Текст книги "Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет."
Автор книги: Михаил Крюков
Жанр:
Юмористическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 53 страниц)
1.
Раннее, очень раннее утро. Опять ПСО. Пара пришла к месту работы, когда солнце только показалось над верхушками восточных гор. Борттехнику Ф. после подъёма в полчетвёртого и после плотного завтрака страшно хочется спать. Он сидит за пулемётом и клюёт носом. Особенно тяжело, когда пара идёт прямо на солнце. Лётчики опускают светофильтры, а беззащитный борттехник остаётся один на один со светилом. Жарко. Он закрывает глаза и видит свой комбинезон, который он стирает в термосе. Горячий пар выедает глаза…
Проснувшись от звука собственного пулемёта, борттехник успевает отдёрнуть руки. Он понимает, что, мгновенно уснув, попытался подпереть голову рукой и локтём надавил на гашетку. Впереди, чуть слева идёт ведущий. Борттехник испуганно вглядывается, нет ли признаков попадания. Вроде все спокойно.
– Ты чего пугаешь? – говорит командир, который не понял, что борттехник уснул. – Увидел кого?
– Да нет, просто пулемёт проверяю, – отвечает борттехник.
– Смотри, ведущего не завали…
– Всё под контролем, командир!
2.
Пара идёт над речкой, следуя за изгибами русла. Вплотную к речке, по её правому берегу – дорога. Борттехник Ф. сидит за пулемётом и смотрит на воду, летящую под ногами. Вдруг его озаряет мысль. Он нагибается и поднимает с парашютов (уложенных на нижнее остекление для защиты от пуль) фотоаппарат ФЭД. Склонный к естественным опытам борттехник желает запечатлеть пулемётную очередь на воде.
Правой рукой он поднимает фотоаппарат к глазам, левой держит левую ручку пулемёта – большой палец на гашетке. Задуманный трюк очень сложен – один глаз смотрит в видоискатель, другой контролирует ствол пулемёта, левая рука должна провести стволом так, чтобы очередь пропорола воду на достаточно длинное расстояние от носа машины, а правая рука должна вовремя нажать на спуск фотоаппарата, чтобы зафиксировать ряд фонтанчиков.
Борттехник долго координирует фотоаппарат и пулемёт, пытаясь приспособиться к вибрации, ловит момент, потом нажимает на гашетку пулемёта, ведёт стволом снизу вверх и вправо (помня о ведущем слева) – и нажимает на спуск фотоаппарата.
Прекратив стрельбу и опустив фотоаппарат, он видит, – справа, на дороге, куда почему-то смотрит ствол его пулемёта, мечется стадо овец, и среди них стоит на коленях пастух с поднятыми руками.
«Блин! – думает борттехник. – Сейчас получу!».
– Молодец, правильно понимаешь! – говорит командир. – Хорошо пуганул духа! Их надо пугать, а то зарядят в хвост из гранатомёта…
3.
Степь Ялан возле Герата. Пара «восьмёрок» возвращается с задания – завалили нурсами несколько входов в кяриз – подземную речку, которая идёт к гератскому аэродрому. Машины медленно ползут вдоль кяриза, ища, куда бы ещё запустить оставшиеся нурсы. Вдруг дорогу ведущему пересекает лиса – и не рыжая, а палевая с черным.
– О! Смотри, смотри, – кричит командир, майор Г., тыча пальцем. – Чернобурка! Мочи её, что рот раззявил! Вот шкура будет!
Борттехник открывает огонь из пулемёта. Вертолёт сидит на хвосте у мечущейся лисы, вьётся змеёй. Борттехнику жалко лису. К тому же он понимает, что пули калибра 7,62 при попадании превратят лисью шкуру в лохмотья. Поэтому он аккуратно вбивает короткие очереди то ближе, то дальше юркой красавицы.
– Да что ты, ё-моё, попасть не можешь! – рычит командир, качая ручку. – Правый, помоги ему!
Правак отодвигает блистер, высовывается, начинает палить из автомата. Но лиса вдруг исчезает, – она просто растворяется среди камней.
– Эх ты, мазила! – говорит майор Г. – Я тебе её на блюдечке поднёс, ножом можно было заколоть. А ты…
– Жалко стало, – сознается борттехник.
– Да брось ты! Просто скажи, – стрелок хреновый.
Борттехник обиженно молчит. Он достаёт сигарету, закуривает. Вертолёт набирает скорость. Облокотившись локтём левой руки на левое колено, борттехник курит, правой рукой играя снятым с упора пулемётом. Впереди наискосок по дуге мелькает воробей. «Н-на!» – раздражённо говорит борттехник и коротко нажимает на гашетку. Двукратный стук пулемёта – и…
…Брызги крови с пушинками облепляют лобовое стекло!!!
Ошеломлённый этим нечаянным попаданием, борттехник курит, не меняя позы. «Бог есть!», – думает он. Лётчики потрясённо молчат. После долгой паузы майор Г. говорит:
– Вас понял, приношу свои извинения!
Пара летит в Лошкарёвку. На ведущем борту №10 – командир дивизии. Он торопится и периодически нервно просит:
– Прибавьте, прибавьте.
Пара идёт на пределе, на максимальной скорости. Чтобы сэкономить время, ушли от дороги и срезают путь напрямую. Вокруг – пустыня Хаш. Ни одного ориентира. Да они и не нужны экипажу – командир идёт по прямой, строго выдерживая курс. Правак отрешённо смотрит вперёд, борттехник поигрывает пулемётом.
Комдив, сидящий за спиной борттехника, толкает его в плечо, и, когда тот поворачивается, спрашивает:
– Долго ещё?
Борттехник кивает на правака:
– Спросите у штурмана, товарищ генерал.
Генерал толкает правака в плечо:
– Мы где?
Застигнутый врасплох, правак хватает карту, долго вертит её на коленях, смотрит в окно – там единообразная пустыня. Он смотрит в карту, снова в окно, снова в карту, водит по ней пальцем, вопросительно смотрит на командира.
Рассвирепевший комдив протягивает руку к голове правака и срывает с неё шлемофон.
– Я так и знал! – говорит он, глядя на растрёпанные волосы штурмана. – Да разве можно с такой причёской выполнить боевое задание?
Следующий день. Действующие лица – те же, маршрут – противоположный. Привезли комдива в Герат. Сели в аэропорту Герата на площадку за полосой. Подъехали уазик и БТР. «Буду через час», – сказал комдив и уехал. БТР остался для охраны вертолётов.
– Слушай, командир, – сказал правак. – У меня здесь на хлебозаводе знакомые образовались. Могу сейчас сгонять на бэтэре, дрожжей для браги достать, а то и самой браги. Даёшь добро?
Командир посмотрел на часы:
– В полчаса уложишься?
– Да в десять минут. Туда и обратно шеметом!
Правак запрыгнул на броню, и БТР укатил.
Прошло полчаса. Сорок минут, сорок пять. Командир взволнованно ходит возле вертолёта, вглядываясь в сторону, куда убыл правак.
– Убью, если живым вернётся, – бормочет он.
Прошёл час. Комдив, к счастью, запаздывал. Подкатил БТР, бойцы сняли с брони безжизненное тело правого лётчика и занесли его на борт. Судя по густому выхлопу, правака накачали брагой.
– Может мне застрелиться, пока комдив не приехал? – спросил командир. – Или этого козла пристрелить и списать на боевые потери…Мы это животное даже в правую чашку не сможем посадить.
Командир с борттехником положили тело на скамейку в грузовой кабине и примотали лопастным чехлом, чтобы тело не вышло на улицу во время полёта. На секунду очнувшись, правак посмотрел на командира и сказал:
– О, кэп! Пришлось попробовать, чтобы не отравили… Если бы ты знал, какая это гадость! Как мне плохо!
Подъехала машина с комдивом. Командир подбежал, доложил:
– Товарищ генерал, вертолёты к полёту готовы! Но вам лучше перейти на ведомый борт.
– Это ещё почему?
– Правый лётчик, кажется, получил тепловой удар, и плохо себя чувствует.
– Это тот, который нестриженый? Вот поэтому и получил! – сказал довольный комдив. – Ну, где этот больной битл, хочу на него посмотреть.
И комдив, отодвинув командира, идёт к борту №10. Командир бежит сзади и из-за спины комдива корчит борттехнику страшные рожи. Борттехник, метнувшись к бесчувственному праваку, закрывает его своим телом, и склоняется над ним, имитируя первую помощь.
– Ну что тут у вас? – говорит генерал, поднимаясь по стремянке.
В этот момент правака выворачивает. Борттехник успевает отпрыгнуть, и на полу расплескивается красная жижа. Он поворачивается к комдиву (который уже открывает рот в гневном удивлении) и кричит:
– Все назад, у него – краснуха!
Резко пахнет брагой. Но генерал не успевает почувствовать запах – он спрыгивает со стремянки и быстро идет ко второму борту с криком:
– Запускайтесь, вашему товарищу плохо!
В Шинданд борттехник летел на месте правого лётчика. Сам правый лётчик, обмотанный лопастным чехлом, жёлтой мумией лежал в салоне на скамейке.
На подлёте услышали, как ведомый запрашивает:
– «Пыль», я – 945-й, прошу приготовить машину с доктором, везём больного.
– Вот заботливый генерал попался, – досадливо сказал командир и вмешался: – «Пыль», пусть машина ждёт на третьей рулёжке, я там больного передам.
Сели, «десятка» остановилась у ждущей машины, командир махнул рукой ведомому: рули на стоянку. Борттехник Ф. выскочил, подбежал к доктору, и объяснил ему, в чем дело.
– Подбросьте его до модуля, доктор, иначе комдив всем вставит!
– Понял, – улыбнулся доктор, и подозвал двух солдат. – Грузите больного.
Когда вертолёт зарулил на свою стоянку, там его ждал сердобольный комдив. Он встретил командира словами:
– Ну, как, увезли вашего товарища в госпиталь?
– Так точно, товарищ генерал!
– Ну и, слава богу. Пусть выздоравливает. Хорошие вы все-таки ребята, вертолётчики, и служба у вас тяжёлая. Геройская у вас служба!
Первое апреля 1987 года. Пара Ми-8 в сопровождении пары Ми-24 идёт к иранской границе, в район соляных озёр. Летят в дружественную банду, везут материальное свидетельство дружбы – большой телевизор «Сони». У вождя уже есть дизельный генератор, видеомагнитофон, набор видеокассет с индийскими фильмами – телевизор должен увенчать собой эту пирамиду благополучия. В обмен вождь обязался информировать о планах недружественных банд.
Просквозили Герат, свернули перед хребтом на запад. «Двадцатьчетвёрки», у которых, как обычно, не хватало топлива для больших перелётов, пожелали доброго пути и пошли назад, на гератский аэродром, пообещав встретить на обратном пути. «Восьмые», снизившись до трёх метров, летели над дорогой, обгоняя одинокие танки и бэтээры, забавлялись тем, что пугали своих сухопутных коллег. Торчащие из люков или сидящие на броне слышали только грохот своих движков, – и вдруг над самой головой, дохнув керосиновым ветром, закрывая на миг солнце, мелькает голубое в коричневых потёках масла краснозвёздное днище,– и винтокрылая машина, оглушив рёвом, уносится дальше, доброжелательно качнув фермами с ракетными блоками.
Ушли от дороги, долго летели пыльной степью, наконец, добрались. Пару встречала толпа суровых чернобородых мужиков с автоматами и винтовками на плечах. Ожидая, пока борттехник затормозит лопасти, командир пошутил:
– А зачем им этот «Сони», если они могут забрать два вертолёта и шесть лётчиков? Денег до конца жизни хватит.
Взяв автоматы, вышли. Вдали в стороне иранской границы блестела и дрожала белая полоска – озера или просто мираж. Командир помахал стоящим в отдалении представителям бандформирования, показал на борт, очертил руками квадрат. Подошли три афганца, вынесли коробку с телевизором. Выдвинулся вперёд вождь – хмурый толстый великан в чёрной накидке – жестом пригласил следовать за ним. Лётчики двинулись в плотном окружении мужиков с автоматами. Борттехник Ф. докурил сигарету, хотел бросить окурок, но подумал – можно ли оскорблять землю в присутствии народа, её населяющего – реакция может быть непредсказуемой. Выпотрошив пальцами остатки табака, он сунул фильтр в карман.
В глиняном домике со сферическим потолком было прохладно. Вдоль стен лежали подушки, на которые лётчикам предложили садиться. В центре поставили телевизор. Гости и хозяева расселись вокруг. Над борттехником Ф. было окошко – он даже прикинул, что через него можно стукнуть его по голове. Справа сидел жилистый дух, и борттехник незаметно намотал на ступню ремень автомата, лежащего на коленях – на тот случай, если сосед пожелает схватить автомат. Левый нагрудный карман-кобуру оттягивал пистолет, правый – граната – перед тем, как выйти из вертолётов, экипажи, понимая, что шансов против такой толпы нет, прихватили каждый по лимонке. Гости здесь конечно – дело святое, но всякое бывает. Тем более – первого апреля…
Принесли чай – каждому по маленькому металлическому чайничку, стеклянные кружки – маленькие подобия пивных, белые и бежевые кубики рахат-лукума, засахаренные орешки в надщёлкнутой скорлупе, похожие на устриц. Вождь, скупо улыбаясь, показал рукой на угощение. Лётчики тянули время, поглядывая с мнимым интересом на потолок. Пить и есть первыми не хотелось – неизвестно, что там налито и подсыпано. Приступили только после того, как вождь поднёс кружку к бороде.
Гостевали недолго и напряжённо. Попив чая, встали, неловко прижав руки к груди, поклонились, жестом дали понять, что провожать не нужно, пожали руки всем по очереди, обулись у порога, и нарочито неспешно пошли к вертолётам. Беззащитность спин была как никогда ощутима. От чая или от страха, все шестеро были мокрые. Несколько мужиков с автоматами медленно шли за ними. Их взгляды давили на лопатки уходящих.
Дошли до вертолётов, искоса осмотрели, незаметно заглянули под днища в поисках подвешенных гранат, на тот же предмет осмотрели амортстойки шасси – удобное место для растяжки гранаты – вертолёт взлетает, стойка раздвигается, кольцо выдёргивает чеку…
Запустились, помахали из кабин вождю, который все же вышел проводить. Он поднял руку, прикрывая глаза от песчаного ветра винтов. Взлетели, развернулись, ещё ожидая выстрела, и пошли, пошли, – все дальше, все спокойнее, скрываясь за пылевой завесой…
Ушли.
– Хорошо-о! – вздохнул командир, майор Г. – Ещё одно такое чаепитие, и я поседею.
Через полчаса выбрались к дороге, подскочили, запросили «двадцатьчетвёрок» – идём, встречайте.
– Тоже мне, сопровождающие, – сказал командир. – Нахрена они мне тут-то нужны – должны были рядом крутиться, пока мы этот страшный чай пили.
Ми-24 встретили их уже на подлёте к Герату. Пристроились спереди и сзади, спросили, не подарил ли вождь барашка.
– А как же, каждому – по барашку, – сказал командир. – Просил кости вам отдать…
И командир загоготал, закинув голову. В это время из чахлых кустарников, вспугнутая головной «двадцатьчетвёркой», поднялась небольшая стая крупных – величиной с утку – птиц. Стая заметалась и кинулась наперерез идущей следом «восьмёрке». Борттехник Ф. увидел, как птицы серым салютом разошлись в разные стороны прямо перед носом летящий со скоростью 230 машины, – но один промельк ушёл прямо под остекление…
Командир ещё хохотал, когда вертолёт потряс глухой удар. В лицо борттехника снизу хлынул жаркий ветер с брызгами и пылью, в кабине взвихрился серый пух, словно вспороли подушку. Он посмотрел под ноги и увидел, что нижнего стекла нет, и два парашюта, упёршись лбами, едва удерживаются над близколетящей землёй.
– Ах ты, черт! – крикнул командир, выравнивая вильнувший вертолёт. – Ну что ты будешь делать, а?! Напоролись все-таки! И все из-за «мессеров»! Кто это был? Явно не воробей ведь?
Воробьи часто бились в лоб машины, оставляя на стёклах красные кляксы с перьями, – борттехник после полёта снимал с подвесных баков или двигателей присохшие воробьиные головы.
– Видимо, утка, – сказал борттехник, отплёвываясь от пуха, и полез доставать парашюты, которые, устав упираться, уже клонились в дыру.
– Слушай, Фрол, – искательно сказал майор Г. – Если инженер спросит, что, мол, случилось, придумай что-нибудь. Если узнают, что я утку хапнул, обвинят в потере лётного мастерства. Сочини там, ладно? – ты же врать мастер!
– Попробую, – неуверенно пообещал борттехник Ф., думая, что же здесь можно сочинить. Ничего не приходило в голову. Совсем ничего! Может, сказать, что духи в банде разбили? А как? Ну, типа, играли в футбол – 302-я эскадрилья против банды – матч дружбы – пнули самодельным тяжёлым мячом… Нет, не то – что это за мяч, об него ноги сломать можно…
Не долетая до гератской дороги, ведущая «двадцатьчетвёрка» начала резать угол через гератские развалины. Все повернули за ней. Мимо них неслись разбомблённые дувалы. В одном дворике борттехник Ф. увидел привязанного осла, и насторожился. Тут же промелькнули два духа, поднимающие автоматы, уже сзади послышался длинный треск.
– Стреляют, командир! Двое в развалинах справа, – сказал борттехник.
– Уходят под крышу! – сказал, глядя назад, правак.
– Куда смотрим, прикрытие? – сказал командир. – Нас только что обстреляли. Пошарьте в дувалах, минимум двое.
– Там осёл рядом, – подсказал борттехник.
– Там осёл рядом, – эхом повторил командир.
«Двадцатьчетверки» развернулись, ушли назад, покрутились, постреляли по развалинам из подвесных пушек, никого не увидели и пустились догонять пару.
Сели в аэропорту Герата, – осмотреть вертолёты на предмет дырок. Когда борттехник Ф. останавливал винт, покачивая ручкой тормоза, он увидел в правый блистер, как в двери ведомого появился борттехник Л. и, застряв на стремянке, вглядывается в их борт. Борттехник Ф. закурил, вышел на улицу. К нему подбежал борттехник Л.:
– Ты ранен? – заглядывая в лицо.
– С чего ты взял?
– Ну, вас же обстреляли, вон у тебя стекло выбито – когда сели, я смотрю, мешок для гильз до земли висит, ну, думаю, как раз попали, где ты сидишь! А сейчас ты выходишь – все лицо в крови! Чья кровь-то?
Борттехник Ф. провёл рукой по лицу, размазал липкие капли птичьей крови, посмотрел на ладонь. Стоит ли признаваться? – подумал он. – Удачное стечение обстоятельств, скажу, что стекло разбило пулей! Тогда чья кровь?
– А хрен её знает, – ответил он вслух самому себе. – Но точно не наша. Наверное, духа, которого я успел замочить! – и он засмеялся.
– Да, ладно, кончай! – недоверчиво сказал борттехник Л. и полез смотреть дыру. Засунул в неё голову, пробубнил:
– А где входное – или выходное? Куда пуля ушла?
У вертолёта уже собрались все. Осматривали дыру, лезли в кабину, шарили по стенкам в поисках пули. Почему-то никто не обращал внимания на остатки пуха, который не весь выдуло в блистера. Экипаж майора Г. ходил вместе со всеми и загадочно молчал.
– Да где пуля-то? – наконец спросил командир ведомого у майора Г.
– А черт её знает! – пожал плечами командир. Он тоже понял, что на пулю можно свалить выбитое стекло. – Может, через мой блистер вылетела?
Добровольные баллистики снова осмотрели кабину и выяснили, что в таком случае пуля двигалась по сложной кривой, – обогнула каждую ногу командира и поднялась почти вертикально вверх в его блистер.
– Да хрен с вами! – не выдержал командир. – Шуток, что ли не понимаете? С уткой мы поцеловались, вот вам первое апреля! Но всех попрошу молчать! Вы лучше свои борта осмотрите, нет ли дырок. Сгрудились тут, пулю какую-то несчастную ищут…
– А про обстрел – не шутка?
– Какая, нафиг, шутка! Залепили с двух стволов, а наше доблестное прикрытие никого не нашло. А может, вы с ними договорились? – подозрительно прищурился на «двадцатьчетвёртых» командир.
– Товарищ майор! – вдруг закричал от своего вертолёта борттехник Л. – У нас дырка!
Подошли. На самозатягивающейся резине левого подвесного бака темнела маленькая рваная дырочка с расплывшимся вокруг темным пятном. Борттехник Л. показывал на неё пальцем:
– Вот, пожалуйста! И как теперь домой лететь? Насосы заработают, начнёт топливо хлестать. Эта резина ничего не держит…
– Да-а… – майор Г. вытер рукавом веснушчатую лысину. – Сейчас возись, заплатку ставь. А кто её будет ставить? Техбригаду что ли вызывать из-за такой малости?
Пока майор гундел, а лейтенант Л. гордо стоял возле него, уперев руки в бока, борттехник Ф. подошёл к левому подвесному. «Почему левый? – подумал он, рассматривая дырку. – Стреляли-то справа». Он сунул палец в разрыв на резине – он был сухой и застарело-шершавый. Провёл пальцем по металлу бака, прощупал его, описал пальцем круг под резиной. Дырка на металле отсутствовала! Дырка же на резине была явно давнишней, и керосиновое пятно, скорее всего, подпитывалось керосином, льющимся верхом при заправке вертолёта.
– Нет тут никакой дырки, – сказал борттехник Ф.
– Как это так? – удивились все.
– Вот так. Старый порыв резины, а бак цел. Смотрите сами.
Борттехник Л. подбежал, сунул палец, пощупал и покраснел.
– Что же ты, – сурово сказал командир. – Не можешь дырку от недырки отличить? Вводишь в заблуждение сразу четыре экипажа, нервы треплешь…
Летели домой. Неслись вдоль гератского шоссе, обсаженного соснами. Шли низко, ниже верхушек сосен, стелились над утоптанными огородами. Правак, угнетённый тем, что упустил двух духов, выставил в блистер автомат, обмотав руку ремнём, и следил за обстановкой, хотя здесь уже шла зона контроля 101-го полка.
– А знаете, – сказал борттехник. – Мы упустили хорошую возможность. Пуля могла разбить стекло скользом – они же стреляли нам почти вбок. Скользнула, разбила и ушла. И никакого отверстия!
– И что ты раньше думал! – вздохнул командир. – Теперь мы уже всем растрендели про утку…
Впереди показался одинокий глиняный хутор. Во дворе бегал мальчишка. Завидев летящие вертолёты, кинулся им навстречу. Встал на пути, прицелился из палки, начал «стрелять».
– Ах ты душонок! – погрозил правак автоматом.
Мальчишка бросил палку, поднял камень, замахнулся, изогнувшись, дождался, когда вертолёт подлетит вплотную и – швырнул!
Трое в кабине инстинктивно шарахнулись, командир рванул ручку, вертолёт поднял нос, камень гулко ударил в дно, как в консервную банку. Тут же коротко пальнул автомат правака.
– Ты что – в пацана? – крикнул командир. – Одурел?
– Да нет, да нет, – забормотал испуганный правак. – Я случайно, палец дёрнулся… Мы уже пролетели.
– Случайно! Потом отдувайся, – весь город поднимется!
– А если бы он нас сбил? – перешёл в наступление разозлившийся правак. – Закатал бы сейчас тебе в лобешник камнем со скоростью пушечного ядра, даже охнуть бы не успел – так и размазались бы по огородам! Вот смеху было бы – мальчик сбил боевой вертолёт камушком! После этого армия должна с позором покинуть страну. А ты бы навсегда вошёл в историю войн как самый неудачливый лётчик, сбитый камнем в день дурака!
– Закрой пасть! – сказал хмурый командир. – Смотри лучше за дорогой.
Прилетели в Шинданд, зарулили на стоянку. Увидев идущего инженера, лётчики удалились, предоставив объяснятся борттехнику. Инженер подошёл, посмотрел на дыру, спросил:
– Что случилось?
– Да мальчишка на окраине Герата камнем запустил. Относительная скорость-то – как из пушки…
– Ты мне лапшу не вешай! «Кожедубов» выгораживаешь? Наверняка на коз охотились, сели на песок, передняя стойка провалилась, вот и выдавили стекло!
– Да какие козы, где они? Лучше посмотрите внимательно, товарищ майор!
Инженер снял тёмные очки, засунул в дыру голову, потом руку, и вылез, держа серый булыжник величиной с яйцо, который борттехник успел подбросить перед его приходом.
– Смотри-ка ты, не наврал! – покачал головой инженер, разглядывая камень. – И, правда – оружие пролетариата! Ладно, скажу тэчистам, чтобы из жести вырезали заплату – нет сейчас стёкол.
Он повернулся, чтобы уйти, и борттехник увидел, что в волосах инженера застряла серая пушинка. Он протянул руку и ловко снял её двумя пальцами…
