Текст книги "Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет."

Автор книги: Михаил Крюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 53 страниц)

Тафарель     Полцарства за огонь

Виталика Грозновского, лейтёху, командира электриков комплекса, безмятежно пускающего слюни во сне, бесцеремонно растолкали, в лицах передали гнев командира ДИС-а и настоятельно посоветовали рулить к месту происшествия.

Голова после вчерашнего варила на малом огне. От сочного запаха бензина в УАЗике стало подташнивать. Нарушая все правила движения наземного транспорта, машина пересекла пустую трассу по диагонали, штурмовала грязные осевшие сугробы на обочине и запрыгала по грунту, срезая путь. Стало совсем плохо. Лейтенант, сжав зубы, принялся лихорадочно шарить в темноте, отыскивая ручку, чтобы открыть окно. Совсем скоро его озарило, что в этой развалюхе добраться до воздуха можно, только разбив стекло. Похлопав водилу по плечу, показал жестами остановиться, но было поздно…

Облегчив душу, лейтенант попросил ехать обратно. Чистого комплекта формы в наличии не оказалось. Соседи, несмотря на громовые удары по двери, не просыпались. Одевшись в очаровательную комбинацию из выходных джинсов индийского производства и весёленького свитера с надписью «Регата-80», напялил фуражку и вновь спустился к авто. По мере приближения к хмурому, почти без окон, зданию, Виталиком овладевало чувство вины и тревоги. Он догадывался, зачем его подняли среди ночи. Скорее всего, опять был сбой с питанием. Таинственные происшествия с падением напряжения по ночам продолжались уже три недели и доставляли технарям непроходящую головную боль. Особо деликатное оборудование противно мелькало индикаторами, несмотря на безотказное включение аварийного источника, и обнулялось, надёжно похоронив результаты работы за целый день.

Начальник станции, подполковник Серебров, и так не отличающийся спокойным характером, стал просто невыносим, получив вздрючку от командования за срывы планов испытаний. В половине второго ночи, когда в очередной раз рыкнул дизель-генератор, Серебров рывком встал, знаком приказал жене не задавать лишних вопросов и двинулся в решающий бой.

Выпав из автомобиля, лейтенант Грозновский сгрёб в пригоршню грязного снега, кое-как протёр ботинки и, покачнувшись, пошёл на ковёр.

– Что за клоунада, товарищ лейтенант? На кого вы похожи? – надсадно орал командир Диагностическо-испытательной станции.

– Я вас сошлю в войска, в тайгу, на Колыму, к чёртовой бабушке! Вы понимаете, что такое ДИС, товарищ Грозновский?

– Дебилы И Сволочи! – захотелось ответить Виталику, но собрав волю в кулак, он промолчал и продолжал выслушивать поток площадной брани в свой адрес и в адрес всех технарей белого света.

– Ты понимаешь, что мы – самое важное подразделение в этом грёбаном городе?! Ты понимаешь, что я сорву испытания и мы все вместе будем паковать чемоданы с зимними вещами? Ты ведь, клоун сраный, знаешь, что индикаторы скачут?!

– Знаю, Андрей Владимирыч, то есть, товарищ подполковник, – начал вяло отбиваться лейтенант, старательно дыша в сторону. – Я позавчера лазал по цепям целый день. И ничего не нашёл.

– По мне, Виталий Иваныч, хоть ночуйте здесь! Я приказываю вам не покидать здания, пока причина не будет найдена. Если до завтрашнего вечера ничего не изменится, будем вызывать академию. Но тогда…

В этот момент свет на мгновение потух и появился снова. Дизель на улице заорал, а Серебров сделал страшные глаза и хлопнул по столу тяжёлой пепельницей, равномерно распределив окурки по полу кабинету.

– Е-есть, – покачнувшись, козырнул Грозновский и обнаружил, что козырёк фуражки находится сбоку.

– Иди! Я здесь тоже, и никуда не пойду. Отруби дизель! – донеслось вдогонку.

Выйдя в коридор, лейтенант почувствовал, как мерзко дрожат колени и противно бурчит нутро. Мячиком отскакивая от стен и перемещаясь зигзагом, пытался собраться с мыслями. Нащупал в кармане брюк забытую пачку мягкого «БТ», обрадовался и решил первым делом спуститься, отсечь генератор, покурить и успокоиться. Спичек не было.

– Возвращаться к Сереброву за огнём? – думал Виталик. – Нет, уж лучше съесть эту сигарету, чем опять видеть его рожу.

Кое-как спустился вниз, толкнул тяжеленную дверь и оказался на улице. Заглушил дизель. Чёрный дым уволокло ночным ветерком. Постепенно, звенящая тишина возвращалась вместе со свежим, прохладным воздухом предутренних часов. Похлопал себя по карманам, ещё раз убедившись, что спичек нет. Вдруг явственно почувствовал запах табачного дыма и, задрав нос, походкой лунатика отправился по следу.

Боец Внутренних войск на внешнем входе, завидя фигуру в ночи, торопливо затушил сигарету и вежливо поинтересовался, кто идёт.

– Дурак, – ответил Виталик.

– Кто дурак? – спросил воин.

– Ты дурак! Ты тех, кто снаружи идёт, спрашивай!

– А я и их тоже спрашиваю!

– Спички есть?

– Э-э-э, нету, тащ, – солдат обескураженно уставился на модно одетую личность, вышедшую из тени.

– Брат, ну я же видел, ты курил. Дай огоньку, уши пухнут, – миролюбиво произнёс Грозновский, еле-еле двигая языком.

– Ну, это сейчас, – чуть помедлив, ответил солдат.

Вынул из-за пазухи пачку писем, оторвал от одного из конвертов полоску бумаги, потом подошёл к электрощиту, сунул бумажку в искрогасительную камеру пакетника, взялся за рубильник, подёргал его и преподнёс лейтенанту вожделенный огонь.

Тафарель     Цветочки

В одном сибирском посёлке, выстроенном для военнослужащих близлежащей базы военно-транспортной авиации, жил-был товарищ старший техник Казулин. И был он женат на Люсе. И была у него молоденькая хорошенькая соседка по лестничной площадке. Папаня той девушки был ветераном ВТА, офицер, лётчик и всё такое.

– Люська, ты глаза-то разуй: твой напротив, к Жанке ходит, – сердечно ворковали соседушки, сидя на лавке у подъезда.

Люська не находила слов, краснела, опускала глаза и шла дальше.

В гарнизоне была красивая традиция не забывать своих ветеранов, а потому каждый год на 23 февраля им посылались подарки и поздравительные открытки. Вот и в тот день УАЗик с посылочками уже было пересёк КПП, как в свете фар закачалась фигура старшего техника Казулина. Объект был немного пьян по случаю праздника и пел песню «А нам всё равно, а нам всё равно…». УАЗик резко затормозил.

– Мужики, в город?

– В город, залезайте, товарищ капитан.

В пути выяснилось, что Казулину надо в тот же дом, что и ребяткам, и он, собственно, может и подарок передать. Поколесив немного по посёлку, машина подъехала к нужному дому, выгрузила старшего техника Казулина с коробкой конфет и букетом цветов и продолжила своею дорогой. «А нам всё равно, а нам всё равно…», – весело напевал объект, поднимаясь по лестнице.

У соседей заверещал звонок. Люся Казулина по привычке подскочила к глазку и , о боже… увидела своего благоверного с коробкой конфет и букетом свежих цветов.

– А нам всё равно, а нам всё равно, – напевал супруг.

– Вот, сука-то, цветы достал, Казанова херов, – думала Люся.

Дверь напротив открылась, в проёме показался хозяин.

– А-а-а, – злорадствовала Люська, – хотел козочку, а напоролся на старого козла!

К её удивлению, Казулин протянул хозяину руку, вручил цветы и конфеты. Мужики крепко расцеловались, перекинулись парой слов, Казулин воровато оглянулся на свою дверь и зашёл внутрь.

Люська металась по квартире, лихорадочно подыскивая объяснение увиденному.

«Гомосексуалист!» – мелькало в голове. – «Мой муж гомосексуалист. Этого ещё не хватало! А ещё детей хочет, пидор никчёмный. Вот позор-то! Лучше б уж Жанку трахал, а то, как подумаешь, как он там с этим с козлом старым…». В терзаниях прошло часа два. Потом в дверь постучали. Соседка, «старого козла» жена.

– Люсенька, милочка, пойдёмте, мужики нализались как свиньи. Заберите свою, пожалуйста.

– А вы дома давно, Марь Сергеевна? – издалека начала Люська.

– Я и не ходила никуда сегодня…

Люська зашла на соседскую кухню. На холодильнике стояла банка с цветами, на столе – порожнее «Золотое кольцо России», под столом – два офицера ВВС.

– А чего это мой вам цветочки принёс? – не выдержала Люська.

– А, так это подарок из гарнизона. Красивые цветочки. И где это они их посреди зимы достали?

К празднику это – каждый год присылают. Вот, и эти (указала на мужиков), к праздничку нажрались. Забирайте, милочка, забирайте, нам чужого не надо.

Люська с удовольствием тащила мужа домой. Он икал и пытался петь «А нам всё равно…».

Дома его раздели и уложили в кровать. Супруга присела рядом и нежно гладила его по голове. Пьяный мозг капитана с удивлением отмечал: «Вот так да – нажрался, а она не орёт, не скандалит». «Жисть хороша», – подумал капитан и сладко забылся.

Тафарель     Эдик-сфолочь

Подсобное хозяйство полка было небольшим, но крепким. В наличии имелись поросята, четыре дойные коровы и пара-тройка-четвёрка десятков курочек.

Кроме этого, на хозяйстве имелся прапорщик Пурчел (автор думает, что это всё же позывной, а не фамилия). Пурчел был начальником, и по-русски почти не говорил. Он вообще почти не говорил. Говорят, на внутренней подкладке его фуражки хлоркой был вытравлен весь необходимый лексикон в составе двух слов. «Сфолочь» и ещё одного, неприличного. Так что перед тем, как воздать должное нашалившему бойцу, Пурчел снимал фуражку, долго читал её содержимое и только после этого открывал рот.

Теперь солдатики. За всё про всё – куцый взвод, около 10 человек. Ибрагим ходил вечно обкуренным, как паровоз локомотива. Косуля вечно косил одним глазом и помногу раз переспрашивал полученные указания, чтобы тут же позабыть. Черепанов всё больше молчал и оттачивал мастерство футболиста, обучая курочек динамике полёта. Сиделкин каждый день пил по десятку сырых яиц и после этого упражнялся в вокале, дёргая коров за вымя. А ещё… Хрен с ними, с остальными. Перейдём сразу к Лёньчику. Он был самым нормальным и самым старослужащим. Поэтому о нём сказать, в общем-то, нечего.

Хотя, нет. Отличительной чертой Лёньки было то, что он, единственный из всех срочников, умел разговаривать с Пурчелом и прекрасно его понимал. А всё потому, что, как и Пурчел, обожал собак и когда-то посещал клуб служебного собаководства.

Ну и последний главный герой нашей байки – Эдик. Его маманя, Эльза, была чистокровной немецкой овчаркой, списанной по возрасту с периметра на хозяйство. Эдик был красноречивым свидетельством того, что и в животном мире имеют место быть нетрадиционные половые ориентации. Его отец, скорее всего, был или гидравлическим прессом, или гидравлическими же ножницами для строительной арматуры. Эдик на счёт раз перекусывал черенок лопаты, а на счёт два преобразовывал его в тысячи зубочисток. Кроме этого, его рост в холке достигал роста полугодовалого жеребца, а лай напоминал лязганье железяк. Окрас был традиционным немецким, но длина шерсти в два-три раза превосходила все известные стандарты. А ещё он обладал буйным нравом, мешком гвоздей-соток в заднице и необыкновенной привязанностью к людям.

И ходил Пурчел по хозяйству в сопровождении Лёньчика и Эдика. И настало такое время, что троица заскучала и постановила, что собачку надо подрессировать. А то в армии она, или в доме терпимости?!

С «апортом» Эдичка справился довольно быстро. Причём, голосом команду отдавать было совсем необязательно. Можно было просто сымитировать бросок, и пёс исчезал, оставляя за собой только лёгкий душок гари. Брошенный предмет он не возвращал никогда. Да это и ни к чему было. В основном ему бросали огромные мослы, от которых, в лучшем случае, оставалась мука.

«Сидеть!», «Стоять!», «Лежать!» и прочую ерунду пёсик тоже одолел довольно быстро, но вида не подавал. Поэтому все решили, что дурак – он и есть дурак. Последним упражнением была попытка научить Эдичку ходить по следу. И вот тут-то он неожиданно проявил талант.

Единственно, что когда ему под нос пихнули Лёнькину портянку, он брезгливо отвернулся, приподнял губу, обнажив огромный клык, и несколько раз чихнул. Тогда ему дали понюхать носок прапорщика Пурчела, и дело сдвинулось. Теперь особо уважаемым особам из числа офицерского состава при посещении ими хозяйства демонстрировался аттракцион «Найти Пурчела». Куда бы прапорщик не спрятался, Эдик его обнаруживал, со злобным рыком хватал за рукав шинели и жестоко дёргая, приволакивал к исходному пункту поисков. Потом ласково облизывал лицо жертвы и садился ждать поощрения. С портянками дела так и не заладились, но коллектив был уже удовлетворён.

Подсобное хозяйство слыло единицей уважаемой. Этому способствовала не столько выучка личного состава, сколько наличие живого мяса на шашлыки и три сотни метров до берега живописного озерца. Так что Пурчел со временем стал основным исполнительным директором сабантуев. Лёньчик забивал и разделывал поросят, Пурчел мариновал мясо и за отсутствием настоящих грузин сам же его жарил. Поднаторел за службу.

Однажды, совсем неожиданно, на исходе лета у ворот части остановилась колонна УАЗиков с двумя чёрными «Волгами» во главе.

Окружные спешили провести с пользой последние солнечные деньки, и о своём визите уведомили хозяев по неофициальным каналам заранее. Чтобы, как минимум, культурная часть была приготовлена, как и следует полку-отличнику.

Пурчел по счастливому совпадению праздновал свой день рождения. Так что, когда мясо было приготовлено, он персонально прикончил халявную бутылочку водки и ушёл в аут. Потом в течение ночи он грузил душу ещё не раз, о чём свидетельствовал звон стекла и зажигательные молдавские народные мотивы, доносящиеся из-под стола в его канцелярии.

Начпотыла, ещё абсолютно трезвый, обнаружив утром тело Пурчела, безнаказанно попинал его по рёбрам. Затем приказал Лёнчику убрать труп подальше и принять на себя обязанности шеф-повара.

Лёньчик жарил мясо на заднем плане.

Эдик спешно обработал ближайший пенёк, сунул морду в получившееся углубление и с глубокой тоской поглядывал то на хозяина, то на веселящихся офицеров. Особенно шумел приезжий генерал, под руководством штабного майора проходивший ускоренный курс по забрасыванию спиннинга.

Пока шла теоретическая часть занятия, Эдик лишь настороженно прядал ушами. Когда генерал делал первые попытки забросить снасть, пёс тоже всё ещё держал себя в руках. Но когда штабной майор, вконец отчаявшись, метнул блесну сам, полуовчар-полугидравлический пресс подскочил и отважно бросился в воду.

– Ити-и-ть! – вскричал от неожиданности генерал, когда туша собаки подняла брызги.

– Это что такое?

– Это, – подал сзади голос Лёньчик, – он «апорт» приносить собрался, тащ генерал.

– А! – понимающе сказал генерал. – Учёный пёс, значить.

– Он у нас, товарищ генерал, ещё по следу ходит, – перехватил инициативу штабной.

– Вот как? Ну-ка, ну-ка. Посмотрим, – хищно сказал генерал, обведя веселящихся прищуренным взглядом.

Потом, сделав кружок, генеральские глаза вернулись на майора.

– Пусть тебя и ищет!

Майор пожал плечами и пошёл прятаться.

– Нет, так не получится, тащ майор, – снова подал голос Лёньчик.

– Ему надо носок дать понюхать! А потом уж прятаться.

– Сымай, – приказал главный, и майор, зампотех полка, присел и стал энергично расшнуровывать ботинки.

Потом он убежал. Эдику сунули носок под нос и отпустили.

Пёс радостно лязгнул челюстями и огромными скачками полетел в противоположном направлении.

Каждый раз, когда Лёньчик рассказывал мне эту историю, диалоги и действующие лица немного отличались от предыдущих версий. Но суть оставалась неизменной. Зампотеха Эдик так и не нашёл, потому что и не собирался искать. Зато минут через десять от ворот подсобного хозяйства отделилась парочка. Один плёлся безвольным зигзагом, а второй, громко лая и подскакивая, подгонял первого. Когда прапорщик Пурчел, небритый и помятый, предстал пред генеральские очи, Эдик поднялся на задние лапы, лизнул его в лицо и уселся у ног, ожидая получки.

– Охренеть, – сказал генерал. – Убежал трезвым майором, вернулся в стельку прапорщиком… А уйдёт рядовым.

– Эх ты, сфолочь, – горько сказал бедолага Эдику, на что получил ещё один поцелуй.

Тафарель     Новая крыша

На реке Урал, в той местности, где расположился штаб учений, мостов не было. Переправлялись на небольшом понтоне, управляемом моторной лодкой. Однажды, когда резервы горячительного у нас иссякли, бросили мы жребий, и послали меня с Мишей Робеспьером в деревню. За ним, родимым. Пошли мы вниз по течению и решили воспользоваться услугами переправы. Лодочник был слегка пьян, лежал на берегу, посасывая папироску, разглядывал облака и тренькал на гитаре. На вопрос, как можно переправиться, заявил:

– А никак, бензину не осталось.

– Ждёшь, пока подвезут?

– Жду.

– И когда?

– Хрен его знает. Может, и вообще не подвезут.

– Как так?

– А кто знает, что подвезти надоть? Никто! Рации у меня нету.

– Так чего лежишь? Телепатируешь?

– Слушьте, пацаны, – давайте, идите, я вам служить Отчизне не мешаю, так и вы мне не мешайте, – с раздражением заявил лодочник и, развернувшись к нам жопой, дал понять, что диспут себя исчерпал.

Мы переглянулись, пожали плечами и полезли в лодку, чтобы, значит, на вёслах ехать. Лодочник лениво вернулся в исходное положение, закурил другую папиросу и, покручивая её между пальцами, спросил:

– А куда это вы?

– За самогоном, лодочник, за самогоном.

– Ну вы, мля, артисты. Это куда ж вы за самогоном собрались?

– В деревню, куда ж ещё.

– Эки придуры, не дадут вам в деревне, народ боится. Участковый липарда очкастого по телевизору обсмотрелся, своих же кумовьёв в район сдаёт. Теперь самогон тока в подполье есть.

– Леопарду обсмотрелся?

– Угу, его, пятнистого.

– Ну, и где подполье тут у вас?

– Как где? У меня…

– ?!

– Дык, все знают, как кому что надо – на переправе есть.

– Батя, родной, а почему на переправе-то?

– Потому как, ежели, значит, за седалище органы захотят брать – бутыль в воду и ауфидерзейн. Нету, значить, вещдоков-то. Понятно?

– Понятно, лодочник. И что, много уже выбросил?

– Много, мля, много, – загрустил речных перевозок мастер.

– А достать?

– Достать? Экий умник! Достать! Без тебя достают. Витька, участкового сынишка, и достаёт.

– То есть как это? И участковый знает?

– Знает, знает, мил человек. Участковый всё знает. Он меня как будто специально пужает, я как будто специально пужаюсь, вещдок выкидываю, а сынок его и достаёт в свободное от дел время.

– Рэкет, короче, – заключил Мишка Робеспьер, знакомый с современными методами кооперации не понаслышке.

– Чаво? – удивился лодочник, услышав незнакомое дотоле слово.

– Рэкет, я говорю, ну, вроде как крыша. Ты ему дань на лапу, а он за это глаза отводит. Щас явление такое распространено. Ты ему платишь, а он тебя охраняет от посягательств других структур. А бывает, более сильный приходит, кулачищем размахивает. Ты, значит, теперь ему дань платишь, а он с твоей бывшей крышей сам разбирается.

– Дань, говоришь? Это что ж, как в средние века татаро-монголам?

– Ну, вроде, так выходит, батя.

– Чингисхан хренов, – задумчиво пробормотал лодочник и вынул ещё одну папиросу.

Факт идентификации сброса вещдоков как выплаты побора взволновал паромщика до глубины души. Мы с Мишкой ещё потоптались, да подумали.

– А что, отец, сейчас есть товар-то?

– Сейчас нету. Мне вечером приносят. Да только вы знаете что, сынки, хрен с ним, с рэкетом с этим. Лучше уж вам, а не супостату. Хрен ему в нос, значит. Лучше Вооружённым Силам, чем внутренним органам. Я вам место покажу, ныряйте, да вынимайте.

Нам было холодно, посинели мы, да только овчинка выделки стоила. Скоро под прибрежной ивушкой нарисовалась трёхлитровая банка, а потом ещё одна. Затем на противоположном берегу мотороллер показался. Седок спешился, из-под ладошки на наши упражнения смотрит.

– Эй, дядь Паша (это к лодочнику), беспорядки тут у тебя.

– Да не, Витюш, ажур полный. Пацаны излишки производства собирают.

– Мы, дядь Паша, так не договаривались. Меры принимать будем.

Лодочник приподнялся и широким жестом указал на ровненький рядок стволов Т-72, выглядывающий из-за холма и на часового с АК, беспечно прогуливающегося по откосу.

– Да ты, Витюш, не шуми, не шуми. У меня теперь, понял, крыша новая имеется.

Тафарель     Как поймать поросёнка

Мишка сидел у окна и, не вынимая сигареты изо рта, стругал картошку. По замыслу Маришки, жены капитана Климова, Мишка должен был картошку чистить, но его руки были издавна заточены под обслуживание бронетехники, и из-под ножа выходили одинаковые правильные кубики. Артурчик, высунув язык, старательно обжигал свежеотловленных хозяином куропаток, нудно отмечая, что «воняет и стреляет, а ляжки похожи на ляжки голой бабы». Игорь Пермяков горько плакал, но геройски шинковал лук. Маришка прибегала, гремела крышками кастрюль, помешивала содержимое, потом скептически поглядывала на лейтенантов, занятых освоением основ гастрономического искусства, помахивала головой и исчезала. Было утро, и свободные от службы руки занимались приготовлением праздничного банкета. Сам хозяин, Андрей Климов, ещё затемно уехал на личном мотороллере в Колодки купить целого поросёнка, сулившего стать гвоздём стола.

Лейтенанты вели вялую беседу о бытовых лишениях службы и нехотя убеждали холостого Мишку не спешить жениться.

– Чувства у меня, – глубоко вздохнув, заключил Мишаня, когда раздался требовательный звонок в дверь и хозяин, осветив кухоньку гордой улыбкой, протиснулся с мешком на плече.

– Вот, зверюгу вам притащил, – сказал он и опустил ношу на пол.

Немного помолчали. Мешок слегка подвигался и замер.

– Что это там? – критично разглядывая объект, спросил Артурчик.

– Так поросёнок. Молоденький. Тридцать пиять рублёв отдал, – сказал Климов и решительно присел развязывать горловину.

– Подожди-подожди, Клим, подожди, – забасил Мишаня, почему-то усаживаясь на подоконник и поджимая ноги. Капитан хмыкнул, пренебрежительно усмехнулся и продолжал заниматься мешком.

– И чё, живой?, – спросил Пермяков, отойдя в дальний угол и вытягивая шею.

– Живой, живой!!!

– И чё, чё с ним делать-то будем?

– Есть, чего! Чего ещё с ним делать. Маришка запечь обещала.

– А его ж убивать надо, – кинул догадку с подоконника Мишаня.

– Надо, – сказал железным тоном Климов, но почему-то развязывать перестал и о чём-то задумался.

– Ну… с нетерпением сказала хозяйка, заглядывая в кухню.

– Что ну?! – Мне это…, я вспомнил, это… я… Короче, мне на «девятку» сгонять надо. Там у Ромы толстого проблемы какие-то ночью были.

– А с кнуром кто разбираться будет? – спросила Маришка, глядя на мужа холодным взглядом и загораживая выход.

– Ну вот, лейтенанты тут у тебя. Ими и командуй. Ты ж кэпова жена, ёлки-палки!

Прилагая усилия и с недоверием кося на мешок, Климов форсировал выход, выталкивая жену, и хлопнув дверью, испарился.

Маришка подошла к окну, подождала, пока муженёк выйдет из подъезда, и заявила:

– Капитан, я тут одна с тремя голодными мужиками. Не боишься?

Снизу раздалось что-то неразборчивое про веру, надежду, любовь и желудок, антикварный транспорт хозяина завёлся, удалился и снова стало тихо.

– Боится,– сказала Маришка, оглядев воинство. – Он у меня городской. К животноводству неприученный. Ну, а вы чего ждёте? Мишаня, ты ж деревенский у нас.

– Не-а, я в детстве деревенским был, щас я городской, – с нотками обиды, покраснев, заявил Мишка.

– Ну, блин, доставать его надо. Мыть, а потом колоть, – напирала женщина, с надеждой вглядываясь в лица мужиков.

– Кого? – спросил с подоконника Мишаня.

– Ага, точно, помыть его надо. И спинку потереть. А я ещё лук не порезал – отмазался Пермяков, хлопая покрасневшими глазами.

– А я… – Артурчик закрутил головой в поисках занятия, – а я ещё птичек пощипаю, чтоб без пера были.

– Да вы что, мужики, вправду боитесь его? Он же маленький, сосунок ещё.

Маришка что-то для себя решила, подобрав подол, присела и стала открывать мешок. Несколько мгновений все молчали и смотрели друг на друга. Три молодых офицера с капитановой женой с одной стороны и испуганный поросёнок с другой.

– А почему не розовый? – тихо прохрипел от окна Мишаня, сосредоточенно выстраивая из картофельных кубиков модель-копию пирамиды Хеопса.

– Потому что купать его надо. Он прямо из лужи своей вонючей, – со знанием дела отозвался из своего угла Пермяков.

Артурчик решил проявить инициативу, отложил покрытую гарью куропатку и шагнул к поросёнку с протянутой вперёд рукой, нежно причмокивая губами. Свинюшка, непривычная к такому способу общения, двинулась как-то боком, вплотную придвинувшись к Маришке. Этого было достаточно, и капитанова жена, завизжав, запрыгнула на стул. Испуганное животное метеором расчертило кухню, перевернуло ведро с мусором, сбило остальные стулья и вылетело в пространство квартиры. Маришка завизжала опять и поспешила пояснить: «Там всё убрано». Схватив швабру, бросилась в погоню. Некоторое время растерявшиеся лейтенанты слушали, как в квартире что-то грохает, визжит и падает. С удивлением они обнаружили, что Маришка умеет не только петь, но и виртуозно материться и, в принципе, есть чему поучиться у прекрасной половины. Потом лейтенанты стали думать и логично решили, что если не открыть входную дверь, то банкет будет проводить негде. Сказано-сделано. Поросёнок с победным кличем пронёсся через порог и, набрав первую космическую скорость, ушёл в недра коридора. Переглянувшись, наши друзья догадались, что поросёнка нужно ловить, потому что он стоит «тридцать пиять рублев», причём, общих рублёв. Вооружившись тазиками, тряпками, метёлками и прочим подручным инструментом, теряя тапочки и с азартом выкрикивая: «Ату его!» двинулись в атаку по всем правилам военного искусства. Позади, придерживая бигуди одной рукой и мешающую юбку другой, маленькими шажками семенила Маришка, олицетворяя собой гегемон сражения. Двери в коридор со скрипом открывались, полуодетые заспанные люди пытались понять, что к чему. Некоторые хмыкали и уходили досыпать. Некоторые неудачно шутили. Другие издалека давали советы, предусмотрительно прикрывая дверь, когда участники с шумом и гамом пролетали рядом. Друг семьи Климовых, отчаянный рыбак Самохвалов, схватил метровый подсак, надел болотные сапоги и, передвигаясь вдоль стенки громадными приставными шагами, махал приспособлением, повторяя: «От Сени Самохвалова ещё никто не уходил». Левый тапочек Пермякова не ушёл, дверная ручка квартиры Лещенко тоже не ушла, плакат со списком проживающих слегка пострадал, и только поросёнок продолжал с визгом носиться взад-вперёд и ловиться не собирался. Любопытствующие обитатели холостяцкого крыла, заслышав шум, пришли поинтересоваться, всё ли в порядке, приоткрыли дверь из перехода, и поросёнок, завидев лазейку, устремился туда. Подобно игроку в регби, четвероногое забегало в жилые блоки, резко меняло направление, громко повизгивало и выглядело не на шутку встревоженным. Потом животное попало в тупик, где единственная дверь вела в общую душевую. На том и порешили. Дверь плотно прикрыли. Народ ещё немного порадовал дельными советами и начал расходиться. А наши друзья остались около двери сторожить, настороженно вслушиваясь в звуки изнутри.

– Я слыхал, свинью нужно подмышку бить. Из подмышки у них до сердца ближе всего, – сказал Мишаня.

– Точно, я тоже слыхал, – поддержал Артурчик. Хорошо, что в душ загнали. Легче будет кровь смывать.

– Кровь? – как-то странно переспросил Пермяков и погрустнел.

– Кровь, – подтвердил Артурчик, прикладывая ухо к двери.

– Пойду детку посмотрю. Разбудили мы её шумом нашим, наверное, – сказала Маришка и, поправляя бигуди, пошла домой. Перед тем, как зарулить за угол, остановилась, глянула на троицу и напомнила: – Вы уж не забывайте, заколоть его надо.

Лейтенанты, заслышав это, ушли в себя и не нашли сразу, что сказать полупьяному прикомандированному офицеру из ПВО, который, обернувшись в полотенце, на ощупь отыскивал дорогу в душ.

– Э-э-э, – сказала чья-то глотка, но было поздно. Изнутри донёсся стук падающего человеческого тела, поросячий визг и офицерская версия нецензурщины. Потом действо внутри продолжилось, дверь временами прогибалась под ударами, донёсся звон развитого стекла и, кажется, поросёнок тоже начал высокопарно материться. В этот момент появился капитан Климов, вернувшийся с точки. С надеждой спросил:

– Ну что? Всё? Забили?

Ответом ему была распахнутая дверь, целеустремлённый галоп поросёнка и голый ПВОшник с весёленьким полотенцем в руках, пытающийся дать животному пинка под зад. Парочка повиляла по блокам и выскочила в переход. Зверь бросился по лестнице вниз, а голый офицер остановился в нерешительности, решая, продолжать ли преследование. Потом он буркнул собравшимся на вторую серию: «Предупреждать надо!», и вернулся в душ. Всё смотрели ему вслед, на его супер-волосатую… спину. Все, кроме капитана Климова. Он смотрел вслед поросёнку и говорил: «Тридцать пиять рублёв». Потом сорвался и побежал. Трое лейтенантов, придя в себя, тоже побежали. Поросёнка нагнали, когда он перевернув по дороге чью-то тёщу, боднул дверь на улицу и почуял свободу. Пятеро немного покрутились вокруг ДОСа, кто-то из болельщиков скинул плащ-палатку и крикнул: «Накрывайте!». То один, то другой, подобно Ринату Дасаеву, прыгали на несчастное животное с плащом, но оно всячески выходило победителем. Самым настырным оказался капитан, единственный из преследователей, одетый по сезону. ДОС, повально пооткрывав окна, как летом, довольно гудел переполненным футбольным стадионом, когда парочка удалилась по направлению к котельной. Большая металлическая дверь туда была открыта, у входа лежала большая куча только сгруженного угля и чумазый истопник, стоя в проёме с грустью в глазах рассматривал её. Кабанчик забежал вовнутрь, и капитан Климов, издав гортанный звук, чуть не убил солдатика, хлопнув тяжеленной дверью перед его носом.

– Выпустите меня, выпустите меня отсюда, – барабанил в дверь воин, на что запыхавшийся офицер отвечал: – Держись, это ненадолго.

Потом внутри всё стихло. Видимо, там пришли к консенсусу.

Из малюсенького окошка выскользнула фигура, которая долго кашляла, отплёвывалась угольной пылью, говорила что-то о близком дембеле, и что очень хочется остаться здоровым и невредимым.

Выставив пост у котельной в лице истопника, капитан Климов завёл мотороллер и поехал в часть. Немного поторговавшись и заключив архиневыгодную сделку, привёз пацана-колхозника из вверенной ему роты. Скоро всё было кончено. ДОС разразился аплодисментами, переходящими в овации, когда боец появился на свет с мешком на плече.

И был банкет. Кажется, никто из охотников аппетитно сделанного поросёнка не попробовал. Климов точно не притронулся. А через пару-тройку ночей привиделось ему, что дают ему сдачу в военторге с полтинника. Три червонца и пятёрка. Только вместо ленинского профиля там мордаха поросёнка изображена. И смотрит с укором. А живых поросят они больше никогда не покупали.