Текст книги "Пугачев Победитель"

Автор книги: Михаил Первухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Юшка, Прокопий и Творогов во время доклада Семена Мышкина-Мышецкого недоумевающе переглядывались. Было ясно, что все значение новостей остается им непонятным, но внушает тревогу. Наконец, Прокопий, старший и более тертый, выкрикнул:

Да как же они смеют-то?

Кто? – поднял на него угрюмый взор Минеев.

Ну, энти, которые протчие-. Скажем, турка. Вить, ежели он донцов расчешет, то как бы и к нам на Яик не добрался, пес мухоеданский!

Доберется! – глухо вымолвил Минеев.– Очень просто!

Да как же так?—завопил испуганно Прокопий.– Испокон веку того не было, а тут на поди! Сами мы в чужие земли тамошних мужиков пошарпать много раз ходили, а нас никто и пальцем тронуть не смел! Это что же за порядок такой выходит?

Да не скули ты, пес! – оборвал его Хлопуша.

Сам ты пес! – огрызнулся несмело Прокопий.

Будем его величество будить да докладывать?– с сомнением в голосе спросил Юшка.

Я бы доложил! – отозвался Минеев.

А почто его беспокоить? – заспорил Творогов.– Ен и так эти дни что волк злой – зубами лязгает...

И впрямь, чего ему удовольствие портить? – ухмыльнулся Хлопуша.– Поспеет узнать вести-то. Да и ничего особенного нету...

Минеев заморгал, но сдержался и смолчал, подумав: «Мне-то не все ли равно? Хошь пропади тут все пропадом, хоть сквозь землю провались. Лишь бы мне удалось выскочить вовремя...»

На другой день с утра опять установилась погода. «Анпиратор» встал веселый и осведомился, как обстоит дело с охотой.

А хошь сейчас можно подымать медведицу! – доложил Питирим Чутуноа—Мои охотнички все это время берлогу сторожили. Цепью стояли, поодаль, конечно, чтобы не ушла. Да куда ей уходить-то? Лежит, лапу сосет...

Быстро собрались и отправились в лес, к берлоге. I pit четверти пути сделали иа санях, хотя кони и V гопали почти по грудь в снегу. Потом вышли из | пней и стали пробиваться меж стволов старого леса. Пер нога, бывшая под корнями сваленной бурей сосны, |>| па под наблюдением охвативших ее цепью охотни– | он, по большей части бывших крепостных Шереметьевых.

Сначала Пугачев собрался, было, показать собственную удаль и самолично пойти на зверя с рога– iiiinifl, но потом сдался на уговоры: что он, как царь, не имеет права рисковать своей драгоценной жизнью, н тгому было решено, что «анпиратор» с нескольки– мио тборными охотниками, в числе которых были и Чугунов со своими дюжими сыновьями, расположи лг I чуть поодаль от берлоги. Поднимать медведицу пойдет Вавила Хрящев, успевший на своем веку Поддеть на рогатину куда больше медведей. Ежели v И а вилы и его подручных выйдет неуправка, и подпитые звери пойдут на утек, то по ним будут стремны. И первым, конечно, станет палить «его пресвет– ное величество».

На случай возможного прорыва зверей, чуть дальни . чнатывая полукругом берлогу, стояли отдельные Ну mi и охотников, размещенных по указанию приняв– IMnio па себя руководство Творогова.

Минеев попал в одну такую кучку, которой при– '" I I I. расположиться в полусотне шагов от «анпира– Мра» С ним были два его бессменных телохранителя, lOillKa, Голобородько и несколько незнакомых ему лю– И" и которых он счел за шереметьевских охотников. |( ним присоединился и прикрывавшийся рукавицей К ионуша.

Будем сейчас, значит, матерого зверя подымать, П|ш< одительство! – сказал он, кривляясь.

Мипесву была видна и занесенная снегом берлога, о I пса людей с «анпиратором» во главе. Он видел, • "" Навила Хрящев с двумя подручными подбежали

почти к самой берлоге на лыжах и выпустили несколько кудлатых лаек, сейчас же принявшихся нырять в снегу и звонко тявкать. «Сейчас выйдет медведица»,– подумал Минеев. Поддаваясь охотничьему азарту, он стал незаметно для себя выдвигаться вперед, держа ружье наготове.

Лай собак разбудил медведей. Первым выкатился из берлоги порядочной величины пестун, но заробел и юркнул в берлогу. Охотники орали и бросали в берлогу комьями снега. Тогда с глухим, но все усиливавшимся ревом стала выходить огромная медведица. Лайки заметались вокруг, хватая ее за гачи. Не обращая на них внимания, медведица пошла на людей, спокойно выжидавших ее. Наблюдая за ее движениями, Минеев выдвинулся еще на два или три шага.

Несколько мгновений медведица, стоя на четырех лапах, взирала на своих врагов налившимися кровью глазами. Потом словно какая-то невидимая пружина подкинула ее вверх: она поднялась на задние лапы и пошла на Вавилу, норовя его облапить. Вавила выставил рогатину, и ее острые зубья впились в грудь зверя.

Больше Минеев ничего не видел. На его голову обрушился страшный удар, сваливший его в снег. Несколько человек навалились на него. Во рту у него оказался тряпичный кляп, мешавший ему не только закричать, но даже громко застонать. Руки и ноги его были опутаны. Еще несколько мгновений,– и его поволокли, как тушу зарезанного кабана, по снегу все дальше и дальше от берлоги. Бывшие кругом него люди рассеялись. Хлопуша, все прикрывая лицо рукавицей, лениво пошел туда, где стоял «анпиратор», с острым любопытством наблюдавший за ходом борьбы Вавилы с медведем. Впрочем, эта борьба оказалась короткой: направленная умелой рукой Вавилы рогатина одним рожком добралась зверю до сердца, и медведица осела. Один из подручных Вавилы, зайдя сбоку, ■ и ii.iii,ш ударом обуха добил издыхавшую медведицу. II и катившийся снова пестун был застрелен Пугаче– iti.iM всадившим с него две пули. Двух визжавших и п.1| чнавшихся медвежат вытащили из берлоги и по– | .1 шли в заранее припасенные мешки.

Охота была окончена, и охотники направились и обратный путь.

Добравшись до саней, Пугачев осведомился: А где енарал Минеев?

У енарала голова чтой-то разболелась,– отозвал– | к Юшка Голобородько.– Ушел еще до того, как Ванн пса стал зверя на рогатину сажать! Надоть пола– | ч п., домой уехал, полежать...

Пугачев, довольный удачной охотой, удовлетворил-

н ответом и стал усаживаться в сани. Вдруг его мутные глаза налились испугом, и обрюзглое лицо Побледнело.

Свят... свят... свят! – забормотал он.– Аминь, км инь, рассыпься! Уйди! Уйди, мертвец!

И нескольких шагах от него стоял молодой князь ('нмгн Мышкин-Мышецкий.

Растерявшийся Юшка засуетился, заахал:

Что ты, что ты, осударь? Что тебе попритчилось?

Зарезанный! Мертвяк из могилы!—бормотал Пугачев, пытаясь сотворить трясущейся рукой крестин шамение.

Да это де князек Мышкин! Сенька Мышкин– Миик'цкий, осударь! Какой там еще «мертвяк»?

Испуг Пугачева так же быстро прошел, как и намин лея. Но осталась слабость, налившая все его груз– и ло свинцовой тяжестью.

Тьфу! И впрямь, с чего это я? Сенька Мышкин– Ммип цкий? А мне и бог знает что показалось.. Одного паи нька вспомнил... Тьфу...

Пугачев выдавил из себя хриплый смешок, ввалил-

и и сани и крикнул:

Валяй по всем по трем! Гони! Надоело!

Кони потащили, утопая почти по грудь в снегу.

Добравшись до Охотничьего дворца, «анпиратор» узнал, что и Хлопуши, и Прокопия Глобородьки, и Минеева нет. Сначала растревожился, но вышла из своей горенки смуглая Танюшка, заулыбалась, лаская «белого царя» многообещающими взорами, и Пугачев успокоился.

Обедать за общим столом он не пожелал: питье и явства были принесены в спальню и туда же был позван бог весть откуда добытый услужливым Пити– римом слепой «дид-кобзарь», сивоусый украинец. «Анпиратор» принялся трапезовать, угощая и Танюшку, под заунывные и скрипучие звуки кобзы.

Пока он трапезовал, в лесной глуши в одной из сторожек для Минеева пришел последний час. Верные Хлопуше варнаки, без шума завладевшие Минеевым, дотащили «генерал-аншефа» и кремлевского коменданта до занесенной снегом избушки, содрали с него соболью шубу, мундир, кольчугу, даже рубашку и сняли набитый драгоценными камнями замшевый пояс. Хлопуша и Прокопий с холодным любопытством глядели на это, сидя на лавках. Теперь Минеев лежал, почти совсем обнаженный, на мерзлом земляном полу. Руки и ноги его были стянуты кожаными сыромятными ремешками. Во рту торчал тряпичный кляп.

Набил поясок камешками цветными туго! – хихикал Прокопий. – Не иначе серым зайчишкой за рубеж перескочить собирался, баринок белотелый. А мы его, зайца лопоухого, как шапочкой и накрыли!

По знаку Хлопуши один из варнаков вытащил кляп у Минеева изо рта. Минеев застонал.

Душегубы! – прохрипел он.– За что? Что я вам сделал?

Хлопуша, осклабившись, ответил:

Ваше присходительство, господин комендант! Зачем такие слова кислые? Нюжли мы с Прокошкой, твои друти верные, в душегубах ходим?!

За что вы.„ меня? Чем я вам помешал? – хрипел

Минеев.– Ну, возьмите все мое добро, пользуйтесь, отпустите только душу на покаяние!

Ах, сколь велика твоя доброта! – захихикал ПI – ионий, хлопая себя по бокам, словно от восхищено I Слышь, Хлопка, то есть, сиятельный грахв? II-царил он нам все камешки эти... Берите, мол, «.куйтесь!

Отпустите, я никому словом не обмолвлюсь! – пинал Минеев.

Да ты и так, друг ты мой любезный, не обмолвишься, и без обещаний,– равнодушно отозвался Хлопуша А что касаемо твово вопросу: за что, мол, и все Мри I чес, ну, так я тебе скажу напрямки: стал ты у нас под ногами путаться. Куда ни сунешься, на тебя кис I уиишь. Надоело... Опять же, баринок ты. Дворян– щи» косточка... Ишь, пузо какое отрастил...

Минеев застонал. По багровым с натуги щекам катились крупные слезы.

Опять же,– продолжал Хлопуша,– вишь, тебе, О'Ч'ОП, легулярная армия понадобилась. Ну, а мы тоже кс чу раки. Мы, брат, отлично понимаем, что к чему!

Кабы была легулярная, то есть, армия,– пояски л Прокопий,– нам с самим вовсе бы и сладу не Пи к" А нам это не столь удобно-. Понял, енарал ка-

(ИКСКОЙ?

Нг удержался и пнул лежавшего Минеева в живот

HHItlA.

Кончайте что ли, ребята,– вымолвил Хлопуша.– TV Савка, что ли! У тебя пальцы здоровые...

Рослый варнак с изрытым оспой лицом присел ниш. Минеева на корточки, несколько мгновений шшрсл ему в помутившиеся от ужаса глаза, потом ню ппул вперед поросшие рыжими волосами руки с нш.. I ими на обрубки пальцами и сжал, как клещами трло Минеева.

V – Х-ха-а-х-харр! – захрипел Минеев.

Нажми! Нажми! – извиваясь ужом, визжал Про-

• оний.

Сейчас! Кончал базар! – отозвался рыжий Савка, нажимая.

.„Час спустя, поделивши по-братски богатство Минеева, неудачливого основателя регулярной армии нового «анпиратора», Хлопуша и Прокопий возвратились в Охотничий дворец. Пугачев почивал в своей спальне. Хлопуша и Прокопий, как ни в чем не бывало, уселись обедать. Но едва они успели насытиться, как поднялась суматоха и послышались тревожные крики: из Москвы прискакал, загнав по дороге нескольких коней, гонец от князя Мышкина-Мышецкого с известием, что в столице бунт.

Какой бунт? Из чего бунт? Кто бунтует? – засыпал конца-казака вопросами Хлопуша.

Вся Москва поднялась. Башкиров да татарчен– ков бьют! Полыхает Москва!

w

ГЛАВА ШЕСТАЯ

П

ока Прокопий, Юшка, Творогов и Хлопуша совещались, прискакал и второй гонец, а за ним и третий. Привезенные ими депеши от Мышкина– Ммшсцкого в общем подтверждали первое сообщение: и Москве бунт, москвичи избивают башкир и татар. И Нескольких частях города пожар. В третьей депеше, inn иной, видимо, наспех, на первом попавшемся лист– И<> ьумаги, было упомянуто, что на гарнизон полагать-

м нельзя, ибо высланные против бунтующих солдаты ишю сочувствуют толпе и даже помогают ей расправишься с «татарчуками».

■Кремль в безопасности, но только покуда. Поручиться за дальнейшее нельзя! – писал канцлер.– Требуется немедленное присутствие государя. Много по– нр. иило делу безумное кощунство «духомола» Терен-

ик 1'ыжих против Иверской Божьей Матери. Терен– гип растерзан толпою там же, у часовни, но несметные голпы окружают Кремль, требуя выдачи сообщницей Терентия, будто бы из яицких казаков...»

На этом письмо обрывалось.

Hi полошившийся Прокопий Голобородько потащил

собой в спальню «анпиратора» Творогова и Хлопу– miv Пугачев, пьяный и утомленный ласками Танюшки, to спал, обнимая смуглую красавицу.

Государь! Проснись-ка! – прогундосил Хлопуша, ним у двери.

Инаныч! – визгливо вскрикнул потерявший го– Янйу Прокопий. – Вставай! Не время спать-то!

Пугачев зашевелился, раскрыл глаза и посмотрел н* пошедших мутным, бессмысленным взором.

ПУГАЧЕВ-ПОБЕДИТЕЛЬ

Да вставай, Иваныч, тебе говорят!—теребил его Прокопий за плечо —Слышь ты? В Москве бунт! Наших бьют!

Словно пружина подкинула Пугачева. Он вскочил и спустил голые волосатые ноги на лежащую у кровати шкуру медведя.

Ась? Кого бьют? Кто бьет? За что?—забормотал он.– Енаралы, что ли, подступили? Аль поляки?

Москвичи, Иваныч! Москва поднялась! Режут!

Тут только он спохватился, что трижды назвал

«анпиратора» Иванычем, как звал раньше, задолго до принятия Пугачевым имени «Петра Федоровича». И вспомнил, как после взятия Казани тот же «Петр Федорович» однажды за «Иваныча» чуть не зарезал Юшку.

Охвативший Прокопия страх передался и самому «анпиратору». Он заметался, бормоча:

Бежать надоть! Кони готовы? Скорей! Хлопка! А игде енарал Минеев?

На какого шута Минеев тебе еще понадобился? – глухим голосом отозвался Хлопуша.– Нету его!

Как нету?—изумился и испугался «анпиратор».

Помер он! Скоропостижно помер Минеев-енарал! – зачастил Прокопий.

Пугачев обвел обоих полным злою тревогой взором Увидел на лице Юшки растерянное и вместе мститель– j ное выражение. Мгновенно сообразил.

Убили, душегубы?

Ну, и убили! Велика важность! – сердито ответил Хлопуша. – Он против твоей жизни замышлял!

Пугачев схватился за голову. Застонал:

А-а-а... А-а-а.. Убили, значит? Как тогда Кар– мицкого? А-а-а... Душегубы! Может, вы и меня выманить да прикончить думаете? Так я вам не дамся! Я..

Будет тебе лотошить!—угрюмо сказал Хлопуша.– Чего выдумывать? Ты нам нужен. А баринок вредный был... Одевался бы ты, величество, что ли! Ехать надо!

Куда? – сразу забыв о гибели Минеева, спросил Пугачев.

Как куда?—удивился Хлопуша.– Известно, в стошку! Слышь ты: сволота московская разгулялась. Твоих же слуг бьет да режет. А Кремль ничего, гарнизон сидит.

– С чего поднялись-то москвичи,– спросил Пугачей торопливо одеваясь.– Какая муха их укусила? 0 чего началось?

Известнее от канцлера нету,– вступил Проко– IIlilt I'олобородько.– Может, другие гонцы принесут, tin дороге встретим. Узнаем, как и что.

Так на Москву ехать? Ах, ты, господи! – взды– Шл встревоженный «анпиратор».– А не махнуть ли Нуди подальше от греха? Я Москву знаю: она лютая. Дура дурой, а станет на дыбы, так с нею не справишь– М Чаломает!

Утекать всегда время будет,– уверенно возрази Хлопуша.– Москву потеряешь – царство поте– ||>н||ць!

.V Пугачева чуть было не вырвалось: «А провались ним, царство!», но он вовремя сдержался, только что-то Нем ко промычал.

Присходительный канцлер пишет,– продолжал ■лонуша,– что, мол, требовается твое присутствие. ЙНичит, дело не так плохо, еще можно поправить. Лыжи навострить завсегда успеем. Да, ведь, коли НнПегсм, поди, пропадем!

I'Tico терявшийся, но столь же легко и приходя– iKitn н себя Пугачев совсем овладел собой. В нем Проснулся бывалый казак, не раз переживавший вся– HiH'Mir беды и привыкший выкручиваться из самых ■tpv длительных переделок. Страх ушел, уступив мес– »•• иобо.

Ну, ладно! Поглядим, как и что! – вымолвил он, пепш.шая за красный кушак чеканные двуствольные нигн.и'гы и пристегивая к поясу кривую саблю.—

А кто виноватый, ну... то уж покажу я ему кузькину мать! Лутче б ему и не родиться! И Москву проучим в три кнута! Покажем мякинникам, как ихнего брата лупят!

Полчаса спустя «анпиратор» с ближайшими сановниками покинул Раздольное.

Молодой князь Семен Мышкин-Мышецкий следовал за «анпиратором», но чувствовал себя плохо и думал только о том, как бы не свалиться по дороге. Он чувствовал недомогание еще накануне выезда из Москвы, а в дороге, должно быть, простудился. Теперь у него сильно стучало в висках, горели глаза, лихорадка палила и ломала все тело и в голове мешалось. Одна мысль сверлила, как бурав: «Чего САМ испугался, увидев меня на охоте? За какого «убиенного» и «мертвяка» принял меня? Не за покойного ли брата, кем-то зарезанного на стенном хуторе? Да-да! Я, кстати, и наряжен был так же, как тогда обрядился братец, пускаясь в путь. Но если так, то что это значит? Зачем бы ему пугаться? И почему Юшка Голобородько недавно допытывался: не было ли, мол, у меня брата? Пони маю, братца-то они и зарезали, злодеи. Они, они! Польстились на бывшее в его мошне золото. Но как же теперь быть? Неужто так и оставить? А тут, как на грех, я болен. Огневица, что ли, привязалась? Хоть бы добраться домой да отцу все обсказать. Он решит, что делать... Да жив ли отец еще? Может, москвичи и Кремль взяли, и всех перебили. Может, и нас перебьют, растерзают... Ведь в Москве бунт народный».

Точно, в Москве уже вторые сутки шел и разгорал ся бунт, и начавшееся в столице волнение уже перекидывалось на ближайшие к ней города.

Дело началось с пустяков. Еще со времен Петра I в Москве твердо укоренился обычай устраивать на святки, на масляницу и на Пасху народные гуля

имя. Для этого на одной из близких к Кремлю площадей устраивались «горы» для скатывания на салаз– к ах, ставились качели, простые и перекидные, и строим 11 с: 1 > балаганы, в которых скоморохи, по большей част из гулящего московского же люда, представля– мн разные комедийные действа. Тут же на площади |м 1мещались ларьки торговцев разными немудрыми лакомствами и игрушками. Бродили шустрые сби– ич1ыцики и оладейники. И здесь же шла продажа »п лена вина».

В те дни, когда «анпиратор» со своими прибли– Жннными развлекался в Раздольном, пестрое москов– • кос население тоже веселилось и развлекалось по-

на отведенной под горы, качели, ларьки и

балаганы площади. И, быть может, еще никогда не пило на этих гуляниях такого многолюдства, как в (Тит год, и такой разнохарактерной толпы, потому ЧТО с воскресшим «анпиратором» на Москву хлынул Мп'и.иый люд из самых далеких углов империи. | | пи, неподалеку от площади, отчасти в обшир– м |,| v дворах пострадавшего при взятии «анпирато– |М1М» столицы женского монастыря, отчасти в стары*. еще петровской постройки казармах, отчасти it отнятых у обывателей домах помещались башкир– I I, и г татарские и казачьи полки. Дикари степняки, |Н1Икиры и киргизы, а также казаки, пришельцы 1 Урала и из далекой Сибири с первого же дня Никто к почти не покидали гуляния. Другие, уральцы и сибиряки, были и сами не прочь гульнуть, благо Ци'Чрый «анпиратор» распорядился, чтобы гуляющих нюнили за счет царской казны водкой и давали римки и баранки.

У лее в первый день гуляния произошло несколько Потасовок, причем выяснилось, что «урусы» норо– М1 наложить» башкирам и татарам, а казаки не р' ii. помочь им в этом деле. Впрочем, «городо– • казаки» – городская стража, почти полностью

состоявшая из прежних «бутарей» полицейских, довольно усердно исполняли свое дело, и все в общем обошлось благополучно. Подравшихся растаскивали, буянам мяли ребра и набивали затылки, у правых и виноватых очищали карманы. Мертвецки пьяных уволакивали куда-то, и порядок восстанавливался.

В первый день праздника на замерзшей Москве– реке были устроены гонки и скачки, а потом конные халатники «драли козла» и «ловили невесту». В гонках на легких саночках приняли участие и московские лошадники. Случилось так, что лучшие заклады полу-чили не москвичи, а два брата, казанских татарина. Во время скачек один киргиз предательски сбил с коня своего соперника, яицкого КЯЗсПСЗ. Белогубова. Белогубов был убит копытами собственного же горячего и пугливого жеребца. На провинившегося киргиза напали родственники Белогубова, но он поранил трех человек, а сам утек. Казаки потребовали выдачи виновного для расправы, но их прогнали. В тот же день на площади, где шло гуляние, какой-то башкиренок ножом перехва тил горло приставшему к нему пьяному парню из московских суконщиков. Товарищи зарезанного суконщика изловили двух казанских татарчат и им «набили обручи», то есть каблуками тяжелых сапог перебили ребра. В воздухе запахло грозой, и благоразумные обыватели стали покидать гуляние и расходиться по домам. На площади здесь и там ужо сгрудились толпы возбужденных, по большей части полупьяных людей, громко ругавших «нехристей» и «поганых». Башкиры и киргизы, тоже озлившись, ходили кучками и тоже галдели и визжали, сверкая глазами и осыпая «урусов» своей гортанной степной руганью.

На четвертый день праздника возбуждение как будто улеглось, и с утра все шло гладко. Но именно

тогда, когда этого менее всего можно было ожидать, ударил колокол судьбы.

В одном из небольших балаганов на площади набранные с борку да с сосенки лицедеи все эти дни пи-четное число раз и с возрастающим успехом разыг– рмшит «комедию про царя Максимильяна». Около Полудня, в самый разгар представления, когда бала– I к был набит зрителями, привалила толпа подгулявших башкир. Хотя в балагане было и так донельзя Т»ч но, степняки втиснулись, выперли с нескольких пимеек сидевших там «урусов» и сели сами. На беду н том же углу сидели семейные какого-то пожилого суконщика и среди них белокурая и курносая Васят– Ка, привлекшая на себя внимание смуглых косогла– н.и степняков. Кто-то из них, шутя, облапил Васятку. Цепка завизжала:

Спасите, режут! «Урусы» заколыхались, как стадо баранов, потом наносились на башкиров и вышибли их из балагана на площадь. Может быть, этим бы все и кончилось, •т in бы за грубо размалеванными декорациями в это и|н-мя не вспыхнул случайно пожар. Пьяный скоморох Поджег подвязанную фальшивую бороду такого же пьяного «царя Максимилиана», а тот, катаясь, зарони н огонь в груду кудели. В один миг задняя часть Он питана вспыхнула, и огонь перекинулся на помещение для зрителей. Едва там показались первые ртруйки дыма, среди зрителей поднялся страшный п. |" полох. Раздались пронзительные крики «Пожар! Горим!». Толпа шарахнулась к выходу. Люди сбивали мру I друга с ног, затаптывали упавших. Кто выскочил наружу, те бежали, как безумные, по площади и кричали:

Татарчуки живыми людей палят! Башкиры ба– йяган подожгли!

I олпа ответила зычным криком: – Бей нехристей! Бей поганых!

Вся бывшая на площади многотысячная масса сразу пришла в движение. То здесь, то там образовались людские водовороты, в которых крутились люди с плоскими смуглыми или желтыми лицами и раскосыми глазами. Народные волны смыли патрули «городовых казаков», и в руках москвичей оказались сабли, пистолеты и даже неведомо откуда появившиеся мушкеты. Задавленные многолюдством степняки или погибали под кулаками и каблуками рассвирипевших русских, или, выдравшись из свалки, бежали по направлению к местам, где была расквартирована башкирская и киргизская конница. Разъяренная толпа гналась за ними, и бывшие впереди толпы вооруженные люди без устали палили из пистолей и мушкетов. В занятом башкирами монастыре забили тревогу, и около сотни всадников с пиками вынеслись за ворота навстречу толпе. Но при виде мчавшегося к монастырю черного людского моря конники растерялись. Те, что проскочили вперед, попали в толпу, были стащены и лошадей и убиты. Другие рассыпались и пошли наутек. Народный поток влился во двор монастыря. Застигнутые врасплох башкиры и киргизы, привыкшие чувствовать себя сильными лишь на коне, сдавали перед москвичами, которые валили валом, набрасывались гурьбой и молотили противников дубинами, обломками досок и чем попало. Толпы врывались в кельи, где прятались степняки, и там давили их, как крыс. Несколько сот башкир и киргизов искали спасения в трехэтажной монастырской гостинице. На их беду, тут же, в стенах монастыря, хранились большие запасы сена и дров, и вторгшиеся с монастырь москвичи сейчас же воспользовались этим. Здание гостиницы было обложено сеном, дровами, хворостом. Запылал огромный костер. Выпрыгивавшие из окон степняки попадали в огонь. Кому удавалось прорваться из огненного кольца, тот попадал на ножи пппгсдающих. Огнестрельного оружия у башкир н киргизов не было, а имевшееся в изобилии холодное ору кие в такой борьбе оказывалось почти бесполезным.

Пока часть толпы штурмовала монастырь и рас– нрлнлялась с застигнутыми там «нехристями», ты– • мчи и тысячи москвичей разлились по всем бли– ЖиПшим кварталам, избивая отдельные кучки азиа– Гпм Тревога заглянула и в Кремль. Исполнявший и отсутствие Минеева должность кремлевского ко– М1Ч1 плита «бригадир» Родионов, из беглых сеченных поддат гвардии, имел в распоряжении всего один Лпшльон недавно составленной и обменной Минее– IH.IM регулярной пехоты да сотню донских казаков, ми дна эскадрона драгун, среди которых настоящих •индат было мало, все больше соратники Хлопуши, Мкрнаки, соблазнившиеся красивыми драгунскими Мундирами. Когда Родионову было доложено о на– чмишемся погроме, он после долгих колебаний ре-

ё

ился выслать для усмирения толпы сотню донцов. несшиеся на рысях из Кремля донцы, встреченные камнями и выстрелами, скоро вернулись и Кремль с заявлением, что бунтующих видимо-неви– цнмч и что без пехоты и артиллерии ничего не подымешь. Родионов струсил. К тому же, он не верил ни I моим пехотинцам, всегда державшимся стропти– Ьн, нн дра1унам, которые не раз смеялись на его и умением ездить верхом. Разумеется, такого гарни-

S

hi а не могло хватить даже для охраны самого ргм 1я. Оставалось отгонять нападающих артиллерии* им огнем, благо в пушках, порохе и снарядах И*Д" гатка не было.

И Москве был назначенный «анпиратором» военный |убернатор – яицкий казак Анисим Рябошапка, Ф1 пенник Голобородек и их ставленник, человек ■I е немолодой и растративший свое здоровье в и»дах «на турку» и «на пруссака». Попав на 1'пкое и ответственное место губернатора столицы

из атаманов глухого казачьего хутора на Яике, Ани сим чувствовал себя, как рыба, выдернутая из воды и выброшенная на песок. Будучи совершенно неграмот ным, он безнадежно запутался в делах и, сознавая свою несостоятельность, топил тревогу в пьянстве и разврате, как это делали, впрочем, и все остальные «сановники», кроме Мышкина-Мышецкого. Весть о начавшихся беспорядках застигла Рябошапку во время пира в доме богатого торговца Сеньчукова, старообрядца из «пафнутьевского согласия». Еле держась на ногах, Рябошапка кинулся в казармы пехотного Бутырского полка в Хамовниках. Поднятые по тревоге бутырцы стали лениво строиться на дворе. Половины командиров и рядовых на месте не было. С трудом разысканный в одном из соседних «царевых кабаков» командир полка, бывший мясник из Калуги, с трудом понимал, что от него требуется,' Когда полк кое-как выстроился, Анисим Рябошапка заплетающимся языком сообщил, что «государевы лиходеи подбили москвичей на бунт против его царского величества», и что бунтовщики вздумали резать верных слуг государевых, помогших ему добыть царство.

Из рядов солдат послышались голоса, спрашивавшие, кого бьет и режет народ?

Храбрых башкиров да киргизов!—ответил Ря бошапка.

Солдатские ряды заколыхались... Вдруг кто-то крикнул:

Ничто! Так им, сволочам, и надо!

Они – верные слуги государевы! – заорал, как ужаленный Рабошапка.

Нехристи! Волки лютые! Зверье муходанское! Падаль жрут, как псы, а туда же – «верные слуги»! 1

Кто там смеет? – завопил Рябошапка.—Взять его! Капралы! Арештовать! Забить в колодки!

Кто-то из офицеров кинулся в толпу солдат, рассыпая удары направо и налево. Линия сломалась и

Книга третья. Глава 6

–===========================================

шн пулась. Ворвавшийся в ряды офицер схватил первого подвернувшегося под руку солдата. Тот выпустил и i рук ружье и, пытаясь вырваться, закричал. В то Htr мгновенье офицер повис на солдатских штыках. I' I цы дрогнули, смешались и сорвались с места, още– ппшвшись штыками. Полковой командир из мясников Пып сбит с ног ударом окованного медью приклада и добит штыками.

Бей начальство! – орали солдаты.– Будет! До– и.но! Поизмывались над нашим братом, ироды!

Из рядов бежали выборные капралы и сержанты и • у I ice падали под ударами сразу освирепевших солдат.

Бей кашеедов! Обворовывают нашего брата! Бей и,у шнов!– кричали солдаты.

Притиснутый к стене Рябошапка, бледный, как ВМгрть, взывал к расходившимся солдатам:

Голубчики! Родные! Православные!

Поднялся злорадный хохот:

Да ты сам давно ли в православные записался, /|м|и>моляк уральский! А кто вчера нашего брата •ионотниками» да «табашниками» крестил да на гоб– Мйк iy сажал за самую малость? А кто сичай только в иициту нехристей, которые конину жрут, псиною запутывают, звал супротив православных?

с Рябошанки сбили казацкую шапку, сорвали саб– чк. Юму плевали в одутловатое лицо, но, однако, Пощадили. Только накостыляли шею и, улюлюкая, Щннвали со двора.

Ность о происходящих в казармах беспорядках Мигом разнеслась по окрестным кварталам, и толпа Иывлтслей, привлеченных любопытством, нахлынула и казармы.

Надоть Костромской полк оповестить! А то как fin начальство не подняло их против нас! – сообразил ф*. I дат, который и подал сигнал к беспорядкам, воткнув штык в грудь офицера.– Сережка, Васька! Из-за I почалось, вы и хлопочите! Айда к костромичам, к а жите: так, мол, и так, и все протчее...

Убеждать Костромской полк не выступать против бутырцев долго не пришлось: в казармах этого полка тоже началось избиение и изгнание выборных офицеров.

Разнесся неведомо откуда слух, что имеющий ружья, отборный киргизский конный полк, раскварти рованный в здании бывшей суконной фабрики братьев Томилиных, собирается на поднявшихся москвичей.

Ну, нет, этого не будет! Не позволим! – решили бутырцы и костромичи.

Захватив ружья и боевые припасы, они двинулись к суконной фабрике. По пути к ним пристало несколь ко сот безработных суконщиков. Киргизы заперлись на фабрике и принялись палить по бутырцам. Бутыр цы отхлынули, оставив на месте несколько убитых.

Айда за пушками, ребята! На Оружейный Двор! В Арсенал!

До Арсенала бунтующие не добрались, но подбили стоявший в Хамовниках артиллерийский дивизион и притащили пушки. При первых же выстрелах киргизы вылетели со двора фабрики в конном строю, с пиками наперевес, но наткнулись на загораживавшие им дорогу завалы, откуда бутырцы и суконщики осыпали их пулями. Оказавшись меж двух огней, перетрусив шие степняки стали подымать руки и кричать, что сдаются. Но озлобление против них было так велико, что предложение сдаться было встречено смехом Снова затрещали ружья, забухали пушки. Доведенные до отчаяния киргизы еще два раза пытались пробиться. Нескольким богатырям удалось каким-то чудом выскочить и бежать. Остальные были зверски перебиты.

Восстание, как пожар, перекидывалось с одной части города в другую. К вечеру им была охвачена почти вся Москва. Только Кремль продолжал держаться, притаившись, и туда стягивались все, имев шие какое-либо отношение к новому правительству.