Текст книги "Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет."

Автор книги: Михаил Крюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 53 страниц)

Ванюшин смерил начальника военторга взглядом, напоминающим тяжёлую кувалду на боевом взводе, сел вместе с Файзуллаевым свой УАЗик и уехал в другую сторону.

– Знаешь что, – обратился вдруг Черняев к женщине, – ты пистолет-то мне, пожалуй, отдай. Он хоть и не заряжен, но мало ли что… Деньги тут на фиг никому не нужны, а на пистолет могут позариться.

Он двумя пальцами принял оружие из рук ещё всхлипывающей кассирши, и, оседлав свой мотоцикл, пустился вдогонку за комдивом.

Рогулькин проводил его взглядом и презрительно сплюнул:

– Перестраховщик…. Ну ты чё там, успокоилась? Поехали, что ль… В банк все равно уже поздно, не хватало ещё на обед опоздать.

Кассирша в последний раз хлюпнула носом, кивнула и послушно полезла в кабину.

P.S. Я до сих пор безмерно благодарна этом толстому смешливому прокурору. Если бы не он, неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба моих героев и моя собственная. Ведь как-никак это был всего второй день моей работы в должности инкассатора военторга и моя первая встреча с Юркой Хорошевским. Правда, знакомством её назвать нельзя – нас тогда никто не удосужился представить друг другу, и я в тот день так и не узнала имени человека, в лицо которому выплеснула почти целый баллон отравы для тараканов.

А познакомились мы гораздо позже.

Mourena     Хорошевский

Подполковника Файзуллаева предупреждали, что от ротного Юрки Хорошевского следует держаться подальше, а ещё лучше – отправить его куда-нибудь на повышение или на учёбу в академию. Старлей обладал феноменальным даром притягивать неприятности – к себе и к тем, кто случайно оказался рядом и не успел спрятаться.

Началось все с того, что Юрка, едва приехав в Мирную и приняв должность, обронил в автопарке бумажник с документами. Рыская, словно ищейка, в его поисках, ротный не заметил открытой двери КамАза, разбил себе голову, помял саму дверь и едва не покалечил рядового Усманова, который как раз расположился в кабине покурить, свесив ноги наружу. Рядового спасли сапоги, а Юрке пришлось накладывать швы на рассечённую бровь.

Батальоном, который Юрка осчастливил своим присутствием, командовал тогда пожилой майор Твердохлебов. Закалённый долгими-долгими годами службы в суровом забайкальском климате, майор накрепко свыкся с мыслью, что звания подполковника ему не видать, к жизни относился философски, а к службе – с определённой долей здорового наплевательства, ласково называл солдат «бойчишками» и не докучал им излишними требованиями к дисциплине и внешнему виду. Зато среди гражданского населения Мирной добрых два десятка человек, осевших после дембеля в привокзальном посёлке, по старой памяти называли его батей, приглашали на крестины и просто в гости, что делало жизнь одинокого разведённого майора если не приятной, то вполне терпимой. Не страдающий излишней мнительностью, чуждый всяких суеверий Твердохлебов не придал особого значения инциденту с головой нового ротного – бывает и не такое. Впоследствии он не раз корил себя за то, что не усмотрел в нем грозного предупреждения свыше.

Не успели швы на Юркином лбу как следует зажить, грянула новая неприятность. К Хорошевскому приехала бабушка. До сих пор бабушки никогда ни к кому в Мирную не приезжали – даже к солдатам, не говоря уже об офицерах, поэтому старлей из отдельного сапёрного батальона прославился мгновенно. Целую неделю личный состав всех мирненских частей, повиснув на заборах, наблюдал, как маленький непоседливый старлей чинно выгуливает по единственной кленовой аллее пожилую даму с седой академической причёской. Дневной моцион обычно заканчивался в офицерской столовой, где дама вкушала мороженое и косилась на марширующих по прилавкам тараканов, а вечерний – в гарнизонном клубе, где местный киномеханик Дима без фамилии специально для Юрки и его бабушки крутил фильмы из личного НЗ, озвучивая сразу всех героев.

Когда неделя кончилась, Хорошевский вместе с бабушкой сел в поезд и уехал в Читу, чтобы там посадить старушку в самолёт. Только исключительной Юркиной способностью находить проблемы там, где их быть не может по определению, можно объяснить тот факт, что бабушкин отъезд совпал по времени с традиционным летним наводнением где-то на полпути между Читой и Мирной. То есть добраться до областного центра и отправить бабушку на родину в Тюмень Юрке удалось. А вечерний поезд, который должен был доставить старлея обратно к месту службы, из-за наводнения был уже отменён. Так же, как и все другие поезда, следующие в сторону китайской границы. Причём на неопределённый срок. Не имея средств на гостиницу и обладая от природы общительным и дружелюбным характером, Юрка прибился к стайке вокзальных бичей. Они угощали его водкой, он их – сигаретами, и эта дивная взаимовыгодная дружба продолжалась три дня. На четвёртое утро из тёплой компании Юрку изъял патруль военной комендатуры.

Майор Твердохлебов, получивший из-за этого свою долю неприятностей, отнёсся к происшествию по-прежнему философски и никаких выводов для себя снова не сделал. Он просто в доступных выражениях объяснил Хорошевскому, что за такие штучки недолго угодить под трибунал, и велел убираться с глаз долой. Почти месяц Юрка старательно не попадался комбату на глаза, втайне надеясь, что о нем вообще все забудут.

Но комбат не забыл. Получив авансом нагоняй от командования дивизии по случаю предстоящей грандиозной проверки из штаба округа, Твердохлебов призвал к себе старлея и объявил, что ему, как проштрафившемуся, поручается воздвигнуть недостающие сто метров забора в автопарке – со стороны, выходящей в степь. Причём не только воздвигнуть, но и раздобыть для этого соответствующий материал, а где – это не его, Твердохлебова, забота.

Горя желанием реабилитироваться, Юрка с небывалым рвением взялся за дело. Собственно, заборы строить он умел. Проблема заключалась в том, что строить было не из чего. Можно было бы, конечно, воспользовавшись казённым подъёмным краном, стащить пару десятков бетонных секций из соседних парков. Но их в лучшем случае тут же стащили бы обратно. В худшем – могли бы дать по шее. Поразмыслив немного, ротный нашёл гениальное решение.

Трое суток кое-как отремонтированный канавокопатель, поощряемый пинками и одобрительной руганью, рыл широкую и глубокую траншею вдоль недостающей части периметра. Когда канава была готова, её замаскировали ветками, дёрном и бурой травой, и Юрка лично, для пущей конспирации, притащил из степи несколько засохших коровьих лепёшек. Осмотрев сооружение, Твердохлебов потыкал носком сапога в дёрн, согласился, что от возможных воров и злоумышленников замаскированная траншея защитит нехитрое хозяйство батальона лучше, чем бетонный забор, в щели которого спокойно могла проехать небольшая тачка, и даже одобрительно похлопал Хорошевского по погону.

Первыми в ту же ночь в Юркину ловушку угодили две местные коровы и УАЗик командира дивизии.

Животные проблем не доставили – их хозяева крепко спали и не видели, как поднятая по тревоге Юркина рота выталкивает их скотину из канавы. С УАЗиком пришлось труднее. Самое ужасное, что в момент падения внутри автомобиля находился его хозяин, генерал-майор Ванюшин, который к тому же сильно ушиб копчик. Комментарии генерала были слышны далеко за пределами военного городка.

После этого случая несгибаемый майор Твердохлебов угодил с сердечным приступом на госпитальную койку, где, едва оправившись, написал рапорт о своей отставке.

Назначенный на его место молодой и деятельный подполковник Файзуллаев, получивший звание пару месяцев назад на выпускном вечере в академии, навестил своего предшественника в госпитале, где Твердохлебов и рассказал ему о страшной угрозе, которая таилась в безобидном с виду старшем лейтенанте Хорошевском.

Бывший Мент     Мой дед

Я стал забывать его лицо. Хотя нет, неправильно, не забывать. Просто если оно раньше всплывало в памяти живым, смеющимся, грустным, в гневе, то теперь я просто представляю фотографию с обелиска.

Мой дед.

Он родился перед войной. Ещё той, Первой мировой. На Урале, в глухом селе. Кроме него в семье было ещё пятеро. «В люди» выбился он один, окончив Пермский педагогический. До института он успел поработать в шахте маркшейдером, где однажды произошёл обвал. Выжил он один. Повезло.

В институте он познакомился с девушкой из Смоленска, сиротой. Потом она стала моей бабушкой.

Они жили небогато, но счастливо, в любви. Господи, если бы нам, нынешним, было бы отпущено хоть четверть такой любви!

В 39-м у них родился сын. Мой отец.

А потом грянула война.

Дед, будучи учителем, имел бронь. Он, не пылкий восторженный юноша, пришёл в военкомат и попросил, чтобы с него бронь сняли.

Его направили во 2-е Орджоникидзевское пехотное училище – высшее образование, всё-таки. Помкомвзвода. Жизнь впроголодь, муштра, учёба. И письма жены, которая, провожая его на войну, заставила его надеть парадный костюм. Чтобы, если не вернётся, запомнить его красивым.

В 42-м немцы прорвали фронт на Юго-Западе и рванули к Сталинграду. Дыры затыкали кем могли. Курсантов, которым оставалось около месяца до выпуска, сняли с учёбы и пешком отправили останавливать врага. На всю жизнь он запомнил пыль той дороги, размолотую сапогами и колёсами и висящую в воздухе, жару, жажду и лошадь с оторванной ногой, жалобно кричащую на обочине.

Месяц их училище держалось неподалёку от Калача. Он был миномётчиком. Там его и накрыло – выбило глаз, ранило в руку – она больше не разгибалась – и в ногу. Но самую почётную солдатскую медаль «За отвагу» он получить успел.

Затем госпитали, госпитали, госпитали… Домой он пришёл в 44-м.

И всю оставшуюся жизнь он работал. Работал как вол, учительствуя, воспитывая детей.

Когда отца призвали на Северный флот, он четыре года отдал мне, двухлетнему баловню, пестуя и любя меня.

Тихий, незаметный и скромный. Никогда не мог что-то потребовать, выбить для себя, взять «на горло».

Не мог смотреть фильмы про войну, кроме «Они сражались за Родину». Глядя его, он плакал.

Судьба дала ему возможность увидеть меня в офицерских погонах. И моего сына, его правнука. Говорят, те, кто доживает до правнуков, безгрешны. Может быть, и так…

Он умер легко. Сел на диван и умер. Спасибо судьбе и за это.

Я не люблю нарочито красивые поступки. Но когда я получил свою «За отвагу», придя на его могилу, положил её на гранит. Не будь его, стал бы я таким, как сейчас?

Я снова приду к тебе, дед, 9-го мая.

Я тебя помню, солдат.

Processor     Чайник

Вы любите чай? Настоящий чай, не из вяленых листьев лопуха? Скажем, грузинский, №36? Что, это не чай? Вы правы. Хотя бывают чаи и похуже. Такое впечатление, что при уборке такого чая в конце ряда чайных кустов не переходят на следующий ряд, а так и чешут по лесу дальше, план вытягивают. Ну тогда могу предложить индийский, «Три Мамонта»! Или хотите цейлонский? А может, китайский? Жуткий дефицит, лет этак 25 тому. Впрочем, что было не дефицит?

А где вы берёте воду для чая, неужели из крана? Это, конечно, очень полезная железистая вода, которую классик все же рекомендовал запивать на всякий случай хорошим коньяком. Но для чая нужна другая вода. Да, хорошая вода на материке нынче только из бутылки, как коньяк.

А кипятите в чём? Чайник «Тефаль, который всегда думает о нас»? О себе он думает! Как бы на нас заработать. Нынче каждый чайник думать принялся! Вот у товарища Сухова был чайник, так чайник. Сейчас таких ни один «Тефаль» не может сделать. Секрет утерян и навсегда занесён прикаспийскими песками. А ехать просеивать пески – спонсор надобен, да визу оформлять, деньги на теньги менять… Правда, у меня ещё такой один есть. Но распаялся, вот третий год надёжного мастера не могу найти, чтоб с паяльником. Зачем надёжный? Чтобы не выдал, не проболтался! А почему распаялся? Жёнушка моя, разлюбезная Татьяна, забыла на газовой плите. Это у неё карма такая, про чайник включённый забывать. А на Чукотке, в нашем посёлке, газовых плит нет. В наших деревянных, обшитых рубероидом, некрасивых снаружи и уютных изнутри жилищах, имеющих один существенный недостаток – сгорают за несколько минут – кипятят нам взятую из ручья кристальную воду к чаю простые алюминиевые чуда ЭлектроТехПрома с ТЭНом [148]148
   ТЭН – термоэлемент нагревательный.


[Закрыть]внутри. На пару недель хватает, а потом на Таню обрушивается карма, и марш-марш в магазин за следующим.

И у чукчи одного как-то весной видел я такой чайник, как у нас с товарищем Суховым. Кипятил он его на костре, на который ушла пригоршня щепочек. На Чукотке лесов мало, ходишь по траве, а это и не трава вовсе, а карликовые берёзы стелятся по земле. Подберёзовики над ними, как монстры стоят. Надберёзовики. Вот чукча насобирал этих берёзок в ладонь, кривые стволики-травинки толщиной со спичку, и, подвесив чайник на проталинке, над самой землёй, подкладывает в огонёк по одной берёзке, присев с наветренной стороны. Несколько минут – и мы пьём чай.

Зима в разгаре. Еду домой. Поднимается пурга, двигатель начинает работать с перебоями, метрах в трёхстах от посёлка окончательно глохнет. Ветер треплет мой ЗиЛ, как разыгравшийся щенок собаки Баскервилей старый тапок. Сливаю воду и почти ползу к посёлку, идти невозможно. Метров 50 в секунду. Приползаю – жена на смене, дежурит на Аммонитке. Это 500 метров. Ползу туда. Из-под снега виднеется только крыша сторожки и кончик лопаты. Специально оставляется снаружи. Проделываю почти вертикальную нору к двери. Вытаскиваю ненаглядную. Ползём домой. Приползли, разделись. «Ой, я чайник там забыла выключить!» Опять ползу. Оттаявшая роба на морозе мгновенно дубеет. Нору уже занесло. Снова рою, выключаю чайник, вода едва покрывала нагреватель, ползу домой. Дома, наконец, можно взять в руки кружку с чаем, погреть о кружку руки, прихлёбывая понемногу, и чувствовать, как постепенно расслабляются мышцы и что-то там, внутри тебя, перестаёт издавать ультразвук. Ещё чашечку, дорогая! Ой, что это я! Мы ведь не в Англии! Кружку!

Волшебный напиток!

Пришлось мне как-то слетать на материк. Дней на десять. Ну и плюс сидение в аэропортах. Последний чайник погиб несколько дней тому. Не успеваю вернуться к среднестатистическому времени сожжения очередного чайника и, возможно, жилища северного человека балок. И тут приходит озарение. Захожу на Главпочтамт, пишу телеграмму «Анадырь, Быстрый Ш-вой Татьяне. Выключи чайник».

Телеграфистка оторвала глаза от текста и внимательно посмотрела на меня.

– Я не отправлю эту телеграмму!

– Почему?

– Такие телеграммы мы не принимаем!

– Почему?

– Ну, во-первых, нет адреса!

– Адрес есть, как же, вот: Анадырь, Быстрый!

– Нет улицы и номера дома!

– Там нет улиц и номеров домов…

– Как это в Анадыре нет улиц и номеров домов?

– Там указано Анадырь, Быстрый. Быстрый – это посёлок в тундре. В Анадыре на почтамте телеграммы с таким адресом передают на Быстрый по рации.

– Но тут текст какой-то странный, мы такой не можем передать!

– Извините, в тексте нет неприличных слов, ругательств. Слово «чайник» можно писать в телеграммах?

– Можно…

– А слово «выключи»?

– Можно…

– Так в чём дело?

Отправила таки. Через пару недель возвращаюсь домой, посёлок в экстазе. Сработала хреновина!

Приняв по рации такую телеграмму, радист не только передал её жене, но, на что я и рассчитывал, оповестил о содержании свою жену. Та в свою очередь поделилась со своими двумя подругами, а через пару часов был оповещён весь посёлок. Как только жена выходила из дома, каждый встречный считал своим долгом спросить её, выключила ли она чайник.

И представьте себе, однажды забыла, вернулась и выключила.

Потом я сделал табличку с такой надписью и прикрепил её изнутри к двери.

Приятного вам чаепития!

Processor     Капитан Новиков

Ахренеееть!!! – сказал капитан Новиков, инспектор ГАИ.

Сказал он это, тормознув меня в начале лета посреди посёлка Угольные Копи, на левом берегу Анадырского пролива. Изучив права и путёвку, капитан вежливо спросил:

– А какого хрена ты тут на гусках рассекаешь?

– А на чём тут рассекать? Что есть, на том и рассекаю! – максимально вежливо ответил я.

– Ты читал в «Магаданской Правде» постановление облисполкома о запрете движения гусеничного транспорта по городам и посёлкам Магаданской области?

– Нет, извините, я «Магаданскую Правду» не читаю, я читаю исключительно журнал «Тайм». Кстати, вы журнал «Тайм» читаете?

– Нет, не читаю, но дырку в талон тебе сейчас влуплю! Читатель…

– А за что? Запрещающих знаков на въезде в посёлок нет, в журнале «Тайм» о запрете не писали, об обязанностях водителей начинать день намазом или чтением «Магаданской Правды» в ПДД ни слова… Знак стоит – я не еду, знака нет – еду, однако!

Капитан скрипнул зубами.

– Огнетушитель!!!

– Пжжжлст. Без огнетушителя на плавающих вездеходах только шашлыки возить.

– Аптечку!!!

– Пжжжлст! – ставлю на капот кофр от кинокамеры.

– Так. Лампы в фары, сальник, контакты прерывателя, конденсатор, ротор, свечи зажигания, крышка трамблёра, какая-то хреновина, патроны 12 калибра дробь 00, патроны к ракетнице, бинт, йод, анальгин, – перечислял капитан, выкладывая все это живописной инсталляцией в духе Вознесенского, на капот… – Всё. Аптечка некомплектная, вездеход на арестплощадку! Завтра будем разбираться, как можно в тундру с такой аптечкой ездить!

Конечно, где-то он прав, надо бы в аптечку добавить чего-нибудь от желудка, да хоть пару жаканов. Но это он в тундру ездит. Иногда. Недалеко. На охоту. А мы в тундре живём. Далеко и постоянно. Мы не в тундру, мы из тундры ездим!

– Товарищ капитан, гляньте сюда, – сказал я ему, выдернув из-под солнцезащитного козырька пачку накладных и откидывая тент над задним бортом. Вот, согласно накладных, у меня здесь 20 ящиков яиц по 260 штук в каждом, ну и там ещё по мелочи… Будьте добры, акт приёмки на ответственное хранение – и забирайте на арестплощадку, я хоть высплюсь первый раз за полгода…

– Проваливай нахрен – подобрел вдруг капитан, отдавая документы.

Хорошо сказал! В те времена яйца, я имею в виду куриные, на Чукотке были в большом дефиците. К утру на арестплощадке его коллеги оставили бы только обрывки упаковки. Менты-с!

Через неделю приехал снова. На въезде в посёлок, пугая бакланов, красовался новенький знак «Движение гусеничного транспорта запрещено». Контора и склады Севсмешторга теперь надёжно прикрывались с земли, вертолёта у меня не было. Капитан Новиков где-то в засаде. Но поставленную задачу – добыть тонну тушёнки «Великая Стена» – надо выполнять. Я потянул на себя левый фрикцион и спустился к речке Шаманке, протекающей по краю посёлка и погнал по реке. В одном месте от речки до Смешторга метров двести, проскочу.

Обратно ехал по посёлку и напоролся-таки на засаду.

– Что, опять гружёный?

Я молча кивнул, капитан зачем-то постучал своим жезлом по отполированному траку, повернулся ко мне спиной и махнул рукой в сторону синеющих сопок. Жизнь моя начала наполнятся новым смыслом. Главное было проскочить эти двести метров от речки до складов. Проскочу – обратно еду спокойно. Не проскочу – посажу наших на голодный паек. Тут капитан сожрёт, там – толпа голодных шахтёров. Дуализм! Единство и борьба противоположностей! Диалектика однако!!!

Однажды, только я выскочил из тундры на трассу, ведущую от аэропорта в посёлок, как заметил впереди ГАЗ-69 капитана. Пристроился сзади, метрах в ста, едем потихоньку. Капитан остановился, я тоже, сохраняя дистанцию. Вроде тут мне ездить можно, но беседы с капитаном – не моё хобби. Капитан вылез из машины, я, не вылезая и не глуша двигателя, закурил. Постояли пару «Беломорин». Капитан сел, поехал, я за ним, сто метров – как привязанный. Перед посёлком снова перекур. Опять капитан поехал, нырнул в посёлок. Я к складам шмыг. Обошлось. Даже в засаде капитан не стоял. Обедал, наверное.

В другой раз в сумерках напоролся на капитана перед самыми складами. Успел увидеть его, стоящего возле своего ГАЗика. Я крутнул на месте на 180 градусов, дал полный газ, высунулся в люк и убедился, что капитан припустил следом. Перед речкой был спуск. Подумал, что капитан за перегибом дороги на несколько секунд потеряет меня из виду, погасил фары и нырнул в переулок, идущий вдоль речки. Но переулок оказался перегороженным строящейся теплотрассой, пришлось развернуться и убедиться, что капитан меня по-прежнему имел в виду. Рванув фрикцион, проделав ворота в каком-то заборе, я плюхнулся в спасительную речку.

В этих заботах прошло полгода. Однажды у себя в тундре, закончив ремонтные дела, я не нашёл на привычном месте своего дома. Верней, дом ещё стоял, но уже слегка горел. Деревянные дома в 55 градусов мороза горят быстро и красиво. В доме остались все документы.

Человек без паспорта, Михаил Самюэлевич, не жил в погранзоне. А мне пришлось брать справку от пожарников, ехать в Анадырь восстанавливать документы. Военный билет выдали через 15 минут. Паспорт через месяц. А за правами я поплёлся к капитану Новикову.

Обманув мои ожидания, капитан не выхватил ПМ и не пристрелил меня на месте, к чему я был вполне готов. Немало подивившись этому и не найдя объяснения столь странному капитанскому поведению, я показал капитану справку. Капитан сотворил запрос о моем личном деле на материк, в ту ГАИ, где я получал права. В те времена личные дела хранились так.

– Месяца через четыре, может, пять, придёт ответ, будешь ловить комиссию из Магадана, прилетает раз в два-три месяца на денёк.

Я поблагодарил и растворился.

Комиссию я ловил полтора года. Всё это время, работая без прав, проезжая по посёлку на гусеницах и на колёсах и встречая капитана, я сбрасывал газ и внимательно смотрел на него. Капитан заинтересованно разглядывал идущую за мной или передо мной машину, а в отсутствие таковой – кончики своих сапог или считал полоски на жезле.

Недавно права, которые мне в 1978 году вручил капитан Новиков, пришлось поменять. На новые, международные.

Где ты, капитан?