Текст книги "Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет."

Автор книги: Михаил Крюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 53 страниц)

Военная мудрость

Тафарель     На прививку, первый класс…

В дверь деликатно постучали.

– Да, – недовольно ответил начмед, отложив цветастый журнальчик и спустив ноги со стола.

– Тащ майор, можно вас? У нас неувязочка там с партизанами. С переподготовщиками то есть.

– Что за неувязочка, лейтенант? Чего неспокоен?

– Э-э-э, они колоться отказываются… Ну, не хотят прививки делать, – спешно поправился молоденький лейтенант медслужбы.

Опытный военный врач с грустью глянул на осиротевший кроссворд и, ворча, направился на подмогу молодёжи.

На первом этаже санчасти в углу коридора, сверкая гражданскими брюшками и веселя персонал элегантными пёстрыми семейными трусами, сидело несколько переподготовщиков.

– Ну что вы, ё-моё, как детский сад, чесслово. Здоровые мужики, а уколов боитесь!? – возмутился начмед.

– Дык, товарищ доктор, эскулапы ваши колоть как следует не умеют. Иголки гнут об нас. Мы что, манекены что ли, или трупы какие, чтоб тренироваться?!

– Так что, мне самому вас колоть?! Не пожалеете? Я давно не практиковался. Детский сад, ползунковая группа, ясли, ё-моё, – ворчал доктор, непроизвольно поднимая в памяти случаи из практики.

– Ну, случилось один раз, так что теперь?

– Уж лучше, товарищ доктор, заболеть лихорадкой вашей бубонной, чем уколы такие, – оглянув страдальцев, заявил за всех самый представительный из них.

Его товарищи забузили, выражая коллективный «одобрям-с».

Майор Чуприн прошёл долгий трудный путь военврача. Куда только не закидывала его судьба. Что только не приходилось делать, в какие только ситуации не попадал. Роды принимал в кузове «шишиги», резал гнойный аппендицит на борту вертолёта, делал искусственное дыхание нажравшемуся партийному вожаку изо рта в рот, но вот такого организованного бунта пациентов он на своей практике не помнил.

«Хотя… – подумал он… – Ну, конечно!»

Однажды, в богом забытом гарнизоне нужно было прививать группу детсада. Малыши плакали, кричали, вырывались из рук, заводя друг друга стадным страхом. Молодой тогда врач среагировал моментально. Пакет «Гусиных лапок» в течение получаса опустел, зато довольные малыши, получив сладости, были привиты и отправлены спать для успокоения переживаний.

– Технический перерыв, – объявил начмед и, развивая полезную идею, направился в свой кабинет. Через пару минут вернулся с портфелем в руке. Отправил погулять фельдшера, и начал приём.

Первый клиент настороженно заглянул в процедурную.

– Иди сюда, воин, – поманил пальцем майор.

– Только если вы, как он… лучше пойду я, – начал было партизан с порога, не решаясь войти.

– Десерт будет, – сказал майор.

– А?

– Обезболивающее.

– Да ну, начальник. Шо я, маленький?

– Иди, пока добрый.

Партизан получил прививку и с довольной рожей вышел в коридор. Потом была небольшая заминка, впечатления сошли в народ, и процесс пошёл без задержек и осечек. Двери открывались, закрывались, партизанщина прививалась, а молодые лейтёхи зауважали начмеда ещё больше. Минут через полчаса майор затосковал по кроссворду, позвал кого-то из лейтенантов, поделился передовым опытом и вернулся в кабинет. Прошёл час. Начмед, решая кроссворд, успел вздремнуть в кресле. Разбудил стук. Один из лейтёх.

– Ну?

– Тащ майор, неувязочка вышла.

– Опять неувязочка?

– Так вы понимаете, вы как ушли, они, черти, по второму кругу прививаться пошли. Через окно в коридор залезали с улицы и шли на процедуру. В общем, мы их пока вычислили, человек пятнадцать двойные дозы получили. Может, сделать чё надо?

– Ничего им, лейтенант, не станется. Портфель только верни!

Лейтенантик молча повиновался и вышел.

Майор открыл портфель, вынул опустевшую бутыль из-под спирта, посмотрел на свет, поболтал капли на дне и тяжело вздохнул.

– Век живи, век учись! Разбавить надо было…

В памяти всплыли довольные мордахи малышей из далёкого гарнизона.

Голубчикъ     Гонки на «Утконосе»

Те, кто служил в авиации, наверняка помнят, и знают (и чтут) скромных тружеников из аэродромной роты. Безусловно, дорогие друзья, вы помните, какое внимание уделялось очистке аэродрома от снега и льда, особенно, когда это касалось эксплуатации истребителей и прочей некрупной техники. Люди старше 35 ещё могли застать живьём гения инженерной мысли образца 1959 года, Тепловую Машину ТМ-59, прозванную «Утконосом» и «Штыковой» за свой весьма экзотический внешний вид. Попробуйте представить себе раму от грузовичка ЗиС-164, развёрнутую задом наперёд таким образом, что бывший задний мост стал передним, место заднего моста занял передний от ЗиС-151, он поворотный и тоже ведущий. Двигателем служил сорокасильный дизелёк от «Беларуси» тех же лет выпуска. Вторым этажом, над двигателем, был размещён бак на 3 куба топлива, а над задне-передней осью висела отлетавшая свой срок турбина, от чего – не знаю, но жутко шумная. Причём на турбину делалась насадка в виде утиного клюва. Венчал это все скворечник из хорошего листового металла, игравший роль кабины.

Ну как, представили? Основным и единственным назначением этого агрегата было «…освобождение аэродромного покрытия ото льда и снега путём их растапливания струёй горячих газов, выходящих из сопла турбины» (учебник для ШМАС [129]129
   ШМАС – школа младших авиационных специалистов.


[Закрыть]аэродромных служб. Воениздат, 1966). У нас в аэродромном парке обато  имелось аж две такие машины, обе 1960 года рождения. Теперь реальная история, осень-зима 80-х годов прошлого века.

Два земляка-молдаванина Витя Пушка – аэродромщик и Миша Албу – пожарник, поспорили, у кого машина быстрее. ТМ-ка или «пожарка» ЗиЛ-131! Идиотичнее спора не придумаешь, ибо крейсерская скорость ТМ-59 километров 30 с горки. Но пытливость шкодливого солдатского ума не знает границ. Тёплым и ясным октябрьским днём наши шумахеры встали на старт у начала ВПП (не больше, не меньше! Чего зря полосе простаивать!)

Пушка поставил ТМ-ку дизельком вперёд, турбиной назад и быстро содрал контровочную проволоку с винта регулировки подачи топлива, а затем вывернул до отказа сам винт. И вот участники соревнований на старте. Команда судьи (как без него-то?), и Пушка тянет РУД до отказа. Старенькая турбина радостно взвыла, вспомнив молодость, выдала сноп огня, и ТМ-ка рванула с места со скоростью болида формулы-1.

Бедный ЗиЛ-131 не успел ещё разогнаться и до сорока километров, как наш доморощенный болид проделал уже почти половину дистанции. Но – в таких рассказах всегда есть место для «но» – тут у ТМ-ки отлетает один кардан, затем другой, потом практически одновременно в разные стороны брызнули все колеса вместе с дисками. Остаток пути, разбрасывая миллионы искр и оставляя следы на бетоне, несчастная ТМ-ка проделала на картерах мостов и двигателя, юзом. Как не загорелся топливный бак, не понял никто.

Увезли обоих победителей гонки: ТМ-ку в очередной, четвёртый по счету, капремонт, рядового Пушку в дисбат.

Договориться с заводом о приёме машины в ремонт стоило 40 литров спирта, уж больно нестандартными были повреждения.

Радист     Мудрый сапер

Тысяча девятьсот лохматый год. Первая гвардейская площадка Н-ского соединения РВСН. Ленинская комната 4-го дивизиона. Политзанятия. Мы, молодые стажёры из учебки, причащаемся политической зрелости из рук изрядно «послевчерашнего» сапёрного капитана рыжей масти с габаритами, заметно превосходящими г-на А. Шварценеггера (вы когда-нибудь видели маленьких и щуплых сапёров? Я – нет. По-моему, они уже рождаются с пометкой «Инженерные войска или батареи боевого обеспечения»). Ему хреново и скучно. Но он продолжает что-то рассказывать о последнем Пленуме руководящей и направляющей, мать её за ногу.

Нам просто скучно. Но, ещё не успев «обуреть» после уставных порядков ВШМС, [130]130
   ВШМС – высшая школа младших специалистов.


[Закрыть]мы дружно конспектируем его речь, фильтруя междометия и матерные эпитеты.

Местным старослужащим, пойманным по ходу и загнанным на политзанятия, тоже скучно, и они не делают из этого тайны. Шум, перешёптывания…

Капитану это, наконец, надоедает. Он отрывает мутный взор от конспекта занятий.

– Пупкин, ещё слово, и я тебя неприятно удивлю.

– И чем же вы меня можете удивить, тащкапитан?

(Пупкин. Бурый дедушка-радиомеханик, прошедший огни и воды. Забивший уже почти на всё и всех. Тем более на какую-то ББО-шную «мазуту»).

– Чем-чем? В морду получишь, вот чем.

– Неправда ваша, тащкапитан, солдат бить нельзя. Что же скажет замполит?

– Хе… умный ты, Пупкин. Хитрый ты. Но это тытак думаешь…

– Вот я беру лист бумаги, Пупкин, и пишу: «План индивидуальных занятий по рукопашному бою с рядовым Пупкиным. Дата… сегодняшняя. Начало… немедленное. Продолжительность – 4 академических часа. Руководитель – капитан Сапёрный. Теоретическая часть – 40 минут. Практическая часть – 4 х 35 минут». И так далее… Счас утвержу у командира дивизиона и пойдём, Пупкин, заниматься…

Оценив ситуацию, Пупкин сдувается, как пробитая шина… Мы смотрим на капитана с неподдельным восхищением его военной мудростью.

Старшина     Парад – дело серьёзное

Одесса, осенние деньки, ласковые как шёлк. Пушкин в ссылке отдыхал, а не маялся, факт. Эх, нам бы ту ссылку, так нет, маемся. Чем? Строевой, к параду готовимся. За спиной уже честно оттоптанные тренировки на родном ОКПП, в погранотряде, в артучилище в составе полного парадного расчёта, теперь аэродром. Каблуки на сапогах стоптаны по самые коленки. Э-эх!

– Становись! Пара-а-ад! Ра-а-авнясь! Сссырна! Товарищ генерал-лейтенант! Войска Одесского гарнизона для тренировки построены, начальник парадного расчёта….

Старый генерал-лейтенант, взойдя на трибуну, отеческим взором окинув застывший строй, кашлянул в микрофон и начал краткую трогательную речь.

– Товарищи военные! (О, это новое слово в Уставе, раньше он так нас не называл). Тот позор, который я пережил в процессе подготовки к этому параду, загонит меня в могилу. Оправданий нет. Вы, безусловно, худший парадный расчёт в моей долгой жизни. Если бы я мог всех вас расстрелять, то я бы это сделал ещё неделю назад в училище, но время упущено, хуже вас ходят только папуасы в Зимбабве и, как показала вчерашняя тренировка, ездят, с позволения сказать, наши танкисты. Я старый артиллерист и знаю, о чём говорю. Единственное, что вселяет в меня надежду, так это то, что сегодня вся эта позорная акция проводится совместно с теми, кто до вчерашнего дня считал, что они механики-водители. Если вы и дальше так будете ходить, моряки, мать вашу, вас это касается в первую очередь, гибель «Варяга», бля, то я отдам приказ давить вас к едрёне матери! Ясно?

Коробки монолитно стояли, внимая высокостоявшему. Возможно, кто-то и подумал о вариантах ответа или вопроса, но взлетавшая с соседней полосы «Тушка» рёвом своих турбин отшибла эти поползновения напрочь.

– Парад! Вольно! Командирам коробок приступить к осмотру!

Началась рутинная подготовка, коробки раздвинули, шеренги колыхнулись и замерли вновь. Ремень, автомат, фуражка, номер, следующий, ремень, автомат, фуражка…

– Становись! Пара-а-а-ад! Равняйсь! Ссырна! К торжественному маршу, (чуть качнувшись, знамёнка – бам-бам-бам), на одного линейного дистанции, побатальонно…, первый батальон прямо…, остальные на-аа-апра-аа-во! (Бум!) Ша-а-агом… Арш!

Все всколыхнулось в едином ритме, в голове раскатисто-тугой ритм барабана, оркестр ещё молчит. Первыми на расстрельную дистанцию выходят «юные барабанщики». Все, остался один линейный, сейчас начнётся… Барабаны кибальчишей смолкли, взвыл в оргазме оркестр, взмах белых перчаток и палочек… Микрофон на трибуне засопел. Коробка вышла к трибуне.

– Это что? Пионерский слёт? Шаг! Шаг! Шаг где? Равнение! Держать равнение! Пионерки с дудками ходят лучше! Уй-ё-оо! Идите, идите с глаз моих долой! А это что? Что это? Что это за балетная группа мужиков с ружьями? Рота почётного караула?! Вам в Оперном театре плясать, а не в парадном расчёте ходить! Свора эпилептиков! Будь моя воля, я бы вас не вторыми поставил, а последними, пусть вас танкисты задавят на хрен! На второй круг! Училище, вашу мать, две коробки позора! Это артиллеристы? Если вы и стреляете так, как ходите, то НАТО будет в Одессе без потерь, все потери будут у нас и все не боевые, население просто сдохнет от смеха, на вас глядя. Нет, я сегодня умру! Все идут левой, моряки идут правой! Это лучшие представители флота или банда махновцев? Вы там барабан слушаете или как?! Два штрафных! До конца идти, до конца… Это не строй, это кадры из кино «Мы из Кронштадта», если вы и дальше так ходить будете, я вас лично расстреляю, а старушки на Фонтанах завтра подберут ваши бескозырки в прибое. Пограничники, орлы, бля! Вы без собак ходить умеете? На второй круг! Нет, сегодня я точно помру! Это внутренние войска или конвой бежавших пограничников? Технику не пускать!!! Не пускать, я сказал! Всем на исходный!

Парадный расчёт понуро занял исходные, но тут опомнился сводный оркестр. Дирижёр колобком скатился со своей «подставки» и взмахнул «канделябром». Оркестр всхрюкнул и начал движение. Инициатива породила панику на трибуне.

«Оркестр, отставить, бля!» – взвыл командующий, но «стальной поток» из духовых инструментов и прилагающихся к ним сверхсрочников был настолько увлечён собственным исполнением «10-ого десантного батальона», что готов был пройти как в том марше «От Курска и Орла…». «Стой!» – заорала трибуна, и тут оркестр «сдулся».

– На исходный, бля! И стоять там, пока я команды не дам! Я вас…

Тут не выдержала машина военной пропаганды, микрофон взвыл, тут же взвизгнули динамики на «шестьдесят шестом» и над аэродромом нависла звенящая турбинами очередной взлетающей «Тушки» тишина.

Паника – это не то слово, которое способно передать ту ситуацию, которая возникла на трибуне и в службе техобеспечения. Казалось, что это наш последний парад и до «передовой» уже никто не доберётся; командующий «положит» тут всех. Командиры коробок застыли в немом молчании, хотя после всего услышанного душа просила песни, и за словом они не лезли, во всяком случае, раньше. Но тут… Вдруг как чёртик из табакерки из-за трибуны выскочил УАЗик, на него с матюгами и начальником парадного расчёта залез командующий, и всё это двинулось вдоль строя. То, о чем командующий говорил с другими коробками, покрыто тайной и рёвом самолётов, но то, что было сказано нам, я, пожалуй, не утаю.

– Ну! И что это было? Вы по кустам шаритесь или на параде идёте? В шеренгах равнение есть, а в колоннах нет! Где диагональное равнение? Где? Пятый в седьмой, почему у тебя автомат на полхера ниже остальных? Что это за шаг? Вы празднуете годовщину Великого Октября или меня хороните? Я вас спрашиваю! Так вот, и тут и на моих похоронах при строевом шаге нога поднимается по заднему срезу погона впереди идущего товарища! К последнему линейному до трибуны вы уже будете её поднимать только до ремня. И равнение, равнение, бля!

Следующим под раздачу попали вэвэшники, их коробка была на удивление разношёрстной по росту, что и явилось причиной разноса с последующей переквалификацией нашей коробки в замыкающую. Пять минут позора, и УАЗик пошелестел в сторону трибуны; спустя минуту матюгальники всхлипнули и выдали в эфир традиционное: «Раз-раз! Проверка связи!» Командующий ругнулся в микрофон и выдал: «Командирам коробок провести разбор! На все пять минут». Командирский мат заглушил рёв турбин очередной садящейся «Тушки». Пять минут и… тишина. Парад и аэропорт, включая самолёты, замерли.

Дед достал белоснежный платок, снял фуражку, вытер лоб и склонился над микрофоном.

– Пара-а-а-ад! Равняйсь! Ссырна! К торжественному маршу, (знамёнка, бам-бам-бам), на одного линейного дистанции, побатальонно…, первый батальон прямо…, остальные на-аа-апра-аа-во! (Бум!) Ша-а-агом… Арш!

Барабаны и нервный визг флейт, выход на первого линейного, рёв «И-и-и-р-а-з», пауза, взмах палочек и белых перчаток, оркестр, вскинувшийся маршем на взмах «канделябра» дирижёра-полковника, натянутые струной шеренги коробок, грудь, разрываемая от непонятного окрыляющего чувства единства и силы, рёв матюгальников: «Десантники, что вы скачете всей коробкой, как бляди на морвокзале?!», «Варяг», значит, осталось два линейных до трибуны, смена марша, один линейный, «нога поднимается до заднего среза погона впереди идущего товарища», равнение в диагонали и шеренгах, правофланговые держать, держать шеренги! Крик из середины коробки: «До конца, до конца держать! Мы последние!» И вдруг из ниоткуда: «Пограничники! Молодцы! До конца так! Ещё одного линейного…» И в конце по-старчески сдавленное: «Спасибо, сынки!»

Седьмое ноября, проливной дождь, горбатая брусчатка площади, коробки заливали трибуны залпами брызг из-под сапог, туман двоил звуки оркестра, душа пела и рвалась наверх от того, что каждая клеточка понимала, что ты и есть частица той самой «несокрушимой и легендарной, в боях познавшей радость побед», что вместе мы – сила, и нет никакой другой силы, которая могла бы хоть что-то противопоставить нам. Мы – армия своей страны, и страна нам верит! А по окончании парада, на общем построении старый генерал-лейтенант сказал: «Вы – лучший парадный расчёт, который был у меня в жизни!»

Ветринский Ю. А.     Рацпредложение

(из цикла «Мудрость вождей»)

Как всякий уважающий себя лейтенант, я начал свою офицерскую службу на дальних форпостах Родины, в Заполярье, в частях отдельного командно-измерительного комплекса, управлявших орбитальной группировкой космических аппаратов Министерства обороны СССР. Назначен я был на должность инженера астрономо-геодезического пункта (сокращённо АГП) и со всей ответственностью приступил к выполнению возложенных на меня задач. А уж задач возложили на нас, лейтенантов, по традиции – будь здоров! Во-первых…, во-вторых…, в сотых… и петь в самодеятельном хоре. Старшие товарищи помогали, как могли, но ряд бодяжных обязанностей полностью ложился на новичка, и это не обсуждалось. К таковым относились выезды в полевой район, рационализаторская работа, написание статей в настенную прессу отдела и участие в художественной самодеятельности при клубе. Так что не прошло и месяца с момента моего прибытия в часть, как я уже был рацоргом АГП, ответственным за рубрику «Будни АГП» в отдельской стенгазете «Орбита», пел вторым голосом в офицерском хоре и состоял в отряде восстановления боевой готовности, выезжавшем по тревоге в полевой район.

Нельзя сказать, что обилие дополнительных служебных обязанностей меня как-то очень уж сильно угнетало, а рационализаторская работа так вообще скоро стала моим любимым занятием. Ещё бы: за каждое внедрённое рационализаторское предложение в бухгалтерии части исправно выплачивалось 10 рублей, сумма по тем временам немаленькая и, главное, совершенно не поддающаяся никакому контролю со стороны любопытных жён, возжелавших узнать реальные доходы мужа. Что же касается самих предложений, то трудным оказалось измыслить лишь первые два, а затем мой мозг как-то перестроился и в дальнейшем каждый встречный предмет казался мне неиссякаемым источником для всяких усовершенствований, ну а если вдруг вставала реальная потребность решить какую-то задачу технического характера, так это был настоящий праздник души.

В то утро, когда я маялся на разводе дежурных смен, мои мысли занимала именно такая ситуация. Дело в том, что на днях мы получили автоматическую метеостанцию, и при попытке её установить в центральном техническом здании АГП столкнулись с неожиданной проблемой. Необходимо было пробросить тонкий сигнальный кабель по кабельному колодцу протяжённостью метров двадцать от места ввода до аппаратного зала. И всё бы ничего, да вот только строители в своё время, не мудрствуя лукаво, упаковали все кабельное хозяйство технического здания в узкую трубу, проложили эту трубу вдоль центрального коридора от ввода до аппаратной, а сверху всё залили бетоном и покрыли весёлым линолеумом в клеточку. Одного взгляда в тёмные недра трубы, забитой перекрученными силовыми и высокочастотными кабелями, щедро приправленными многолетней паутиной, хватило, чтобы осознать – пропихнуть туда двадцать метров мягкого провода нереально. Не говоря о том, что в конце коридора чёртова труба изгибалась на 90 градусов и уходила в аппаратную. Вскрывать пол тоже никто не хотел, поэтому работа встала.

Встала работа, но ничто не остановит мысль рационализатора, вышедшего на тропу войны – к концу развода я уже знал, что делать, а когда КДС скомандовал: «Шагом марш!», я уже знал, как делать. Скачками прибежав на техническое здание, я взялся за дело, перво-наперво раскурочив старый перфоратор с целью изъятия электромагнитов. Одновременно к располагавшимся неподалёку военным строителям отправился мой засланец рядовой Аладушкин, который, угрожая мабутам смертельной радиацией из антенны нашего дальномера, изъял у них порошковый огнетушитель и колесо от велосипеда. Теперь можно было начинать ваять мою рацуху.

Часа через два на моем столе уже стояло прекрасное в своём совершенстве изделие, похожее на диковинное насекомое техногенного века (рядовой Аладушкин более скромно окрестил его космическим фаллоимитатором). Красный пластиковый корпус порошкового огнетушителя был разрезан поперёк, и под действием электромагнитов его половинки могли двигаться относительно друг друга на пружинах. В каждую половинку под острым углом было вплавлено по восемь обрезков велосипедных спиц. При подаче напряжения устройство начинало судорожно дёргаться, то растягиваясь, то сокращаясь, упиралось в стол спицами и ползло! Неуклонно ползло вперёд! Вот так оно поползёт и по трубе, упираясь спицами в загогулины старых кабелей и волоча за собой провод метеостанции!

Я быстренько заполнил стандартное описание рационализаторского предложения и акта о внедрении, и, чрезвычайно довольный собой, направился к начальнику АГП.

Начальник АГП, старый мудрый майор Александр Васильевич Окорочков, грустно сидел за столом в своём кабинете. Пятнадцать лет службы на берегах солёного озера Балхаш полностью убили в нем веру в высшую справедливость и целесообразность всего сущего. То, что теперь вместо ненавистных солончаков в окне виднелась занесённая снегом тундра, только подтверждало невесёлые выводы Александра Васильевича относительно совершенства этого мира. Он грустно рассматривал свой рапорт на поступление в академию, который вернулся из строевой части с резолюцией «Отказать по возрасту», и выражение его лица красноречиво говорило: «Ничего другого я и не ожидал…». В эти минуты он чем-то смахивал на грустного ослика Иа из мультфильма о Винни Пухе. Для пущего сходства с ситуацией не хватало самого Винни Пуха, бодрого, весёлого, поющего «Трам-папам-папам…» и ни черта не петрящего в этой жизни, невесёлую сущность которой уже познал мудрый Иа. И заполярный Винни-Пух не заставил себя долго ждать!

Я весело распахнул дверь в кабинет, бодро подскочил к столу и, раздуваясь от гордости, шмякнул перед Александром Васильевичем своё ползучее устройство и заявку на рацпредложение. Не говоря ни слова, включил изделие, и оно, защёлкав якорями электромагнитов, тряско проползло перед потрясённым Александром Васильевичем.

– Теперь можно и кабель тянуть через потерну! – торжествующе пояснил я.

Александр Васильевич минуты две задумчиво рассматривал прибор, потом аккуратно расписался в заявке и акте внедрения, протянул их мне и сказал:

– Вы только не обижайтесь, Юрий Анатольевич, но в кабельную потерну я эту вашу штуку не пущу.

– А как тогда кабель протягивать? Может, вы покажете?! – агрессивно завёлся я, смертельно обиженный недоверием к творению своего ума.

Окорочков обречено вздохнул, устало приподнялся из-за стола и вышел в коридор. Он грустно посмотрел на распахнутый кабельный колодец ввода, в стенке которого зияло отверстие злополучной трубы, потом перевёл взгляд на аппаратную в дальнем конце коридора и снова вздохнул. Потом молниеносным движением схватил проходящего мимо АГП-шного кота Ватсона, мгновенно затянул у него на хвосте узел из кабеля метеостанции и, сунув ошалевшего кота в трубу, неожиданно крикнул ему под хвост: «Пу-у-у!»

Бедный Ватсон, потрясённый человеческим вероломством, половину трубы проскочил вообще молча, и только у аппаратной из-под земли донёсся замогильный рёв: «Ма-а-а-у!». Через секунду, освобождённый от своих пут Аладушкиным, Ватсон нетвёрдой походкой убрался восвояси, мимо нас с Окорочковым он пролетел стрелой, злобно шипя. Александр Васильевич грустно посмотрел коту вслед и вернулся в кабинет.

Я остался стоять в коридоре, потрясённый происшедшим не меньше Ватсона. Всего за несколько секунд Окорочков сходу решил поставленную ему задачу, над которой я проломал голову не один час! И вот тогда-то мне впервые пришла в голову мысль: «Они, старые, мудрые майоры, знают что-то такое, что нам, прочим, неведомо!»