен. Его уже подвергли допросу. На допросе он сразу же повинился, струсил, молил о пощаде и выдал несколько сообщников из местных жителей

Что же будет со злодеем? – спросил Шприхворт.

Сейчас собирается военный суд! – ответил сообщивший новость писец из губернской канцелярии.– Конечно, злодей будет предан смертной казни!

Поделом вору и мука!—сердито проворчал натур-философ.– А из каких он?

Князя Курганова дворовой человек. В кухонных мужиках ходил. И на другого кургановского крепостного указал..

Иванцов растерянно развел руками:

Вот и поди, говори с таким народом. Давно ли Курганов распинался, что взял с собой в город из поместья только самых преданных ему людей, за которых он может и головой поручиться?

Посторонись! – раздался зычный окрик.– Дорогу!

Наряд молодых, безусых, неуверенно действующих

солдат вел в губернаторский дом связанного веревками бородатого мужика лет сорока, неуклюжего, дро– л аншего всем телом и поминутно икавшего.

Савка! Что ты, злодей, наделал? – крикнул уз– млиший его натур-философ.

Савка вобрал голову в плечи, потупился и, икая, исчез в дверях губернаторского дома.

Ну, и времена! – вымолвил растерянно Иван– цни. – Этот самый Савка частенько бегал ко мне I разными поручениями от князя и все допытывал– п1, большую ли награду можно получить, ежели взять 1.1 и изловить Емельку. Я ему лично сто рублей

обещал.

А Пугачев, то есть, конечно, не сам Пугачев, л какой-нибудь его эмиссар, пробравшийся в город тайком, пообещал за убийство фон Брандта двести рублей, вот он и соблазнился! – сухо засмеялся Шприхворт.– Разве таким Савкам и Яшкам не все рдино, кого резать?!

Четверть часа спустя тот же отряд вывел приговоренного к смертной казни Савку на площадь.

Православные! Заступитесь! Безвинно погибаю! – ныл Савка.

Рослый сержант с рубцом на щеке сердито ткнул Гднку по шее кулаком

Православные! За законного анпиратора...

Не скули, пес! – прикрикнул сержант.– Где вершка, ребята?

Они поднялись на стену. Снизу было видно, как л нос солдат накинули на шею Савки петлю. Другой | "нсц веревки был привязан к зубцу стены. Ревевшего ц * лвериному Савку спихнули сквозь амбразуру вниз. Кго тело повисло по ту сторону стены.

Как странно! – вымолвил следивший с напря– л иным вниманием за этой мрачной сценой натурфилософ.– Только что был жив человек..

Мимо Иванцова и Шприхворта прошел бледный, как полотно, парнишка, с выпученными глазами и искривленным ртом. То ли плача, то ли смеясь, он сказал:

Дяиньку Савву Тимофеича.» того... удавили.

Это был любимый казачок молодого князя Курганова Филька, недавно вместе с князем ходивший воевать с пугачевцами в отряде Павла Сергеевича Потемкина.

А ты чего тут околачиваешься? – сердито спросил у него Шприхворт.

Ежели мово родного дяиньку вешают, имею я право? – заспорил парень.– Посторонним можно глядеть, а мне нельзя? Я ж ему родной племянник... А его как кобеля удавили...– Парень неожиданно хихикнул.

Да чего же ты радуешься?!—возмутился доктор.

Ежели он мне сродственник! – стоял на своем казачок.—Поди, теперь ногами дрыгает во как».

Филька испугался и нырнул в толпу.

* * *

В Кремле, не считая солдат, сбилось до пятнадцати Тысяч горожан, натащивших сюда вороха своего скарба. Жилых помещений не могло хватить на то, чтобы дать кров этой массе внезапно ставшего бесприютным испуганного люда. С разрешения местного архиерея детей и женщин разместили по церквам, оставив для служения только собор. В губернаторском дворце и в присутственных местах расположились, сбившись, как сельди в бочке, семьи сбежавших из окрестностей Казани помещиков и чиновников. Недавно выстроенное здание дворянского собрания с обширными службами дало приют семьям знатных дворян. Тут разместились Ухтомские, Жилковы, Ширинские-Шихмато– вы, Карамзины, Одоевские, Шаховские и другие. Семье князя Курганова, благодаря связи с Лихачевым, удалось получить в свое распоряжение служебный флиге-

МП из трех комнатушек с обширной кухней и сарайчиком. Дворовые Кургановых заняли сарайчик и кух-

господа поместились в набитых всяческой рух-

| I р.ю комнатах, одну из них отвели для больной | и мены Агаты и безотлучно пребывавшей при ней парой мамки Арины.

Князь Курганов, сильно постаревший за эти дни и казавшийся совсем разбитым, сидел, сгорбившись, || большом ободранном кресле у крылечка флигеля,

ш ла Иванцов и Шприхворт, побывав в губернатор– 11 ом доме и собрав всяческие новости, явились наве– I III II. больную княжну.

Ну что, как? – осведомился вяло Курганов у гостей.

Могло бы быть лучше,– отозвался Иванцов.– Действительно подумаешь, что народ с ума спятил... Гнорится нечто невообразимое. Только что арестовали | I кого-то писца губернской канцелярии, который внушал черни, что ежели рассудить по совести, то госу– |армия императрица престолом владеет не по праву. < | или его допрашивать: кто же по его мнению имеет i.iконное право на престол? А он в ответ: я, мол, того lie шаю, но токмо знаю, что государыня императрица Hi на своем месте сидит, не гоже женщине быть на п | метоле, пусть в монастырь уходит.

Драть бы плетьми мерзавца,—буркнул князь.– 'Ьшает языком, не думая о последствиях. А от этого ллмания еще большее смущение в умах..

Это ваша русская кровь бунтует,– зло засмеял-

I Шприхворт. – За границей таких бунтов не быва-

г, там народ разумнее.

Помалкивай ты, немчура! В Голландии не было раже своего Емельки в лице сумасшедшего Иоанна Нейденского? – возразил ему Иванцов.– Тоже хорош! Ниш Емелька в анпираторы лезет, а Иоанн – тот прямо и пророки подался... А в королевстве Неаполитанском полоумный рыбак Мазаниэлло какую катавасию устроил? Везде, брат, одно и то же..

Но чем все это кончится? – вымолвил Курганов.– Неужто погибать России?

Ну, до этого далеко! Русь-матушка велика и не такие передряги переносила... Справится.

Ой, справится ли?—усомнился Курганов.—Что-то плохо справляется до сей поры. Вишь, как Емельке– стервецу дали разгуляться! На Москву собирается!

Прихлопнут, и скорее, чем мы ожидаем! – уверенным тоном заявил Иванцов, но выражение его лица свидетельствовало о том, что сам он такой уверенности не питает.

Горит... Все горит,– бормотал Курганов, глядя на порыжевшее от дыма небо над городом.

Жаль Лихачевых! – сокрушался Шприхворт.– Их дом действительно был украшением всего города. Потолки лепные, стены альфрейной работы, полы из дубового паркета. Мраморные статуи работы молодого Козловского. Библиотека была.-

Курганов махнул рукой:

Что лихачевский дом?! Скоро, кажись, и царские дворцы запылают... Вся Россия запылает... Дожили, нечего сказать!

Трудно понять, что, собственно говоря, творится? – вмешался Шприхворт.– Вот как объяснить, скажем такое. При последней вылазке, сделанной, чтобы отогнать мятежников, казаки захватили две сотни грабителей, растаскивавших всякое добро из оставленных домов, и среди них оказались весьма зажиточные казенные крестьяне из Хрипуновки, с ними их деревенский поп, и дьякон, и причетник. Соблазнились возможностью поживиться, за тридцать верст приехали на подводах. С бабами, с детишками– А покуда они здесь чужое добро грабили, какая-то бродячая шайка пугачевцев налетела на Хрипуновку и дочиста всех обобрала. Но мало того, пограбивши Хрипуновку, пугачевцы пошли на Бездонное, а по дороге нарвались на другую шайку, и та их растрепала, а все награбленное отняла...

Я же говорю, это какое-то повальное безумие!– пимал старый князь.– Был у меня мужик один, IIIни юй звали. Медвежьей силы, работать лют и на I» г руки мастер. Год, два, три живет, спину гнет,

дет, как вол. Бережливый, запасливый. А потом

но дьявол его оседлает: женины рубашки топором

порубит, свой зипун в печку засунет, посудишку пере-

т. лошадь искалечит. За ребятишками с топором

пишется Сам себя изранит, один раз брюхо себе распорол, кишки выпустил...

Ну, это чистое помешательство! – сказал Шприх-

иорт,

А я что же говорю? Помешательство и есть. Но in п.ко это с ним далеко не всегда так, в промежутках ■ и не мужик, а золото. И совсем здоров!

Ну, это «совсем здоров» только внешнее, просто ||цг|езнь внутри таится до поры до времени.

Вот я так и на наш народ смотрю. Ведь золото, | не народ: и рабоч, и смышлен, и ловок. А потом Попала вожжа под хвост брыкливой кобыле, и начала кобыла курбеты выделывать... Значит, и в народе | акая-то порча есть. Болезнь лихая, которая до времени таится, а при случае прорывается. Что за лихо га кое, что за порча?

Французский филозоф Жан-Жак Руссо, с коим и раньше имел честь состоять в переписке, уверяет, будто люди родятся добрыми, честными, хорошими, а портит их общество, построенное на неправильных основаниях,– сказал Иванцов.

Бредни,– презрительно махнул рукой Шприхворт.—Читал и я. Вздор все. Руссо – невежда, верхо– гляд и больше ничего. Ежели бы знал он естественные пауки, особенно медицину, то не искал бы золотой век и прошлом, когда никого, кроме дикарей-людоедов, на аемле не было.

Что же, по-твоему золотой век впереди? – на– | горожился натур-философ.

257

Ни впереди, ни позади! Золотой век – сказка,

^ Пугачев-победитель

та самая Жар-Птица, за которой Иванушка-дурачок гонялся.

Постойте! – перебил говоривших старый князь.– Пушечная стрельба. Издалека палят. Не подкрепление ли идет?

Скорее Емелькина сволочь свою «антилерию» приволокла!– упавшим голосом произнес Шприхворт.

И раньше было жарко, а теперь, кажется, еще жарче станет...

/

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1'Пствителыю, к Казани подошла артиллерия Пу

гачева, действиями которой руководил пан Чес

ав Курч. Эта артиллерия представляла собой

точно внушительную силу, ибо в ней было около

утораста орудий, в том числе и несколько дально-

Unix совершенно новых пушек большого калибра,

мнггых мятежниками на Катенинском казенном пу-

(Ном заводе близ Екатеринбурга и доставленных

присоединившимися к Пугачеву рабочими этого заво– Н и иод командой опытного старого пушкаря Изотова.

До прихода главных сил Пугачева осада Казани нчг и беспорядочный характер, против города дейст– Иопапи только нестройные толпы взбунтовавшихся ой |н'( i пых крестьян, поддерживаемых башкирскими отрядами и шайками яицких казаков Зацепи »тд часть быстро распухавшей армии «анпиратора ограничилась только тем, что выжгла половину •ирода и занялась грабежом. Кому удавалось пожи– Имтм я добром горожан, тот норовил сейчас же удачи ГЬ' 1 со своей неожиданной добычей. Но весть об hi и к Казани уже разнеслась на огромное пространст– ии и на смену грабителям из деревень, сел и даже Пни г inших городков тянулись несметные толпы под– с дубьем крестьян. Таким образом Казань

• оставалась в огромном кольце восставших.

напоминало положение привязанной

и норе ящерицы, на которую напали полчища

IIы х муравьев. Только вырвется ящерица из норы,

pniMi 'ii I подвернувшихся муравьев, как на место раз– ип и пных наползают новые колонны малых хищников.

Когда подошли главные силы «анпиратора», картина изменилась, потому что многочисленная и хорошо управляемая Курчем пугачевская артиллерия сейчас же сократила возможность успешных действий ходивших на вылазку частей гарнизона. Чеслав, опытный, прошедший отличную артиллерийскую школу воин, умело выбрал выгодные позиции для своих батарей и принялся снарядами из дальнобойных орудий громить обветшавшие стены казанского Кремля. Боевых припасов у Курча было в изобилии, и он работал без перерыва. На пятый день осады, к вечеру, выяснилось, что пугачевская артиллерия, уже сбившая немало зубцов с крепостных стен, долбит две бреши по бокам у старой полуразрушенной башни Едигера, явно собираясь взять Кремль приступом.

Городская артиллерия деятельно отбивалась, но ей было нелегко состязаться с противником, потому что большинство ее орудий были устаревшие, а в снарядах уже ощущался недостаток. На три выстрела пугачевцев казанцы едва отвечали одним.

Артиллерийское состязание продолжалось трое суток, и к концу этого времени в городской стене были, действительно, пробиты две бреши. Появившийся в непосредственной близости от города «анпиратор» бросил часть своей орды на приступ. При этом снова применили тот же варварский способ, при помощи которого Пугачеву удалось справиться с отрядом генерала Потемкина: вперед послали, вернее, погнали нестройные толпы мужиков, вооруженных кольями и дубинами. Их гнали, хлеща нагайками, маленькие отряды конных казаков и башкир. Штурмующие толкали перед собой деревянные обшитые сыромятной кожей щиты на тележных колесах и тащили фашины и штурмовые лестницы.

Гарнизон встретил штурмующих сосредоточенным огнем из собранных к пробоине пушек. Пехота, подпустив осаждающих на двести шагов, дала несколько залпов. С крепостных стен было видно, как бомбы

вырывали в напиравшей толпе кровавые борозды, дробили щиты, и, взрываясь, разметывали орущих | ростьян.

На первый раз удалось остановить штурмующих, не подпустив их к самим стенам. Разметываемая имевшими на нее снарядами темная масса заколеба– | н затопталась на месте, потом кинулась в бегство. Пи большом пространстве по тому пути, который был пройден при попытке добраться до брешей, лежали готнп истерзанных тел, валялись телеги и разбитые щиты.

Мае спустя орда вновь прихлынула, В ее тылу, как Оршнные, метались подгонявшие пеших конники. Не-

могря па убийственный огонь казанцев, первые ряды пугачевцев добрались до брешей. Только выстрелами картечью в упор удалось их отогнать. Казанцы в пер– |и hi раз пустили в ход ручные гранаты, чтобы унич– Iожить отдельные кучки мятежников, которые залег– OI иод самыми стенами Кремля. Вылетевшие из двух

|м млевских ворот на рысях казаки с Опонькой и драгуны врезались в большую толпу замешкавшихся пу– | | ч.чщев, прошлись словно двумя острыми плугами и" ному ошалевшему от испуга стаду, изрубили не-

илысо десятков конников и несколько сот пеших,

мм пили две полевые пушки и вернулись в город

1рп<|)еями и многими пленниками. Взятые в плен иv I певцы единогласно заявили, что наутро, к рассве– | v готовится третий решительный приступ, для кото– рого Пугачев со всех сторон стягивает свои лучшие о гряды.

Ночь казанцы провели в тревоге. Со стен города

видны бесчисленные огни разложенных во вра-

•. ■ ком стане костров, а дальше пылало зарево пожа– рим I ам горели помещичьи усадьбы, деревни и села. Иромя от времени отдельные толпы мятежников ни ими воплями бросались к Кремлю, но сейчас же

и вались. Было ясно, что делается это исключи-

I. ими/ е целью не дать гарнизону отдохнуть.

Вскоре после полуночи по Кремлю прошел торжественный крестный ход, в котором участвовал сам престарелый архиерей. У башни Сумбеки архиерей отслужил молебен о спасении града сего, а потом произнес речь, в которой говорил, что Пугачев – слуга Антихриста, дьявол во плоти, хищный волк, лютый враг державы Российской. Едва кончился крестный ход, как с одной из пугачевских батарей стали сыпаться на Кремль каленые ядра, при помощи которых Курч рассчитывал вызвать пожар. В самом деле– ядра заставляли загораться то одно, то другое здание, но горожанам удалось вовремя справиться с этой опасностью. В три часа ночи ударили общую тревогу: часовые со стен донесли о начавшемся в стане пугачевцев таинственном движении. Все войска были выведены из казарм и расположены на заранее назначенных местах в ожидании генерального штурма.

Прошло еще около часа, и генеральный штурм начался.

Было около четырех часов. На востоке край неба посерел, возвещая близость рассвета. Побледнели, потом сразу словно погасли бесчисленные огни костров на равнине. Разгорелась пушечная стрельба, опять долбя стену в разных местах. Артиллерия «анпиратора» словно нащупывала слабые места в кремлевских стенах.

Когда на небе загорелась алая полоска зари, казанцы увидели, что толпы пугачевцев идут на приступ двумя огромными колоннами; одна – к пробитым у Едигеровской башни и уже заваленным защитниками брешам, а другая – к тому участку стены, где до взятия Казани русскими находились Ордынские ворота, впоследствии заделанные. С самого начала осады пугачевская артиллерия словно не обращала внимания на этот участок укрепления, взятие которого казалось слишком затруднительным по местным условиям, поэтому, считая это место сравнительно безопасным, фон Брандт ограничился размещением там небольшого количества орудий. Охранялся же этот участок ротой пехотного полка и дружиной добровольцев и I казанских семинаристов.

Шприхворт и его неразлучный друг натур-философ Иилицов, проспав всего каких-нибудь три или четыре ill в начале ночи, к рассвету снова были на ногах и привлекаемые любопытством, добрались к бывшим Оршанским воротам до начала штурма.

– А наши – молодцы. Стараются! – одобрил Иван– IIIhi кучку семинаристов, которые общими усилиями ' пицили на колоколенку церкви святого Алексея имев– iiivi г.| в их распоряжении маленькую медную пушку и мчи'рь прилаживали ее на верхнем ярусе.

Пойдем, посмотрим с колокольни,– предложил Шприхворт.

На крыше храма уже разместились до пятидесяти лр г.циников, по большей части из великовозрастных семинаристов, которыми командовали старенький сер– | инт Измайловского полка Алипатов, казанский старой ил, известный охотник. Почти все собравшиеся Н"Д 'то начальством дружинники были заядлыми ниппелями ружейной охоты. Их вооружение состояло и | рн токалиберных охотничьих ружей. Сам Алипатов MMt I прекрасный английской работы дальнобойный • ирабин.

Пусть сунутся к нам сюда пугачики! – говорил Алипатов своему старому знакомцу Иванцову.– Мы " • • I рыши будем ошпаривать ловко. А на колокольне ц|""|п ссор Фолиантов с пушчонкой сидит. Применяет (чрапчию то ли Александра Македонского, то ли и in I Цезаря>.

Да ведь воители древности с огнестрельным ttpv лисм знакомы не были!—возразил Иванцов.

Артиллерия у них все же, говорят, была. А потом еще какой-то Димитрий-царь...

Отрепьев, что ли?

Нет, греческий царек какой-то. Полиокретом "I i n .чли. Так тот, говорят, лихо орудовал артилле– piii ii и л пушек тогда, конечно, не было...

Побывав на крыше церкви и на колокольне, побеседовав со средних лет латинистом Фолиантовым, которому пришла в голову мысль стащить на колокольню медную пушку, Иванцов и Шприхворт уже спускались на площадь, когда колоколенка задрожала и закачалась, словно пьяная. Грянул оглушительный взрыв, и тот участок кремлевской стены, перед которым стояла церковь, взлетел на воздух. Взрыв поднял вверх массу кирпичей, обломки старых бревен, человеческие тела и осыпал каменным градом Кремль. В стене образовалась огромная брешь. Пан Чеслав Курч сдержал свое слово: взрыв был произведен посланцами Пугачева, проникшими в Кремль вместе с искавшими там спасения горожанами. Мина была заложена Курчем несколько месяцев назад.

Едва стал разбиваться густой дым, поднявшийся над местом взрыва, как вторая колонна пугачевской орды ринулась к пролому.

Взрыв кремлевской стены расстроил весь порядок защиты. Многие орудия были сброшены со своих мест, каменный град причинил казанцам большой урон. Но главное, взрыв своей неожиданностью вызвал смятение среди защитников. Рота солдат, сильно пострадавшая при взрыве и потерявшая всех своих офицеров, рассыпалась по Кремлю, побросав оружие. Беглецы кричали, что пугачевцы ворвались в город и все пропало. И в самом деле первые нестройные вооруженные дубинами и вилами крестьяне втиснулись в пролом. В это время неожиданно для всех заговорила горластая медная пушчонка Фолиантова, осыпая мятежников картечью и производя в рядах нападающих страшное опустошение. В свою очередь и дружинники Алипато– ва, оправившись от первого испуга, пустили в ход ружья. Стреляли они недружно, без команды, но так как среди них было немало опытных охотников, то их пули не пропадали зря. Первые ворвавшиеся в пролом пугачевцы были истреблены почти поголовно. Нахлынула вторая толпа, но и ее постигла та же участь. Тем приищем фон Брандт лично подоспел к опасному мп iy, туда подвезли несколько пушек и под их при– | ры гнем стали заваливать брешь мешками с песком н фашинами.