Текст книги "Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет."

Автор книги: Михаил Крюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 53 страниц)

Граф     Китайский язык

В 1969 году Китай предпринял вооружённую провокацию на нашей восточной границе. В центре тех события оказался остров Даманский на реке Амур. Вооружённое вторжение было отбито, агрессор понёс большие потери, а правительство СССР приняло решение о создании Семипалатинского военного округа. Бывший друг и сосед стал рассматриваться как вероятный противник, а его вооружённые силы стали объектом повышенного внимания разведывательных служб Советского Союза.

Вот на таком историческом фоне произошла эта история.

Наш факультет готовил специалистов радиоразведки. В тесных кругах его шёпотом называли «Факультет радиосвязи ОСНАЗ» и возглавлял его Алексей Гаврилович Дронин, капитан 1 ранга, профессиональный разведчик, участник Великой Отечественной, кавалер трёх боевых орденов. Для нас это был непререкаемый авторитет. Если «Дрон» говорил, что знание языка вероятного противника – это оружие разведчика, то сидели и долбили, как проклятые. Сам он владел несколькими.

И вот на тебе – Китай! Китайскому учили в университетах, а у нас – только английскому и немецкому. А как же тогда против китайцев воевать? «Надо учить китайский», – решил наш Симеонов из третьего взвода по кличке Писчик. Решил для себя, так сиди и долби тихой сапой, на кой же хрен в классе на самоподготовке объявлять об этом во всеуслышание?! Мужики от такой объявы в нерастворимый осадок выпали.

– Да ты сначала хотя бы английский одолел.

– Сами учите, – заявил Писчик, – вас тут «англичан», как у кобеля блох. А с китайским я буду в единственном экземпляре. Усекаете мысль?

– Усекаем, – рыдал класс, – расти по службе будешь быстро, как бамбук. А как ты его учишь, Писчик? Поделись! Тут для английского-то требуется светлый ум и свинцовая задница. А китайский – это же муть непроглядная.

– А у меня в Питере есть полиглот знакомый. Он со мной занимается. – Писчик уже закусил удила и лил не переставая.

– Да хватит заливать, – ревела толпа, – полиглот… занимается…

– Да мы уже, если хотите знать, переписываемся по-китайски!

Это был явный перебор. Писчик потом об этом сильно пожалел, но остановиться уже не мог.

– Да ну? А ну, покажи! – не унимались в классе.

– Вот придёт письмо, – покажу!

Этой последней фразой Писчик подписал себе приговор. Вечером уже вся рота знала про его заскок. Кто-то верил, кто-то нет, и дело дошло до тотализатора. Только «китайцу» было не до смеха. Надо было срочно что-то придумать, иначе все, жизни не будет. Ротные остроумы такой случай не проворонят ни за что на свете. Писчик это хорошо знал.

И он придумал. Решил самому себе написать письмо китайскими иероглифами, а конверт отправить из Питера. Придёт письмо, мужики убедятся и постепенно все забудется. Придумано – сделано. Срисовал иероглифы с китайского термоса и бросил письмо на Балтийском вокзале.

Ротным почтальоном был у нас Вовчик Болотский, подпольная кличка «Йога», страстно увлекавшийся всякой там психологией, аутотренингом, самовнушением и, конечно же, системой йогов. Когда он медитировал, а может, просто вид делал, достучаться до него было ну просто невозможно. Ребята сначала потешались, глумились, доставали, но Вовчик был невозмутим, ему было все по барабану. Натянет на морду выражение полного идиота и ходит по роте, как блаженный.

– Ну, все, – махали на него рукой, – опять Йога в свой каркас залез. Поэтому его ещё «Каркасом» называли. «Каркас» он и есть каркас. Рожу отрешённую скорчит, глазки закатит и косит под полудурка. А может, оно и правильно, так выжить легче. Сумасшедший, что возьмёшь?!

Сходил однажды Йога на почту, получил письма. Одно письмо было адресовано Писчику и показалось ему очень подозрительным. Он его вскрыл, а там китайская грамота. И тут Каркас вылез из своего «каркаса» и стал довольно быстро соображать. Откуда у него оказался стандартный бланк повестки вызова в КГБ, история умалчивает. Возможно, из отцовского рабочего стола «позаимствовал». Йога её аккуратненько заполнил, вложил в конверт и вечером на самоподготовке со своим невозмутимым идиотским видом вручил его адресату. А Писчик, в свою очередь, с важным видом победителя открыл при всех конверт и всему классу продемонстрировал содержимое. Но всем стало не до письма, когда из конверта вывалилась повестка.

– Ну, все, Писчик, влип ты по самые уши со своим китайским, – заключил класс, – хрен теперь отмоешься. – И все дружно его перекрестили, перед тем как он помчался к кэпу.

– Ты что натворил, гадёныш? – застонал командир.

– Ничего, – хлопает глазами Писчик.

– Как это «ничего»? А повестка? Ведь не куда-нибудь – в КГБ!

– Понятия не имею, товарищ командир.

– Может, ты с иностранцами где-нибудь пересёкся?

– Да вы что, какие там иностранцы?!

Ничего толком не добившись, командир пошёл докладывать начфаку. Писчика, как государственного преступника, приволокли к Дрону, собрали замов и начальников кафедр – все разведчики со стажем – и учинили допрос с пристрастием. Пытали его долго, все подержали в руках эту несчастную повестку, но Писчик стоял насмерть. И тут кого-то осенило: «А давайте нашего начальника особого отдела спросим! Может, он что-то знает? Пусть прояснит!». Пришёл особист, покрутил в руках повестку, пожал плечами и «прояснил»:

– Не знаю! Обычно в таких случаях меня ставят в известность. Но раз не поставили, значит, не сочли нужным. Отправляйте! Пусть едет, а там видно будет.

В назначенный день Писчик с утра гладил в бытовке форму. Йога стоял дневальным по роте. Сообразив, что дело принимает нешуточный оборот, он подошёл к Писчику с большим желанием как-то замять это дело. Очко-то не железное.

– Писчик, ты куда это наглаживаешься?

– Куда-куда, а то ты не знаешь куда! – чуть не плачет Писчик. – В КГБ на Литейный, вот куда! А ещё говорят, что наши письма не читают. Читают, Йога, ещё как читают! Послал сам себе сдуру китайскую грамоту, а там повестка.

– Ты вот что, послушай меня! Ты в КГБ не ходи…

– Как это не ходи?

– А так, не ходи и все! Погуляй по городу, в кино сходи, но в КГБ не суйся.

– Да ты что, Каркас?! Совсем ошалел от своей йоги? Крыша съехала? А если спросят?

– А если спросят, так и скажешь: не велено, мол, говорить и все-е-е! Подписку, скажи, дал… Никто перепроверять-то не будет.

– Это почему?

– Да потому, дурень… Это я тебе повестку в письмо подсунул. Так что не лезь на рожон.

Писчик по стенке сполз на пол с утюгом в руках. Йога подхватил утюг, чтобы не обжёг свои прелести и плеснул на Писчика из кружки. Тот вскочил и заорал:

– Йога, сволочь! Каркасина ржавая! Кореш, называется… – и прямо в трусах помчался к командиру.

Бедный кэп! Ему стало ещё хуже, чем Писчику в бытовке, когда он въехал из-за чего весь сыр-бор. Теперь надо идти к Дрону докладывать, а это хуже, чем застрелиться.

Начфак слушал командира с большим желанием оторвать ему всё, что положено в таких случаях.

– Где эти шутники?

И вот Йога с Писчиком стоят навытяжку перед Дроном. Тот смотрит исподлобья и цедит сквозь зубы:

– Значит, твоя работа, Болотский?

– Так точно!

– Пошутил?

– Так точно, пошутил!

– А может, это не шутка, может, все же вызывают?

– Никак нет, товарищ капитан 1 ранга, я пошутил!

– Слушай, Болотский, ну, с повесткой понятно, бланк, предположим, ты где-то спионерил. А печать? Печать где ты поставил?

– Да вы внимательно посмотрите. Я взял пятак, сточил надфилем буквы «СССР», а остальное – дело техники.

Дрон не поверил, полез в карман за пятаком.

– Да-а! Во кадры подрастают, – пропел начфак, проведя сравнение, – не соскучишься. А что же ты так жестоко шутишь над своим же товарищем?

Вот тут-то Дрон и узнал про китайский язык, про полиглота, про письмо и иероглифы с китайского термоса, которые все вместе должны были сорвать происки великой культурной революции. Начфак онемел. Такого поворота сюжета он никак не ожидал. С ним случился приступ истерического смеха, до слез, до икоты, до почечной колики. Ещё минуту назад, готовый разорвать этих клоунов на лоскутки, он принял решение, такое же неожиданное:

– Ладно, голуби… Ты, Симеонов, марш в класс! А тебе, Болотский, объявляю десять суток… отпуска… дополнительно… к зимнему отпуску. Тридцать лет прослужил в разведке, но ни разу на «дезу» так дёшево не покупался.

С юмором был мужик.

Граф     День рождения

Два приятеля, если не сказать кореша, курсанты четвёртого курса решили отметить одному из них день рождения.

– Ну и что? – спросите вы. – Эка невидаль!

Согласен! Правда, один из них уже успел жениться. Такое бывает! Но жениться на четвёртом курсе – все– таки некоторое отклонение от нормы.

– Почему? – спросите вы.

Да потому, – отвечу я, – что в курсантской среде каждый курс точно определяет ваше «социальное» положение в общей курсантской массе. Первый курс – это «Без вины виноватые». И этим все сказано. Второй – «Приказано выжить». Третий – «Весёлые ребята». Четвёртый – «Женихи и невесты», а пятый – «Отцы и дети».

Поэтому, в нашем конкретном случае друзья-однокашники имели как бы разный «социальный» статус: один уже оказался в категории «Отцы и дети», а другой все ещё пребывал в компании «Женихов». Но это, как говорится, на ход не влияет.

– Сделаем так, – говорит «отец семейства», – посидим у меня дома, хоккей посмотрим.

– Да? А твоя кобра?

– Будет работать во вторую смену.

– Смотри, чтобы не получилось как в прошлый раз.

– Только не надо писать в алебастр, спокойно посидим, водочки попьём, никто мешать не будет.

Кто же от такого откажется?! Друзья сочинили для командира роты ошеломляющую версию, почему они оба обязательно должны уволиться на сутки. То ли глава государства Бенин будет пролётом в славном городе на Неве, а они его дальние родственники, то ли ещё что-то, но все-таки заплели командирские извилины в тугой гордиев узел, и он сдался:

– Черт с вами! Отпущу! Но глядите там у меня… там…

– Есть глядеть, – гаркнули кореша и слиняли из училища на законном основании, то есть в увольнение.

Это сладкое слово свобода! Увольнительный билет в кармане, кейс затарен по самую ручку всем, чем положено, впереди полтора суток отпуска и море непредсказуемых удовольствий. С ума можно сойти от такого счастья.

Друзья расположились на квартире «отца семейства». На столе пузырёк, второй дозревает в холодильничке, приготовили закусон, и, наконец, уселись. По телеящику большой хоккей: наша сборная СССР против какой-то европейской дворовой команды. Ну, что ещё нужно? Решили пить за каждую заброшенную шайбу. Хорошо играла в те времена наша сборная, не то, что сейчас, и уже ко второму периоду была откупорена вторая бутылка.

Но кто же мог предположить, что в самый разгар третьего периода неожиданно явится законная супруга. Отпустили их с работы, видите ли, раньше. Сломалось у них там что-то. Вмиг оценив обстановку с учётом разгромного счета матча, с которым выигрывала наша сборная, и вид болельщиков, являвших собой две кривые турецкие сабли, жена разразилась недвусмысленным комментарием. Через минуту стало ясно, что весь кайф – коту под хвост, что женщины никогда не будут снисходительны к мужским слабостям и флотской дружбе.

Молодая супруга, собрав в кучу весь свой фальцет, возвестила миру и двум друзьям порядок окончания пирушки: молодому мужу предписывалось немедленно вернуться в семью через принятие отрезвляющего душа, а его корешу – срочно слинять на все четыре стороны и не нарушать ей процесс создания незыблемых семейных устоев.

– Ха, так, да? – завопил женатик, – кореша моего выгонять?! Ща нажрусь, я тебе устрою. – Нажрался, и устроил.

Его еле заломали, затолкали в люльку, жена сквозь зубы произнесла что-то похожее на извинение, а кореш дал клятвенное обещание, что в знак мужской солидарности до утра никуда не уйдёт, что будет спать здесь же в прихожей, свернувшись на половичке, как верный пёс. Только так можно было утихомирить гордое сердце гардемарина. Когда, через десять минут, в комнате раздался здоровый молодецкий храп, «холостяк» уже выписывал галсы в сторону родного училища. «Не женюсь ни-ког-да!!!» – твердил он сам себе.

Последняя электричка, естественно, от него давно сбежала. Денег на такси нет, а если бы и были, то попробуйте его ещё поймать в разгар застойных времён. Выйдя на Петергофское шоссе и дошкандыбав до ближайшего километрового столба, он сообразил, что впереди у него минимум километров двенадцать.

– Ой, мама! – сказало тронутое алкоголем дыхание. – Вот это и называется картина Репина «Приплыли».

И зашагал он, ветром гонимый, повторяя: «В такую-то мать».

Так и шёл бы он до самого училища, искренне жалея себя через каждые двести метров, но тут начался участок дороги, на котором шёл ремонт. Дорожная техника аккуратно стояла вдоль обочины, и ни сторожа тебе, ни охраны.

«Лучше погано ехать, чем хорошо идти» – гласит военная мудрость. Освежив школьные знания по автотракторному делу, будущий флотоводец решил освоить для начала дорожный каток. И это ему удалось. Запустив двигатель, он вывел его на дорогу. Развив максимально возможную скорость и прикинув время прибытия в конечный пункт, парень понял, что он вряд ли прителепается раньше половины пятого утра.

– Да и хрен с ним! – резонно заметил трезвеющий разум.

«Ля-ля, ля-ля…» – рулит этот Пачкуля Пёстренький. Машины встречные и попутные гудят, а этому пофигу. – Ля-ля, ля-ля… Так и доехал.

В почти точное рассчитанное время наш герой, важно восседая на катке, как на боевом индийском слоне, солидно подкатил к воротам КПП. Дежурная служба никак не среагировала. Мало ли что там по дороге ездит. Бросив уже ставшую не нужной многотонную железяку прямо напротив въезда в ворота, курсант отправился в роту и сразу же уснул с улыбкой блаженного.

Утро началось весело. Машина с хлебом подкатила к училищу, но въехать не смогла. Водила ринулся на КПП, растолкал дежурного, но сонный мичман вытаращил глаза и никак не мог скумекать, чего от него хотят. Чтобы быстрее соображал, водиле пришлось прибегнуть к тираде на чисто шофёрском сленге, из которой следовало, что если через десять минут не сдвинут в сторону эту железяку, то он уедет вместе с хлебом и жрите на завтрак, что хотите.

Десять минут! Ха! Вот даёт! Сразу видно, на флоте не служил. Да только на доклад дежурному по училище о сложившейся обстановке ушло целых полчаса. Мичман же ведь докладывал: «Сижу я… и вдруг… оно… откуда не возьмись… само … приехало. А этот орёт… у него хлеб… ему надо… А у меня три курсанта… Я сам никак… А он орёт… про блокадный Ленинград… А что я могу… И все… Училище без хлеба… А что с ним делать… Ждать не хочет… А оно не двигается…»

Дежурный по училищу чуть с ума не сошёл. Если у того дурня под носом «вдруг, откуда не возьмись… само приехало», то что может понять старый больной капраз, сидящий в своей дежурной рубке? В конце концов, был послан старший помощник – разобраться на месте. А это ещё минут двадцать, в течение которых помощник вникал, попинал для верности стальную махину (не снится ли ему) и выдрал как сидорову козу дежурного по КПП. После этого он уже мог доложить что-то внятное. Вот теперь стало все ясно! Сначала надо сдвинуть в сторону каток, а разбираться будем потом.

Среди дежурной службы специалистов не нашлось. Этим делом действительно должен заниматься специалист, а не дежурная служба со своим «автотракторным бессилием». И раздалась по трансляции команда:

– Товарищи курсанты! Кто знаком с автотракторной техникой, срочно прибыть на КПП.

Училище вздрогнуло. Любая нестандартная команда всегда вызывает как минимум удивление и кучу вопросов.

– А что случилось? Не знаете? Но ведь что-то произошло! Пошли, посмотрим!

Курсанты, как мухи, густо облепили забор вокруг КПП. Если кто-то что-то и знал по требуемой специальности, то сразу же все забыл. Пусть помучаются. Больше всех мучился, конечно, водитель хлебовозки. Потом он подал идею пригнать бронетранспортёр из соседнего военного общевойскового училища и с его помощью освободить проезд, раз уж эти флотские, эти водоплавающие, сами ничего сделать не могут. Соседи быстро согласились, потому что они тоже рисковали остаться без свежего хлеба.

Операция по освобождению ворот прошла под дружный курсантский рёв.

А в понедельник примчался прораб дорожного участка. Он долго возмущался и не мог понять, кому и зачем понадобилось угонять его каток. Командование училища слушало его с пониманием и искренне сочувствовало.

Solist     Майор Засада

У нас в училище был майор, фамилия коего у меня в памяти не отложилась, но его полностью характеризует прозвище – Засада. Есть такие гм… люди, которых хлебом не корми, дай поймать курсанта за причинное место. Особливо любил он ловить часовых прикорнувших на посту, курящих там же, ну и т.п. Всем на практике знаком этот тип личности, для которого курсант, аккуратно исполняющий Уставы – как заноза в заднице. Легенда гласила, что у Засады в кабинете висит график, согласно которому он отмечает кол-во курсанто-взысканий на дежурство-дни.

Объясняю диспозицию: курсант-второкурсник заступил на пост возле склада (не помню уже, с чем), склад расположен вблизи железобетонного забора, вдоль которого растут густые и высокие кусты акации, меж забором и рядом кустов около метра, от кустов до склада – асфальтовая дорога и бетонная дорожка – метров пять. Курсант стоит под грибком, освещаемый двумя прожекторами, наполовину ими ослеплённый; пытается блюсти УКС, несмотря на страшные судорожные позывы зевоты. Майор Засада, используя темноту и рельеф местности, скрытно выдвигается к посту с намерением захватить часового врасплох. И ему почти это удаётся, он уже видит стоящего на посту часового, тот стоит к нему спиной, упёршись лбом в столбик грибка, спит, зараза. Но тут под сапогом майора хрумкает тоненькая веточка, забытая курсантами во время регулярной тотальной уборки территории. Майор застывает, вглядывается в часового, тот не реагирует. Засада начинает по-ти-хонь-ку вылезать из кустов, дабы произвести захват, и тут… Бах!

Курсант упрел тёплым сентябрьским вечером под плащ-накидкой, ещё по летнему тёплый ветер, запахи и стрёкот насекомой живности действовали просто убаюкивающе, но на посту спать низззя! Решил размять ноги. Снял и повесил под грибком накидку (это её майор Засада в свете прожекторов принял за силуэт часового), прошёлся туда-обратно вдоль кустов. И вот, когда он возвращался обратно, он слышит слабый звук и лицезрит тёмную фигуру, прячущуюся в кустах. В этот момент под воздействием стресса курсант не только позабыл Устав караульной службы и все фразы, коими должен «приветствовать» часовой незнакомцев, он даже забыл, что та штука, которая оттягивает его правое плечо, вообще-то способна стрелять, и его вроде бы даже этому учили. Курсант на цыпочках подкрался к фигуре, и когда ветки кустарника зашуршали, выдавая движение неизвестного, он взял АК-74 и со всей молодецкой удалью приложил прикладом в смутно белеющее пятно, вероятно являющееся головой «вероятного противника». Удар был такой силы, что не будь автомат на предохранителе, затворная рама передёрнулась бы. Соприкосновение металла приклада с черепом сопроводилось жутким хряском, после чего тело, с шумом ломая ветки, грянулось оземь.

В ходе осмотра тела, лежащего в кустах, выявилось, что: а) тело обуто в офицерские сапоги; б) не подаёт признаков жизни. Часовой бросился к посту и по телефону выдал дежурному фразу типа: «На посту таком-то лежит труп, что с ним делать?»

К приезду дежурного УАЗика часовой надел накидку и почти перестал трястись. Осмотр места происшествия обнаружил примятую траву, сломанные ветки кустарника и початую пачку сигарет «Столичные». Трупа не было.

А теперь то, чему я лично был свидетелем: на утреннем построении роты появился майор Засада; на его лице переливался всеми мыслимыми и немыслимыми цветами фингал. Я не оговорился, именно на лице, а не под глазом: фингал занимал практически все пространство лица, делая майора похожим на енота. Фуражка сидела на его голове криво и на несколько сантиметров выше, чем положено; между фуражкой и фингалом были наложены бинты в невообразимых количествах.

Майор вышел и перед строем объявил свою личную благодарность бойцу, стоявшему на посту! За бдительность, за всё-всё-всё, особенно за то, что не убил, зараза.

Solist     Майор Засада-2

Засада очень любил гонять курсантов по плацу. Особливо в дождливое время или в жаркий полдень. Видимо находил приятными звуки, с которыми подошвы курсантских сапог врезались в лужи, или отдирались от размякшего на солнце гудрона. Он был настоящий командир, он очень любил командовать. Нале-напра-ногунаплечо-кругом-отставить! Но самой любимой его командой, хоть и неуставной, была «А теперь – всё в обратном порядке!» И вот, после часа муштры на жаре две сотни курсантов пытаются вспомнить и воспроизвести «в обратном порядке» все дефиле. Аж слышится, как в наших распухших черепных коробках скрежещут шестерни. Конечно, безошибочно не выходит, и всё начинается сызнова. Майор вообще очень не любил любые отступления от принятого порядка и всевозможных уставов.

В тот вечер утомлённый службой майор Засада возвращался домой. Каждодневно повторяемый путь его пролегал мимо училищных мастерских. В лёгких апрельских сумерках в глаза майору бросилась картонка, прилепленная к стене мастерской. На картонке чёрной тушью была сделана надпись «Здесь поверни направо», сопровождавшаяся стрелкой в указанном направлении. Майор не мог пройти мимо такого безобразия! На этой тропе, где ему были знакомы все трещины в асфальте, просто было не местовсяким-разным картонкам! Тем более, с надписью! Но срывать сразу, тем не менее, не стал (а вдруг?!). Пошёл направо, то есть за угол. Там висело: «Прямо 50 метров». Прошёл. «Здесь поверни налево». Повернул. «Прямо 20 метров». Уже дело принципа, прошёл. «Загляни за угол». Заглянул.

В тупичке, возвышаясь над штабелем ржавой арматуры, висел лист ватмана два на полтора. Вы видели плакат «А ты записался добровольцем?» времён Гражданской? Там висел почти такой же. Различий было два: вместо красноармейца практически в полный рост был изображён майор Засада, а внизу шла подпись буквами высотой 30 см: «А теперь – всё в обратном порядке!»