Текст книги "Рыцари Гирты (СИ)"

Автор книги: Михаил Фиреон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 40 страниц)

– Ты им официальное приглашение в клуб вышли – выдохнув ароматный дым из трубки, обратилась она к графу, кивнула вслед маркизу и принцессе – а то ходят как гости, на цыпочках.

– Если вернутся, так и сделаю – коротко ответил он ей.

В дверь постучали.

– От сэра Роместальдуса! – четко, с поклоном, представил с порога Камердинер. За ним вошли солдаты, внесли в комнату большую, почти от пола до потолка, картину, поставив складную лестницу, приладили ее на заранее установленное на стене крепление. На ней, на фоне деревьев и живописной перспективы был изображен красивый усатый рыцарь в лиловых доспехах, держащий на локте шлем. Огромная лиловая с белым изящная змея с благородной острой мордой, рогами и белой гривой, почти что дракон без крыльев, нависала над ним. Неизвестный мастер сумел уловить движение, безошибочно запечатлев момент – рыцарь притягивал змее ладонь, а она как будто тянулась к нему своей головой в ответ. Они оба смотрели друг другу в глаза, как будто были влюблены.

– Это мы – когда рабочие и Камердинер вышли, улыбнулась, кивая на картину Мария Прицци – и где Адам берет такие картины?

– Сам рисует, наверное – ответил граф Прицци и, нахмурившись, оценивая изображение, закурил.

* * *

Прошло еще две недели. За это время в свободные от служебных обязанностей часы принцесса Вероника нарисовала и начала собственноручно вышивать знамя их с маркизом Дорсом новой герцогской семьи. Бело-рыжую хвостатую падающую звезду на фоне черного шпиля собора Последних Дней в темно-синем предрассветном небе.

Она покрасила волосы в скорбный серебристо-белый цвет, а несколько узких прядей в темно-синий. Целыми днями она работала, почни не выезжала из дворца, давала отказ большинству приглашений на регулярно проводящиеся в городе приемы, праздничные собрания и именины. На тех мероприятиях, куда они все-таки приезжали с маркизом Дорсом, в основном молчала или произносила только заранее заготовленные официальнее речи. Уезжала рано, по окончанию торжественной части, говорила всем, что у нее еще очень много дел. Вечерами, когда заканчивалась служба и уходили почти каждый день навещающие их с маркизом гости, подолгу стояла у окна, смотрела в стекло на крыши и огни Гирты. В ее глазах стояли тоска и усталость. Борис Дорс в угрюмом молчании сидел в кресле, оставался рядом с ней. За последние недели, очень уставая от поездок и неотложных государственных дел, он стал еще более мрачен и нелюдим.

– Вы хотели видеть меня простой смертной женщиной, Борис – как-то сказала ему принцесса, садясь на подоконник и прижимаясь виском к раме. В темноте гостиной, отражая сияние убывающей опрокинутой луны, на фоне окна отчетливо просматривался ее серебристо-белый силуэт.

– Вы лунный дракон, моя леди – смягчившись, ответил ей маркиз. Подошел, ласково коснулся ее руки. Она взяла его за ладонь, улыбнулась его словам, но не возразила.

На один из предстоящих отъезду дней был назначен торжественный, посвященный отбытию маркиза и герцогини, большой прощальный банкет. На прием приехало огромное количество гостей со всех концов Гирты. На площади перед парком стояли навесы и тенты, под ними, всем желающим за самую мелкую монету наливали горячий чай, жидко разбавленный вином, клали в миску вареную свеклу и белый хлеб. Везде стояли повозки и кареты. Мигали фарами, торжественно гудели ипсомобили. Рыцари стреляли в воздух с коней, били раскатистыми очередями, в знак приветствия. Ярко горели окна дворца и фонари.

Принцесса и маркиз, оба в нарядных торжественных, черных и багровых оттенков одеждах, спустились на второй этаж Малого дворца в жарко натопленный холл, где их ждала готовая сопровождать их свита. Элла дернула за рукав художника Гармазона, что, как и все мужчины, был облачен в блестящие парадные доспехи и при мече, сказала, чтобы не зевал, нарисовал всех. По его просьбе принцесса и маркиз остановились, замерли на лестнице. Елисей Дорс и Эвилина Тальпасто встали рядом с ними по правую руку, Вертуре и Марисе маркиз сделал повелительный жест подняться к ним с принцессой, встать по левую. Все остальные построились на ступенях вокруг и чуть ниже. Модест Гонзолле, что был на удивление трезв, припал на колено в первом ряду и водрузил поперек ноги свой огромный и неудобный в коридорах дворца, задевающий за все углы, двуручный меч. Все было приготовились, положили руки на эфесы так, чтобы художник запечатлел их как более гордо и пафосно, но Рейн Тинкала внезапно задержал его. Потребовал пажа, чтобы подал пику с флажком Фолькарта, схватил ее, расправил плечи и гордо встал с краю, рядом с нарядной Оливией Кибуцци, схватил ее под локоть и как самый настоящий бородатый морской разбойник-завоеватель из книжки, с силой привлек к себе.

Когда последние сборы были окончены, Регина Тинвег в последний раз придирчиво осмотрела праздничные одежды герцогини и гостей, все ли сидит как надо, нет ли пылинок, ни мято ли, все построились в колонну во главе с маркизом и держащейся за его локоть герцогиней. Корн распахнул дверь, и процессия торжественным шагом двинулась через галерею между дворцами по коридору в сторону парадной лестницы и залов, где их уже ждали гости, музыканты и накрытые к празднику самыми лучшими блюдами от славных и не менее стойких и гордых, чем рыцари Лилового клуба, поваров Гирты, столы.

Пажи юнкерского корпуса и гвардейские кавалеры, заложив руки за спины, почетным караулом стояли по всей длине коридора. На площадках лестниц несли вахту жандармы с лиловыми бантами, на портупеях поверх нарядных латных доспехов. Тяжело и глухо гремели по ковру шаги, бряцало снаряжение. Все молча и торжественно приветствовали маркиза и герцогиню короткими кивками головы, улыбались им. Опоздавшие, те, кто считал, что он тоже достоин и кого не назначили на вахту или в почетный караул, выглядывали из комнат и залов, догоняли процессию, держась на почетном расстоянии, пристраивались следом.

В большом вальсовом зале под звуки начавших наигрывать торжественную мелодию арфы, барабана и стальной полковой флейты, маркиза и герцогиню встретили Август и Мария Прицци в сопровождении родственников и друзей. Торжественно поклонились им. За их спинами стояли старшины, рыцари и землевладельцы Гирты, как городские, так и те, кто специально прибыл по случаю мероприятия из самых дальних уголков герцогства. Народу было так много, что гостям пришлось потесниться, чтобы пропустить колонну в следующее помещение, где были накрыты большое столы и установлены почетные кресла с высокими спинками для маркиза и герцогини, которые те заняли по знаку графа Прицци. Когда все встали на положенные им места, граф зазвонил в колокольчик и в наступившей тишине епископ Дезмонд прочел молитву, осенил крестом гостей и столы.

– Благословит наш Отец Небесный всех присутствующих здесь и тех, кого нет сегодня с нами! – громким, хорошо поставленным пением в церковном хоре голосом, провозгласил Борис Дорс по окончанию молитвы. Все перекрестились и сели. Заиграла торжественная музыка. Начался банкет, за ним танцы, а после торжественный и шумный вечер.

Закончив танцевать с графиней, граф Прицци подошел к маркизу Дорсу и принцессе Веронике, поклонился им, галантно протянул герцогине локоть, предлагая следующий танец исполнить с ним. Маркиз благосклонно кивнул и принцесса пошла танцевать. Майор Тинвег, что сидел рядом, потребовал пажа с бутылкой, налил себе и Борису Дорсу, и оба перекрестились и выпили. Баронесса Тинвег сидела у мужа на коленях, облокотившись локтем о его крепкое плечо, радостно улыбалась, румянилась, что-то бесконечно говорила ему в ухо, касаясь губами его щеки. Заметив, что она уже совсем пьяна, майор отобрал у нее острый скальпель, который она вертела в руке и, ударив им по столу, отложил подальше, чтобы она не порезалась им.

Мариса стояла у окна с фужером в руке, щурилась, смотрела на дождь и огни. Ее многократно приглашали танцевать, но она не хотела, отказывала всем. Вертура, Модест Гонзолле, Оливия Кибуцци и Рейн Тинкала расположились рядом, наливали себе фужер за фужером, шумно разглагольствовали о своих подвигах и достижениях. Какие-то важные малознакомые люди обсуждали неподалеку свои торговые и государственные дела, но так и не договорившись, пошли спросить совета у принцессы Вероники, маркиза Дорса и графа Прицци, вокруг которых собралось столько народу, что к ним было невозможно подойти. Так ничего и не добившись от старших, в конце концов, они обратили внимание на сына маркиза Елисея Дорса и графиню Эвилину, что сидели на подоконнике в компании нарядных и крикливых богатых молодых парней и девиц. Подошли, как со взрослыми, серьезно и обстоятельно обратились к ним, поделились какими-то своими важными мыслями о делах, государственной службе и политике, что несмотря ни на какие потрясения и даже когда все вокруг отдыхают, никогда не отпускают этих важных, посвятивших им все свои жизни, обличенных властью, богатством и ответственностью людей.

– У меня диплом шкипера! Морской академии Мильды! – рассказывал Оливии Кибуцци, держа ее за ладонь, красовался, гордо расправлял перед ней плечи, Рейн Тинкала – я ходил на шхуне, галеасе и каравелле!

Фрейлина поджимала плечи, щурилась, лукаво и оценивающе приглядывалась к нему, радостно улыбалась его наигранным и одновременно робким ласкам, его хвастливому шумному поведению.

– Да что ты несешь! – устав от графа, громко и грубо засмеялся Модест Гонзолле, указал на изогнутый рог на поясе наследника Фолькарта – ты ей в свой этот лучше подуди!

Рейн Тинкала не понял шутки и схватился было за рог, чтобы и вправду загудеть прямо в помещении, но Вертура и барон Гонзолле вовремя отобрали у него игрушку и вручили фужер вина, чтобы он не обижался и выпил.

Уже совсем вечером растрепанная и усталая принцесса Вероника без сил упала на заваленную сырыми после веселой прогулки по парку под дождем плащами кровать в библиотеке. Уткнулась в них разгоряченным, раскрасневшимся лицом, укрылась руками от яркого электрического света. В комнатах и коридоре играла музыка, было накурено и шумно. Все были восторженны и пьяны, наперебой спорили, ругались, говорили о какой-то несущественной веселой ерунде. Маркиз Дорс сел рядом с герцогиней, растрепал ее длинные распущенные волосы с нарядной пронзительно-синей челкой, положил ей руку на спину, обратился к ней с какой-то речью.

– Ну что, нравится быть всеми любимой леди-герцогиней? – упала рядом, с экспрессией уселась на кровать, рыжая Лиза, тоже вцепилась в ее волосы, начала трепать, гладить их, как кошку или свою воздушную лисицу.

– Иди к черту! – капризно бросила герцогиня, пытаясь отмахнуться от нее рукой, едва сдерживая счастливую пьяную улыбку.

– Сама иди! – также грубо ответила ей наперсница – наслаждайся. Послезавтра уедете, и будешь еще жалеть, вспоминать всю жизнь, как тебе было в Гирте!

– Да! – внезапно важно подал голос князь Мунзе, что все это время молча сидел неподалеку в кресле, меланхолично курил свою трубку, думал какие-то свои мысли. Изрек – они были мразями, лжецами и безбожниками не заслуживающими никакого снисхождения, а у нас были зарин, огнеметы и мечи!

* * *

На следующий день, накануне отъезда Борис Дорс и принцесса Вероника зашли в гости к Вертуре и Марисе. Принцесса обняла сестру, прижалась у ней. Она плакала. Мариса обняла ее, сказала чтобы утешить.

– Ничего ваше высочество…

– Какое я тебе ваше высочество… – ответила она, призналась горестно – Анна… я…

Она хотела сказать о том, что Мариса ей родная, единокровная, сестра и ее самый близкий и доверенный друг на этой земле, и слезы горя и обиды разрывали ее сердце, но даже в своей беде она нашла в себе силы удержаться от этого безрассудства, что непременно бы окончательно разрушило ее жизнь. Она вспомнила слова Адама Роместальдуса, которые сказал он ей, зайдя в ее кабинет по какому-то важному делу и застал ее в подавленном настроении.

– Не думайте что ваша жизнь закончилась, если у вас что-то не получилось или вы осознали, что не можете чего-то достичь. Ваша сила духа, ваша стойкость… они достойны уважения. Вы знали на что шли, но все это время вы верно исполняли ваш долг, каким бы скорбным и тяжелым он ни был, и то, что вы сделали для всех нас, просто неоценимо. Вы подарили нам Гирту, славную, христианскую, непреклонную, героическую, вы вернули всем нам надежду на то, что не все потеряно, не все проиграно на этой земле. Вы были упорны и отважны, вы показали своим примером, что Господь не оставил нас, что острой сталью, твердой верой и решительным сердцем можно одержать победу даже над самой страшной мерзостью людских беззакония и лжи. Да вам было очень тяжело, у вас не было сил и часто казалось, что все безнадежно и бесполезно, но не отчаивайтесь, всегда помните, что именно Господь Бог, Иисус Христос, поддерживал и вдохновлял вас на этом пути, давал все, что вам было необходимо. Он выбрал вас, доверил вам это служение потому что знал, что именно вы сможете исполнить его точно так, как Он того хотел. Всегда помните об этом, будьте тверды сердцем до конца своих дней.

Так, в дождливых холодных сумерках перед открытой дымящей печкой прошел вечер. Все вместе, вчетвером они сидели до самой темноты. Вспоминали все то, что случилось за эти недели, пили горький чай, обсуждали последние газеты, политику, ушедших из жизни знакомых и друзей.

Пришел маркиз Раскет, поклонился, сообщил, что уже поздно, а еще предстоит готовиться к отъезду. Уже когда прощались, совсем вечером, принцесса Вероника отвела Вертуру за руку в сторону и призналась ему тихо.

– А я хотела отбить вас у Анны – и чуть улыбнулась – но теперь у меня есть Борис. Господь спас меня от исполнения еще одной моей дурной прихоти.

Она обняла его и поцеловала, коснувшись языком губ, отчего детектив очень смутился.

– Моя леди…

– Для вас с Анной я просто Вероника, я… – горько возразила она ему – вы верно несли свою службу, вы были искренни, были снисходительны ко мне. А теперь мы расстаемся навсегда и вряд ли когда-нибудь встретимся.

– Нет, моя леди, для меня вы всегда будете светлой леди-герцогиней, которую Господь Бог ниспослал нам в назидание, что Он никогда не бросит нас в беде – с поклоном вдохновенно ответил ей детектив.

– Спасибо вам Марк. Веру вашу, верность вашу, служение ваше, да помянет Господь Бог во Царствии своем!

Они еще раз обнялись, и вернулись к остальным.

– Анна – осторожно обняла и поцеловала она и Марису, указала на детектива – береги его. Он самое ценное, что у тебя есть, каким бы он не был.

– Марк – стукнувшись локтями и обнявшись на прощание, косноязычно заявил детективу Борис Дорс – вот я послушал вас, сделал, как вы сказали… И вот видите… Вы страшный человек, когда-нибудь станете тайным советником. Стану настоящим Герцогом, обязательно позову вас на службу в Гирту. Спасибо вам, без вас… А впрочем ладно. С Богом! Еще увидимся, и не наливайте много Модесту!

– С Богом – кивнул, поклонился ему детектив – будем с Анной рады видеть вас с леди Вероникой в Мильде.

– Быть может – ответил, попытался улыбнуться ему в ответ Борис Дорс. Он последний раз взмахнул полой плаща как крылом, они с принцессой вскочили в седла, капитан Галько и маркиз Раскет, что сопровождали их, отсалютовали остающимся и, тронув коней, вскоре скрылись в холодной дождливой мгле.

На следующее утро все также лил дождь. Дул сильный восточный ветер.

Борис Дорс, принцесса Вероника, их оруженосцы, друзья и рыцари выехали верхом из ворот герцогского парка при поднятых знаменах, в сопровождении многочисленного торжественного караула из жандармов и придворных кавалеров. Пришедшие проводить их люди скидывали с голов капюшоны, салютовали им. Провожающих было так много, что они заняли всю площадь перед Собором Последних Дней и проспект Булле, в сторону рынка, по которому предстояло двигаться процессии. На самой площади тоже было людно, гвардейцы капитана Форнолле с трудом смогли оттеснить напирающую толпу, чтобы освободить проезд. Дождь усилился, стал невыносим. Мокрые флаги хлопали на холодном осеннем ветру. Епископ Дезмонд, что стоял на набережной в священническом облачении без плаща и капюшона прямо под ливнем, благословил племянника и принцессу. Борис Дорс попрощался с остающимся в Гирте сыном и Эвилиной Тальпасто, с которой по обоюдному согласию семей и собственному желанию, их помолвили накануне отъезда.

– Будете спаивать ребенка, разжалую в сержанты и отправлю на войну – указывая на девушку, строго напутствовала Дорса Младшего принцесса Вероника. Тот серьезно кивнул, вежливо преклонил перед мачехой колено и по-церковному, коснулся лбом ее руки. Принцесса обнялась с Эвилиной Тальпасто и Марией Прицци, которая что-то утвердительно шепнула ей на прощание, чему герцогиня заулыбалась, попрощалась, с остающимися в Гирте Фарканто и рыжей Лизой. Граф Прицци последним ловко запрыгнул в покачивающуюся у берега ладью, обнялся, стукнулся локтями с маркизом и, выйдя на берег, сам отшвартовал канат, махнул кормчему и перекрестил отбывающих, негромко сказал им.

– С Богом. Христос Воскрес!

– Воистину Воскрес! – вдохновенно ответили ему маркиз Дорс и принцесса Вероника.

Изящная ладья отчалила, беспокойно закачалась на ветру, на серых холодных волнах Керны. Матросы крепили канаты, заканчивали последние приготовления, но вот все было готово, зашипел двигатель, она тронулась с места и, постепенно набирая ход, с шумом рассекаемой воды, выбрасывая за собой белые фонтаны кипучих брызг, приподнялась на водных крыльях и помчалась в сторону арок Инженерного моста, вверх по течению реки. Собравшиеся на набережных и на склоне над привозом многочисленные провожающие, махали руками, стоящим на палубе с непокрытыми головами, чтобы капюшоны не заслоняли обзор, не мешали последний раз увидеть знакомые берега, улицы и стены маркизу Дорсу и принцессе Веронике, но ладья быстро увеличила скорость и, промчавшись под мостом, вышла за пределы Гирты. Еще какое-то время ее еще можно было различить с моста и городских стен, узнать по белым бурунам за кормой среди идущих по реке судов, ее удаляющийся силуэт, но вскоре и он исчез в серой и плотной дождливой пелене.

Вертура и Мариса, что вместе с Модестом Гонзолле, князем Мунзе и сэром Порре тоже вышли проводить герцогиню и маркиза, какое-то время еще постояли в толпе, покурили со знакомыми студентами и рыцарями. Окончательно промокнув и замерзнув, пошли обратно по южному берегу, по проспекту Булле в сторону Старого моста и полицейской комендатуры Гирты, чтобы снова вернуться к исполнению своего скорбного и безрадостного полицейского служения.

* * *

Глава 33. Отъезд

После событий багровой ночи в отделе Нераскрытых Дел стало как-то по-особенному неуютно и пустынно. Почти все столы, стулья и шкафы и даже сломанный диван и вешалку для плащей сожгли в печках за ту неделю, пока комендатура была в осаде, оказавшись в гравиметрической ловушке из-за стабилизаторов крепости Гамотти что стояла рядом с комендатурой на горе. Остались только рояль наверху, и огромный дубовый стол инспектора в его кабинете со следами топора, которым его пытались разбить.

После смерти и похорон Инги, покинул Гирту, забрал с собой опечаленного, апатичного, ставшего таким одиноким и потерянным, кота Дезмонда и Фанкиль. Сказал, что должен рапортовать обо всем случавшемся кардиналу Феррари и что, скорее всего после произошедшего инцидента, в Гирте теперь обязательно будет учреждена командория Ордена архангела Михаила, по крайней мере, он приложит к этому все усилия.

– Младший лейтенант Пьетро Лаго. Графиня Юлия Канна… – прочел Вертура в одной из папок, когда они разбирали вываленные из разломанных на дрова шкафов документы.

– Вот как их звали на самом деле. И это та Юлия, в которую Лео был влюблен, а говорил, что она умерла. Все-таки они не были братом и сестрой – поделился мыслями с Марисой детектив. Та печально кивнула в ответ так, что было не понять, знала ли она и раньше тайну рыцаря, или просто ей было тяжело об этом говорить.

– Это служебная конспирация! – грубо бросил инспектор Тралле нахмурился, отобрал папку у детектива.

Сразу по возвращению в комендатуру после штурма замка Ринья, спешно собрал вещи, не попрощавшись ни с кем, уехал доктор Сакс. После, из Кирсты, городка по дороге на Столицу, пришло заказное письмо с его скупыми извинениями за столько внезапный отъезд. Больше вестей о нем не было. Покинул отдел и Даскин: поначалу его назначили в герцогскую охрану и до отъезда маркиза Дорса он сопровождал его на выездах, но после они с Евой написали заявления о желании на время покинуть службу, забрали с собой зловредную Мину, поехали на юг, в Эскилу, к каким-то родственниками полицейского.

За окнами стояла белая октябрьская марь. Инспектор Тралле сидел посреди комнаты, собственноручно разбирал бумаги разложенные на недавно принесенном в отдел новом столе. Рядом с папками стояли кружки и бутылки. Пьяный лейтенант Турко устроился на табурете в стороне от всех. Нахлобучив на голову свою потрепанную шапку, придерживая травмированную руку, не стесняясь никого, отпивал прямо из горла, курил. Он опять поругался с женой и, несмотря на отпуск, назначенный ему по причине ранения, пришел в комендатуру пожаловаться на жизнь. Вертура и Мариса вполуха слышали его, как-то отвечали, помогали инспектору. Тот недовольно сопел, брезгливо кидал листы.

Дверь в длинный коридор с грохотом раскрылась.

– Мария Альма Криспеле – представил спутницу капитан Глотте. Властным шагом профессионального полицейского начальника прогрохотал по залу до стола инспектора.

Среднего роста, приятной наружности женщина лет тридцати пяти с толстой рыжеватой косой, длинной волнистой челкой, веснушками на щеках, серыми внимательными глазами и сосредоточенный улыбкой на лице, твердой походной вошла в отдел. Бросила быстрый, как будто бы все это было ей уже давно знакомо, взгляд на пьяного, ворчащего себе под нос, все еще ругающегося на жену и детей лейтенанта перед жарко натопленной печкой, на холст с изображением падающих звезд на фоне шпиля Собора и охваченного пламенем ночного неба. Подошла к столу, коротко и с достоинством кивнула инспектору Тралле. На ней была темно-бордовая мантия с золотым позументом, черная рубаха, черная длинная юбка и черные, лакированные, с блестящими металлическими пряжками, похожие на столичные, башмаки.

– Опорный пункт конфедеративной безопасности? – спросила она строго, оглядывая кипы бумаг и приборов, сложенных неопрятными грудами у стен в ожидании, когда привезут новые шкафы.

– Ну да – пренебрежительно ответил инспектор и отвернулся от нее с нескрываемым отвращением на лице.

Спутница капитана Глотте подошла к нему вупор и уточнила.

– Капитан Валентин Тралле?

– Да, я! – сквозь зубы пробасил он, нахмурился больше обычного – а вы кто такая, позвольте спросить?

– Капитан юстиции первого класса – ответила она без запинки, как скороговоркой произнесла четко и уверенно – указом мастера Динтры я назначена новым куратором отдела конфедеративной безопасности Гирты. Что у вас тут такое?

– Мебель не завезли – продемонстрировал руками, поднялся со стула, грозно навис над ней, от распирающей его ярости и волнения засопел, сжал кулаки инспектор – Хельга, я… Простите, видите как у нас тут.

– Хельга? – переспросила она, повела бровью с едва сдерживаемой улыбкой.

– Простите, Мария – встал по стойке «смирно» инспектор и приложил руку к груди – леди… как вас там… да, капитан Валентин Тралле это я. Служу Гирте.

– Пишите рапорт – строго сказала она ему – как принесете мне, дадим вам новые шкафы.

И, развернувшись, деловой походкой покинула отдел. Капитан Глотте только пожал плечами и вышел за ней.

* * *

– Ну вот и мы уезжаем – сказал детектив, поделился мыслями с Марисой.

В комнате был бардак, как это всегда бывает накануне дальней поездки. На столе поверх упакованных в кожаные папки рукописей лежали билеты на дилижанс до Эскилы, прибрежного городка по дороге на юг, на Мильду.

Дождь со снегом хлестал в окна. Уныло завывал ветер, скрипел ветвями уже полностью облетевших деревьев. Под окном горел фонарь, подсвечивал желтым крупные хлопья летящего снега.

Мариса стояла перед зеркалом примеряла шерстяную шапку с меховой оторочкой, хвостом и ромбом полиции Гирты. Этот манерный головной убор ей подарили князь Мунзе и сэр Порре, к которым они заходили в гости вчерашним вечером. Вместе с Модестом Гонзолле, лейтенантом Манко, что уже чувствовал себя намного лучше и другими рыцарями, они сидели в гостиной князя, пили чай, вспоминали прошедшие события, отмечали их с Вертурой готовящийся отъезд в Мильду.

– Прямо даже жалко как-то – глубоко нахлобучив шапку на лоб, печально сказала Мариса, села на кровать, поджала губы, сложила руки на коленях. В ее глазах стояла тоска. В комнате было холодно и неуютно, даже несмотря на жарко растопленную печь, так что Мариса не стала снимать шапку, накинула на плечи свой плащ, как будто она уже собралась, и пора было выходить.

Сизые тени ползли по улицам. Под окнами снова спорили дворники, ругался истопник.

– Да, я тоже уже как-то привык к Гирте. И ехать по такой погоде… Но это приказ. Сэру Роместальдусу надо, чтобы мы срочно отвезти его бумаги в Мильду – продемонстрировал ей запечатанную посылку детектив.

– Очередные секретные документы? – скептически, устало, без всякого энтузиазма, спросила Мариса. В любой другой момент она бы сказала «Давай откроем, почитаем», но сейчас у нее не было никакого настроения шутить.

– Письма, и еще какая-то книга – пожал плечами Вертура, укладывая в стоящий на столе саквояж вещи – наверное, очередной глупый сувенир для подружки его веселого детства. Ты же знаешь, он неисправим.

– Да ну его – печально отмахнулась Мариса.

Они собрали, упаковали всё что хотели взять с собой в поездку и начали снова делать поклоны, которых осталось еще много и много тысяч.

К слову. Сколько за эти дни Мариса не ходила рядом с портовым районом западнее дома графа Прицци, сколько не спрашивала, не искала у Вязовой аллеи, она так и не смогла найти ту маленькую церковь, к которой вынесла ее лошадь в багровой мгле. Более того, она даже не помнила, как она очутилась дома. Помнила лишь, что проснулась от настойчивого стука в дверь утром, уже задолго после рассвета. Квартальный гремел сапогами в коридоре, кричал во все горло, ходил по комнатам, проверял по описи, все ли целы и живы.

Она тогда еще подумала, что, скорее всего, это был всего лишь сон, навеянный накрывшей город колдовской мглой и искажением, но в комнате стоял густой аромат церковного масла, свечей и ладана, словно опрокинули лампаду, но лампада была на месте и давно потухла, и Мариса тогда еще очень удивилась тому, почему в их с Вертурой комнате пахнет совсем как в церкви.

* * *

– Заказное, из Гирты, вручить лично – застучал в дверь, вошел в кабинет курьер. Михаэль Эрнест Динмар, полицмейстер Второго отдела полиции, сидел в своем просторном кабинете с окнами на три стороны торца здания полицейской комендатуры Южного района Мильды. В комнате жарко горел камин, со стены благородно взирали портреты барона Эмери и короля Арвестина. За окнами стоял дождливый темно-синий вечер. Вдоль Южного Проспекта горели яркие желтые электрические фонари. Осенний дождь с мокрым снегом глушил звуки улицы: говор голосов, бряцание упряжи, стук колес и храп лошадей.

Когда курьер вышел и закрыл за собой дверь, полицмейстер распечатал концерт. Быстро пробежал глазами строки, обратился к сидящей за соседним столом у дверей, перебирающей бумаги уже немолодой, но красивой золотоволосой женщине в алой мантии и массивном тяжелом пенсне.

– Рин – сказал он ей – просят подыскать квартиру для Анны Румкеле, купить, предоставить ей в пользование и назначить денежное довольствие и должность при нашем отделе.

– Довольствие? – спросила она, не поднимая от бумаг головы – и сколько выделяют денег?

– Немало. Но пишут на руки не выдавать, помимо жалования, назначить еженедельную выплату на наше усмотрение. Ровно столько, чтобы ей не хватало на то, чтобы сидеть дома и бездельничать – прочел старый лорд – оплачивает герцогский фонд Гирты.

– А кто присылает нам такое? – уточнила собеседница, заинтересовавшись письмом, встала, прошелестев тяжелыми полами бархатной мантии, подошла к столу начальника взяла из его рук бумагу, прочла, придерживая рукой пенсне.

– Август Николай Прицци по распоряжению мастера Динтры? Какая честь – слегка скептически сказала она – значит их расчет оказался верен и Марк выполнил свою миссию. И надолго они Анну к нам в Мильду?

– Возможно навсегда. Если что, будут решать, нужна ли им вторая герцогиня, соберут комиссию.

– Хм.

– Я полагаю гадать бессмысленно. И вообще, Рин, вам разве не льстит, что именно нам доверяют это дело?

– Михаэль, вы как всегда правы – согласилась Ирина Салет, помощница и наперсница начальника тайной полиции Мильды – завтра подготовлю все нужные бумаги и документы. Как я понимаю, вводная: Марк познакомился в Гирте с женщиной, которую приставили следить за ним, как за шпионом, а потом привез ее в Мильду, чтоб жениться на ней?

– Именно.

– И теперь он родственник правящей семьи Гирты.

– Ну что ж теперь поделаешь. Мы же не скажем ему о том, что его заданием на самом деле было увезти подальше, с глаз долой, путающуюся у всех под ногами девицу.

– Мастер Динтра изволил пошутить.

– Когда он был серьезен, тогда в Басоре, небо и земля горели – кивнул старый лорд – у каждого свое служение. Рин, давайте чаю и подумаем, как нам аккуратнее оформить все это дело.

– А Марка приставить к повышению?

– Разумеется пока нет – ответил старый лорд – формально он не справился с расследованием массовых убийств и поимкой Зверя, так что пока не предоставит аттестата, или письменных благодарностей, никаких наград и повышений. Назначьте ему две недели выходных и небольшую премию.

* * *

Вокруг было белым-бело от лежащего повсюду мокрого, необычайно белого и чистого снега. Темнели черные, голые ветви деревьев, высаженных аккуратными рядами вдоль железнодорожных путей. На них сидели галки, надувшись, глядели на платформу и прохаживающихся по ним в ожидании поезда пассажиров. Над лесополосой, светлел, упирался в небо белый, свежевыкрашенный шпиль колокольни, стоящей на краю поселка городского типа церкви.

В зале ожидания, просторном помещении с высоким арочным потолком было светло. Шумел обогреватель. За высокими окнами стояло пасмурное зимнее небо, от буфета тянуло подгоревшими сдобными булочками и кофе с молоком, который наливали в белые фарфоровые чашечки из большого пузатого электросамовара что стоял на тумбочке между кассой и полупустой стеклянной витриной. На кухне в соседнем зале гремели о железную мойку ложки, слышалось шипение бьющей под напором из крана воды. Где-то на путях назойливо звенел семафор, предупреждая, что приближается состав или маневровый локомотив. Бородатый художник Гармазон сидел, привалившись боком к широкому подоконнику, откинув с головы капюшон плаща, оправлял колючий шарф, которым он укутал от сквозняка шею, требовательно, по десятому разу, пересматривал рисунки и эскизы. Поясная планшетная сумка, войлочный колпачок с меховой оторочкой и меч в ножнах в творческом беспорядке по привычке лежали перед ним на столе. Тут же стояли такие непривычные после фужеров Гирты чашечки кофе и просторная тарелка с давно остывшим, приправленным чесноком и сыром крепко зажаренным, по просьбе художника почти что до гари, как он привык за эти недели, черным хлебом.