Текст книги "Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет."

Автор книги: Михаил Крюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 53 страниц)

Граф     Гонки на пл

В те, теперь уже далёкие, но приснопамятные времена, когда наша держава не стеснялась демонстрировать флаг своего Военно-Морского флота на просторах Мирового океана, четыре дизельные подлодки (пл) вышли из базы г. Полярный и направились на боевую службу в Средиземку. Путь, прямо скажем, не близкий. А с учётом скрытности перехода, малой средней скорости движения (днём – в подводном положении экономичным ходом, а ночью – зарядка аккумуляторных батарей и вентиляция отсеков), мелких аварий и борьбы за живучесть, телепались они до места назначения в общей сложности месяца полтора.

В конце концов, скрытно просочившись через горлышко Гибралтарского пролива и дошкандыбав до нашей плавбазы, они радостно всплыли на глазах изумлённого 6-го супостатского флота и пришвартовались по два корпуса с каждого борта. Как выглядят наши подводники, особенно проходящие службу на «дизелюхах», уже писано-переписано. Поставь их рядом с зэками – не отличишь, а после длительного перехода добавь к воображению ещё тракториста колхоза «Светлый путь» времён первых пятилеток и получишь абсолютно достоверную картину. Командир плавбазы, обозрев прибывших братьев по оружию, приказал организовать баню для личного состава, ужин и кино, потому как была суббота, а офицерам дал час времени на мытье в душе, бритье и переодевание.

В кают-компании накрыли шикарный стол. Когда все собрались, командир плавбазы сказал то, что положено в таких случаях, и по старой флотской традиции провозгласил первый тост: «По случаю…». Второй, естественно, «За дам…». Третий – «За тех, кто в море!» – святое дело, а дальше началась произвольная программа.

Как определяется степень опьянения морских офицеров? Непосвящённые скажут: по внешнему виду. Нет, ребята! Только по разговорам, которые на флоте называются травлей. Если травят о политике, значит, все только начинается, если про женщин – процесс в разгаре, ну а когда перешли к службе – все, уже не долго осталось.

И вот на последней стадии один из командиров пл вдруг заявляет, что его лодка во всех отношениях лучше, чем остальные. И даже максимальный ход у неё больше на 2 узла, хотя все они одного проекта. Ну, кто же, спрашивается, такое стерпит? И хоть они и командиры, которые все знают, все понимают и ничего не боятся, но после принятого на грудь остатки юности лихой в одном месте заиграли.

– Как это? С чего это вдруг твоя лучше? – загудели остальные командиры, приняв позу оскорблённых мушкетёров. Задетым оказалось самое святое – командирское тщеславие и самолюбие.

– Твоя лучше, говоришь?

– А не у тебя дейдвудные [51]51
   Дейдвуд – подводная кормовая оконечность судна, через которую проходит дейдвудная труба. Через дейдвудную трубу проходит гребной вал.


[Закрыть]сальники потекли в Бискае?

– А не мы тебя ждали, пока ты течи латал?

– Да сам-то ты…

– Ладно, вам, чего на мужика насели? Ну, спорол глупость, не подумавши…

– Да пошёл ты, заступник… тудыть… растудыть…

– Сам пошёл…

Командиры, выступавшие в начале единым фронтом, постепенно стали разбиваться на секции. Потом, глядя на них, сцепились между собой старпомы. А механики уже давно были готовы, они только отмашку ждали…

Видя, что страсти накаляются, и дабы не допустить выхода ситуации из–под контроля, командир плавбазы на правах хозяина и старшего по званию принял решение:

– Отставить базар, мужики! Есть предложение! – все разом затихли. – Ща проверим, кто чего стоит. Штурман, тащи карту!.. Так… Вот смотрите, здесь болтается наш эсминец. До него… примерно… миль десять. Туда и обратно – двадцать. Тому, кто приходит первым, ставлю ящик коньяка.

– Алярм!!! – заорали командиры. – Боевая тревога!!! Экипажам на лодки!!! По местам стоять, со швартовых сниматься!!!

Моряки вылетели из бани в прямом смысле в мыле и помчались по боевым постам, сверкая голыми задницами.

И вот четыре советские подводные лодки, дружно оторвавшись от плавбазы, ринулись параллельными курсами в надводном положении, выжимая из дизелей все, что возможно. Американцы охренели! Куда? Зачем? Почему? С какой целью? Поняли они только одно, что ихний американский уик-энд накрылся нашим русским медным тазом, и привели свой флот в полную боевую готовность.

А эти прут – ветер свищет, выдвижные устройства, как мачты у Лермонтова, гнутся и скрипят, волны до мостика захлёстывают, в эфире сплошной русский мат. Это на плавбазе организовали тотализатор. А как ещё подбодрить болельщикам своих боевых слонов? Только через эфир. Радиоразведка супостата такой музыки ещё никогда в жизни не слышала.

Командир того самого эсминца, который обозначал собой, сам того не ведая, точку поворота на обратный курс, вылетел на мостик в чем был, когда ему доложили, что четыре наши подлодки летят к нему полным ходом. Он тоже напрягся, как и весь 6-й флот США. На его запрос: «Что случилось?» все четыре командира дружно его послали открытым текстом, описывая при этом живописную циркуляцию вокруг его корабля. И тогда командир вполне мог произнести знаменитую фразу, вошедшую в классику современного кинематографа: «Ну, вы, блин, даёте!», провожая окошмаренным взглядом удаляющиеся корабли.

Где-то на полпути до плавбазы на одной из лодок сдох дизель, не выдержав экстремального режима. Командир другой лодки застопорил ход, подошёл, взял её буксиром за ноздрю и потащил к плавбазе. Не мог он кореша бросить. Но две другие продолжали гонку на полном серьёзе. Когда все снова ошвартовались у плавбазы, америкосы опять сильно удивились и потом долго ещё морщили репу, пытаясь разобраться в новых тактических приёмах этих непонятых русских.

Но супостат был не одинок в своём недоумении. Наше командование тоже было весьма озадачено, когда получило информацию, что противник вдруг ни с того ни с сего решил поиграть в войну. Но когда стали известны подробности забега на короткую дистанцию наших подводных лодок, доложили на самый верх. Главком был в бешенстве. Он приказал доставить этих жокеев в Севастополь и пожелал сам лично провести разбор полётов. Маленький Главком аж подпрыгивал, пытаясь дотянуться своим кулачком до носов стоящих перед ним навытяжку бравых русских флотских офицеров. Он обещал их всех снять с командиров, разжаловать и сослать в солнечный Магадан. В течение всей экзекуции они сохраняли полное спокойствие, всем своим видом показывая, что послать подводника дальше прочного корпуса невозможно. Даже солнечный Магадан в сравнении с нашим «железом» выглядит, как Сочи. Да и кто будет менять сразу четырёх командиров кораблей, находящихся на боевой службе? Главком это тоже понимал. Влепив каждому по НСС-у, [52]52
   НСС – предупреждение о неполном служебном соответствии, вид взыскания.


[Закрыть]он отправил их обратно – искупать вину перед Родиной.

Граф     Тормоз корабля

Когда-то давным-давно, флагманом Северного флота был крейсер «Мурманск». Корабли этого проекта послевоенной постройки – их много было на наших флотах: «Железняков», «Свердлов», «Дзержинский», – всех уже и не вспомнить, разве что в справочник заглянуть.

А флагман на то он и флагман, чтобы на его борту появлялись все кому не лень. В основном, конечно, проверяющие всех мастей и калибров из центрального аппарата Министерства обороны и родного ВМФ.

Довелось как-то раз вывозить на этом крейсере какого-то генерал-полковника Генерального штаба, прикатившего на флот с очередной проверкой. Как может генерал, да ещё с приставкой «полковник», проверять организацию службы на флоте, для многих флотских остаётся за пределами понимания. Но проверяли, проверяют и, надо думать, будут проверять, пока флот не задолбают окончательно.

Вышел генерал проветриться после обеда, а на мостике – все, кому положено, во главе со старпомом. Вахтенный офицер, подтянутый, застёгнутый, затянутый, пристёгнутый молодой лейтенант при виде генерала намертво ввинтил бинокль в свои глазницы, демонстрируя образцово-показательное несение вахты. Генерал потоптался возле старпома, о чем-то спросил, ему что-то ответили, закурил и пристроился возле магнитного компаса. Надо сказать, что магнитные компасы на тех кораблях представляли собой стальную тумбу, которая заканчивалась полусферой, внутри которой и помещался компас. Внизу тумбы имелась педалька, при нажатии на которую на полусфере распахивались две шторки, и можно было видеть, что там компас показывает. Конструкция нехитрая, чтобы понятно было, представьте себе мусорное ведро с педалькой. Представили? Тогда поехали дальше.

Надыбал генерал эту педальку, и ему вдруг интересно стало: а что будет, если нажать? Нажал! Шторки «хлоп» – открылись. Отпустил! «Клац» – закрылись.

– Ну, надо же, как у них тут все интересно устроено, – подумал генерал. И началось: «хлоп-клац», «хлоп-клац»… Понравилось! «Хлоп-клац», «хлоп-клац»…

Через пять минут генеральской забавы внутри старпома уже все клокотало, как в жерле вулкана Везувий. Зелёный от злости, старпом косил глаз на генерала, но доже вякнуть не смел. Субординация для военного все равно, что смирительная рубашка для психопата.

– Ну как? Как урезонить этого старого дуралея? – метался немой старпом. – Чтоб ты пропал вместе с этой педалью, будь она трижды… Ну, погоди, я тебе устрою, шаловливый ты наш… Сидел бы на своей подмосковной даче, так нет – примчался мне тут педальку нажимать, – рычало все старпомовское нутро.

– Рассыльный! Ко мне! – заревел старпом. За спиной у него тут же вырос рассыльный. – Вот что, – шипит ему в ухо старпом, – дуй в машинное отделение и передай БЧ–5–му, чтобы застопорил ход.

– Как? На словах передать? Так не поверит же, – шепчет матрос. – Надо машинным телеграфом передать.

– Какой, к чёртовой матери, телеграф? Ты что, сам не видишь, – кивает старпом на генерала, который запросто пошёл бы под суд, если бы педаль могла привлечь его за изнасилование. – Я тебе сейчас записку напишу.

Рассыльный помчался в машину. Механик, очумевший от старпомовского послания, застопорил ход, не забыв при этом покрыть всю вахту на ГКП [53]53
   ГКП – главный командный пункт.


[Закрыть]соответствующими выражениями.

Корабль продолжал ещё какое-то время двигаться по инерции. Когда инерции совсем не осталось, вдруг очнулся вахтенный офицер, подтянутый, застёгнутый, затянутый, пристёгнутый молодой лейтенант, заметивший, наконец, что пеленги перестали изменяться.

– Товарищ капитан 2 ранга! Корабль по непонятным причинам потерял ход, – во всю мощь своих лёгких известил он о своём наблюдении.

Старпом, ожидавший, что рано или поздно прозвучит подобный доклад, собрал на своём лице столько эмоций, столько неподдельного изумления, что первый раз в жизни пожалел, что это происходит здесь, на крейсере, а не на сцене столичного театра.

– Как?! Не может быть! – завопил старпом, и далее полилось. Не обращая внимания на присутствие высокого начальства, старпом обматерил всю вахту вплоть до сигнальщиков, командира БЧ–5 пообещал зарядить в главный калибр и выстрелить. Но это была прелюдия. Он подбирался к кульминации своего же спектакля:

– Кто нажал на тормоз корабля?! Какая тля нажала на эту педаль?!

При этом он сделал театральный жест в сторону несчастной педали, сделав при этом вид, что совершенно не заметил генерала, когда тот, как ошпаренный отпрыгнул от неё в сторону. Старпом кругами носился вокруг магнитного компаса, приседал, падал на карачки, вскакивал, а генерал старательно изображал полную свою непричастность.

Когда фонтан иссяк и корабль дал ход, генерал на цыпочках подошёл к старпому, бережно под локоток отвёл его в сторону и тихонько, чтобы никто не слышал, пропел извиняющимся голоском:

– Зря ты, старпом, так раскричался… Твои орлы не виноваты… Это я нажал… Случайно… Я же не знал, что это тормоз корабля.

«И на том спасибо!» – подумал старпом. Лицо его сияло. Он был явно доволен преподнесённым начальству уроком: «Знай флотский закон! Не твоё – не лезь!»

Тафарель     Новый старпом

– Экипаж у нас дружный, спаянный. Есть свои долбни, но где уж без них! Сами со всеми познакомитесь, сделаете свои выводы. Только берегитесь боцмана – непредсказуемый тип.

Капитан Сердюк устроил мне, новому на корабле старпому, экскурсию по судну. Часа два мы лазали по самым тёмным закоулкам «Федько». Нырнули в машинное, поднялись на мостик, заглянули в кают-компанию, поинтересовались обеденным меню у носатого кока и посетили радиста, который всё время глупо хохотал. Морячки, занятые неотложными делами, поднимали головы, приветствовали капитана, а затем долго сверлили мою спину оценивающими взглядами. Меня немного насторожило то, что в глазах некоторых отчётливо читалось сочувствие, и, казалось, хотели они что-то сказать, но при капитане не решались.

Потом был обед, полчаса пустых разговоров, затем грузовой помощник объявил, что с трюмом покончено, и скоро займутся палубой. Сердюк благосклонно кивнул и предложил снова подняться наверх, продолжить занятия по матчасти теплохода.

Немного поплутав по переходам и приветствуя встречных (которые долго смотрели мне вслед), поднялись на левое крыло мостика. Тогда, в 82-ом, «Федько» уже не был последним словом кораблестроения, но всё же имел уважаемые габариты. Особенно, когда загрузка ещё не закончилась, и ватерлиния покоилась высоко над уровнем воды. Внизу, под нами, послышались крики, пёстрый морской мат и прочие, пока незнакомые моему уху шумы.

– Вот он, голубчик, Андрей Андреич, – сказал, оскалившись, капитан, и, перегнувшись через леера, крикнул:

– Андреич, что за шум?

– Да уродцы эти, докеры хреновы, огнетушитель спереть хотели.

Боцман вышел откуда-то снизу и, задрав голову, упёрся в меня взглядом.

– Здрасте! Вы наш новый старпом?

– Да!

– Бум знакомы, я боцманом тут работаю, Андреем Андреичем зовут. Детдомовский я. А родом из Раздельной. Тут недалеко. А вы откуда? Как вам наша лайба? Вас Сергеем Николаевичем зовут? Видите, я знаю. Я всё знаю! Ну, мы ещё пообщаемся, труба зовёт!

Боцман ошарашил меня словесным потоком и переключился на капитана. Действительно, в нём что-то было необычным. В большинстве случаев его коллеги суровы и немногословны. А тут не успел увидеть, и сразу же за рассказы взялся. «Сказочник», – прозвал я его про себя, но намёка на опасность, обещанную кэпом, не обнаружил.

– Василий Владимирович, ну так что? Всё, есть новый старпом?

– Есть-есть, не волнуйся! – отвечал капитан.

– Ну так, а чё со старым делать? Каюту-то освобождать надо!

– Ну, Андреич, как обычно, не знаешь, что ли?

– Ага, понял.

Боцман исчез где-то под нами, а на мостик принесли кофе. Сердюк угостил меня импортным «Уинстоном» и закурил сам. Левое крыло выходило на причал на уровне пятого этажа хрущёвки. Двумя этажами ниже, на грузовой палубе послышались крики и вопли. Двое матросов за руки за ноги тащили связанного человека. Во рту его был кляп, голова неестественно закинута назад. За ними шёл, потирая руки, Андрей Андреич. Глянул на нас, показал пальцем на связанного, хохотнул и громко скомандовал:

– Всё, вперёд. Прощай, товарищ! – и картинно отдал честь.

Матросики раскачали человека и на счёт три перебросили через фальшборт. Глянули вниз. Что-то сказали боцману. Тот тоже глянул вниз. Потом поднял голову к нам.

– Капитан, заминка вышла, на причал упал.

– Ну так спускайся, да скинь его. Да помой там, а то опять с милицией разбираться.

Кровь остановилась в моих жилах. На моих глазах за борт, на бетонный причал с высоты третьего этажа скинули человека. И произошло это с невероятной обыденностью. Ноги задрожали, забытая сигарета обожгла пальцы. Хотел что-то сказать, но глотку свело судорогой.

– Всё, – прервал паузу капитан, – ваша каюта свободна. Вас проводят. Идите, располагайтесь. А про это забудьте, новый старпом лучше старого.

Сердюк ободряюще потрепал меня по плечу и ушёл в рубку. В произошедшее не верилось. Что делать, не знал. Тогда не знал. А уже через три месяца сам принимал участие в розыгрыше, когда в Лиссабоне к нам на борт поднялся новый стармех вместо старого, улетевшего на учёбу в Питер. Несчастное чучело летало за борт не раз, пока в Стамбульском порту не было изъято полицией, как улика преступления.

Байка основана на рассказах бывшего капитана черноморского морского пароходства, давно уже пенсионера, Недопуда Сергея Николаевича.

Kor     Сказка для внука

Его звали Кот.

Как и любой корабельный кот, он имел любимое место отдыха – на подшивке газеты «Правда», лежавшей на запасном столе в кают-компании.

Когда вестовые накрывали стол-«табльдот», Кот спал совершенно спокойно, даже не реагируя на звон тарелок, ложек и вилок.

Но стоило раздаться команде по трансляции, оповещающей о конце приборки и зовущей офицеров в кают-компанию, Кот счастливо потягивался, выпуская когти, и жмурился, зевая.

Скоро будут кормить.

Кота любили все. Может быть, кто-то из матросов и обиделся бы на него, найдя где-нибудь на объекте заведования продукты кошачьей жизнедеятельности, но никто и никогда их не находил. Как Кот решал этот вопрос, не знал никто, но всех это устраивало.

Так что врагов у Кота не было… почти…

С подшивки «Правды» гонял его Зам – кто-то когда-то пошутил, что, мол, коты тянут тёмную энергию, и не зря, мол, не зря Кот на «Правде» спит….

Но с Замом Кот смирился, как смирился за всю свою короткую жизнь с отсутствием вокруг собратьев и собратьиц. Его принесли на Корабль совсем маленьким Котёнком, только-только попробовавшим молоко из блюдца.

За то время, пока Корабль готовился в море, Котёнок подрос, и к выходу на долгие месяцы в море мог уже обходиться без молока.

В принципе, у него был ещё один враг, Комдив, но Комдива уже два месяца не было на Корабле, и жизнь Кота стала в два раза спокойнее.

Кот совсем не хотел становиться врагом Комдива, но тени занавесок иллюминатора так весело играли на загорелой блестящей лысине Комдива… а Коту так хотелось поиграть…

Царапины на лысине зажили быстро, оставив после себя белые полоски и обиду на Кота в душе Комдива, так что, пока тот был старшим на борту, «вывозя» молодого Командира на первую боевую, у Кота был настоящий враг.

Потом Комдив сошёл на другой корабль, и тут кто-то пошутил насчёт «Правды»… Жизнь без врагов не получалась… Но, в общем, это не сильно печалило Кота, ведь он не знал другой жизни.

По вечерам Кот любил приходить в каюту Командира. Здесь так сладко дремалось под тёплым светом настольной лампы. А когда становилось скучно, можно было лапами постучать по дёргающейся в руке Командира палочке, марающей бумагу, или на крайний случай крутнуть мягкие лопухи вентилятора… а потом подойти к холодильнику.

Конечно, кот не знал, что такое холодильник, но он точно знал, что вот из таких белых шкафов, откуда слегка веет холодом, всегда достают что-то вкусное.

Командир часто разговаривал с Котом и почти никогда не ругал.

Правда, иногда командир закрывал дверь в каюту, и оттуда начинало так вкусно пахнуть…

Но потом Командиру сказали, что Кот тоскливо сидит под дверью каюты иногда… ну, когда Командир запирается… и с тех пор Командир хлопал дверью холодильника, Кот слышал этот звук, и бежал со всех ног в каюту… А командир чесал его за ухом и называл почему–то «шестёркиным»…

Обычно жизнь корабельных котов осложнена соседством крыс, но Кот попал на странный Корабль – на нем не было ни одной крысы.

Хуже всего Коту приходилось, когда Корабль попадал в шторм; он никак не мог привыкнуть к качке, и иногда ему казалось, что эти мучения придумывают злые люди, чтоб специально отравить его спокойную жизнь.

Но, в общем-то, лёгкую качку Кот переносил спокойно.

Когда корабль зашёл в иностранный порт, Кота сначала долго искали, а потом нашли на площадке у самого гюйсштока, [54]54
   Гюйсшток – стойка, на которой поднимается гюйс (носовой флаг).


[Закрыть]напряжённо поводящего носом; ведь даже сюда, на рейд доносились какие-то чужие, береговые запахи.

Кота взяли на баркас и отвезли на берег.

Там Коту стало почему-то совсем плохо, ему трудно было ходить, ведь берег не качался под лапами, и вокруг было столько всего незнакомого, и запахи, запахи…

Кот очень испугался, распушил хвост, поднял шерсть на загривке, потом лёг на брюхо, и категорически отказался куда-нибудь идти, пока его снова не забрали в баркас, и палуба под ним снова привычно закачалась…

А сегодня на Корабле было какое-то странное – для Кота – настроение. Все ходили весёлые, шутили, и за хвост Кота дёргали как-то весело, не хотелось даже обижаться.

Все говорили: «Домой, домой» и вместо привычных синих штанов и шортов надели черные и синие длинные брюки.

Да и ветер был какой-то странный, холодно-неприятный, и в то же время зовуще-бодрый.

Впрочем, к вечеру все успокоились, и, как всегда на ходу, когда командир был на мостике, Кот пошёл прогуляться по кораблю.

Сначала он сходил в кают-компанию, но двери были закрыты, и даже вестовых не было на привычном месте.

Тогда Кот спустился палубой ниже, туда, где была кают-компания мичманов, но и там было темно и пусто…

Оставалась одна надежда – камбуз. Кот иногда заглядывал туда по ночам, когда почему-то очень хочется есть. Но сегодня с камбуза доносился, к сожалению, не очень приятный запах жареного… и даже слегка горелого.

Кот не очень любил жареное, он с большим удовольствием ел варёное или даже сырое мясо или рыбу, а тут пахло жареным. Очень сильно пахло.

Дверь на камбуз к удивлению кота была приоткрыта, и когда Корабль покачивался, тихонько хлопала.

Кот давно знал такие повадки корабельных дверей, и поэтому смело проскочил, когда дверь в очередной раз полуоткрылась.

Как всегда в ночные часы на камбузе было пусто – то есть в этот раз совсем пусто, не было даже дежурного кока, который обычно во время таких визитов разговаривал с Котом и срезал ему кусочки мяса с косточек.

Вернее он был где–то здесь, рядом, запах его ощущался, но самого кока не было видно.

Кот повёл туда-сюда усами, и вдруг заметил между большими горячими котлами, к которым он, в общем-то, очень не любил подходить, – ботинок. Ботинок как раз и пах дежурным коком.

Сам Кок лежал, неловко повернув голову как раз между котлами, и что–то тихо мычал.

Все это Коту очень не понравилось.

Раньше такого не было, и не должно быть теперь.

Надо было что-то делать.

Кот дождался, когда дверь с камбуза приоткроется, и выскочил в коридор.

Некоторое время он соображал, что же делать… Он никогда не встречался с такой ситуацией…. И тут Коту стало страшно. Он не понимал, отчего, но действительно, он испугался… И поэтому, может быть от подступившего страха, а возможно оттого, что он действительно не знал, что делать, Кот заорал…

Ведь, в сущности, он был ещё совсем не взрослым Котом; скорее, он себе представлялся большим, сильным и взрослым, но на самом то деле он был совсем ещё Котенком, к тому же совершенно не знавшим кошачьей жизни.

Но орал зато он от души. Так громко, что проходивший рядом с люком палубой выше матрос-дозорный услышал его мяв и спустился к камбузной двери.

Дверь в очередной раз приоткрылась на качке, и дозорный, увидев лежащего кока, бросился к нему, потом, громко крича какие-то слова, которые кот почему-то слышал чаще всего от людей на корабле, убежал, потом снова прибежал, уже не один.

Вместе они вытащили кока из-за котлов и куда-то унесли.

Некоторое время по кораблю гремели команды, звенели звонки и бегали люди.

Потом все успокоилось. Кот тоже как-то сразу успокоился, ведь крики, звонки, команды – это все было правильно, как всегда.

Когда окончательно стихла беготня, Кот отправился спать под трап на мостик – там лучше всего было дожидаться, когда корабль снова проснётся, и снова вестовые откроют кают-компанию….

Днём, когда Кот, как всегда, потягивался на подшивке «Правды», а офицеры уже собирались к обеду, зашедший в кают-компанию Командир почесал кота за ухом, погладил и сказал:

– Вестовые! Котяру накормить от пуза; возьмите у продовольственника консервов рыбных. Надо его за вчерашнее поощрить.

И снова погладил Кота.

Кот так и не узнал, что своим мяуканьем он помог потерявшему сознание Коку, которого той же ночью и прооперировали. Кок сейчас лежал в лазарете, и все рассказывали, какую тревогу поднял вчера Кот.

Да, в общем-то, Коту это было и не особенно интересно.

Но зато он понял слова «рыбные консервы» и «накормить», и это ему понравилось.

Жизнь, в общем-то, удалась.