Текст книги "Мировой кризис: Общая теория глобализации"

Автор книги: Михаил Делягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 51 страниц)

Один из ключевых и наиболее острых вопросов внутренней политической жизни объединенной Европы является определение структуры, которая будет главным организатором и координатором европейской интеграции. Вариантов всего два: ЕС и НАТО.

В первом случае интеграция шла бы в рамках континентальной Европы (с второстепенным участием Великобритании), носила бы экономический характер и, вытекая из собственных интересов европейских стран, была бы, с одной стороны, более эффективной, а с другой – объективно ориентированной на конкуренцию с США.

Во втором случае она – по крайней мере, на организационном уровне – шла бы в рамках атлантического сообщества, то есть не только континентальной Европы, но Канады и США, не говоря уже о Великобритании, носила бы преимущественно военно-политический характер и ориентировалась бы на интересы США, играющих в НАТО доминирующую роль. При этом, как это было во времена «холодной войны», экономические интересы «младших партнеров»-европейцев систематически приносились бы в жертву интересам США в обмен на предоставление последними военно-политической защиты от инициируемых, создаваемых или же придумываемых ими самими внешних угроз.

Ситуация 90-х, да и начала XXI века, отличается от времен «холодной войны» виртуальным характером угроз, которые создаются при помощи технологий формирования сознания.

Борьба вокруг магистрального направления европейкой интеграции далека от завершения. Осознание уроков Косово и завершение валютной интеграции позволило в 2001-2003 годах сделать ощутимый крен в сторону приоритета европейских интересов.

Однако именно агрессия против Югославии позволила не решить этот вопрос в пользу Европы с самого начала, в разумные сроки, то есть сразу же после перехода на единую валюту, который является высшей формой региональной экономической интеграции. Хотя попытки склонить чашу весов на сторону «натоцентризма» – интеграции на основе НАТО, при сохранении доминирующей роли США и подменой европейских интересов интересами последней сверхдержавы, – и терпят поражение, США сохраняют эффективные возможности прямого воздействия на европейскую политику, что иллюстрирует раскол Европы по вопросу об агрессии против Ирака.

Существенно и то, что после Косово Европа фактически отказалась от подспудно зревшей в ней идеи соперничества с США «на равных» и на весь период до приобретения американским структурным кризисом явной формы безропотно приняла модель «дополняющего» развития, при котором она образует следующий после США «этаж» технологической пирамиды.

С точки зрения данной модели слабость евро являлась достоинством, а не недостатком, так как стимулировала товарное производство и экспорт в более зависимых от экспорта странах еврозоны (его доля в Евросоюзе составляет 17% ВВП, а в США – лишь 11%).

О возможности прорыва на следующий, качественно более доходный «этаж», на котором происходит массовое создание уже не товаров, но новых технологических принципов, Европа больше даже не вспоминает. В Косово она была поставлена «на место» и смирилась с этим, отказавшись от необходимой для перехода на новый технологический уровень политики развития финансовых рынков.

Эта пассивность, близорукость и удовлетворенность европейцев сыграла неблагоприятную роль уже через несколько лет. Нарастание структурного кризиса в американской экономике, терракты 11 сентября 2001 года и особенно длительная неспособность США подтвердить способность к глобальному доминированию, раздавив Ирак (первый срок агрессии был назначен, насколько можно понять, на октябрь 2002 года), обратили взоры инвесторов на еврозону, но возможности евроактивов оказались ограниченными.

Смирившись со своим второстепенным положением, европейцы не диверсифицировали номинированные в евро финансовые инструменты, так и не создав по образцу США разветвленную систему разнообразных возможностей, отвечающих самым разнообразным потребностям инвесторов. Это ограничило переток капиталов из США в Европу и поддержало ее конкурентов.

Многие капиталы, при наличии развитой инфраструктуры ушедшие бы в евроактивы из долларовых активов, были вложены в активы (прежде всего валюты) Великобритании и Швейцарии. Значительная их часть так и осталась в долларовой форме, переместившись с американского фондового рынка в сырьевые финансовые инструменты (в том числе в золото и нефть) и в ценные бумаги развивающихся рынков. Наконец, многие капиталы, которые покинули бы американскую экономику при наличии «принимающей инфраструктуры» в Европе, в итоге так и остались на своем месте.

Когда же даже ограниченный объем перетока капиталов из долларовых активов в еврозону привел к ощутимому росту курса евро, Европа не смогла переориентироваться на наиболее эффективный «американский путь» – развитие за счет привлечения капитала, компенсирующего ухудшение торгового баланса, в создание новых технологий, повышающих национальную конкурентоспособность.

В результате она не только не смогла воспользоваться преимуществами удорожания евро, но в и полном объеме хлебнула порождаемые этим проблемы, связанные со снижением конкурентоспособности национального производства и сдерживанием экспорта.

—

12.3. Агрессия против Ирака и провоцирование Кореи:

военное достижение нефинансовых целей

«Саддам управляет Америкой, и мы не можем с этим смириться»

(Дж.Буш-мл., ежегодное президентское послание 2003 года)

12.3.1. Позиции и интересы основных участников мировой драмы

В результате продуманной и энергичной реакции на террористические акты 11 сентября 2001 года США осуществили стремительный и не то что казавшийся невероятным, но даже не рассматривавшийся в качестве потенциальной возможности бросок на территорию Средней Азии. Обеспечив свое непосредственное военно-политическое присутствие в этом регионе на долгие годы, если не навсегда, они качественно усилили предпосылки для военно-политического, а затем и экономического отрыва государств Средней Азии от России. Однако ясно, что это – не более чем побочный, второстепенный результат.

Главной мотивацией США в данном случае явилось расширение сферы своего доминирования на новый регион и фактическое завершение стратегического окружения Китая «поясом напряженности». Сегодня этот пояс включает:

· Среднюю Азию и примыкающий к ней в этно-религиозном отношении Синцзян-Уйгурский автономный район;

· настороженно относящуюся к Китаю со времен войны в Гималаях 1962-… годов Индию;

· Непал, недавно потрясенный кровавыми событиями, которые могли создать напряженность с Китаем;

· последнюю еще не воссоединенную с континентальным Китаем провинцию – Тайвань;

· серьезно встревоженные стремительным усилением Китая Японию и, в меньшей степени, Южную Корею.

Тем самым США создали возможность по своему усмотрению «играть» направлениями и силой давления на Китай не только в проблемно-тематическом, но и географическом аспекте.

Существенно и то, что этот второй (после Прибалтики, государствами которой руководил, а частично и сегодня руководит целый ряд эмигрантов из США) прорыв США на территорию бывшего Советского Союза приветствовался государствами Средней Азии. Причина этой радости заключалась далеко не только в отсутствии у них возможностей сопротивления и даже не в объективной потребности в «старшем партнере», источнике инвестиций и действенном защитнике перед лицом экспансии исламского экстремизма.

Главная причина облегчения, с которым руководства среднеазиатских государств восприняли приход США в качестве непосредственного военно-политического фактора, заключалась в том, что они увидели в них реальный противовес нарастающей китайской экспансии в условиях, когда объятая кризисом и все еще продолжающая разлагаться Россия как минимум на длительный срок самоустранилась от выполнения соответствующих геополитических обязанностей.

Между тем сами США, осуществив стремительный бросок и освоив новые территории, а затем обеспечив стремительное покорение Афганистана (которое свелось в основном к прекращению поддержки режима талибов пакистанскими спецслужбами, включая вывод пакистанских военных из Афганистана, а также массовой покупки лояльности племенных вождей, обоедшееся в условиях афганской нищеты, по имеющимся данным, в смешные 70 млн.долл.), стали заложниками собственной «инерции успеха».

Недостатком легкой победы над казавшимся чудовищным врагом оказалась сама ее легкость и быстрота; отомстив за террористические акты 11 сентября 2001 года, американцы столкнулись с необходимостью быстрого создания «из имеющегося подручного материала» нового образа «врага № 1» и консолидации своих союзников уже вокруг борьбы против него.

Неуловимый и неосязаемый бен Ладен, присутствие которого на мировой арене носило откровенно виртуальный характер (строго говоря, до сих пор так и остается неясным, существует ли он вообще как физическое лицо), на эту роль не подходил: всякая масштабная операция по его поиску могла носить лишь полицейский, но никак не военно-стратегический характер.

Насколько можно понять, в условиях управленческой неразберихи и острого дефицита времени незаменимым подспорьем оказались списки государств, являющихся потенциальными врагами, составленные Вашингтоном по горячим следам реакций руководителей различных стран мира на террористические акты 11 сентября 2001 года. Следует подчеркнуть, что последующие события особенно ярко высветили правоту и эффективность президента России В.Путина, своими энергичными действиями в первые же часы после этих террористических актов исключившего всякую возможность включения в эти перечни нашей страны и избавившего ее от сопряженных с этим без всякого преувеличения смертельных опасностей.

Как только успех операции в Афганистане стал очевиден, американское руководство столкнулось с объективной потребностью в «идеальном враге», консолидация сил мирового сообщества для борьбы с которым и последующая демонстрация американского могущества стала бы содержанием следующего этапа мировой истории.

Требования к кандидатам на роль этого «идеального врага» были объективными и достаточно жесткими.

Прежде всего, он должен был быть скомпрометирован в глазах международного сообщества с тем, чтобы любые обвинения в его адрес выглядели правдоподобными и по крайней мере не вызвали автоматического эмоционального отторжения.

Он должен был быть закрытым обществом, так как недостаток информации позволяет распространять любые, самые нелепые и чудовищные выдумки. Кроме того, информационная закрытость, как правило, неразделимо связана с отсутствием навыков эффективного ведения информационных войн, по крайней мере, в глобальном масштабе, – им просто неоткуда взяться. А это значит, что, распространяя выдумки об «идеальном враге», можно не опасаться получить адекватный ответ.

Критически важным требованием к «идеальному врагу» является его военная слабость: он должен быть лишен реальной возможности «дать сдачи» не только самому агрессору – США, но и его ближайшим союзникам. В частности, этот критерий с самого начала однозначно исключил из списка потенциальных «исчадий мирового зла» такой лакомый кусочек, как Северная Корея, которая весьма своевременно доказала возможность нанесения ракетного удара по густонаселенной Японии. Кроме того, ее руководство весьма внятно дало понять всем потенциальным агрессорам, что располагает если и не атомной бомбой, то по крайней мере запасами радиоактивных веществ, достаточными для самозащиты при помощи так называемой «грязной бомбы».

Существенной чертой «идеального врага» является то, что его военная слабость ни в коем случае не должна бросаться в глаза. Напротив, с внешней стороны его армия и готовность ее применить должны выглядеть вполне солидно. В самом деле, бессмысленно мобилизовывать мировое сообщество или хотя бы коллег по НАТО ради захвата очередной Гренады или островов Перехиль (Петрушка). Вспомним, что более 20 лет назад Маргарет Тэтчер не поддалась соблазну обратиться за помощью к союзникам по НАТО и в столкновении со значительно более серьезным противником в войне за Фолклендские острова.

Значимым требованием к потенциальной жертве агрессии является обязательная неустойчивость его внутреннего положения, глубокая разделенность его общества хотя бы по социальному, а в идеале – по религиозному или хотя бы национальному признакам. Ведь американские аналитики хорошо понимают, что монолитное общество, сплоченное вокруг своего руководства или национальной идеи, является серьезным противником даже в случае отсутствия у него современного оружия.

Сокрушение «идеального врага» не может выглядеть как эгоистичное выполнение американской «повестки дня», навязываемой всему миру при помощи грубого информационного, политического и военного давления; напротив, оно должно способствовать разрешению актуальной экономической задачи, остро стоящей перед развитыми странами и осознаваемой ими. В момент лихорадочного определения «идеального врага» такой задачей являлось снижение непосильно высокой даже для развитых стран мировой цены на нефть.

Наконец, потенциальный объект атаки должен создавать для США целый набор разнообразных альтернатив после победоносного завершения агрессии. Уничтожение Советского Союза очень внятно показало американцам, что в современных условиях любая окончательная победа грозит оказаться пирровой и для поддержания своего мирового доминирования они должны искоренять все новые и новые источники абсолютного зла, решать все новые и новые глобальные проблемы. В этом проблемы «мирового жандарма» полностью совпадают с проблемами самого скромного милиционера, для которого искоренение хулиганства и преступности на вверенной ему территории часто может означать прямую угрозу безработицы.

Таким образом, выбор США носил полностью осмысленный характер. Несмотря на то, что при этом совершенно явную роль сыграли и личные причины – как публично заявил американский президент в адрес Хусейна, «в конце концов, этот парень хотел убить моего папу!» (хотя на самом деле, как мы помним, имела место строго противоположная ситуация) – Ирак был назначен на штатную должность олицетворения мирового зла в силу вполне объективных, в высшей степени разумных и вполне прогнозируемых причин.

Таким образом, Саддам Хусейн сам по себе отнюдь не является исчадием ада – многие союзники развитых стран, как прошлые, так и нынешние, выглядят по крайней мере не лучше. Он просто сделал ошибку и позволил себе поставить свою страну и свой народ в неправильное место в неправильное время. Или, как говорят по этому поводу друзья нашего нынешнего руководства – американцы – «подался за пиццей неласковым вечером».

Однако в то самое время, когда интересы США и позиция, занимаемая их руководством, были понятны, строго логичны и прозрачны для всякого, даже неискушенного наблюдателя, практически с первого дня эскалации напряженности, положение европейцев, и в первую очередь наиболее мощных и потому самостоятельных в экономическом отношении стран континентальной Европы – Германии и Франции – являлось в высшей степени неоднозначным.

С одной стороны, целый ряд весьма значимых факторов вроде бы не позволяет европейцам примириться с самой идеей агрессии против Ирака и должен способствовать самому энергичному сопротивлению с их стороны:

Применение силы против страны, вина которой как минимум окончательно не доказана и руководство которой последовательно демонстрирует стремление к мирному урегулированию всех имеющихся к нему претензий, разрушает краеугольные принципы, на которых строится современная европейская цивилизация и по этой причине не может быть одобрено последней без угрозы собственной идентичности.

Современное руководство «локомотивов» европейской интеграции – Франции и в первую очередь Германии – остро ощущает необходимость в геополитическом обособлении, «отстраивании» от США, так как имело много случаев (часть которых рассмотрена в предыдущем параграфе) убедиться в принципиальной невозможности реализации собственных национальных интересов при следовании в кильватере их политики.

Европейцы боятся наглядного подтверждения глобального доминирования США, – особенно после того, как они вкусили плодов их наглядного ослабления в виде перетока капиталов в Европу из США, связанного с этим наглядного укрепления евро и собственного международного авторитета.

Руководители крупнейших государств Европы испытывают глубочайший страх перед глобальной нестабильностью, которую неминуемо вызовет агрессия против Ирака. В отличие от американцев, благодаря эффективным аналитическим и управляющим системам чувствующим себя в условиях хаоса как рыба в воде и готовым вместе с горьковским буревестником самозабвенно призывать на свои и чужие головы глобальные катаклизмы, европейцы четко ощущают пассивность и слабость своего управления. Кроме того, они хорошо помнят югославский урок 1999 года, когда США инициировали нестабильность для сдерживания экономического развития Европы.

Негативное отношение европейских руководителей к планам агрессии против Ирака во многом вызвано наличием в их собственных странах, особенно во Франции, значительного арабского лобби, оказывающего реальное влияние на внутриполитическую жизнь страны. Ни один лидер, за исключением разве что ультраправых политиков, не может игнорировать этот фактор, влияние которого продолжает расти.

Существенным являются и значительные коммерческие интересы, которыми европейские капиталы, в отличие от американских, обладают в сегодняшнем Ираке. Им в прямом смысле слова есть что терять в случае этой войны, в то время как американские капиталы, что представляется совершенно ясным, будут только приобретать.

Наконец, весьма значимым фактором, обуславливающим сдержанность европейских руководителей по отношению к бездоказательным истерикам официальных американских лиц, является простая историческая память. И во Франции, и в Германии, и в ряде других стран и по сей день хорошо помнят, что каждый шаг немецкого фашизма по захвату соседних стран сопровождался истошными и бездоказательными воплями об исходившей с их стороны угрозе (см., например, свидетельство очевидца ШИРЕРА), весьма напоминающими заявления американского руководства в конце 2002 – начале 2003 годов. Именно эта историческая память лежала в основе знаменитого заявления Министра юстиции Германии ….. , ценой своей должности, как представляется, вполне обоснованно обратившей внимание человечества на однотипность модели поведения Буша-младшего и Гитлера и тем самым спасшей перед лицом все еще цивилизованной части человечества честь не только немецкого государства, но и самого немецкого народа.

Этот комплекс весьма действенных факторов, казалось бы, должен был надежно и на весьма долгое время обусловить однозначно негативное отношение европейских руководителей к американской концепции агрессии против Ирака.

Однако все не так просто: описанным факторам противостоит ряд существенно более фундаментальных, более глубоких, более полно соответствующих коренным интересам Европы и в конечном счете вынуждающих ее лидеров непоследовательно, с протестами и негодованием, но все же следовать магистральному направлению, задаваемому для них эгоистичным «старшим братом».

Прежде всего, есть лишь одна вещь, которую европейские лидеры страшатся больше глобальной дестабилизации в результате агрессии США в Ираке. Это глобальный как экономический, так и политический хаос, в который с легкостью может перерасти современный кризис мировой экономики в случае, если европейцы одержат победу и вынудят США отказаться от своих планов в отношении Ирака.

Существенно, что в этом хаосе европейская экономика будет страдать значительно сильнее американской – не только из-за менее эффективной системы управления, но и вследствие относительно низкого технологического уровня и, главное, отсутствия собственных месторождений энергоносителей, в силу которого континентальная Европа страдает от высоких цен на нефть значительно сильнее США.

Европейцы не только не готовы бороться с кем бы то ни было за бремя глобального лидерства, но и совершенно не хотят принимать на себя связанные с ним издержки и ответственность.

Кроме того, европейские лидеры очень хорошо чувствуют опасность, связанную с ростом политического влияния арабских общин в их собственных странах. Боясь раздражать их, они в то же время четко понимают, что любая наглядная демонстрация слабости вызовет кумулятивное усиление политического давления со стороны этих общин, в массе своей понимающих только язык прямой силы. Сегодняшняя Европа – это человек с «арабской гранатой» в желудке: малейшее неточное движение – и взрыв этой гранаты уже сегодня, уже в наши дни способен разнести в клочья внешне безупречно цивилизованные политические системы целого ряда стран Старого Света.

Все это в сочетании со слабостью, догматизмом и пассивностью аналитических и управляющих структур обусловили крайнюю двойственность и аморальность позиции Европы. В то самое время, когда сохранение психологического комфорта требовало протеста против американской агрессии в Ираке и полномасштабного морализаторства по этому поводу, непосредственные экономические и внутриполитические интересы заставляли ее управляющие системы трепетать от одной возможности отказа США от грязной работы в Ираке, объективно необходимой и для развитых стран Европы.

В результате европейцы вылили на американцев ушаты грязи, что было бы вполне справедливо, если бы героические морализаторы не предвкушали при этом сладкие для себя плоды решительно осуждаемых действий. Ведь агрессия против Ирака, направленная на благо нефтепотребляющих наций и на подавление наций нефтедобывающих, была элементом цивилизационной конкуренции, – борьбы западной цивилизации против исламской. В этом заключается ее коренное отличие от агрессии 1999 года против Югославии, которая была, по-видимому, последней «внутрицивилизационной» разборкой, окончательно определившей лидера в вековечном соперничестве США и Европы (при этом США достигли своей цели путем натравливания на Европу исламских экстремистов, то есть путем последовательного разжигания цивилизационной конкуренции).

Противоречивость позиции европейцев по поводу агрессии против Ирака в полной мере проявилась в противоречивости позиции НАТО и Европейского Союза, особенно при рассмотрении вопроса о нападении на Ирак и особенно в так называемом «турецком кризисе», когда Германия и Франция демонстративно жестко воспротивились предоставлению Турции гарантий военной помощи в случае начала войны. Если НАТО, переведя обсуждение в комитет, в котором не была представлена Франция, смогло принять в целом проамериканское решение, то Евросоюз, хотя и не пошел на прямое противостояние и США, и НАТО, ограничился значительно более расплывчатым заявлением.

В еще более сложном положении, чем европейцы, оказалась Россия, имеющая собственный конфликт с активной, осуществляющей экспансию частью исламской цивилизации. Насколько можно понять, этот конфликт (Чечня) находится на периферии восприятия этой цивилизации и носит для нее второстепенный характер.

Однако интересы России в цивилизационной конкуренции находятся в прямом противоречии с ее интересами с точки зрения текущей, экономической конкуренции.Являясь одним из наиболее слабых (хотя и наименее богатых и потому относительно мало привлекательных) объектов экспансии радикального ислама, Россия, безусловно, заинтересована в скорейшей и наиболее эффектной победе США в Ираке как событии, способном подорвать данную экспансию либо, как минимум, переориентировать ее на противодействии США и их западным союзникам.

В то же время падение мировых цен на нефть, являющееся неминуемым следствием этой победы (и ее основным мотивом для развитых стран, рассматриваемых в целом), означает для России не только экономическую катастрофу, но и глубокие социально-политические потрясения и, вероятно, новый виток деградации российского общества. Кроме того, наглядный успех по смене руководства в Ираке окончательно развеет всякие надежды на хотя бы частичное восстановление российского влияния не только в арабском, но и во всем «третьем» мире. С одной стороны, Россия завершит полное и исчерпывающее доказательство своего бессилия и, более того, утраты интереса к активному участию к глобальной конкуренции, с другой – позиции не только в мировой политике, но и в мировой экономике, на которые она в принципе могла бы рассчитывать, будут заняты развитыми странами.

Это относится не только к быстрому завершению вытеснения России развитыми странами с рынков арабских стран и к утрате ею даже потенциальной возможности восстановить свои позиции на этих рынках. Гораздо более существенно, что, как будет показано ниже, в параграфе 12.3.4, это же относится и к рынку энергоносителей – последнему из ключевых мировых рынков, на которых Россия еще присутствует в сколь-нибудь значимых масштабах.

12.3.2. Сценарий проведения операции:

от «идеальной технологической войны» – к подчинению арабского мира

Военные аспекты операции против Ирака, насколько можно понять, были проработаны достаточно быстро, являлись самоочевидными и не вызывали практически никаких профессиональных сомнений. Планирование этой войны строилось на максимально полном учете уроков предыдущих значительных столкновений: последней традиционной войны – «Бури в пустыне» 1991 года и первой высокотехнологичной войны – агрессии против Югославии в 1999 году.

Следует отметить, что, несмотря на конечный успех, с собственно военной точки зрения нападение на Югославию было неудачным. Широкомасштабное применение высокотехнологичного оружия (в ходе которого американцы умудрились потерять сбитым потенциально неуязвимый «самолет-невидимку») не привело к нанесению югославской армии сколь-нибудь значительного ущерба. США и их союзники по НАТО компенсировали это концентрацией усилий на деморализации югославского общества при помощи варварского уничтожения его гражданской инфраструктуры и «вбамбливания в пещерный век», однако смогли одержать победу лишь в результате использования дипломатического «троянского коня», в позорной роли которого выступил – не будем забывать об этом – представитель России.

Однако военная неудача агрессии против Югославии вполне соответствует поговорке «первый блин комом». Именно анализ итогов этой войны привел, насколько можно понять, к подробной, ориентированной уже на практическое применение разработке концепции «аэромобильных формирований». Указанные формирования представляют собой диверсионные группы (в том числе и весьма крупные), получающие всю полноту оперативной информации от спутниковых систем слежения, беспилотных разведывательных самолетов и тыловых аналитических центров, обрабатывающих получаемую этими спутниками и самолетами информацию в режиме реального времени. «Аэромобильные формирования», насколько можно понять, призваны ввергать в состояние глубокого и самоподдерживающегося хаоса не только те или иные подразделения, но и всю страну противника.

Для полномасштабного применения «аэромобильных формирований» против Ирака у США, планировщики которых в свое время понадеялись на развитие обанкротившихся коммерческих систем спутниковой связи, не хватало каналов передачи информации (хотя нехватка была существенно менее острой, чем во время агрессии против Югославии). Однако в 2002 и 2003 годах данным формированиям придавалось значительно большее значение, чем в 1999 году.

По крайней мере с осени 2002 года спецназ США активно и постоянно действует на севере Ирака, где в контролируемой курдами (вооруженными и обученными англичанами и американцами) зоне расположены его взлетно-посадочные полосы, стационарные склады и чуть ли не базы. На юге Ирака также постоянно действует американский и английский спецназ, проникающий, насколько можно понять, в основном с территории Кувейта, а также с кораблей Шестого флота США. По некоторым данным, в феврале 2003 года лидеры международной антитеррористической коалиции осуществили в Багдаде террористические акты, направленные на проверку эффективности и выяснение алгоритмов работы иракских служб безопасности и спасательных служб.

В течение всего периода подготовки агрессии США постоянно наносили бомбовые удары по территории Ирака, преимущественно по системам ПВО; естественно, при этом под удар весьма часто попадало и мирное население.

Цель демонстративных ударов по территории Ирака (как до этого в Афганистане), помимо поддержания международной напряженности, заключалась в активизации переговорного процесса, а точнее – торга с окружением Хусейна. В этом окружении надо было найти готовых к коллаборационизму деятелей, склонить их к сотрудничеству и не только дать денег (как племенным командирам в Афганистане), но и обязательно оговорить действенные гарантии их послевоенной безопасности и, более того, политической будущности.

Последнее представляло взаимный интерес, так как опыт режима Кордая в Афганистане, не полностью контролирующего даже ближайшие окрестности Кабула, достаточно внятно показал американцам, что обеспечить управляемость постхусейновского Ирака сможет лишь группа его относительно близких соратников, причем из силовых структур. Конечно, эта группа будет возглавлена декоративной фигурой того или иного безупречно демократического эмигранта и наскоро обряжена в тоги «тайных демократов» и «борцов с тоталитаризмом».

Соответствующий зондаж окружения Хусейна был начат еще накануне «Бури в пустыне» и с тех пор практически не прекращался, однако бдительность и подозрительность Хусейна, регулярно осуществляющего «чистки» даже среди ближайших соратников, так и не позволили ему достичь успеха.

К началу агрессии американцам не удалось даже начать предметного торга, то есть самих переговоров. Насколько можно понять, в их «активе» была лишь группа генералов, не игравших никакой самостоятельной политической роли. Так как они, вероятно, в полном объеме осознавали уровень обороноспособности иракской армии перед лицом ударных соединений армии США, они были готовы согласиться с тем, что международный политический кризис вокруг Ирака действительно имеет место (а не вызван исключительно агрессивной позицией США) и должен решаться политическими, а не военными методами.

Это было максимальным продвижением навстречу американской активности, совершенно ничего не значащим для мирного, но более чем достаточно для военного времени.

Согласно первоначально разработанным американскими военными планам в рамках концепции «избежания ошибок войны в Югославии», предполагалось при помощи нанесения интенсивных ракетно-бомбовых ударов по территории Ирака (с массированным применением крылатых ракет) в течение двух, максимум трех дней полностью уничтожить системы коммуникаций – как специальной, так и обычной связи, а также национального радио и телевидения. Результатом должна была стать полная утрата управляемости вооруженными силами и обществом в целом, создание положения, при котором Хусейн, если и избежит посланных на его захват (а скорее всего, простое физическое уничтожение) диверсионных и штурмовых групп, не сможет ни отдать никакого приказа, ни обратиться к нации с каким-либо призывом.