Текст книги "От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции"

Автор книги: Михаил Колесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

Таким образом, если герилье не удастся создать во время опорную базу, начальные преимущества её мобильности обернутся против неё. Постоянное вынужденное передвижение ослабевает удары, наносимые врагу, и позволяет ему сосредоточить свои силы и нанести встречный удар. Кроме того, отсутствие опорной базы превращает партизанский отряд в нагруженный провизией, обремененный раненными и больными, небоеспособный обоз. Иначе говоря, чтобы оставаться «стратегической мобильной силой», она должна приостановиться в своей мобильности, чтобы не потерять свою стратегическую силу.

«Партизанская база может быть определена как расположение «включения тока», где боевой отряд как маленький мотор должен подключиться к энергии масс для того, чтобы подзарядить свои батареи». Дебре приводит вьетнамскую поговорку: «Никто не быстрее того, кто находится на месте».

Общей чертой для всех латиноамериканских партизанских движений является неспособность сохранения инициативы на долгий срок. Когда герилья переходит в наступление и наносит урон врагу, она теряет свои силы. Но когда она стремится сохранить свои силы, то не наносит большого урона врагу и не угрожает равновесию власти. Эрнесто Че Гевара вел активные боевые действия в Боливии и его герилья, в конце концов, была уничтожена. Колумбийская герилья стремилась сохранить свои силы, но ради чего? «…Этот дефект трансформирует тактическое оперативное поражение в потерю политической инициативы».

Опыт последних лет свидетельствует о том, что если инициатива потеряна на время, то она уже не возвращается. «Говоря метафорически, все в более широком масштабе очевидно, что латиноамериканское революционное движение продемонстрировало, вплоть до сегодняшнего дня, непреодолимую способность устраивать «свою» первую засаду, но не просчитать вторую. Еще точнее, это движение продемонстрировало способность «первого удара», но не второго удара или контрудара».

Создается впечатление, что партизанским лозунгом было воевать до полного истощения своих сил, до полного уничтожения своих политических сил. Кризис латиноамериканского повстанческого движения Дебре видит в кризисе «революционного тыла». «Слишком много авангарда и недостаточно тыла; слишком много стратегии и не достаточно тактики; слишком много континентального единообразия и недостаточно национальной оригинальности; слишком много внимания к стратегической мобильной силе и недостаточно обеспечения ее нужд: таков, по нашему мнению, диагноз, применительно к происходящему периоду». «Перестройка авангарда произойдет без какого–либо сомнения через перестройку тыла».

Что такое авангард? – задает вопрос Дебре. И приводит высказывание о марксизме Фиделя Кастро в 1965 году: «…Марксизм… есть доктрина революционеров, написанная революционером, развитая революционерами для революционеров».

Дебре считает образцом ортодоксальности противопоставление идей «партизанского очага» и «марксистско–ленинской партии»: «фокизм отрицает руководящую роль партии рабочего класса и передовой теории, которой она следует». Он приводит пример Конференции компартий в Бразилии в 1967 году, на которой была подвергнута критике его книга «Революция в революции?»

Дебре полагает, что он лишь «прочитал» «Что делать?» в свете латиноамериканского опыта 60‑х годов и нашел немало общего. Ведь идея «авангарда», горячо защищаемая Лениным, есть не что иное, как синоним «организации» как интеллекта классового сознания, выражающего отношение между теорией и классовой борьбой, между политической и экономической борьбой. Ленин понимал под «партией» профессиональный авангард. Поэтому концепция «партизанского очага» буквально использует ленинские термины: партия – пролетарская армия, центральный комитет – главный штаб, члены партии – бойцы, школа кадров – школа войны и т. д. Если партия строится по модели армии, то почему её не перестроить в саму армию? Это не только теоретическое предположение, но и идеологическая аналогия.

«Так всякая социальная борьба на своем пике превращается в борьбу за власть, а всякая политическая борьба, в конце концов, – в военную борьбу, оставляя политике весьма малое место».

Поэтому не следует удивляться некоторым аналогиям между ленинизмом в начале века и «фиделизмом» в 60‑е годы. Молодой Лев Троцкий в брошюре «Наши политические задачи», опубликованной в Женеве в 1904 году, так прокомментировал «Что делать?»: Ленин не верит в массы и пытается подчинить рабочее движение небольшой компактной группе фанатиков–интеллектуалов. Ленин отрицает революционную способность пролетариата и претендует действовать от имени пролетариата и вместо него, не принимая в расчет реальный пролетариат. Он подменяет движение жизни абстрактной «бюрократической» военной дисциплиной.

Дебре считает нужным оговориться, что он не пытается прикрыться авторитетом Ленина для того, чтобы «развенчать» противников, искажающих не только «букву», но и «дух» ленинизма («возможно, ультраленинизм есть антиленинизм»). «Напомним еще раз, что Ленин не был более «ленинистом», чем Маркс «марксистом», и что нельзя превращать в неизменную и неприкосновенную «принципиальную позицию» исторически определенный ответ на комплекс конкретных условий».

Дебре называет «фальшивой» проблему: партия или авангард.

Целью дискуссии не может быть противопоставление партии и «партизанского очага». Поэтому после выхода «Революция в революции?» дискуссия пошла по «ложному следу». Если и была допущена ошибка в этой книге, то это было намерение заменить партию герильей. Но это объяснимо тем, что «партизанский очаг» понимался тогда (как и в книге «Что делать?») как «небольшая элитная, компактная и дисциплинированная группа преданных душой и телом революции». «Партизанский отряд есть партия в форме оливкового цвета». «Фокизм» и «наивный ленинизм» это «параллели», которые, в конце концов, сходятся в один «вектор». Разница только в методах.

За этой «фальшивой» проблемой скрывается истинная проблема.

В Латинской Америке «революцией» называется любой государственный переворот. Фиделю Кастро в 1959 году стоило большого труда убедить народ, что революция еще не свершилась тем, что победило народное восстание. Завоевание власти – это решающий, но лишь начальный, пункт революции. Используя классическое определение: европейское государство есть «буржуазия, организованная в господствующий класс», – следует сказать, что в Латинской Америке буржуазия есть государство, организованное в господствующий класс, есть аппарат господства, организованный в аппарат экономической эксплуатации.

«Болезненным» является отсутствие сегодня «теории организации».

Большинство латиноамериканских революционных движений находятся в политической изоляции. Существенным здесь является то, что эти движения не стали апогеем политической и экономической борьбы в своих странах, не были связаны с развитием социальной борьбы в национальном масштабе. Поэтому они «пробуксовывают» и, в конце концов, истощаются.

Дебре приводит пример «Армии Национального Освобождения» Бразилии, которая не стала «народной армией». Следует обращать внимание на «родительный падеж», который указывает на «определенный тип происхождения» («авангард принадлежит классу, армия происходит из народа») и отпечатывает «принцип принадлежности». Но это не есть чисто теоретический вопрос (игра терминов), а вопрос, который определяется историей, историческими истоками теории.

Так, известно, что у Маркса нет «теории организации», нет теории «партии»: партия есть пролетариат, осознавший самого себя посредством революционного действия. Идея партии предполагает отделение от самого класса, возможность привнесения классовой истины извне. «Построение из пролетариата класса есть коммунизм» (К. Маркс). Такие понятия как «штаб», «централизм», «военная дисциплина» и прочее отсутствуют в марксизме. Факт – что в России для осуществления революции 1905 года (и в феврале 1917‑го) пролетариат не нуждался в партии.

В любом случае необходимо учитывать практический опыт и теоретические исследования, аккумулирующие его, для поиска правильных решений в актуальных обстоятельствах, чтобы избежать непредвиденных тупиков. «Изысканностью праздности» называет Дебре идеи «интеллектуалов с белыми руками». «Мы пришли к социализму Маркса путём «политиканства» некоего Ленина, наскоро проглоченного, – к теории от практики».

«Класс командует ружьем». Политики есть борьба классов, которые оспаривают власть. «Революционная война есть продолжение революционной политики другими методами; и революционная политика не может отделиться от защиты экономических интересов революционных классов». «Что такое революционные классы?» Это «массы», формирующие классы, которые заинтересованы в данный момент в уничтожении политической власти господствующих классов.

Поэтому неважно, каким образом решается вопрос о формах организации борьбы, без того, чтобы, прежде всего, не задаться вопросом: «какой классовый интерес выражает герилья»? Разрабатывать технические вопросы методов борьбы, независимо от того, каким целям и идеалам служат эти методы, разрабатывать проблемы организации авангарда, без относительно того, чьим авангардом он является, это «путать следствие с целью и делать шаг вперед в пропасть».

Так, выбор деревни (сельской местности) как главной территории ведения революционной герильи в принципе отвечает военной доктрине: народная армия должна формироваться в деревне. Но на самом деле всё произошло наоборот: в сельскую местность были заброшены главным образом студенты или другие городские жители, которые не имели представления об условиях жизни в сельских районах. «Сельская местность без крестьян – это абстрактное, неисторическое, пустое место на карте главного штаба». В этом смысле революционная герилья не была крестьянской войной.

Как признал Че в январе 1959 года, после вступления Повстанческой армии в Гавану, революция завоевала победу, начиная с того момента, когда герилья под руководством Фиделя Кастро полностью определилась как крестьянское движение под знаменем аграрной реформы, которая стала применяться в горах Сьерра Маэстра.

Но выбор «сельской местности» как главной почвы вооруженной борьбы может достигнуть поставленной цели лишь в том случае, если она отвечает объективным потребностям крестьянства и воспринимается им как освобождение от его ига. «Если «маленький мотор» не находится в прямом контакте с «движущим классом», он иссякнет в пустоту и будет делать повороты по кругу, как бы ни были связаны его «приводные ремни» с городом и остальной частью страны».

Многие руководители, перебравшиеся в герилью, оказываются «отключенными» от жизни в стране, «вне игры», вне общения, не способными принимать те задачи, которые требует военно–политическая ситуация. В этом – объяснение «маргинальности» герильи. «Стратегическое руководство революции не может находиться долгое время в ином месте, чем стратегические классовые силы революции».

Дебре называет это «метафизикой авангарда»: «За фетишизмом авангарда скрывается в последнюю очередь философский идеализм, включая спиритуализм…» Авангард есть «существенное», как «душа». Он несёт в себе самом свой принцип жизни. Он существует, благодаря и для себя, независимо от «классового тела».

Главным событием «последних десятилетий» Дебре считает исчезновение «трещины» между верующими и неверующими, все более активное участие в революции католиков, как прихожан, так и священников. Но участие католиков в революции не исключает идейную борьбу, особенно, на почве вооружённой борьбы. «Революционеры воюют для того, чтобы победить вместе с народом, но не для того, чтобы спасти свою душу».

В результате, так же как революционная организация подчинена массам, которые дают ей жизнь, так и моральные добродетели революционера определяются массами. «Герилья есть не что иное, как военный метод для взятия политической власти…, таким же образом, как жизнь революционера есть не что иное, как средство достижения задачи, поставленной не им, но на почве и в истории живущих народов».

«В чём закаляется сталь?» – задает вопрос Дебре.

Те отношения, которые поддерживают члены авангарда с народом, определяют их отношения между собой. «Прискорбной диалектикой» называет он взаимосвязь отношений внутри организации и её влиянием вовне. «Прискорбной» она является потому, что, оставаясь неразрешённой, она лишь увеличивается «в квадрате» при попытке решить её увеличением акций, которые лишь усиливают её политическую и военную «импотенцию». Концепция авангарда как самодостаточной и автономной организации по отношению к классу приклеивает к нему наклейку «милитаристской» организации. Отсутствие идеологических и социальных критериев в «рекрутировании» и функционировании авангарда предопределено, так как имеет «объективную логику», которую нужно просчитывать.

«Милитаризм» приводит к тому, что в Латинской Америке ежедневно погибают анонимно и тайно «истинные герои революции». Но одновременно на протяжении лет разыгрывается тягостный спектакль «пресс–конференций» на телевидении, публикация писем «раскаявшихся», которые призывают к национальному согласию и к возвращению «своих братьев» к труду, семье, родине. Эти «эксбойцы» столкнулись с обнаруженным самообманом втечении долгого времени, растеряв свои идеалы, которые они сами и создали, в столкновении с реальной правдой.

Но «дисциплина» не есть причина, а есть следствие. «Она появляется не из «нравственного императива» и не из «техники боя», но из физиологии. Дисциплина не есть ни покаяние, ни обязательность, а есть, прежде всего, функционирование организма. Не может быть дисциплины, когда нет организации… У врага долгая жизнь, и для того, чтобы его победить в этой войне на смерть, необходимо, прежде всего, жить дольше, чем он: герои умирают, организаторы продолжают быть».

Если революционное движение отождествляется с его командующим, или с группой руководителей, вплоть до того, что его арест или убийство означает конец движения, это значит, что в этом движении не достигнута стадия организации. Настоящая организация способна перестроить свои силы, восполнить их. Может выжить, восстановить потери, хотя её единство не зависит от прибавления, либо от убавления. Такая организация называется «партией».

«Дисциплинироваться – значит организовываться. Организовываться – значит пролетаризироваться». «Пролетаризация» стоит на повестке дня во всех частях Латинской Америки].

Не организация «делает» революционную борьбу, а революционная борьба делает организацию. Революция слишком серьезна и слишком велика, чтобы быть вопросом меньшинства профессиональных революционеров, опирающихся лишь на сознательных рабочих, она может быть лишь работой всех неорганизованных и необразованных.

В теории и на практике возможны, таким образом, два пути: «большевистский» и «еврокоммунистический». Но для Латинской Америки оба пути «закрыты». Новые авангарды формируются в исторических условиях, в которых невозможна ни действенная пролетаризация снизу, ни теоретическая пролетаризация сверху. В наличии нет теоретического фундамента, который не создается из книг, а формируется на пересечении международного опыта и «минимума интеллектуального багажа».

Большая часть латиноамериканских стран находится в изоляции от остального мира, вынуждена жить в состоянии международной дезинформации. Это представляет «объективный элемент» теоретического отставания, которого не избежали многие революционные авангарды. – «провинциализм», игнорирование решающих современных исторических событий. Эти авангардные группы, вырастали часто на «историческом стволе» популизма и местного «революционного национализма», чей горизонт преднамеренно был ограничен пределами страны.

Рожденные как реакция против «традиционных» компартий, эти авангарды появились в стороне от рабочего движения. Они выросли на почве и в границах городской мелкой буржуазии и либеральной интеллигенции, что явилось «социальной фатальностью». Динамизм городской или сельской герильи сам по себе не был достаточным для того, чтобы вызвать внутреннюю идеологическую динамику. Вооруженные акции не создали компактных и прочных организаций. «Мистика примера», «ореол уважаемого командира», «вера в самоценность боя» – всё это оказалось недостаточным для создания организации. «В этом смысле нужно сегодня признать, что латиноамериканские имитации «фиделизма» после 1959 года, имели ту же судьбу, что европейские имитации «большевизма» после 1917 года, объявленного Лениным: они были карикатурами потому, что хотели бы повторить результат, не связывая его с конкретными условиями производства, с их этапами формирования. Взяли, таким образом, обертку, а не сущность».

Эта вера в успешную спонтанность прямой акции придавала исторический оптимизм. В глубине она покоилась на уверенности в то, что все пути ведут в Рим, и что однажды провозглашенная, направленная народная революция «выльется прямо в своём натиске в социализм».

Но, если движение само по себе есть решение всех проблем вооруженной борьбы, которое «унифицирует» всех, то идеологическая борьба иногда подменяет вооруженную борьбу. «Когда я слышу разговор об идеологии, я вытаскиваю мой револьвер», – пишет Дебре. Но факты учат, что война не «унифицирует» политические разногласия, хуже того, – она их скрывает и «инкубирует». «Идеологическое целомудрие» убивает с большей надёжностью, чем рак. Многие вооруженные движения погубило не бездействие, а отсутствие действительного политического единства, которое парализовало их. «Умолчание противоречия кажущегося единства возвращается к тебе как бумеранг в лицо».

«Заполированность» представляющейся единой организации, в которой все пребывают в согласии потому, что никто не хочет обсуждать главный вопрос: почему и для кого идёт борьба, является иллюзорной силой, которая не выдержит трудностей отступления, когда будущее победы еще неразличимо. «Поражение есть школа революционных кадров».

Отсутствие глубоких идеологических мотиваций среди членов движения есть бомба замедленного действия, заложенная в сердце движения: детонатором послужит личное соперничество, крах или временное поражение. В этом смысле: где бы то ни было, если военному формированию кадров отдаётся предпочтение перед политическим формированием, то члены движения подвергаются, без преувеличения, смертельной опасности. Потому что моральный фактор есть решающий военный фактор, а моральный фактор неотделим от политического образования.

Таким образом, формальная интеграция организации, «по вертикали», гарантирует её дезинтеграцию в «горизонтальном» плане. Абсолютная централизация, в том случае, когда отсутствует «политическая линия», выработанная между «верхом и низом», несёт в себе опасность расчленения. Гиперцентрализация провоцирует отсутствие гибкости, которое делает нетерпимой любое внутреннее разногласие, толкает к расколу, когда как открытый спор мог бы растворить или ликвидировать его.

В «надсоциальных» и «надестественных» условиях существования авангарда результатом может быть то, что идеологическая борьба, которая заявлена против внешних врагов, может возникнуть внутри авангарда. Те, кто пытаются выдумать какую–то «аутентичную идеологическую спаянность» организации, пользуются «дурной репутацией».

Когда организация приходит к тому, что делает из вооруженной борьбы свой «вопрос чести», то она демонстрирует, без сомнения, свой прекрасный «рыцарский дух», но классовое сознание при этом ничтожно. Революционная способность политической акции, в конечном счете, измеряется способностью быстро заменить одну форму борьбы другой.

«Тот или иной исторический путь имеет двойное значение и неблагоразумно выбирать его с билетом только в один конец. В период классовой войны, путь, который объединяет подпольную и легальную борьбу, имеет не одну и ту же протяженность, она меняется согласно смене траектории. Расстояния не являются симметрично одинаковыми, по мере того, как скрываться ли в подполье, либо вылезать на легальность».

«Этическое видение вооружённой борьбы есть видение эстетов, для тех, кто наблюдает. Но для тех, кто её делает, на самой земле, революция не является театрализованными ударами, а процессами, которые оцениваются по их результатам, и зависят, таким образом, от политической оценки».

Начало революционной войны не зависит от воли организаций. Она, по большей части, вызывается усиливающимся насилием, которое не оставляет альтернативы. Но в любой форме это – серьезное решение, чьи последствия должны быть взвешены заранее, без легкомыслия. «Спонтанный энтузиазм краток, война длительна…»

Режи Дебре отмечает, что ленинизм не случайно родился в эру кино, монтируя события в извлечения и сочленяя одно как продолжение другого. Он цитирует Ленина: «без революционной теории не может быть революционного движения» («Что делать?») В чем состоит «революционная теория»? В анализе и систематизации реальных «революционных движений». «Марксистско–ленинская теория латиноамериканской революции есть концентрированная из национальных опытов латиноамериканского революционного движения».

Критический анализ прошлого связан неразрывно с революционной практикой настоящего. Это – «баланс опыта». Это то, что освещает глубину исторического факта и трансформирует исследование фактов в теоретическую гипотезу, проверяемую на практике. «Кто изолируется от своего прошлого, изолируется также от своего будущего». Нет лозунга и стратегии верных самих по себе, лозунги и стратегии адекватны конкретному определенному соотношению сил. Строгая логика, действующая в историческом процессе, должна быть обнаружена в непрерывной, но изменяющейся, линии политического руководства революционным движением. Это одно и тоже: подгонять настоящее к прошлому, тактику к стратегии, революционную практику к революционной стратегии.

Чему служит весь опыт столетней борьбы революционных организаций? Зачем нужен марксизм–ленинизм? Этот вопрос Дебре считает «идиотским»: «если иметь в виду монотонную повторяемость убийств, преднамеренных жертв и вынужденных самоубийств, создается впечатление, что история не может продвигаться вперед иначе, как ничего не сделав и лишь спотыкаясь».

«Где мы находимся сегодня в отношении вчера?», – спрашивает Дебре.

Политический проект есть определенный способ проиграть будущее в настоящем. Дело «континентализации» герильи, начиная с очага, руководимого Че, не состоялось. Все действия, которые «вырисовывались на горизонте», были ликвидированы, и были вытеснены к анализируемому прошлому. «Жестокая хроника событий вытеснила энтузиазм проекта». Как писал Гегель: «первая категория исторического сознания есть надежда, извещение, обещание».

«В то время цвет воздуха был окрашен в красный».

В 1966–1967 годах все революционеры грезили нарастанием революционной борьбы на континенте. Победа кубинской революции пробудила традиции революционной борьбы латиноамериканских народов – в Венесуэле, Гватемале и Колумбии, это позволило предвидеть, что эта борьба зародится в других странах. Проведение конференции «Триконтиненталь» и создание ОЛАС свидетельствовало о зрелости революционного сознания против империализма. Все это позволяло предположить, что партизанское движение преодолеет причины его ограничения и избежит опасностей его зрелости. Тогда начнётся революционный подъем на континенте.

«Оптимизм, общий для этой эпохи, вдохнул многим убежденность в том, что международные революционные конференции были продуктом высокого уровня развития партизанской войны в Латинской Америке, а не, как это было в реальности, её заявлением и подготовкой». Эта допущенная ошибка «оценочного» оптимизма участников этих конференций привела к предположениям, что в Гватемале и в Венесуэле (и в Боливии) власть перейдёт в руки революционеров в ближайшее время. Отсюда разочарование, пришедшее в час поражения и спада вооруженных движений, было глубоким ударом; оно позволило «реформизму» развить свое контрнаступление на региональном и мировом уровнях. «Но на этом нельзя останавливаться. В чем состояла окончательная ошибка «Революции в революции?»…, – спрашивает Дебре. – Оставить в стороне предварительные цели войны для того, чтобы сосредоточиться на методах, адекватных тому, чтобы обеспечить военный успех однажды запущенной герильи».

Между тем в политической реальности не было предпосылок для «победной войны». Реальное состояние соотношения сил в Латинской Америке объективно не было благоприятно для революционного наступления. Эта «лакуна» между объективными условиями народной войны и оперативным её началом была характерна не только для того момента, но и для всего «политического проекта», порожденного этим моментом. «Эта лакуна, или desfase, между предпринятой операцией и условиями ее возможности находилась в самой сердцевине предприятия Че. Не как внешняя граница или ограничение, но как его мотор и смысл бытия».

Если принять утверждение: «марксизм может развиваться единственно в борьбе», – то «познание реального движения есть в себе самом реальное движение, субъект того же движущего противоречия». Каждая политическая эпоха имеет свой порядок теоретических приоритетов. «Скажи мне, от чего ты должен защищаться, и я тебе скажу, что ты должен говорить. Тезис, распространяемый вне контекста и вне «актуального момента», превращается в абсолют–догму».

«Марксистская теория умрёт тогда, когда исчезнут объективные условия для полемики».

Следует быть готовым, продолжает Дебре, к реакции на «ошибки» революционного движения. Некоторые «товарищи», которые только недавно вышли из авангарда, критикуют его на основе своего собственного горького опыта с «популистских» позиций. Эти «товарищи», которые только что находились на «крайней точке» революционного терроризма, теперь «затыкают уши перед словами «вооруженная борьба» и не хотят больше слышать об этом.

Дебре обращает внимание на «каркас концепций, мнений, организаций», которые воспрепятствовали развитию возможностей вооруженной борьбы, в которых политический фактор, в «традиционном понимании слова», помешал развитию «военного фактора» революционной вооруженной борьбы. Тогда нужно было срочно ликвидировать эти концепции, мнения и организации, которые затрудняли развитие тогда ещё возможной борьбы; на практике, а не в теории, настаивать на «военном факторе» больше, чем на «политическом», на «инициативном факторе» больше, чем на факторе «организации» и «агитации и пропаганды». Тогда было неизбежным политическое столкновение из–за «одностороннего развития противоположных граней».

Че Гевара цитировал Клаузевица: «Тактика указывает использование вооруженных сил в стычках, а стратегия, использование этих стычек для достижения цели войны». Кто не испытал осознания «криминальной близорукости» политиков, считал Че, не имеет права считать ошибочным постановку акцента на стратегическом континентальном вооруженном аспекте революционной борьбы.

Дебре вспоминает: «На мрачном досуге заключения в начале 1968 года [в боливийской тюрьме], мы смогли сделать по пунктам пересмотр или корректировку «Революции в революции?»…» И делает вывод: «Мы не достигли пока рационального ядра народной войны, – ликвидации принципа идентичности. Мы не смогли, поэтому, дойти до корня войн авангардов, которые делают неизбежным появление похожих расколов и не оставляют надежды на свое непрерывное восстановление».

Обратившись к опыту чилийской революции 1971–1973 гг. (глава названа «Чилийское решето»), Дебре называет ее «возвращением Че». «С винтовкой в руке и со звездой во лбу призрак Че запущен вновь в ход».

В Чили «Народный фронт» возник ещё в 1936 г. Затем он менял свое название: «Демократический альянс» (1942 г.), «Фронт народа» (1951 г.), «Фронт народного действия» (1965 г.). Наконец, 26 декабря 1969 г. был подписан Пакт о создании «Народного единства», которое объединило Компартию (генеральный секретарь Луис Корвалан), Социалистическую партию (К. Альтамирано), Социал–демократическую партию и другие. «Народное единство» выдвинуло единого кандидата социалиста Сальвадора Альенде на президентские выборы, который победил 4 сентября 1970 г., набрав свыше 36 % голосов. В правительство вошли представители партий блока. Однако в Конгрессе большинство принадлежало «правым» партиям (Христианско–демократическая и Националистическая партии).

В июне 1971 г. Альенде подписал Декрет о передаче государству предприятий медной промышленности, принадлежавших североамериканской кампании «Анаконда». В 1972 г. большая часть предприятий и банков перешла под контроль государства (50 % валового продукта, 100 % добычи и переработки нефти, 80 % – производства цемента, стали, угля и железа и т. д.). Рост валового продукта и промышленного производства, сокращение безработицы. Аграрная реформа экспроприировала 3570 поместий (5 млн. га земли). Были созданы рабочие советов на предприятиях. Программа образования охватила 99 % детей. В апреле 1971 г. «Народное единство» одержало победу на муниципальных выборах. Сопротивление «правых» в Конгрессе программе национализации промышленности. В октябре 1972 г. состоялась антиправительственная забастовка «транспортников» (владельцев грузового транспорта) и торговцев в столице, к которой присоединились врачи, инженеры и юристы. Произошел раскол между партиями в «Народном единстве». Политическую оппозицию возглавила «Националистическая партия» (крупная буржуазия). Христианско–демокртическая партия (партия мелкой и средней буржуазии), возглавляемая Эдуардо Фреем, отказалась сотрудничать с правительством. «Левые» («МИР») обвинили правительство Альенде в «реформизме».

На парламентских выборах 1973 г. «Народное единство» получило 63 места в палате депутатов (из 150) и 20 – в Сенате (из 50). Большинство Конгресса бойкотировало правительство. Заговор в армии. В августе 1973 г. в отставку были отправлены командующий ВВС С. Руис и командующий армией Пратс (замененный генералом Пиночетом) – сторонники Альенде.

11 сентября 1973 г. в 7.50. по радио «Агрикультура» было передано Заявление заговорщиков. Начался военный путч, который не поддержала даже католическая церковь (кардинал Сильва Энрикес). До этого Военная Хунта ликвидировала около 2 тысяч офицеров, солдат и полицейских, отказавшихся участвовать в выступлении. Во время штурма президентского дворца «Ла Монеда» был убит президент Альенде. Военную хунту возглавил генерал Пиночет, который заявил: «В Чили только одна альтернатива – я или марксизм».