Текст книги "От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции"

Автор книги: Михаил Колесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

«Призраки всех задушенных и преданных революций нашей мучительной латиноамериканской истории напоминают о себе в переживаемой сегодня действительности, так же как сама эта сегодняшняя действительность предчувствовалась в прошлом и порождалась его противоречиями, – пишет Галеано. – История – это пророк, взор которого обращен вспять: по тому, что было, и вопреки тому, что было, он предсказывает то, что будет».

Национальное освобождение Латинской Америки, считает Галеано, – это, прежде всего, задача социальная. Латинская Америка должна свергнуть её нынешних хозяев, и это должна совершить страна за страною. Время восстаний и перемен уже настало. «Некоторые страны верят, что судьбой распоряжаются боги, но истина в другом: судьба – в руках людей. И эта истина должна быть наконец–то осознана нами».

Глава первая
КОНЦЕПЦИЯ ЛАТИНОАМЕРИКАНСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ (РЕЖИ ДЕБРЕ)

Французский публицист Режи Дебре после своей книги «Революция в революции?», сделавшей его имя знаменитым, написал несколько книг, среди которых особое место занимают две книги под общим названием «Критика Оружия», вышедшие в свет в 1974 и 1975 годах. Именно в этих книгах Дебре формулирует свое понимание революции вообще и латиноамериканской революции в частности. Как это для него характерно, он проводит постоянные параллели с революциями в Европе, в частности в России, а также в Азии (Китай, Вьетнам) и Африке.

Так, например, он пишет: «Революционная война, которую открыла кубинская победа на латиноамериканском континенте, начиная с 1960 года, не пощадила ни одну страну, но без какого–либо унифицированного или прямолинейного плана. Никто не может подвести её итоги: ни одно поражение не кажется предопределенным».

В первые годы после победы кубинской революции спонтанно возникли многочисленные попытки подражания, которые стоили очень дорого. Наконец наступил момент, когда стала очевидной необходимость положить конец этому «беспределу расточения сил и пролития крови». Необходимо было внести в этот стихийный процесс некоторую упорядоченность и координацию. С этой целью в Гаване в 1966 году была созвана конференция «Триконтиненталь», на которой присутствовали делегации из разных латиноамериканских стран. По инициативе председателя Чилийской соцпартии Сальвадора Альенде была создана Организация Солидарности стран Латинской Америки [OLAS], первая конференция которой состоялась в августе 1967 года. «…Ее цель была срочная и прагматичная, – пишет Дебре, – …предоставить Че аппарат политической, военной и психологической поддержки, прорвать его политическую изоляцию, максимально нейтрализовать враждебные партии, обеспечить его тыл в смежных странах и, этим опосредованным образом, создать во всех частях, где было возможно, благоприятные условия распространения вооруженной борьбы, начиная с боливийского очага».

Присутствие Че в Боливии придавало смысл и ось этой организации. Как известно, эта конференция была созвана слишком поздно и не могла уже практически помочь обреченному в военном окружении отряду Че. Исчезновение Че привело к тому, что эта организация потеряла свой смысл и сама исчезла. Но эта организация дала импульс процессу координации партизанского движения, появившегося и распространившегося в Венесуэле, Гватемале, Колумбии, Бразилии, Уругвае, Аргентине и других странах. Но, как пишет Дебре: «Единственный закон, который история не опровергнет никогда, состоит в том, что она опровергает всегда то, что от нее ждут».

Еще в мае 1959 года в Буэнос – Айресе Фидель Кастро призвал латиноамериканские народы объединиться для решения своих проблем. «Аргентинец Эрнесто Гевара поднял перчатку», – пишет Дебре. Его личность воплощала собой эту идею континентальной революции. Имя Че было не только паролем для революционных авангардов. «Латиноамериканская революция могла действительно, через посредство фигуры команданте Гевара, достичь реальности своего будущего, ощутить отсутствующее единство…» Эта революция, включая кубинскую, на протяжении долгого времени была брошена между теорией без практики и практикой без теории, между болтовней и действием, подобно качающемуся маятнику. «Оружие, лишенное критики, и критика, лишенная оружия. …Че привнес в каждого революционера Америки часть, которой ему не хватало… Марксизм был поставлен вновь на свои рельсы. Революция началась сначала».

Дебре замечает, что убийство Че мгновенно породило «бурлящую лихорадку» посмертных его учеников, которые раньше себя никак не проявляли, и которых он сам не потерпел бы ни минуты. На продажу была выброшена этикетка «геваризм», которую бы он сам первым уничтожил. Для «переростков» революции ссылаться на его имя стало отличительной манерой поносить социализм, которому Че отдал свою жизнь. «…Когда Че исчез со сцены, можно было заметить, что весь мир в Америке стал, с той и другой стороны, геваристким, но так никем не было достигнуто согласия относительно того, что такое «геваризм».

«Континентальная революция» означает идеальную «конвергенцию» революционных процессов. Она присутствует в духе и воле латиноамериканских революционеров, но не является реальностью. Согласно законам материалистической диалектики, ничто на земле не развивается единообразно. «Если социалистическая революция в «двадцати Латинских Америк» не может быть «континентальной», то тем более она не может иметь свой календарь. …Каждый национальный процесс имеет собственные часы… Революция не экспортируется из одной страны в другую… Всё приходит в свой час к тому, кто умеет руководствоваться своими собственными часами, а не часами соседа». Только «метафизически» можно было бы установить какую–то хронологию латиноамериканских революционных процессов, исходя из абстрактного критерия географического единства. «…Ни какой социалистический или коммунистический Интернационал не смог достичь своей заявленной цели – ускорить революцию на национальном уровне…», – утверждает Дебре.

Он считает, что приближается время обобщения опыта и консолидации латиноамериканских революционеров, достижения «единства многообразия». Сальвадор Альенде незадолго до смерти сказал: «Так пишется первая страница истории. Мой народ и Америка напишут остальные».

В итоге Дебре заключает: «Народ без оружия был бы таким образом, моментально разбит. Оружие без народа – также. Дай Бог, чтобы конструктивная критика не повредила победе народов с оружием в руках».

Свою первую книгу «Критика оружия» Режи Дебре начинает с вопроса: что такое революция, и с цитаты В. И. Ленина: «…Скрывать от масс необходимость ожесточенной, кровопролитной и уничтожительной войны как немедленной задачи следующего действия – это обманывать себя самих и обманывать народ».

Дебре проводит мысль Ленина о том, что всякая революция начинается с войны против приспособленцев. И приводит в пример Кубу, где до 1957 года для демократических и коммунистической партий Фидель Кастро и его повстанцы были лишь «кучкой путчистов и утопистов».

Прежде всего, Дебре обращается к важному, с его точки зрения, вопросу терминологии. Вопрос о классовом характере латиноамериканского революционного движения, обсуждаемый уже более пятидесяти лет (на 1975 год), давно уже стал «лохматым». Курьез кубинской революции: Куба пошла по пути социализма, не успев скорректировать свое решение с текстами марксистских классиков. Ни один факт в истории не является доказательством, потому что уже классификация фактов является выражением определённой идеологической позиции. В качестве примера Дебре приводит Ленина, в полном собрании сочинений которого можно найти подтверждение любой точки зрения, как и её опровержение. И, тем не менее, невозможно под схоластическим предлогом, что вопрос о революции уже давно решен на практике, отвергать необходимость его научной разработки в настоящее время. Все сводится к проблеме определения, так как главные политические различия берут свои начала в простых идеологических оттенках.

«Делать политику» – это значит заниматься классификацией сил. А классификация – это проблема «слов». Любая политическая борьба начинается со словесной «склоки». Выбор главного врага, революционной цели, её движущих сил и руководящей силы – от определения этого зависит политический выбор. Любой политический авангард ставит перед собой задачу провести «демаркационную линию» борьбы. Но определение классовой структуры и классовой борьбы в любой латиноамериканской стране зависит от положения Латинской Америке в мировой классовой структуре. Любая политическая тактика, не основанная на реальном движении в национальных рамках, не только неэффективна, но и опасна.

Вопрос – в том, каким словарем при этом пользоваться. «Любое определение принуждает к терминологии, любая терминология постулирует идеологию».

Так, на «принятом» языке Латинскую Америку относят к так называемому «Третьему миру», хотя этот термин не несёт в себе определенного смысла. Между тем «латиноамериканская солидарность – географический факт, – не есть волюнтаристская утопия, а есть историческая данность; она основана на общих цивилизации, языке, религии, прошлом». Поэтому с Азией и Африкой Латинскую Америку роднит только предполагаемая «отсталость» в экономическом и социальном развитии, которая совершенно неравнозначна в разных странах.

Пренебрежительная индифферентность Карла Маркса к Латинской Америке, – «никто не может опередить свою эпоху», – оказала влияние на судьбу континента в рамках социалистического движения. Речь идет о памфлете Маркса против Боливара и его поддержке вторжения США в Мексику. Ленин был в этом более проницателен, помещая Латинскую Америку не среди Азии и Африки, а на стороне Европы. Ленин заметил, что «национально–освободительное» движение в Латинской Америке совпало с ростом революционного движения в Европе в XIX веке, обратив внимание, вместе с тем, на неравномерность социально–экономического развития латиноамериканских стран. И всё–таки Латинская Америка сравнительно поздно заинтересовала коммунистическое движение. Это произошло после начала революции в Мексике (1910 г.) и последовавшей за ней гражданской войны, (в которой принял участие посланник Коминтерна и будущий советский советник Гоминдана Бородин). Здесь же впервые взял в руки оружие Джон Рид. В 1919 году в Мексике была создана первая компартия в Латинской Америке. Однако на IV Конгрессе Коминтерна (1925) первые латиноамериканские компартии, – чилийская и кубинская, – были подвергнуты резкой критике.

Партизанская война Аугусто Сандино (которого Анри Барбюс назвал «генералом свободных людей») против североамериканских оккупантов в Никарагуа получила официальную поддержку со стороны Коминтерна. Первая конференция компартий стран Латинской Америки состоялась в 1929 году в Буэнос – Айресе. Однако, ориентируясь на директивы Коминтерна, компартии пошли «против течения» революционной борьбы в своих странах. США оказались вне поля их критики и политики, особенно в период Второй мировой войны. Серьезные последствия для революционного движения в Латинской Америке имело Стокгольмское воззвание к борьбе за мир (1950 г.), многим компартиям было запрещено участвовать в вооруженной революционной борьбе. Так случилось на Кубе, когда компартия не поддержала партизанское движение Фиделя Кастро. «Эта долгая история оставила много ран», – пишет Дебре, – а также свой след в терминологии, которая вошла в «глубинные привычки».

Но Латинская Америка постепенно вошла в западный капиталистический мир, с которым её объединяет не только общие исторические корни, но и эллино–христианское наследие. Несмотря на индейское прошлое и негритянское смешение, Латинская Америка имеет ту же цивилизацию, что и Европа, «Америка есть ее дочь».

Отсюда Дебре выводит следующие заключения:

Во–первых, революционная борьба в Латинской Америке не является «колониальным или национальным вопросом», так как она глубоко отличается от борьбы народов Азии и Африки. Латиноамериканское революционное движение не есть «национальное освободительное движение», то есть борьба за национальный суверенитет государства. Это слишком буквальное понимание терминологии привело ко многим серьезным политическим и историческим ошибкам, за которые были заплачено многими жертвами. «Это – ошибка, в которой на карту поставлена жизнь».

Во–вторых, латиноамериканская революционная борьба не интегрирована в антикапиталистическую борьбу демократически развитых стран. Она не связана с мировым рабочим движением против монополистической системы государства. Патриотизм и антиимпериализм являются ее основными движущими силами, которые находят свое выражение в индивидуальной форме. Этого нет в демократических и рабочих движениях в Европе. Это – особый тип национальной борьбы, в которой сочетаются буржуазно–демократические и социалистические задачи. Здесь смешивается «революционная гражданская война» с «народно–освободительной войной».

По мнению Дебре, те, кто пытаются приписать этой борьбе антикапиталистический характер, делают большую услугу империализму, отдаляя революцию от её конкретных задач. «…В политике дороги наиболее короткие не являются наиболее краткосрочными». Они не понимают, что капиталистическая зависимость есть, прежде всего, политическая зависимость, которая переносится на нацию в целом. И, если экономическая эксплуатация обычно скрытна, то политическое подчинение для народа всегда очевидно. В этой связи Дебре критикует Троцкого, как «классика» европейской революции, за игнорирование национальных и колониальных аспектов революционного движения.

Дебре отмечает, что в отличие от идеолога, который принимает политическую программу слово в слово, историк обязан, прежде всего, задать вопрос, кто является носителем этой программы, так как действенность этой программы зависит от того, кто её проводит. Идеи трансформируются в материальную силу, когда преобразуются в материальность партии, определённой социальной группы. Так носителями революционной идеи в Латинской Америке, после победы кубинской революции, были, в своем большинстве, представители мелкой и средней буржуазии. Но так как речь шла о завоевании власти эксплуатируемыми классами, о построении социализма, то это соответствовало интересам рабочего класса. Поэтому перед командирами, бойцами и просто «симпатизирующими» революционной борьбе стояла задача идентифицировать себя с этим классом, не имея рабочего происхождения. Таким образом, здесь появлялось некое несоответствие между классовым содержанием борьбы и классовым характером её участников.

На Кубе в процессе зарождения революции имело место совпадение между носителями революционной идеологии, – «Движение 26 июля», – и самой этой идеологией. В дальнейшем эта тема «несовпадения» очень активно обсуждалась в печати по поводу Фиделя Кастро – ученика иезуитов, сына латифундиста, ставшего командиром партизанского крестьянского отряда. Пытавшиеся ему подражать европейские «леваки» потерпели неудачу, так как столкнулись с естественным отторжением.

«Совершить социалистическую революцию без социалистов» – это, как некое пари, и в то же время некий подвиг. В его манере, – которую не следует принимать слишком всерьез буквально, – эта шутка, приписываемая Фиделю в начале шестидесятых годов, указывает на оригинальную черту кубинской революции, почему она сломала нормы марксистской теории и практики социалистических революций».

Исторический промежуток между кубинской партизанской войной и последующей партизанской войной в Латинской Америке был заполнен словом «революция». «Игрались со словом, не предвидя опасности». На Кубе «революция» означала разрушение тирании, смену правительства и возвращение к Конституции. В Латинской Америке «революция» означала разрушение буржуазного строя, изменение способа производства и установление социалистической законности. Так, по крайней мере, её понимали враги, хотя не все её участники это понимали. Метод борьбы – партизанская война, – был тем же, что и на Кубе, но её классовое содержание было трансформировано. «Латиноамериканская революция должна была начать с той точки, с которой закончила кубинская».

«Демаркационная линия между революцией и контрреволюцией решительно переместилась влево, нарушив равновесие сил».

Либеральная, но антикоммунистическая, мелкая буржуазия уже не может подталкивать колесо национально–освободительной революции, но которая может привести на своем фланге к диктатуре пролетариата. Поэтому ошибочно порицать её поведение, которое определяется классовым сознанием. Не всегда врагами являются те, которых желал бы. Если бы латиноамериканская революция могла бы выбирать своего врага, она удовлетворилась бы империализмом и его сателлитами среди господствующего класса. Но, попытавшись быть антиимпериалистической, она оказалась антикапиталистической. Потому что буржуазия считает себя атакованной в основах своей экономической власти, её образа жизни, в способах дохода, в моральных и политических ценностях. Так революция приобрела новых врагов.

«Для того чтобы класс был признан гегемоном, он должен сделать так, чтобы его собственные классовые интересы воспринимались как исторические интересы нации».

Буржуазная и пролетарская революции не представляют собою антиподов. Задачи «национального освобождения» и «социализма» не составляют некую иерархию: сначала решаются первые, затем – вторые. «Вооруженная революция в течение последнего десятилетия, находилась зажатой в диалектике: «не более» и «ещё нет». Некая буржуазно–демократическая революция в Латинской Америке уже невозможна, потому что не стоит на повестке дня, в то время как социалистическая революция, вписанная заглавными буквами в эту самую повестку дня, еще не возможна. Первая имеет возможность как режим Государства, но не как народная революция».

В результате, эпоха разрушения капитализма и перехода к социализму удобна для движений, названных Лениным «национально–демократическими», которые являются в то же время народными по своей социальной базе и буржуазными по своей политической программе. Во второй половине XX века, в «зависимых» странах включительно, которые называются «отсталыми», уже нет буржуазных революций. Но господствующие классы, которые не располагают силами, необходимыми для проведения буржуазной революции, и стать действительно независимыми от имперской метрополии, однако, имеют их в нужный момент для воспрепятствования приходу социалистической революции. Поэтому во многих местах герилья функционирует как «ширма» на том пространстве, где ещё нет материальной поддержки для её политического проекта, ни социального класса, который выступит по мере того, как его силы будут отмобилизованы и организованы.

Со времен кубинской революции следует различать понятия «революционная война» и «народная война», потому что первая не есть вторая, а есть война авангарда. Однако, как отмечал в свое время Че, партизанская война, герилья, есть народная война в том смысле, что без поддержки народа она обречена на поражение: «герилья есть боевой авангард народа»».

В этой части своей книги Дебре явно обращается к опыту «поражения» Че в Боливии, отмечая необходимые «ограничения» партизанской войны.

Во–первых, «ограничения в пространстве». Термин «партизанский фронт» означает совсем не то, что в военном деле (передовая линия боевых действий), а группу партизан, действующих в определенном, иногда изолированном, районе, т. е. там, где находится авангард. В истории освободительного движения не так уж много примеров, когда такой «фронт» мог выстоять достаточно долго против окруживших его войск. Поэтому главным оружием партизанской войны является быстрая смена территории действия. «Долговременная гарантия победы – это полицентризм…»

Во–вторых, «ограничение во времени». Контроль над территориальным пространством сохраняет контроль над развитием операций. Пока существует авангард, продолжается война. Уничтожение авангарда, физическое или политическое, ведет к ликвидации войны. Уничтожение авангарда начинается с политической его изоляции. Партизанский фронт, изолированный от своей социальной базы, без контактов обречён жить в зависимости от материальной поддержки извне, «городского тыла». «В любой войне то, что ведёт к победе, не допускает поспешности». Когда народ является реальным «субъектом» революционной войны, то время спрессовано в нём, в его мыслях и образе жизни. Тогда «легко ликвидировать авангард, но физически невозможно убить народ». Поэтому, когда нет условий для вооруженной партизанской войны, то она не может продлиться долго. Поэтому война авангарда должна быть вынуждено короткой.

Но это не значит, что не надо «открывать огня». Дебре вспоминает слова Антонио Грамши о том, что смерть капитана не поднимет в бой войско.

В то же время выражение «война авангарда» оскорбительно для революционного авангарда, который сам считает, что он есть передовой отряд народа в революционной войне, которая не рождается спонтанно, а как длительная акция партий и партизанских отрядов в горах и в городах. «Народная война есть парадигма всей революционной войны».

Но народная война продолжительна постольку, поскольку она наступательна. Ответ на вопрос о том, «как осуществлять такую войну?», зависит от ответов на вопросы: «зачем?» (каковы её цели) и «против кого?» (кто классовый противник). «Историческая матрица партизанской войны – это война народная». Но её условия непроизвольны и создаются проникновением различных противоречий, которые двигают современным миром. Дебре признает, что высказанный в его работе «Революция в революции?» прогноз, относительно расширения партизанской войны от очага к периферии, не подтвердился. Однако в военном плане дилемма вооружённой борьбы осталась прежней: либо расширяться, либо умереть.

Это – неспособность жить в настоящем, пережить настоящую ситуацию, сосредоточить свое внимание на актуальном моменте. Замена этого устремлением в будущее, которое предполагается, постоянное смещение момента и задач завели многие движения в тупик.

По мнению Дебре, «война авангарда» и «народная война» (как во Вьетнаме, например) – это два отдельных мира, каждый из которых имеет свои методы, свою атмосферу, свой особенный дух. Одну он сравнивает с математикой, другую – с алгеброй. Поэтому не всякая группа повстанцев в горах может быть названа «фокизмом» (букв. – очагизм). «Тридцать человек в горах являются «фоко» [очагом], но не содержат в себе обязательно «фокизм». Все зависит от их принципов поведения. Десяток кубинских экспедиционеров, собравшихся в декабре 1956 года вокруг Фиделя, не были «фокистами», так как не были ими и позже, потому что, садясь на катер «Гранма», они верили в народное восстание в Сантьяго–де–Куба».

«Война авангарда» отделяет все то, что присуще «народной войне». Эти два «универсума» практически похожи, но теоретически несовместимы. Мир авангарда – это мир индивидуализма, мир народа – это мир коллективизма. Первый намеривается взять власть сверху, второй – построить власть снизу.

«Фундаментальным искусством» народной войны Дебре называет «искусство сопрягать» противоположные формы и методы борьбы, укреплять их в их противоположности, так как «условия существования и развития каждого феномена присутствуют в противоположном феномене». Он ссылается на Клаузевица, который говорил, что война есть деятельность духа, на Гегеля, который «уточнял»: война есть мировой дух в действии. Наконец, как марксист, он заключает: война есть система объективных противоречий, точно отраженных в духе победителей.

Так что брешь между авангардом и народными массами, между поставленными целями и действительными проблемами, имеет обыкновение расширяться и в результате увеличивается изоляция авангарда от народа, авангардом которого он себя считает.

«Любая победа контрреволюции питается ошибками и колебаниями, которые произошли на революционном поле». Поэтому военные победы над партизанским движением обязаны внутренним политическим слабостям.

«Фундаментальный стратегический вопрос» партизанской войны – это тыловое обеспечение борьбы авангарда. Лишь поступательное вовлечение народа в войну позволит авангарду избежать изоляции и ликвидации. Тыловая база поддерживает партизанский отряд своими резервными силами, связью и снабжением. Между тыловой базой и отрядом такие же отношения как между экономикой и политикой.

Дебре цитирует Энгельса: «шпаги не растут на деревьях». Для сражения со шпагой необходимо иметь под контролем место, где под землёй находится железо, людей, чтобы извлечь его, кузницу и кузнецов, чтобы превратить минерал в шпагу.

Что такое партизанская база? – спрашивает Дебре. И отвечает словами Че:

«В рамках большой политики – военной акции, элементом которой она является, герилья будут расти и консолидироваться; она продолжит формировать опорные базы, фундаментальный элемент для того, чтобы партизанское движение могло развиваться. Эти опорные базы являются пунктами, куда враг не может проникнуть иначе, как ценой больших потерь; бастионы революции, укрытия и судебные округа герильи для более глубоких и смелых налётов».

Но опыт партизанской войны (например, во Вьетнаме) показал, что опорные базы – это больше, чем только базы снабжения или оперативный трамплин для партизанских действий, это – «истинное условие существования»: материального, морального и политического. Более того – тыл превращается в само бытие герильи, смысл которой – жить и умереть, защищая народ. Здесь партизанская армия перестает быть вне закона и устанавливает свои законы и свою администрацию. Поэтому борьба за установление опорных баз есть борьба против сознания: «вне закона».

В свете этого опыта Дебре уже не утверждает категорично, что «опорная база находится в рюкзаке партизана». Такой рюкзак в отряде из тридцати человек должен быть весом, по крайней мере, 25 килограмм. С таким рюкзаком невозможно проводить скрытую разведку, быстро маневрировать и даже прорубать мачете тропу в джунглях. Поэтому у партизана должна быть опорная база, где бы он мог отдохнуть и подготовиться к операции. Но невозможно отделить снабженческие аспекты базы от политических. Только когда герилья приобретает политическую поддержку масс, она может рассчитывать на снабжение и рекрутское пополнение.

Однако условия Латинской Америки отличаются. В большинстве латиноамериканских стран «центры притяжения» населения находятся в городах. Поэтому в географически благоприятных условиях ведения партизанской войны герилья оказывается в пустыне слабо населенных территорий, не имеющих экономического и политического значения. Поэтому в этих странах герилья не достигла цели создания опорных баз. Куба, в этом смысле, была исключением.

К тому же, отсутствие общей границы с дружеской страной, на поддержку которой могло бы рассчитывать партизанское движение, (например, Китай для Вьетнама), тоже определяет особенности Латинской Америки. При этом военное вторжение армии США на территории маленьких государств, при явном техническом её превосходстве, играет решающую роль. Трудно найти в любой части континента герилью, которая смогла бы выжить, не имея возможности отступить на территорию соседнего «нейтрального» государства.

«Ирония исторической диалектики выражается иногда в географических терминах: естественные условия, которые благоприятствовали военному выживанию кубинской революции, вредят военному развитию братских гериль в Латинской Америке», – предупреждает Дебре.

Дилемма партизанского движения – это необходимый переход от фазы «бродячего очага» к фазе устойчивой «опорной базы», либо внутренней (определенная территория, находящаяся под контролем), либо внешней (устойчивая поддержка извне). Отсутствие «опорной базы» навязывает герильи три «горлышка бутылки», которые взаимосвязанные друг с другом, в конечном счете, заводят её в тупик. «Воевать, чтобы выжить, а не выживать, чтобы воевать, или порочный круг снабженческих нужд».

Нерегулярная армия без гражданской поддержки должна «толкать обоз перед собой». Герилья без «опорной базы» – капитан без войска, который «не имеет повара, но имеет желудок». Соединение военных и снабженческих функций ослабляет оперативные возможности герильи. Повседневные задачи выживания подрывают боевую способность, вооруженное самовыживание становится смыслом бытия «очага». Лишенный широкой и организованной социальной «опорной базы» авангард предрасположен к неизбежному расколу своих сил. Потери, которые несёт партизанская колонна, невосполнимы, «потеря одного бойца в засаде для герильи есть полная потеря».

Реакционный режим имеет время выжидать. Но постоянно передвигающаяся по почти пустынной местности колонна, не имеющая связей с местным населением, не имеет такого времени. Поэтому причиной поражений последних лет является несовпадение территории военных операций с зоной опорной базы. То же происходит и в городской герилье. Герилья тратит много сил на постоянное восстановление своих опорных баз. Самосуществование становится самообеспечением, а последнее – самоистощением, так как ради снабжения гибнут люди. Это можно назвать «эффектом бумеранга». Поэтому делать ставку только на боевой авангард, это поставить его под угрозу разрушения тылом. «Авангард был ликвидирован авангардистами».

Так формулируется альтернатива: база или мобильность.

Проблема базы до сих пор рассматривалась лишь с военной точки зрения. В этом плане она противопоставлялась проблеме «стратегической мобильной силы». Здесь Дебре ссылается на собственную книгу «Революция в революции?» и на тезис Че Гевары: «постоянная мобильность, постоянная настороженность, постоянное недоверие». Но опыт показал, что от этого тезиса следует перейти к вопросу «создания опорных баз».

Все герильи в Латинской Америке столкнулись с этим противоречием: военной необходимости мобильности и политической необходимости организации поддержки народных масс. Все повстанческие движения оказались перед альтернативой: либо в результате постоянного передвижения, ощущали себя, в конце концов, загнанными в тупик из–за отсутствия опорной базы, либо оказывались окруженными из–за привязанности к такой опорной базе. В том и другом случае результатом была ликвидация повстанцев.

Опасность опорной базы заключается в её отождествлении с самозащитой, которая приводит к изоляции герильи от ее социальной базы. Но более опасно преувеличение значения мобильности. «Изнурительные, импровизированные, бесцельные, постоянные марши теряют свое главное направление, и герилья кружится на месте впустую». Постоянная мобильность, сопровождаемая отсутствием предварительно подготовленных в горах укрепленных позиций для отступления, делает практически невозможной разработку долгосрочных планов операций.