Текст книги "От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции"

Автор книги: Михаил Колесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

«Очень важно ставить на первый план политическую сообразность, которой измеряется акция, …будет ли это способствовать фундаментальному развитию нашей борьбы. Также целесообразно не терять из виду предпосылки революционного террора с определенным участием народных масс…»

Вместе с тем он отмечал: «Известно мнение великих классиков теории и революционной практики в связи с решающей ролью, которую играют вооруженные «успехи», какими бы маленькими и скудными они ни были, в час наступления за взятие власти. Они относятся к важности таких боев для подрыва военной морали врага».

Далее, заметив, что «подпольные методы» преобладают в деятельности Сандинистского Фронта, Фонсека предостерегал от того, чтобы «подпольные методы» чрезмерно не ограничивали политическую жизнь организации.

При этом он настаивал на том, чтобы в политическом образовании членов движения и народа в целом должно использовать «революционные тексты». «Все позитивное, что мы находим в этих текстах, мы должны углубить». «Мы должны быть ограждены от псевдомарксистской болтовни, которая имеет обыкновение производить впечатление марксизма, но которая в глубине своей есть лишь экономический материализм; фальсификация марксизма».

Он призывал к «осмотрительности» в связях с социалистическими странами, исходя из признания революционного движения. «В продвижении солидарности вовне уместно, чтобы мы не ограничивались контактами связи лишь с определенным политическим сектором, а умножали также контакты, по мере того, как это позволит почти единодушие в [требовании] отречения Сомосы. Если мы не будем осторожны в этом аспекте, мы прибегаем к риску превратиться в ещё одну фразу в революционной фразеологии вовне. Адекватное внимание к этому пункту будет возможным, если мы подумаем об экстраординарной важности, которую будет иметь солидарность перед усилением империалистических маневров».

В своих «Заметках о горах и некоторых других темах» Фонсека обратился к теме, традиционной для латиноамериканской революции со времен выхода книги Дебре «Революция в революции?».

«Нам мало известно о намёках по поводу суждения Че Гевары, трактовавшего процесс, который между равниной (городом) и горами имел место в повстанческий период на Кубе: он говорил, что возникали расхождения внутри гармонии».

По поводу противопоставления понятий «война» и «политика», Фонсека напомнил, что: «Война есть продолжение политики другими средствами». И революционная война есть продолжение революционной политики. Необходимо преодолевать старое политическое наследие. Необходимо знать «определенный опыт братских народов». Нельзя игнорировать этот опыт и не уметь его использовать. Это игнорирование подвергает опасности совершать ошибки в решении элементарных проблем, не говоря о проблемах более глубоких.

«Казалось, это известно, чтобы не напоминать ещё раз». Но в Никарагуа впервые лишь в 60–70‑х гг. XX века началось проникновение научных революционных принципов, что отличается, по мнению Фонсеки, от «обладания в нескольких немногих руках какой–либо марксистской книги». «Однажды Че сказал, что до победы кубинской революции Латинская Америка была забытым континентом», – заметил он. По его свидетельству, когда в 1957 г. он посетил Советский Союз, о Никарагуанской соцпартии там никто ничего не знал. В 1964 г. он неожиданно выяснил, что некоторые руководители НСП не читали даже «Коммунистического Манифеста». В Никарагуа не было ни одной рабочей организации. В университете Манагуа в 1960 г. был лишь один преподаватель, знавший марксизм.

Фонсека вспоминал, что для интеллектуальных кругов страны были характерны «запущенность политической культуры и литературная односторонность». Так что в 60‑е годы политический уровень, который унаследовал Сандинистский Фронт, явился «максимальным пределом». Но «политическое отставание» не определяло укрепления революционного движения. Парадоксально политическое отставание заключало в себе определенный позитивный момент. «В Никарагуа не было надлежащей почвы для стерильной политики, которая, в конце концов, приводит к плагиату жарких полемик, которые были бы резонными в других исторических контекстах».

Коснувшись, в связи с этим, вопроса отношения «партия–герилья», к которому первым обратился Режи Дебре, Фонсека считал, что в любом случае революционная акция должна планироваться без «партийного чванства». «Любая истинно революционная партия рождается в бою… Любое упрощение ошибочно. Жизнь редко представляет вещи в излишней простоте».

Он подчеркивал, что заявления во имя социализма и цитирование известных революционных теорий, «одним словом; революционная фразеология не гарантирует глубину перемены и более того, напротив, может затруднить и вплоть до того, что воспрепятствовать ей, заводя на ошибочный путь».

«Кузнецом» Сандинистского Фронта назвал Фонсеку после победы Сандинистской революции один из ее «команданте» Джеймс Вилок. «Его авторитет передался организации в таком смысле и глубине, которые члены организации чувствовали с самого начала, как органическую субстанцию, не связанную с личностью. Карлос жил, одержимо ради продолжительности борьбы FSLN».

Другим, собственно идеологическим, лидером сандинистского движения 60–70‑х годов был Риккардо Моралес Авилес, чьё политическое кредо было определенно коммунистическим.

Моралес родился 11 июня 1939 г. Много времени провел в эмиграции. В 1966 г. вступил в революционную борьбу в Никарагуа. Был арестован и провел в сомосовской тюрьме три тяжелых года (1969–1971). После освобождения продолжил борьбу как член руководства СФНО. Он был революционером–поэтом. Из тюрьмы он писал: «Сейчас я нахожусь здесь, заключенный потому что борюсь за справедливое дело. Какова моя судьба? Важно то, что мы находимся рядом с народом, и делаем его историю». «Наше дело не есть наше личное дело, а дело народа».

В тюрьме он писал поэмы и стихи. В одном из стихотворений он написал:

«Если меня убьют, хочу, чтобы знали, что я жил

В борьбе за жизнь и за человека,

Мир всех для всех».

Свое стихотворение «Панкасан» он посвятил Карлосу Фонсеке и своим «сандинистским братьям»: «Мы находимся на острие ночи и покидаем бесполезное благодушие, готовые к завоеванию власти посредством оружия».

Его революционная позиция была принципиальна. Он считал, что недостаточно называть себя марксистом–ленинцем для того, чтобы быть им. Для того чтобы быть революционером, не достаточно также зваться социалистом или коммунистом. Это необходимо продемонстрировать в борьбе.

Из «Мыслей, записанных в заключении»:

«Вопрос не просто в том, чтобы быть рожденным в этом мире, а в осознании значения оскорбления классовой эксплуатацией».

«Мы такие революционеры, какие есть. Мечтательные архитекторы истории, мы, по меньшей мере, изобрели инструменты для подъема головы».

Он называл марксизм «ясной концепцией сознательного пролетариата», для которой характерно единство теории и практики.

Он утверждал, что революционеры должны «расстаться с любой иллюзией относительно борьбы и путей, по которым она проходит», «расстаться с любым утопизмом о целях и идеалах». То, что разворачивается в стране, есть борьба классов и антиимпериалистическая борьба. С одной стороны, буржуазия, которая находится во власти, связанная с империализмом, и с другой стороны, рабочие, крестьяне, студенты и «революционные интеллектуалы», объединенные в их борьбе с революционными силами мира. «То, куда мы идем, – это социализм, исторический способ производства, конкретное, а не утопическое общество «царства человека» или «царства ангелов».

Моралес призывал «выслушать сердце нашего народа», «вместить силу народных масс и превратить её в собственную силу». «Исторические образы Сандино и Че есть необходимое измерение для создания революционного бойца».

Только научное понимание реальности дает понимание средств и методов революционной борьбы. «Мы, революционеры, знаем, что эффективные тактики соответствуют и подкрепляются в корректной стратегии, и что никакая конкретная стратегия не может быть начерчена без научной теории революции».

Свобода должна быть завоевана на баррикадах. Речь идёт не только об антисомосистской борьбе, а об антибуржуазной и антиимпериалистической борьбе за «общество, в котором власть находится в руках рабочих и бедных крестьян».

В одном из своих писем Моралес объяснял свою позицию относительно религии:

«Я однажды сказал, что верю лишь в труд и разум человека, так сказать, в его способность понять и изменить мир. Но я не являюсь атеистом, последователем теоретической доктрины, называемой атеизмом. Я отождествляю себя с марксизмом, и это не есть атеизм, потому что не есть религиозная доктрина. Марксизм как научная теория теоретически атакует любую теоретическую претензию религии; как оружие идеологической политической борьбы атакует идеологически и политически любое религиозное направление. И всё это вместе и в процессе борьбы классов».

«Мы, марксисты, признаем достижение и ценность критики, которая «молодая церковь» подвергает капитализм, и оцениваем как очень близкую к нам повстанческую деятельность и борьбу, которую некоторые элементы из её лона предприняли против господствующей социальной системы. В определённой манере и в определённой части мы являемся наследниками ценностей общественного протеста и исторической критики, которую выражало христианство, также как и другие идеологии. Но мы не обманываем себя, мы являемся радикально другими».

Моралес шёл дальше Фонсеки и был убежден в необходимости взорвать фундамент «системы», устранить частную собственность на средства производства, положить конец классовой эксплуатации и «серии зол, которые ей присущи». Вопрос выживания народа, это вопрос избавления от классового господства буржуазии и империализма. Нужно понять, что «революционное сознание есть революционная способность». «Нужно изучать нашу историю и нашу реальность как марксисты и изучать марксизм как никарагуанцы».

«Социалистическая революция есть единственная сила, способная положить конец капиталистическому миру, абсурдному миру, который препятствует со своими угнетающими структурами свободному движению человеческого творчества».

Он считал, что «революционная деятельность есть искусство дать собственной жизни ценность исторической миссии».

«Общими целями нашей революционной борьбы являются освобождение, демократия и социализм. Освобождение от господства буржуазного класса, эксплуататорского господства империализма и креольской олигархии. Установление народной демократии, власти трудящихся, рабочих и крестьян; демократии для трудящихся. Построение социализма, общества свободных людей…»

Поляризация сил, по его мнению, есть объективный процесс развития классовой борьбы. И насилие есть классовая борьба в её самой высшей точке. На одном из полюсов находится реакционные силы, а на другом – революционные силы, которые действуют в союзе со всеми прогрессивными силами.

Оценивая роль различных социальных групп в революции, Моралес обращал внимание на то, что определенному способу производства соответствует определенный способ образования. Любое общество представляет собственную структурно образовательную деятельность. Так, в Никарагуа господствующая «агроэкспортная» олигархия была озабочена тем, чтобы «образовательная работа содействовала улучшению аграрного производства во благо олигархической гегемонии», то есть, в конечном счете, в «развитии способностей и человеческих сил в функции необходимостей капиталистического развития и интересов буржуазии». Но это не та «ответственность», которую требует от образования народ. Ему необходимо такое образование, которое способствовало бы изменению, которое привело бы к более справедливому обществу. Речь идёт о «технической компетенции» и «социальной солидарности». «Убеждение в том, что образованный человек для того, чтобы быть им вполне, должен быть, прежде всего, человеком своего времени и своей земли. …Идея ответственности выражает, таким образом, связь образованных с их социальной реальностью».

В связи с этим Моралес обращался к вопросу о «революционном участии интеллектуалов».

«Можно наблюдать в современной литературе нашей страны, могучее вторжение тем о проблемах, поставленных социальной и политической реальностью. Темы глубокой человеческой озабоченности имеют то же происхождение». Он имел в виду «политизированную литературу», которая выражает определенную позицию и оценку, которые легко внедряются в сознание, так как совпадают с повседневной реальностью. Поэтому «борьба за культуру не может быть над революционной борьбой, ни даже параллельна ей, она есть интегрированная часть её, есть один из фронтов революционной борьбы».

Когда народ предпринял военно–политическую борьбу за своё освобождение, культура и культурное производство меняют свой смысл. «Создавать культуру – это устанавливать идеи, которые должны кристаллизовать народную волю для боя. Делать интеллектуальную работу – это объединиться с народом в его борьбе и в его движении. Отсюда ответственность революционного интеллектуала и вызов, который ему бросила реальность страны. Отсюда также фундаментальная задача, которую он должен выполнить, продвигаясь к народу».

«Установить живой мост между интеллектуалом и народом в моей стране, с более чем половиной безграмотным населением, в которой крестьяне и рабочие находятся за пределами культуры, есть задача, которая заслуживает ввести в игру творческое воображение». Интеллектуалы втянуты в «империалистическую культурную орбиту». Поэтому «революционный интеллектуал» должен организоваться и интегрироваться в организованное революционное движение. «Лишь через посредство организованного революционного участия интеллектуалы смогут достичь рационального понимания хода и целей революционного движения и участвовать сознательно в изменении мира, которое осуществляется перед нашими глазами».

Фигура Эрнесто Кардинала, священника–поэта, явилась для Моралеса примером революционного интеллектуала, «поэта–соучастника, связавшего себя с освобождением народа». В 1972 г. он писал: «Эрнесто Кардинал есть из тех людей, которые отличаются ясным пониманием своего призвания и своей социальной миссии. Боец за свободу никарагуанского народа, он отдает весь огонь своей поэтической энергии, всю страсть и отвагу своей интеллигентности работе…» Он цитировал слова Кардинала: «Земля, где уничтожена эксплуатация», «коммунизм или царство Бога на Земле, что есть одно и то же».

«Поэт чувствует необходимость соединиться с болью народа», – отмечал Моралес. – «Наше будущее начертано знаменем и оружием Сандинистского Фронта Национального Освобождения, революционными силами народа. Мы завоюем достоинство, справедливость, благополучие для народа. Мы освободим от эксплуатации людей. И поэты не впустую сложили свою песню».

Но уважение к поэту Кардиналу не помешало Моралесу вступить с ним в заочную дискуссию (находясь в тюрьме) в связи с выступлением последнего на конференции в Национальном университете в Манагуа на тему «социализма»:

«Социализм есть вещь, отличная от универсального проекта христианства. Социалистическое общество есть этап, как коммунизм, исторически определенной социально–экономической формации…, не есть статический идеал, к которому нужно дойти, не идентифицируется с Божьим градом. …Эрнесто Кардиналь хочет социализма, спроецированного назад».

С той же принципиальностью выступал Моралес против догматизма руководителей Соцпартии Никарагуа (мы защитим чистоту революционной мысли, марксизма–ленинизма).

«Политический праксис есть критерий истины политических намерений. Мы продолжаем называть и объявлять коммунистическими те партии, которые, называя себя марксистско–ленинскими, социалистическими или коммунистическими, на практике не перестают быть наиболее радикальной ветвью буржуазно–демократического реформизма. Мы будем объявлять всегда о предательствах, которые совершаются по отношению к марксизму–ленинизму и интересам народа».

Для Моралеса была ясна необходимость пролетарского авангарда для руководства и осуществления революции. Но авангард, для него, это не обязательно социалистическая или коммунистическая партия. «Пролетарский характер не дает с необходимостью рабочее происхождение. Пролетариями являются те, кто принимает позицию пролетариата, мысли и принципы пролетариата, кто борется за доведение до результата исторической миссии пролетариата». Авангард есть организация, которая демонстрирует глубокое понимание исторического развития, опосредованной и непосредственной целей революции, нужные средства для свершения революции, та, которая демонстрирует большую решимость, твердость, ясность и целостность в «пролетарском деле».

Его антиимпериалистическая позиция была очевидной и, исходя из нее, он формулировал конкретные стратегические задачи никарагуанской революции.

«Никарагуа испытывает новый поворот в исторической борьбе народа за разрушение ига олигархии, вскормленной империализмом янки, с целью построить независимую страну и жизнь справедливую и гуманную».

Эрнесто Че Гевара был для него самым высоким авторитетом.

Моралес оценивал происходящее в Никарагуа, и вообще в странах Латинской Америки, как «кризис политической гегемонии буржуазного господства», а с другой стороны, как «поиск альтернативного пути народных сил для достижения их освобождения». «Этот кризис господства, этот кризис политической гегемонии буржуазии, мы могли бы понять, как неспособность буржуазного класса превратить, воспринять интересы, свои особые классовые интересы, как общие интересы всего общества, как общие интересы существующих классов в стране».

В результате «армия утверждается как вооруженная буржуазия во власти». Для буржуазии, стремящейся сохранить свою власть и защитить свои интересы, Сомоса становится опасным как «повышенно взрывоопасный элемент». Перед народными силами стоит альтернатива: либо «приклеиваться к фалдам реформизма», то есть поддерживать буржуазное господство, «вручать народное движение практически в руки буржуазии», либо организовать независимые народные силы чтобы разрушить эту вооруженную силу, создать народную армию, развернуть народную войну.

«Народная армия есть сам народ… Армия народного движения есть не вооруженная рука, а сам вооруженный народ».

Моралес заявлял, что между организациями «различной философской ориентации» возможно единство «политической ориентации». Например, существует философское различие между марксизмом и христианством. «Но христианские революционны силы и марксистские революционные силы имеют стратегические цели, политико–стратегические общие цели, тактические общие цели, и, включительно, они, начиная с анализа реальности, придут к планированию как цели созидания социалистического общества, с научным смыслом, научным умом. Понимая социализм с научной точки зрения». Так что, в философии могут быть различия, однако, в политической борьбе идеологические различия не препятствуют борьбе за общность стратегических целей.

17 сентября 1973 г. Рикардо Моралес был схвачен в Манагуа, и 18 сентября было объявлено о его смерти. 19 сентября произошла грандиозная демонстрация молодежи, которая сопровождала их похороны.

Позже «команданте» Джейм Вилок напишет: «История Риккардо Моралеса Авилеса, с любого возможного угла зрения, есть собственная история революционной организации, в которой он участвовал до последнего его часа. …Рикардо Моралес является тем, кто с лучшими условиями до сегодняшнего дня достиг синтеза мысли наиболее передовой и наиболее полной в панораме революционной культуры Никарагуа».

После знакомства с политическим наследием Карлоса Фонсеки Амадора и Риккардо Моралеса Авилеса, как лидеров сандинистской революции на её последнем этапе, становится ясно, что политическая эволюция этой революции, в определенной степени, отразилась на эволюции её руководства. Революционное движение в Никарагуа началось на рубеже 50–60‑х годов c того пункта, на котором она закончилась в начале 30‑х со смертью Сандино. Карлос Фонсека и другие молодежные вожди сандинистской революции прошли свой путь от либерально–христанских иллюзий до марксистско–социалистических идей. Этот путь они прошли не в схоластических дискуссиях, (которые были характерны для «комдвижения» в странах послевоенной Западной Европы), а через партизанские лагеря и сомососовские тюрьмы, через поражения и смерть своих соратников. Наконец, через трагический опыт партизанских движений в странах Латинской Америки 60‑х годов и социалистического правительства в Чили. Фонсека пришёл окончательно к марксизму после пребывания на революционной Кубе, сделавшей свой социалистический выбор. И всё–таки он не был коммунистом, коммунистическая теория для него оставалась, прежде всего, европейским феноменом. Он был уверен в возможности «третьего пути» в латиноамериканской революции, которая реализовала бы идеал национального христианского социализма.

Карлос Фонсека Амадор погиб в бою 7 ноября 1976 года.

Узнав об этом, находившийся в тюрьме Томас Борхе, «одержимый богом ярости и дьяволом нежности», написал очерк «Карлос, рассвет уже не есть напряженное ожидание» (опубликован после победы сандинистской революции), в котором он подробно описал политическую биографию Фонсеки.

«Сегодня для нас и для нашего народа, рассвет перестает быть напряженным ожиданием; завтра, однажды, вскоре засветит неизвестное солнце, которое осветит землю, которую нам обещали наши герои и мученики. Земля с изобильными реками молока и мёда, где расцветут все плоды, за исключением плода бесчестия, и где человек будет братом человеку, и на которой воцарит любовь, великодушие и героизм, и у чьих ворот наш народ, будучи ангелом с охраняющим огненным мечом, воспрепятствует возвращению эгоизма, высокомерия, тщеславия, коррупции, насилия и жестокой и агрессивной эксплуатации одними людьми других.

За это мы боролись, за это проливали кровь Аугусто Сезар Сандино, Карлос Фонсека и сотни никарагуанских патриотов и революционеров».

После победы народного восстания 19 июля 1979 г. в речи на торжественном (символическом) захоронении Карлоса Фонсеки Амадора на площади Революции 7 ноября (в третью годовщину его гибели) Томас Борхе сказал:

«Карлос живет в организации революционной партии, которая называется сейчас и будет называться всегда Сандинистский Фронт Национального Освобождения, которая приведет в свои ряды всех достойных и честных мужчин и женщин Никарагуа. …Карлос «есть солнце нового рассвета».

Среди девяти «командантес», кторые возглавили руководство СФНО лосле победы Никарагуанской революции в 1979 г., – Томас Борхе был единственным человеком, оставшимся в живых из основателей Сандинистского Фронта.

«Томас, Томас! Ни шагу назад!» кричали ему люди. Команданте Томас Борхе, основатель Сандинистского Фронта, наиболее смелый и способный, не обращается к толпе, а говорит вместе с ней. Его речи являются, можно так сказать, созданными всеми, являются не уроками, а беседами. Будучи кусочком народа, от которого он питается, революционный лидер обращает к народу слова,

идеи и свой пыл, которые от народа исходят, и таким образом, продвигается вперед, освящая память, реалии, пути: когда нет дистанции между властью и народом, речь превращается в большую церемонию объединения и составляется так, как действие творчества, непрекращающийся процесс коллективного творчества революции на марше», – пишет о нём бразильский писатель Эдуардо Галеано в предисловии к сборнику речей и выступлений Томаса Борхе «Первые шаги Сандинистской народной революции».

«Мы являемся, по существу, антидогматиками, потому что мы являемся реалистами», – говорил Томас. – «…Вооруженный народ есть истинная демократия».

Выходец из самых низов народа он разговаривал с ним на понятном ему языке, популярно излагая историю и программу Сандинистской революции, её цели и её проблемы. В своей речи на праздновании II годовщины Сандинистской Народной Революции и XX годовщины основания Сандинистского Фронта Национального Освобождения 19 июля 1981 г. он говорил о неотделимости СФНО от никарагуанского народа. «И когда мы говорим о народе, мы не имеем в виду аморфную сумму индивидов, а сознательно организованный народ. Невозможно укреплять революционную власть без развития качественно и количественно народных организаций. Без трудового народа как протагониста и мастера перемен революция останавливается и загнивает, так сказать, перестает быть Революцией».

Никарагуа перестала быть неизвестной точкой на мировой карте, она «интегрировалась в революционный поток нашей эры». Она завоевала авторитет не только в Центральной Америке, не только в Латинской Америке, но и во всём мире. «Мы уже гордимся быть никарагуанцами». Революция перешла границы Никарагуа. «Латинская Америка находится в сердце никарагуанской Революции, и никарагуанская Революция также находится в сердце Латинской Америки».

«Мы создаем новое общество, – говорил Борхе, – в котором с каждым днем будет стыдно быть индивидуалистом, где человек не будет товаром; общество, где трудящиеся будут основной силой развития…»

В других своих выступлениях Томас Борхе разъяснял политическую суть СФНО, основной целью которого является «упразднить до последних остатков эксплуатацию и создать новое общество».

«Революционная партия нового типа не похожа ни в чём на старые и разлагающиеся партии прошлого. Партия, которая не приручена ни страхом, ни оппортунизмом, ни сектантством, ни элитаризмом, ни личными амбициями кого–либо. Партия, которая одновременно имеет гибкую тактику, способна быть непреклонной перед несправедливостью и эксплуатацией и быть нетерпимой с оппортунизмом и другими отклонениями, в которые имеют обыкновение впадать некоторые революционные организации».

Но, кроме всего прочего, это партия, которая умеет действовать.

«Сандинист есть тот, кто заботится больше о народе, чем о себе самом», – считал Борхе. – «Мы должны иметь высшую мораль для того, чтобы быть детьми Сандино».

Сандинистская революция была совершена не только для того, чтобы решить собственные проблемы страны, но и для того, чтобы «сделать шаг вперед в освобождении Латинской Америки».

«Умереть за родину и революцию не есть жертва: есть самая большая привилегия… Жизнь революционера есть вода, превращённая в вино… Жизнь революционера есть солидарность с народом, дисциплина, верность… Народ есть, должен быть для сандинистов как божественный огонь, столь же жизненный как воздух, как вода, как пища. Народ есть для сандинистов корень и горизонт, начало и конец».

Одной из болезненных тем Сандинистской революции, раздуваемой на страницах оппозиционной прессы, стала проблема соблюдения «прав человека». Томас Борхе по этому поводу выступал ни один раз в разных аудиториях, в том числе и за рубежом.

«И политическое руководство этой революции, и правительство, которое сформировало это руководство, приняли непоколебимое и необратимое решение быть на стороне достоинства человека, прав человека», – заявлял он. – «Революция приняла историческое решение никого не расстреливать; в том числе в течение войны, а тем более после победы…»

По поводу оппозиции он считал так: «Традиционные партии этой страны …хотят продолжать жить и упрямо отказываются помещаться в музей. Мы не препятствуем им продолжать жить, они вымрут естественной смертью, чтобы уступить место появлению современных, новых, отличных партий… Они не являются противниками, которые нас беспокоят. Это они обеспокоены».

Отношение «команданте» к культуре и искусству было истинно «пролетарское». Выступая перед писателями 18 февраля 1981 г. он говорил:

«…Лишь присутствие революции придает искусству новую ценность и, что то же самое, превращает его в ересь, ересь, которая, может быть, завтра будет догмой, но которая сегодня есть революционное выражение».

Революционер есть мечтатель и поэт, потому что «невозможно быть революционером без слёз в глазах, без маски в руках».

«Поэты сегодня, истинные поэты сегодня – это те, которые набрасывают эскизы завтра; художники конструируют словами, глиной, акварелью, макетами то, что будет служить основой обществу будущего».

На Международном юридическом семинаре в 1981 г. Борхе вновь говорил о революции и «правах человека».

«Революционная борьба нас научила, что революция, которая боится народа, которая не верит в народ, не есть революция, что революция есть народ, что народ есть революция».

«Мы определенно хотим сказать, что общественные классы во власти устанавливают свои нормы. Не может быть, если не перестать быть объективными, говорить о юстиции, праве и законе вообще. Есть право, юстиция и закон рабовладельцев против рабов…, есть право, юстиция и закон эксплуататоров против эксплуатируемых, так же как есть право, юстиция и закон революционных классов против реакционных классов: право революции, юстиция и закон революции».

Борхе отвечал на обвинения в нарушении прав человека, цитируя классика испанской литературы Мигеля Сервантеса: «Лают, Санчо, это сигнал того, что мы продвигаемся вперёд». Сигнал, скажем, того, что мы находимся в процессе свершения революции, сигнал, что мы идем правильной дорогой. …Это первая революция без расстрелов, без слезоточивых бомб и с habeas corpus, в истории человечества».

Борхе неоднократно подчеркивал, что революция не может ни совершать ошибок, но для этого существует народ, который не есть «стадо», не «группа дураков»: «Революции совершаются людьми, и люди могут ошибаться, виденье народа есть глобальное виденье, есть глубокое виденье и может помочь людям революции допустить меньше ошибок».

Но в связи с этим он обращал внимание на идеологический смысл так называемой «свободы слова». «Свобода слова есть свобода говорить правду, свобода слова есть свобода корректной и справедливой критики. Свобода врать не может быть свободой слова, …необходимо бороться против атак вражеской идеологии…»

Это – идеологическая борьба, и против клеветы на революцию необходимо распространять правду о революции.

Основополагающей целью революции Борхе определял достижение «освобождения человека». Достичь освобождения человека означает не только достичь социальной справедливости, не только означает покончить с невежеством…

«…Ключ освобождения человека: пока мы не покончим с эгоизмом, мы не сможем достичь освобождения человека, и пока мы не достигнем освобождения его, мы не завершим наши революционные мечты. Основополагающим будет то, когда человек будет жить для человека, когда человек живет не для себя самого, а будет способен открыть двери сердца и вручить его другим. В этот день мы свершим революцию».