Текст книги "Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет."

Автор книги: Михаил Крюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 53 страниц)

Тафарель     Как спасать кота

(руководство для майора милиции)

За год до событий

Был понедельник, и голова Александра Тимофеевича Кустова была заполнена по самую маковку знакомой, тупой болью. Его персональная белая «троечка» (ша, коллеги – ВАЗ-2103, не «бэха») упорно сопротивлялась парковке у входа в отделение и всячески норовила надменно долбануть замовский «Москвич». Было начало мая, период, в аккурат упавший между двумя праздниками. Воздух был неописуемо ароматен, и после нудной, долгой зимы начальник отделения милиции с удовольствием ехал с открытыми окнами.

Прямо напротив отделения пустила корни обычная советская общеобразовательная школа, каких на просторах Родины сотни тысяч. А в школе той учились самые обычные советские школьники, коих на просторах насчитывалось вообще миллионы.

Белая «троечка» совершила ещё десятка два бестолковых эволюций и в самый ответственный момент таки дала Москвичу под дых. А всё потому, что превозмогая синдром понедельника, водитель отвлёкся на нечеловеческий вопль, донёсшийся извне и слегка отвлёкся от обеспечения безопасности движения.

Небольшой, но сплочённый коллектив обычных советских школьников издевался над обычным рыжим советским котёнком. Школьники бурно ликовали, а рыжий комочек так же бурно протестовал.

– Кто ж так котёнка вешает!? – глубоко в душе возмутился милиционер и опустил на асфальт первую лакированную туфлю.

– На леске, на леске надо, а не на верёвке. Верёвка, – она толстая и коту есть во что вцепиться.

– Зелень! – добавил он в душе и опустил на асфальт вторую лакированную туфлю.

Когда обе туфли прочно стояли на тверди земной, майор вспомнил о служебном удостоверении в кармане кителя и тяжёлым галопом направился к пионерам. Двоих гадёнышей поймал за уши и отвёл в учительскую. Там толкнул пламенную речь и, уже прочно войдя в роль доброхота, пошёл обратно, на работу.

Жертва пионеров сидела теперь у входа в отделение и жалобно мяукала, пристально разглядывая снующих через проходную людей.

С этого дня внутренний распорядок заведения был нарушен. Кота прозвали Феликсом Д., поставили на довольствие, и обитать он стал прямо на письменном столе начальника, в лучах его настольной лампы.

За полгода до событий

Время шло, и кот рос. Из жалкого грязного комочка он превратился в хамоватое огненно-рыжее существо, не дававшее прохода служивым и всячески развлекающееся, издеваясь над гуманоидами.

Любимым занятием Феликса Д. было притаиться под стульями около окон дежурного, выждать, пока по коридору проскрипит сапогами кто-нибудь одетый в шинель, и, разогнавшись, неожиданно вскарабкаться жертве на плечи. Потом котяра издавал непечатный клич самого крайнего из могикан и совершал впечатляющий прыжок в сторону. Опытные следаки подметили одну странную деталь: набрасывался кот только на представителей закона. Посетителей же не трогал и даже совершал попытки дать себя погладить. Потом котяра стал красть у служивых бутерброды и лакать растворимый кофейный напиток из крышек термосов. Персонал официально был очень даже в восторге от выходок животного, но за кулисами живенько интересовался друг у друга, возможно ли надёжно умертвить кота (абсолютно абстрактного кота!!!), предварительно выстрелив в него из служебного пистолета, а затем намотав на кардан автозака.

Однажды кот совершил вероломное нападение на только принятого на работу молодого сержанта. А на излёте получил дополнительный импульс от сержантского сапога. Кустов Александр Тимофеевич оченно возмущались, а потом отменили плановые мероприятия и отправились с котейкой к ветеринару.

– Почки отбиты! – грустно доложил чуть погодя начальник, и в отделении пооткрывались окна от коллективного вздоха облегчения (на выдохе).

– Но жить будет! – обломил всех главный и прошёл в кабинеты.

С тех пор кот плюнул на приматов и стал штурмовать старую курчавую грушу во внутреннем дворике. Впрочем, и там довольно быстро нашлись недовольные.

В кроне дерева вороны сплели себе гнездо, и однажды восхождение рыжего Феликса Д. закончилось аппетитным нокдауном. Кот следовал на землю обратным рейсом и извергал нецензурные вербалии, ранее подслушанные у людей. Молодые милиционеры по приказу свыше разорили гнездо, а самих ворон прогнали народными средствами ПВО. Кот, однако, к груше больше не подходил.

Следующим развлечением Феликса стала «рыбалка». Это когда кот сидел в засаде на притолоке и цеплял шапки-ушанки внизу проходящих блюстителей закона. Ну вот, представьте себе: идёте вы по государевой необходимости по рекреации, думы благие думаете, а тут раз… Какая-то сволочь срывает с вас шапку. А ещё, бывает, не отдаёт. Потому что коготь запутается. А если шапки нет? Если только шевелюра, пышная, как у старшего следователя Самарина? Тогда ой!

– Ой! – заорал тогда кот, внезапно и окончательно потеряв веру в человечество вообще и гуманизм отдельных особей в частности. Кот молча влетел в кабинет начальника, зло захлопнул за собой дверь, забился под стол и дал клятву больше вообще никогда и никуда не выходить без пистолета.

Описываемые события

Отделение не было самой большой гордостью городского управления. Однако с преступностью боролись неплохо. Наверное, из-за этого, когда в ночь на 5-е мая лучшее отделение города сгорело к чёртовой бабушке, Кустов Александр Тимофеевич получил спешный телефонный звонок и был оповещён, что начальник городского отдела кадров, его давнишний знакомый, приедет на визит в сопровождении польских коллег.

Экстренное утреннее собрание было посвящено именно этому душещипательному факту.

– Нам нечего бояться, орлы! У нас всё нормально. Раскрываемость Николаенку (имя начальника кадров) не епёт, а поляков – тем паче. Бумаги тоже их не это…. Их вообще ничего не епёт. Они сюда бух…

Договорить у Александра Тимофеевича не получилось. Из окна раздался благой кошачий мат, весёлый собачий лай и противный скрежет когтей по свежему асфальту, только уложенному во внутреннем дворике заведения.

– Ах, ёп! – сказал Кустов, взгромоздился на четвереньках на подоконник и показав подчинённым упитанное седалище, дал понять, что собрание окончено. Зато начинается представление.

Разлапистый кобель-подросток ростом с трактор К-700 гнал Феликса вдоль стенок. Между животными шла оживлённая перебранка, когда к погоне присоединился сам начальник. Команда дала пару-тройку кругов, и к участникам подключился молодой оперативник, торжественно держащий в руках фуражку, обронённую командиром. Окна здания пораспахивались настежь, и в них появились добрые физиономии заинтересованных лиц.

– Ату его, ату! – орали сверху следаки, дипломатично не уточняя, кого его.

– Хотим жаркое из рыжего кота, – требовали задержанные из окошек-амбразур.

Даже кладовщик дядя Дима что-то выкрикивал, высунувшись из своего окна и циклично промахиваясь по макушке кота резиновой дубинкой (Он, гад, после событий божился, что целился по кобелю).

Потом Кустов упал. Его туша мотала конечностями и пыталась перевернуться на спину. Рыжий кот, заканчивая следующий виток эскалации, увидел препятствие, вильнул задним мостом и, наплевав на детские страхи, взлетел по груше на самый клотик.

Через некоторое время котовья поддержка в лице начальника отделения наконец сумела подняться на ноги и, причитая и повизгивая, понеслась на собаку, держа в руках пожарный багор. За ним по пятам продолжал бегать молодой оперативник с фуражкой в руках. Собака прикинула шансы на победу, взвизгнула и исчезла в подворотне, пообещав вернуться и удалить коту гланды (без наркоза).

Феликс Д. был котом, а потому, так же, как и все коты, замечательно залезал наверх. И так же, как и остальные коты, имел трудности со спуском. Как только кобель исчез, котяра устроился поудобнее и стал требовательно орать, предлагая незамедлительно вызвать службу спасения и опустить его на землю.

– Лезь! – приказал Кустов страдающему от скуки водителю.

– Есть! – сказал водитель и полез.

Долго ли, коротко ли, добрался водитель наверх, руку помощи протянул.

– На-а! – коротко и зло сказал кот и воткнул человеку ноготь прямо в середину ладони.

– Сука! – тихо сказал сержант.

– Кто? – спросил кот.

– Твой папа, – сказал молодой человек и спешно эвакуировался вниз.

– 1:0, – записал кот и продолжил жалобно орать на всю округу.

– Лезь! – приказал майор второму скучающему водителю.

– Есть! – ответил второй, и с трудом поборов страх, убежал в помещение.

– Всё сам, всё сам, – пожаловался на судьбину Кустов и полез сам. Однако возраст уже был не тот, а брюшко, трепеща по крупной амплитуде, упиралось в ствол и ограничивало действия спасателя. Возраст уже был не тот, но жизненного опыта, – хоть отбавляй.

– Эй, милиция! – заорал он другому водителю. Подгони сюда свой фургон!

Под грушу был незамедлительно доставлен отдыхающий автозак, и начальник, полязгивая суставами и тяжело отдуваясь на манер паровоза братьев Черепановых, залез на подножку, оттуда на капот, дальше – на крышу фургона и уцепился за ключевую ветку.

Перед восхождением он критично оглядел ГДРовские лакированные туфли, снял их, закатал брючины и сбросил обувь на хранение тому самому оперативнику, который таскал его фуражку. За неимением лишней пары рук оперативник повесил фуражку на ручку двери фургона и, стараясь не дышать, держал туфельки на некотором отдалении от тела.

Кустов снял китель, с любовью пригладил его и повесил на сучок. Затем он выполнил несколько разминочных движений с грацией, достойной обкурившегося Винни-Пуха, и приступил к штурму высоты.

Всё начиналось удачно. Кот заткнулся и с любопытством взирал на «папеньку» с высоты. «Папенька» медленно, но верно поднимался всё выше и выше, толпа возбуждённо кричала, мысленно припоминая начальнику все обиды, а загрузка другого автозака подошла к концу.

– Пип-пип – сказал гружёный автозак, требуя уступить дорогу.

– Водитель, – скомандовал начальник отделения, – ты давай, отъедь, а потом вернёшься.

Первый автозак заманеврировал всем телом. Оперативник схватил фуражку папеньки с крючка на фургоне, и за неимением свободных рук выставил туфли на асфальт.

Потом отчаянно захрустела коробочка старого ГАЗа, лишённая намёков на синхроны заднего хода. Люди замахали руками, заводя водителя на цель, и всё было бы штатно, если б фургон не сломал ту самую ключевую веточку почти под корень. Путь к отступлению был отрезан.

Все снова счастливо заорали, а кот, вняв людским восторгам, абсолютно легко и непринуждённо миновал хозяина, и, не проявив никаких сантиментов, спустился вниз. Там, внизу, он уселся под стенку и принялся вылизывать обе половины своей гордости.

Долго заниматься гигиеной ему не довелось, потому что потешный пёсик, как чуял, снова появился из подворотни и, широко улыбнувшись публике, повторно кинулся на Феликса Д. Жертва премного заторчала от такого расклада. Дерево было занято папенькой, внутренний вход в отделение закрыт, а у подворотни – трибуна болельщиков противника. Недолго думая, котяра выгнул спину и полоснул оккупанта по морде. Пёс взвизгнул и моментально забыл о своих агрессивных планах. Зато посреди двора стояли лакированные туфли начальника, которые, сто процентов, по морде не дадут. На левый туфель собака подняла лапу, а правый схватила и стала отыгрываться за нанесённое оскорбление.

Александр Тимофеевич кричал, срываясь на ультразвук, топал ногами и жалел, что личное оружие осталось в сейфе. Собака, не отвлекаясь на раздражитель, прикончила туфлю, душевно отрыгнула и скрылась в дырке, а с неба полил чистый, тёплый майский ливень.

Автор думает, что читателю абсолютно понятно, что делала во дворе отделения милиции пожарная команда спустя десять минут. Так же абсолютно ясно читателю, почему сам начальник отделения стоял посреди двора босиком, в закатанных штанах, промокший до нитки и в грязной порванной рубашке. У его ног лежала растерзанная обувь и пожарный багор, а высоко на дереве сиротливой тряпкой висел китель. Вся предыстория читателю известна. Она была неизвестна начальнику городского отдела кадров и его польским спутникам, которые были уверены, что в городе бунт и народ последовательно сжигает лучшие отделения, а начальников пытается линчевать или изнасиловать.

Vaenga     Маратыч

За что я не люблю журналистов? Всё просто. Врут они много. Или не понимают, но говорят с очень умным видом. Хотя бы тот же Караулов. Ну, да ладно. А заморские журналюги, думаете, лучше? Нет. Ещё хуже. На костях пляшут по призванию, а не по нужде. Вспомним всемирно известную профуру. Как же они её гоняли! Особенно пьяную. И убили. А потом, оправдываясь, пытались все свалить на несчастного врача, который, конечно же, все сразу понял, но эти рыцари пера и остальные оралы всё переврали. Да знают ли они, что такое разрыв лёгочной артерии? Даже когда вот она, под рукой – это ночной кошмар для хирурга. Тонкая она. Ползёт, гадина. И никакой пролен [147]147
   Пролен – хирургический шовный материал.


[Закрыть]«два нуля» с тефлоновыми прокладками не поможет. А тут отрыв. Ну, это так. Лирика.

Просто в то время жил на Земле Очень Хороший Человек. Маратыч. Сергей Маратыч. Национальность у него была… А черт его знает. Но иногда, совершенно неожиданно, он начинал говорить с акцентом товарища Сталина, который мы все знаем по фильмам.

– Хатытэ, я дам вам савэт?

– Какой? – с полным недоумением. – Кому?! Только теперь я понимаю, что всем нам, но тогда – в моем лице.

– Виписывайтэ. Всо равно ничего не сделаете. Тэрапевты справатса лучшэ.

Носил он окладистую бороду. Чёрную как его глаза, огромными маслинами смотрящими прямо в… цистоскоп. Урологом он был. Классным, грамотным, редким урологом. Однажды в коридоре я напоролся на плюгавого высоколобого. Снобизм из него просто выливался. Но тут подошёл Маратыч, и всю спесь с этого учёного просто смыло. Оказалось, что из НИИ урологии он приехал. Посоветоваться. А мы так запросто – Маратыч. М-да.

Несусь по лестнице:

– Ти куда?

– В операционную!

– Никогда не бегай в больнице! Все равно не успеешь, а сам или поломаешься или поломаешь кого-нибудь.

Эх, Маратыч! Что ж я непослушный такой был, а?

Сам он ходил размеренно, не торопясь. И гулкое эхо коридоров далеко разносило стук его тапочек. Они у него особенные были. На деревянной колодке. Ортопедические. В них нога не устаёт. Сутки можно бегать, хоть бы хны. Бешеных денег стоят. Уролог, он мог себе это позволить. Но никогда никто не знал от него отказа. Больного посмотреть – «Чэрэз пятнадцать минут буду!» Часы можно сверять. Родственника или знакомого? «В десять жду на пятом этаже у шестого кабинета». И был как штык. Задвигал все свои планы и был. «Ай, убэры сваи дэнги, маладой! Эслы ми нэ будэм друг другу памагать, ми просто вимрем. Как мамонты.» Но никогда ни о чем не просил. Врач от бога, со своими проблемами он справлялся сам. Обладая абсолютно азиатским характером, он был на редкость благороден. Но иногда этот характер его подводил. Однажды ночью он меня подвозил до метро. Вроде и дорога пустая была. Но все машины ему мешали. Любого, кто обгонял нас, он крыл таким матом, что уши вяли и аккумулятор садился тут же. На дороге он – главный. Но ездил при этом очень аккуратно, соблюдал все правила. Кроме скоростного режима. Летал он просто как сумасшедший. Что делать? Характер. Или на конференции: Маратыч отчитывается за дежурство:

– Экстренных операций не было. Дежурным кардиохирургом… реанимационые мероприятия… состояние стабильное… административных замечаний… автотранспорт… – Все клюют носами. Спать хочется. По рядам лёгкий шелест переговоров. Сквозь дрёму. И тут Самый Большой Начальник перебивает его зычным басом:

– Маратыч, йоп! Ну ты со своей бородой, ну прям воин Аллаха! – секундная пауза и:

– Уважаемый Валерий Иванович! Там, откуда я родом, вера православная. – И ушёл. Тишина стала звенящей. Все сразу проснулись. Умел он, ох умел поставить на место!

Но если тебе было грустно. Просто от окружающей нас медицины. Которая, честно говоря, задолбала.

– Ты думаешь это только у нас?! Ай, слушай, у меня брат в Англии работает, так там ещё хуже. По страховке гастроскопию сделать – через неделю! Без очереди – за деньги и немалые. Успокойся. У нас не так все плохо!

Спросите, причём тут Леди Ди? И почему он «был»? Все просто…

Будучи штатным урологом, он участвовал в пересадках почки. И вот однажды его вызвали. Ночью. И помчался он в ночь. Точнее, уже в начинавшееся утро. А навстречу ему ехал джип. На пустой дороге столкнулись две машины. Один труп… Маратыч… Разрыв лёгочной артерии… Сергей Маратыч…

Утром, узнав о случившемся, дождавшись, пока весть отзвенит в голове и бухнется в ноги, освободив пространство для мыслей, подумал: «Как же мы без него? Ну, хоть не мучился…» Да, именно в такой последовательности. Ведь плача на похоронах, мы оплакиваем себя. Потому, что не знаем, как мы будем жить дальше с такой потерей…

Маратыч, нам плохо без тебя! Пусть Земля тебе будет пухом…

Mourena     Погоня за прокурором

Погожим октябрьским днём Юрка Хорошевский вдруг ни с того, ни с сего был облечён доверием. Конечно, Файзуллаев с радостью облёк бы доверием кого-нибудь другого, но в штабе больше никого из офицеров не оказалось, а разыскивать кого-то из них по всему военному городку времени не оставалось – дело было довольно срочным.

Юрке предстояло взять под свою команду сержанта Диму и автомобиль, подъехать к конторе военторга, принять там на борт проверяющего из окружной прокураторы и доставить указанного проверяющего в Читу. Юрке в этом мероприятии отводилась роль «старшего машины» – почему-то считалось, что боец, отправленный на задание в одиночку, обязательно заблудится, или загуляет, или потеряет машину, или сотворит ещё что-нибудь.

– Задача ясна? Повторите, – глядя в преданные глаза старлея, приказал Файзуллаев после того, как трижды изложил Хорошевскому эту самую задачу.

Юрка поднял глаза в потолок и уверенно отчеканил:

– Первое. Найти в парке машину и сержанта Колмогорова. Второе. На этой машине под управлением сержанта Колмогорова в 10.00 явиться к конторе военторга по адресу… Тут Юрка замялся, поскольку адреса конторы он не знал, да у конторы, впрочем, никакого адреса и не было. – Явиться, в общем… Третье. Забрать в конторе проверяющего из Читы и доставить его к месту службы!

Юрка покосился на комбата, проверяя произведённое впечатление. Комбат был доволен, хотя какое-то нехорошее предчувствие его все-таки грызло.

– И запомните, товарищ старший лейтенант, – Файзуллаев подошёл к Юрке вплотную и тому пришлось задрать голову, чтобы своими честными глазами заглянуть ему в лицо, – Это – приказ!Мой и командира дивизии. Думаю, вам не надо напоминать, что любое отступление от него…

– Никак нет! – отрапортовал Юрка.

– Вы в дивизии и так не на самом лучшем счету, так что я бы попросил вас действовать без собственной инициативы. И если хоть малейшее самоуправство… – за спиной рука Файзуллаева непроизвольно сжалась в кулак.

– Так точно! – выкрикнул Юрка. – Приказ – доставить проверяющего в Читу. Никакого самоуправства!

– Идите и выполняйте.

Хорошевский лихо развернулся на каблуках и вышел, чеканя шаг. Комбат ещё несколько минут смотрел на дверь, за которой скрылся старлей, после чего позвонил Ванюшину и отчитался, что указание комдива – увезти к едрёне-фене прокурорского проверяющего обратно в Читу, – выполнено.

Ровно в 10.00 пропылённый батальонный КамАЗ стоял у дверей конторы в компании ещё четырёх или пяти разнокалиберных грузовиков и мотоцикла начальника военторга майора Черняева. Через минуту появился и окружной проверяющий. Точнее, появилась. Это была молодая женщина в штатском, с короткой стрижкой и с потрёпанным «дипломатом» в руке. Юрка удивился, но помня о наказуемости любой инициативы, вслух своё удивление выражать не стал. Женщина открыла дверь, застенчиво улыбнулась старлею и несколько расплывчато спросила:

– Я к вам?

– К нам, к нам, – радушно ответил Хорошевский, и женщина, закинув на сиденье свой «дипломат», принялась неуклюже карабкаться в кабину. На ней были туфли на высоком каблуке, поэтому задача оказалась не из лёгких. Юрка подумал, будет ли считаться самоуправством попытка вылезти из машины и подсадить проверяющую («прокуроршу», как он её мысленно окрестил), и решил, что будет.

В конце концов Прокурорша кое-как забралась на сиденье, повертелась немного, устраиваясь поудобнее и обратилась почему-то прямо к сержанту:

– Ну что, поехали?

Сержант медленно обратил свой взор на Хорошевского, получил утвердительный кивок и тронулся с ошеломлённым выражением на лице.

Некоторое время ехали молча. Форсировали бурлящую Тургу, затем миновали синий указатель с перечёркнутым названием станции. На железнодорожном переезде Юрка не выдержал и завёл разговор о погоде. Мало-помалу разговорились. Как обычно это бывает в незнакомой компании, разговор шёл ни о чем – о погоде, о природе, о ценах на продукты. Спросить у своей спутницы её имя старлей постеснялся, назвать своё – не догадался. Когда закончилась погода и продукты, Хорошевский перешёл к анекдотам. Прокурорша с удовольствием смеялась, и постепенно лёд между ними начал таять. У Юрки нашлась при себе пара бутербродов, у неё – яблоко, короче говоря, четырёхчасовое путешествие в Читу обещало быть приятным. Водитель в беседе не участвовал, лишь изредка бросал на прокуроршу недоверчивые взгляды, хотя от старлейского бутерброда не отказался…

А потом в разных точках мирненского гарнизона одновременно произошли следующие события.

В 10.35 в штабе сапёрного батальона заверещал телефон. Звонил Ванюшин. Почти дружелюбным тоном он поинтересовался у Файзуллаева, не замёрз ли где по дороге откомандированный им водитель, добавив, что чин из окружной прокуратуры уже полчаса болтается на пороге конторы и пугает своими погонами военторговских шофёров.

– Я так и знал! – комбат грохнул кулаком по столу.

С потерей Хорошевского он мог бы ещё кое-как примириться. Но вместе с Юркой пропала почти новая машина и лучший водитель батальона. Поэтому через пять минут весь батальон был брошен на поиски пропавшего КамАЗа и негодяя-ротного. Выяснилось, что последний раз Юрку видела продавщица киоска, где он около десяти часов покупал сигареты. Куда он направился потом, продавщица не видела, но помнила точно, что в тот момент КамАЗ был при нем. Поскольку киоск находился прямо напротив конторы военторга, разъярённый Файзуллаев, сопровождаемый замполитом, отправился снимать показания с местных водителей, которым случилось в тот момент оказаться поблизости. Там же он обнаружил и окружного проверяющего – толстого усатого полковника, который с философским спокойствием курил, сидя на разбитом крыльце. Военторговские водители поискам ничем помочь не смогли – возле конторы постоянно ошивалось несколько машин, одни приезжали, другие уезжали, и запомнить какую-то из них было практически невозможно.

Приблизительно в это же время в кабинет начальника военторга майора Черняева с грохотом ворвалась главный бухгалтер Екатерина Матвеевна, таща за собой растерянного шофёра Витю Рогулькина.

– Владимир Михалыч! У нас ЧП! Пропал кассир!

– Что значит – «пропал»? Что это вам, иголка, что ли? Сидит, наверное, где-нибудь, чаи гоняет, – озадачился Черняев.

– Да нету, нету её нигде! – закричала Екатерина Матвеевна и дёрнула Рогулькина за рукав, – ну, расскажи сам!

Витя пожал плечами, потёр запястье, освобождённое из железной руки бухгалтерши и, перемежая свою речь многочисленными междометиями, пояснил:

– Ну, заехал я за ней, как положено. «Собирайся, – говорю, – поехали». И пошёл заводиться. Ждал-ждал – нету!

– И пошёл искать, – вмешалась взволнованная Екатерина Матвеевна, – касса закрыта, её нигде нет. Господи, говорила же я – человек второй день работает, нельзя её сразу одну в банк посылать! У неё же денег в кассе было…!!!

Главный бухгалтер запустила руки в причёску и принялась качать головой, словно страдая от зубной боли. Начиная волноваться, Черняев вслух предположил:

– А может, она пешком в банк пошла? Вы ей вчера хорошо объяснили, что у неё машина будет?

– Пешком?! Это за десять-то километров!!! С такими деньжищами?!

– Я все-таки проедусь, посмотрю, – вскинулся майор и, на ходу цепляя фуражку, кинулся прочь из конторы.

На крыльце он с разбегу вонзился в группу оживлённо жестикулирующих людей, среди которых узнал полковника из прокуратуры, которого уже полчаса считал уехавшим, шапочно знакомого замполита из сапёрного батальона, ещё какого-то военного и троих своих водителей… Оказалось, в сапёрном батальоне тоже кто-то (или что-то) пропал.

Тем временем Юркина спутница-прокурорша начала проявлять признаки беспокойства. Она все с меньшим вниманием слушала анекдоты, реже смеялась и все время крутила головой, озирая окрестности. Когда оставалось всего ничего до станции Оловянная, она не выдержала:

– Послушайте, а куда мы едем?

– То есть как – куда? – удивился Юрка, – Здесь дорога одна.

– Я вижу, что одна, – занервничала спутница, – куда она ведёт?

– В Читу, конечно. – Юрка удивился ещё больше.

– В Читу?! – пискнула прокурорша, – Зачем в Читу? Мне надо в Бырку, в магазин, а потом в Безречную!

– Ну откуда же я знаю, зачем? – Хорошевский пожал плечами. – Мне приказано – доставить вас в прокуратуру. А уж зачем – это ваше дело.

– Приказано?! Кем?!!! Я не поеду ни в какую прокуратуру!

– Слушайте, я-то тут при чем? Командир дивизии отдал распоряжение, я выполняю.

– Остановите машину! – в голосе прокурорши послышались плаксивые ноты. – Остановите немедленно, или… или… или я за себя не отвечаю!

Она прижала к себе свой «дипломат», забилась в дальний угол кабины и оттуда дикими глазами смотрела на Хорошевского. Юрка начал проявлять характер. Не вступая в дальнейшие пререкания со своей пассажиркой, он решительно скрестил руки на груди и уставился в другую сторону. Перехватив удивлённо-испуганный взгляд сержанта, Юрка глазами сделал ему знак не обращать внимания на выходки вздорной бабы и ехать, куда ехал.

Прокурорша возилась в своём углу, шуршала какими-то бумажками и клацала замками «дипломата». Хорошевский твёрдо решил её игнорировать и выполнить приказ во что бы то ни стало, поэтому подпрыгнул от неожиданности, когда она вдруг истерически крикнула ему в ухо:

– Руки вверх!

Старлей обернулся и обомлел.

Со смешанным выражением смертельного испуга и решительности в широко распахнутых глазах женщина смотрела ему в лицо. В правой руке она держала самый настоящий пистолет, в левой – ярко раскрашенный баллончик. Обе руки отчаянно тряслись.

Первым на новый поворот событий отреагировал сержант Дима. Выписав несколько зигзагов на узкой дороге, он съехал передним правым колесом в кювет, распахнул дверь и вывалился из кабины, оставив Хорошевского один на один с ненормальной прокуроршей.

Юрка слегка замешкался. Над ним неотвратимо, словно проклятие, висело напутствие Файзуллаева. Но с другой стороны, слово прокурора, к тому же вооружённого, тоже кое-что да значит.

– Послушайте, – начал Юрка, стараясь унять дрожь в голосе, и подозревая, что произошла какая-то чудовищная ошибка, – давайте попробуем договориться. Денег у меня нет. Машина эта вам тоже вряд ли пригодится. Может, разойдёмся по-хорошему?

Прокурорша смотрела на него окоченевшим взглядом, молчала и казалась почти парализованной. Сочтя, что переговоры движутся к успеху, Хорошевский с максимальной деликатностью потянулся к пистолету, чтобы изъять его у своей неуравновешенной спутницы. Это было его ошибкой.

– Не трожь, гад! – пионерским голосом воскликнула прокурорша и нажала головку распылителя.

Кавалькада из УАЗика и майора Черняева верхом на мотоцикле подоспела как раз в тот момент, когда Юрка в полуобморочном состоянии вывалился из кабины на дорогу. Он жмурился, тёр кулаками глаза и ругался невероятными словами. Ещё через несколько минут подъехал хромоногий ГАЗ Вити Рогулькина. Выпрыгнувшие из УАЗа Ванюшин и Файзуллаев кинулись к Юрке, неторопливо выбравшийся вслед за ними полковник прокуратуры предпочёл наблюдать за происходящим на расстоянии.

Майор Черняев, спешившись с мотоцикла, бросился к пассажирской двери кабины и успел как раз вовремя, чтобы подхватить обезумевшую Юркину попутчицу. Следом за ней на ноги майору упал пистолет и тяжёлый «дипломат». Ярко раскрашенный баллончик она продолжала сжимать побелевшими пальцами. Баллончик все ещё шипел и выплёвывал остатки сильно пахнущего вещества.

Когда после некоторой суматохи стало ясно, что ни её, ни Юркиной жизни ничто не угрожает, генерал и подполковник начали говорить разом, на повышенных тонах и обращаясь одновременно друг к другу, к Юрке, к Юркиной пассажирке и начальнику военторга. Понять, кому именно адресуется та или иная фраза, вскоре стало невозможно, но никто и не пытался. Даже комдив, поймав от Файзуллаева семиэтажный комментарий, предназначавшийся Хорошевскому, пропустил его мимо ушей.

– А какого хрена! – кипятился Юрка, – она бы хоть сказала, кто такая! Села и едет… У неё на лбу не написано!

– А я откуда знала! – с рыданиями вторила «прокурорша». – Я села, он поехал! У них тут у всех… Машины одинаковые! Все в камуфляже! И рожи у всех… – Хорошевский с Рогулькиным насторожились, выпятили челюсти и втянули животы.

Начальник военторга, не пришедший ещё в себя после шока, вызванного исчезновением инкассатора, не слушал их перепалку, только изумлённо мотал головой и приговаривал:

– Барда-а-а-ак… Ну, барда-а-а-ак…

Рогулькин, давно так не развлекавшийся, восхищённо сиял глазами и старался не пропустить ни одной мелочи.

И тут вдруг молчавший до сих пор полковник из окружной прокураторы громко хмыкнул. Ванюшин и Файзуллаев, как по команде, повернулись к нему, ожидая приговора. На лице полковника отражалась тяжёлая внутренняя борьба – губы кривились, щеки раздувались, усы ёрзали из стороны в сторону, как большая энергичная гусеница. В конце концов полковник не выдержал и расхохотался.

– Прокурор! – гремел он, тыча пальцем в зарёванную Юркину спутницу, – ой, держите меня!!! Ой, караул! А ты-то, ты-то, – обратился он к Юрке, – тоже хорош! Приказ у него….

– Нет, ребята, ей-богу, – добавил он, утирая слезы, – брошу все и переведусь к вам служить. У вас тут весело.

Следом за полковником вымученно заулыбался Ванюшин, потом и Файзуллаев развёз лицо в какое-то подобие улыбки. Юрка тоже начал было хихикать, но, поймав взгляд своего начальника, осёкся. Оскалившись капотом, заулыбался даже военторговский грузовик.

Недоразумение было кое-как улажено. Полковник из прокуратуры, все ещё хохоча, влез в кабину Юркиного грузовика, в кустах отыскали и водворили за руль сержанта-водителя, и военная машина, жалуясь на свою тяжёлую жизнь, отчалила в сторону Читы.