Текст книги "Рыцари Гирты (СИ)"

Автор книги: Михаил Фиреон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 40 страниц)

– Хахаха! – надевая на себя очки и, бесстыдно танцуя голым на фоне ритуальных чаш с неугасимым огнем, с золотым подносом в руке, то и дело прикрываясь им и тут же молодецки откидывая его в сторону, перед возлежащей на ложе, возбужденной его развратным танцем демонессой, закричал весело и громко – а ну! Доставьте мне сюда Веронику! Вот мы ее со всех сторон все вместе!

– Ага! – сладострастно засмеялась Йекти, похотливыми жестами призывая обиженного, но от этого не мене возбужденного, негра обратно к себе.

Ничего не сказав, Эрсин уехал еще прошлым, воскресным, вечером. В похмелье, развлечениях с черным рабом и Йекти, перемежающимся вкушением наркотического кальяна, прошла ночь. Днем принц отдыхал, но к вечеру тяжелая усталость от вчерашних крепких, пьянящих, распаляющих до жара доменной печи неугомонную плоть коктейлей прошла, юный наследник Герцога был снова бодр и весел. Он снова был на коне, хозяином своей судьбы и полноправным властелином своей такой сладостной и веселой жизни. Ему было позволено все, все было ему доступно, перед ним были открыты все пути. И этот веселый, бесстыдный кутеж, к которому он приобщился за последние ночи и дни, и то, что еще вчера смущало его душу неловкостью и стыдом, ощущением чего-то непоправимого, предчувствием страшной расплаты и неминуемой гибели, теперь, после очередной чаши бодрящего коктейля и наркотического кальяна, уже начинали казаться ему просто веселым и сладостным, самым обычным, не более чем плотским, и даже вполне себе естественным, развлечением.

– Ну иди сюда! – снисходительно позвал он так и не решившегося подойти к ложу Йекти, пока он был рядом, негра – сядь, смотри и обтекай слюной, грязное животное! Ты будешь следующим!

И он прыгнул на Йекти, которая тут же обхватила его руками и своим хвостом, весело и развратно засмеялась, неприкрыто потешаясь над его словами и выходками.

За просторным полукруглым окном устроенном в толстой бетонной стене на высоте двух человеческих ростов темнело закатное рыжее небо. Становилось холодно. Принц еще подумал, что совсем рядом с ними дорога и их крики и голоса, наверное, слышат все, кто проезжает по ней.

– Так им и надо! – сладострастно решил для себя он, налегая так, чтобы их с Йекти стоны разносились как можно громче и дальше по округе – пусть слушают и завидуют!

* * *

– Контакт! – коротко отрапортовал инженер. Индикаторы на кожухе расщепительной батареи, в которой нестабильная материя под действием искажения слабых квантовых взаимодействий без остатка распадается на энергию, полыхнули лиловым светом. На казенной части магнетического орудия, выставленного на треноге прямо посреди площади перед Собором Христова Пришествия в сторону наглухо запертых ворот за Инженерным мостом, загорелся огонек, сигнализирующей о готовности к стрельбе.

– Есть контакт – ответил оператор, кивая ему в ответ.

– Одиночный, по центру ворот, тестовый – меланхолично распорядился князь Мунзе командиру расчета, глубоко вдохнув дым из трубки, задержав дыхание и прищурившись в сторону противоположного берега реки.

– Даю одиночный по центру ворот, тестовый – отозвался оператор, зажмурил один глаз, подвел колесиком прицел и, скривившись лицом, отскочил в сторону от треноги, пригнувшись, хлопнул ногой по педали дистанционного управления. Темная площадь и мост, панорама красно-желтой громады собора и сумрачных окрестных домов, качнулась, полыхнула пронзительной, ударившей по глазам ослепительно-жгучим бирюзовым светом. Орудие громко и раскатисто хрустнуло, как будто ударила молния, и выстрелило вольфрамовой болванкой что, расчертив темную площадь и мост над рекой горящим раскаленным шлейфом, со звоном и грохотом врезалась в левую створку ворот, пронзила ее навылет и, оставив в ней окаймленное пламенем и раскаленным железом отверстие, врезалась где-то за ними в каменную стену, выбив из нее фонтан горящих белых искр. Зашипел пар, автоматически откинулся затвор. Израсходованная гильза охлаждения со звоном и свистом выпала из него на камни мостовой. Обдала жаром, стоящих рядом людей, что, несмотря на прикрывающий их барьер, все равно опасливо припадали на колени, пригибались за габионы, опасаясь пуль стрелков, что с началом подготовки к штурму, начали бить по площади и окрестным зданиям из окон домов на северном берегу и крепостных стен.

Князь Мунзе с силой выдохнул дым, отнял ото рта свою трубку и пинком отбросил гильзу прочь, чтоб никто не оступился на ней.

В бойницах башни над воротами и стенах на противоположной стороне моста беспокойно заметались огни. На их фоне запрыгали зловещие быстрые тени. С крыш окрестных домов реки зацокали выстрелы дальнобойных ружей, поражая людей, неосторожно подошедших посмотреть, из чего стреляют по ним с противоположного берега реки. Контуженый прошедшим мимо него снарядом полицейский, что стоял, нес вахту перед воротами и не покинул свой пост, даже когда ему замахали перед началом обстрела, чтобы уходил, бесформенной тенью вскочил на четвереньки и бросился на южный берег, убегая подальше от стрельбы.

– Беглый по башне три выстрела – демонстрируя чубуком трубки, распорядился князь Мунзе. Борис Дорс, что внимательно наблюдал за эффектом обстрела, припал на колено рядом с ним, согласно кивнул, подтверждая приказ рыцаря.

Как и другие бойцы штурмовой группы, маркиз был облачен в современное боевое снаряжение, которое еще вчера днем подобрали специально для него в герцогской мастерской. Поверх несгораемых, усиленных жаростойким подбоем, черных плотных куртки с пластмассовыми застежками, как у Хельги Тралле и Евы и таких же плотных штанов, на нем был надет баллистический жилет, что будучи наполненный холодным, не отогревающимся теплом человеческого тела густым плотным гелем, при попадании пули или ударе меча моментально приобретал вязкость и прочность, амортизируя, останавливая любое повреждение. Грудь, руки, плечи и ноги маркиза прикрывал латный, изготовленный из тонкой легкой стали, оснащенный пластинчатыми оплечьями и набедренниками современный доспех с опорами для головы, ног и спины, в котором почти не страшно падать с коня, можно не бояться что попавшая в шлем пуля свернет шею и как будто не чувствуется веса оружия и брони. Из вооружения князь Мунзе предложил маркизу огнемет, но тот отказался от него, предпочтя вместо этого жестокого оружия свой новый длинный меч. Сейчас забрало шлема-салада Бориса Дорса было поднято, дыхательная маска с защитой глаз от огня и газа опущена к горжету, лицо выражало мрачную готовность к грядущей битве.

Полковник Карл Тальпасто еще раз осмотрел штурмовую группу, свысока улыбнулся сыну маркиза.

– Ваш первый штурм, Елисей – сказал он – последние часы вашей жизни.

Но тот не отреагировал, ничего не ответил, только оправил ножницы с длинными ручками для разрезания колючей проволоки на поясе и поудобнее перехватил багор, которым ему полагалось тянуть трубу подачи отравляющего боевого агента.

– Как всеиспепеляющий огненный дождь, как беспощадные штормовые волны, как ураганный ветер сметающий все нечестивое и лишнее, так и ярость воинов Христовых: не ненависть, но служение – глядя на темный мост и укрепления за ним, тихо, торжественно и глухо прочел слова молитвы Борис Дорс, опустил голову, уткнулся виском в эфес и скорбно перекрестился.

Инженер обслуживающий аппаратуру еще раз перепроверил сигнал оставшегося заряда расщепительной батареи, мобильный стабилизатор и развернутый через всю площадь, защищающий от потенциальных дистанционных угроз барьер, сверился с гиромагнитным измерителем коэффициента искажения пространства-времени и сделал большим пальцем жест заряжающим, один из которых уже держал в руках вольфрамовые выстрелы, а второй контейнеры с хладагентом, обеспечивающим бесперебойную работу орудийной системы.

– Контакт – отрешенно и деловито кивнул инженер. И еще раз аккуратно подтолкнул, подкорректировал указательным пальцем ползунок ручного управления стабилизатором, настраивая, восстанавливая вокруг себя симметрию калибровочных полей, предавая частицам, потокам и массивам возможность снова взаимодействовать между собой в полном соответствии с законами классической физики, теми самыми, какие изначально, до искажения, установил Господь Бог для всех предметов и объектов сотворенного Им мира.

– Есть контакт – коротко отрапортовал оператор орудия, когда тот показал ему большим пальцем, что все готово и можно производить выстрел.

* * *

– Контакт – сверившись со своими часами-маятниками, отдала мысленный приказ Хельга Тралле. Неподвижно, словно в летаргическом сне, она лежала на спине на камнях, на мху, с застывшими открытыми глазами, обратив лицо к ясному темнеющему на глазах, стремительно меняющему свой цвет с рыжего на темно-синий небу. Над ней загорались звезды. В лесу становилось холодно. Ухала кукушка, пели припозднившиеся птицы. По дороге через поле ехали редкие телеги. Обычно на этом тракте между Еловым предместьем, башней барона Тсурбы и поселком нес вахту егерский разъезд, но сегодня разъезда не было. Дуя в рожки, чтобы пешеходы и телеги посторонились с пути, мчались куда-то на восток вестовые и курьеры. Несколько раз в сторону Гирты спешно проезжали отряды вооруженных верховых. Но сегодня не люди были целью куратора полиции Гирты, Алой ведьмы, что по слухам пила человеческую кровь и во времена Смуты вырезала целые семьи.

Бесформенное черное чудовище, то, чем обратился ее могучий вороной конь, на котором она приехала на заранее разведанную Даскином позицию на одном из гранитных холмов в лесу к востоку от Елового предместья, напротив Белой Могилы, держало в руках-отростках уже знакомое по Охоте ружье «Зед 75 – С». Стабилизированное ручное магнетическое орудие, предназначенное для разрывания на куски самых страшных, огромных и опасных чудовищ, раскалывания усиленных арматурой и противоснарядным подбоем бетонных укреплений и уничтожения тяжелых, закованных в броню машин. Внутренне зрение безглазого, безликого и безгласного помощника куратора полиции Гирты сейчас было устремлено к бетонному дому демона Фомальгаута в личине Патрика Эрсина, просвечивало его толстые, экранированные свинцом и заземленные металлической решеткой стены. Его глазами Хельга Тралле видела сквозь них. Там, за наглухо запечатанным бетонным ставнем окном, в непроглядной тьме наполненного костями и разлагающимися остатками трупов, смердящего гнилью склепа с голым каменным алтарем в центре и бассейном с липкой гнилой жижей рядом с ним, между груд наваленных по углам останков плоти происходило страшное и омерзительное действо.

Огромный, злобный и мрачный клыкастый каннибал, уродливое обнаженное чудовище, сросшееся из двух тел: черного и белого, взгромоздившись на кучу останков в темном вонючем углу, сшивал ржавой иглой куски мертвечины. Облизываясь многократно прокусанным языком, плотоядно взирал своими видящими в темноте налитыми кровью глазами на голого, посиневшего, покрытого уже начавшими гноиться и распухать кровавыми ссадинами от ударов об острые каменные углы и стены принца Ральфа, беснующегося в своей слепой и безумной пляске, кувыркающейся на каменном алтаре с омерзительным, похожим на уродливую огромную и черную многоножку чудовищем, слепленным, сшитым из костей и плоти, органов мертвых людей, животных, насекомых и рыб. Всепроникающим зрением безликого помощника, своего второго тела, такого же инструмента как и первое, что лишь по внешенму виду было похоже на человеческое, только предназначенного для совсем других задач и их разрешения, составляющего с ней единую искусственную сущность, управляемую сложным машинным алгоритмом, Хельга Тралле отчетливо видела со стороны все так, как это было на самом деле.

Принц Ральф же был полностью бесчувственен и слеп.

Сладострастно обнимая, он ласкал обвившее его, заживо гниющее, извивающееся в мерзостном ритуальном экстазе липкое бесформенное тело, брал в рот его многочисленные извивающиеся отростки и, хватал губами, смаковал отверстия. Утомляясь, черпал с пола, с жадностью вливал горстями себе в рот вытекающую из его складок и дыр смердящую жижу. Хватал куски гнилого мяса и кости, яростно жевал их, и, отдышавшись, с новой силой прыгал на тянущую к нему свои щупальца и хвост личинку, чтобы вновь и вновь удовлетворится в своем мерзостном похотливом исступлении.

Время качнулось. Внутренние часы Хельги Тралле показали половину восьмого вечера. Корабль-носитель, пока еще невидимый человеческому глазу, словно прозрачная воздушная линза появился, аномалией раскинулся над живым Лесом, тем самым, где разумные деревья, не подпуская никого к стоящей посреди него башню барона Тсурбы, разрывали перелезающих через ржавый железный забор, забредающих в эту чащу людей и животных на куски. Как огромная и черная, надкусанная спереди мягкая луна, он оглядывал местность миллионами голодных мертвых и безумных синтетических, лишенных всего человеческого и живого глаз, видящих на всех длинах и частотах электромагнитного и гравиметрического спектра. Смотрел, словно примеряясь, оценивая как огромное и страшное, готовое пожрать все вокруг чудовище, пиявка, или иной паразит, примеряясь с чего начать и чем закончить свое предстоящее и неминуемое страшное пиршество.

Все были на местах. Все было готово. Все условия были выполнены, и куратор полиции Гирты, Хельга Тралле в соответствии с инструкцией, руками Безликого нажала на спуск «Зед 75 – С». Тихо щелкнула пружина, вставляя новый патрон взамен выстреленного.

Личинка в черной камере в каменном доме, в склоне холма лопнула гнилыми, отвратительными пленками, гранулированными кусками гниющей плоти и обломками костей. Прямо в объятиях принца Ральфа разорвалось бурдюком полным фекалий, гноя, нечистот и слизи. Треснула бетонная, экранированная свинцом и заземленная решеткой Фарадея стена бункера, раскололась, разлетелась облаком дымных, острых брызгов. Переносное магнетическое орудие «Зед-75 С», что значит – «стабилизированное», в отростках Безликого полыхнуло яркой, озарившей камни, черные деревья, дорогу и поле, испепеляющей все дурное, гнилое и мертвое смертельной ослепительной бирюзовой вспышкой, на миг соединилось стволом с бетонной стеной Белой Могилы светлым инверсионным следом. Всколыхнуло застывший как на какой-то ужасной, рождающей самые безысходные и страшные предчувствия картине в ожидании приближающейся беды неслышимой, но явственно ощутимой ударной волной черно-рыжий вечерний лес.

Словно треснуло стекло, с хрустом разорвался украшенный картиной холст, оборвалась пластинка. Закат потух. Небо последний раз вспыхнуло и лопнуло мириадами кроваво-красных, летящих к земле, звезд. Последний солнечный свет угасал с каждой секундой и багровый мрак, полнящейся черных силуэтов, причудливых и жутких очертаний деревьев, ветвей и камней, стремительно опускался на поле и поросшие лесом гранитные холмы. Поглощал все вокруг, вливался в уродливую рваную дыру в бетонной стене дома Эрсина, провал в источающий трупную вонь склеп, могилу, наполненную горами разлагающихся останков и копошащихся в горах мертвой, гниющей плоти червей. Наваливался с неба, страшной, непреодолимой силой, придавливал к земле огромную и, словно бы мягкую, исполненную миллионов мертвых глаз надкусанную черную луну над башней барона Тсурбы и живыми Лесом. Она же пыталась сопротивляться ему. Как женщина, которую унижает и насилует мужчина пыталась как-то бороться с ним всеми своими мощностями, силами, сложными компьютерными системами и математически выверенными, демонически-точными алгоритмами, все сожрать, переработать и утилизировать, пыталась удержаться, перебороть это наваждение, но все было бесполезно. Не сразу, вначале медленно и тяжело, но с каждой секундой, растрачивая впустую свои силы, все быстрее и быстрее, заваливалась на бок, кренясь, теряя высоту, опрокидывалась к земле.

Мир менялся. Багровая марь спускалась, поглощала его. Повреждало материю, искажала потоки энергий, и то, что человеческим глазом виделось как этот зловещий едва различимый, заполняющий все вокруг тусклый, не дающий тени черно-багровый, как будто мелко дрожащий свет, на радиочастотах обращалось страшным и безумным, глушащим, сжигающим, выводящим из строя всю электрическую, оптическую, гравитационную и магнитную аппаратуру отчаянным истеричным, полным неутолимой боли, лишенным всякого смысла, как рев буйнопомешанного, криком. Страшной магнитно-гравитационной бурей, возмущением энергетических полей, искажением пространства и времени.

– Йек-ти! Йек-ти! Йек-ти! – как Маяки, что непрестанно шепчут, неподдающимися никакому научному обоснованию возмущениями поддерживающих мир энергетических потоков и полей, шлют через пространство и время свои адресованные друг другу, нечестивые демонические коды, связывая между собой в одну Юлу Мироздания с Машиной в центре и Великим Архитектором, сатаной, князем мира, на ее оси, бесконечное множество планарных пластов. Частей единого Божьего Творения, что с падением новой Вавилонской башни были физически разъединены Господом Богом в наказание людям за то, что постигли умение с помощью своих наук и машин пробивать и искажать пространство и время, без оглядки по своим прихотям менять их под себя, чем нарушили саму структуру вселенной, обратив доселе ненарушаемые законы фундаментальных взаимодействий частиц не более чем относительными теориями и породив Искажение.

Время остановилось. Мир рушился, рассыпался, корежился, распадался на куски. Все было страшно, безысходно и несущественно. Все было кончено. План оказался ошибочным, расчет был неверен. Физическое разрушение оболочки воплотившейся сущности Маяка вызвало его контузию, коллапс, дисфункцию, сбой всех его сложных, демонических, управляющих окружающим миром связей, механизмов и синергии, обернувшийся страшной и разрушительной аномалией накрывшей Гирту и ее окрестности. Пришел конец.

Хельга Тралле прикрыла глаза. Совсем как человек от солнца, подняв руку ко лбу, заслонила ей свое, как будто усталое лицо от багрового неба и мерцания страшных, летящих по нему, бесформенных, как куски раскаленной живой плоти, огней.

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешную! – прошептала она вслух одними губами, не в силах более сопротивляться этому разрывающему, корежащему ее сложный синтетический разум, наполнившему весь мир вокруг нее, обжигающему, оглушающему, тараном сминающему всю ее сущность безумному багровому крику. Сложила пальцы троеперстно. Укрылась от всего происходящего вокруг черным рукавом с форменной нашивкой службы конфедеративной безопасности Северного Королевства – последнего союза христианских государств и монархий, вскинутом в печальном и безысходном крестном знамении.

* * *

– Началось – тихо сообщил Парикмахер, склонился к плечу принцессы Вероники. Тот самый узколицый юноша, с крашенными черными волосами и длинной, закрепленной лаком челкой на один глаз, которого она пригласила с собой вместе с рыжей Лизой из Столицы, и кто все это время так старательно ухаживал за волосами фрейлин из свиты герцогини, ежедневно моя, расчесывая и закручивая их в ловкие прически не хуже чем у самых обаятельных красоток со страниц модных глянцевых журналов и календарей. Сейчас на нем была надета такая же как и на женщинах, заполненная холодным, твердеющем при ударе, гелем легкая броня, защищающая от случайных стрел, пуль и мечей только самое необходимое: живот, грудь и спину. Белая с золотом длиннополая мантия, какие носят магистры наук, и студенты университетов ниспадала до голенищ его модных лакированных туфель, а в ладони его левой руки темнел шестиугольный, похожий на шестопер, покрытый письменами, частично стеклянный, частично стальной жезл.

Герцогиня убрала локти с подлокотника кресла, на который она опиралась во время молитвы, стоя перед иконами и распятием. Властно протянула руку, чтобы Парикмахер помог ей подняться с колен. Вместе они поднялись на наблюдательный пост на крышу, где их ждала, курила папиросу, держась одной рукой за другую, смотрела на восток, в сторону башни барона Тсурбы рыжая Лиза. Перед ней мертвыми кровавыми глазами мерцали окуляры точных наблюдательных приборов, установленные на треногах перед парапетом. Обычно через них принимали сигналы семафора, но сейчас в них ничего не было видно, в стеклах стоял трепетный и зловещий багровый свет.

– Размытие – выдыхая дым, заломив руку, кивнула, заявила рыжая Лиза недоумевающим, попеременно заглядывающим в них Гармазону и Элле – электромагнитная интерференция – усмехнулась и засмеялась дико и громко, напугав вышедших следом за принцессой на крышу девиц – конец света! Парталле… Изделие двадцать один, сто три! – она выругалась и засмеялась снова, злорадно и весело. Все вокруг вздрогнули, словно с каждым словом, которое она выкрикивала, вокруг нее разливались незримые, волны какой-то резкой, колючей силы. Ее контуры мерцали в заливающем все вокруг тусклом багровом свете, словно на миллисекунды принимая какую-то нереальную, нездешнюю четкость и резкость. Поджав локти и плечи, оскалившись, она растопырила пальцы и, откинув в сторону бычок от папиросы, что тут же истлел в серую невесомую пыль, ткнула пальцем в небо и воскликнула – сильный, людишек пришел жрать! С Маяком тварь, поборись! Он тебе вставит и всю твою квантовую физику и бионику и весь твой технический прогресс! Гори! Вероника, Вероника! Смотри! Вон он! Его уже видно!

И указала на восток, туда, где, приобретая очертания огромной черной и мягкой надкусанной луны, заваливался на бок и падал куда-то в чащобу, сумрачного бескрайнего леса огромный корабль-носитель, изделие двадцать один сто три. Альтаир Парталле, пришедший по многочисленным сигналам тревоги, поступившим и перенаправленным к нему лично, как к куратору региона, сегодня утром и днем из Гирты.

* * *

Багровая мгла упала на город. На перекрестках и вдоль проспекта горели костры, но от их трепетного рыжего света, от их зловещего, необычайного густого дыма и тяжелых, как колыхание волн сполохов, казалось этот страшный кровавый сумрак, что внезапно наполнил перекрестки, улицы, переулки, дворы, подворотни и скверы, становился только еще гуще и черней. На плацу у полицейской комендатуры горели костры. Трепетный и тусклый свет факелов играл на покрытых копотью, усталых и обреченных лицах. Бешено горели глаза, хрипло отдавали команды сержанты, срывались на крик.

На стенах разрушенного бастиона, на набережной и воротах шли последние спешные приготовления к обороне. Сотни людей с оружием в руках, группами, отрядами, дружинами и взводами выстроились вдоль проспекта. Герцог Вильмонт Булле в карете и комендант крепости, граф Биргер Гамотти со своим старшим сыном верхом, совершали объезд. Личным присутствием вдохновляли поднятых на защиту северного города от вторжения войск мятежных графа и принцессы людей. В сопровождении своих жандармов и рыцарей они проехали по набережной побывали у ворот рядом с Инженерным мостом, сделали круг по всему северному городу и в вернулись к Старому мосту через проспекты Цветов и Рыцарей. Пока все шло неплохо: через Рыбацкие ворота, через ворота Цветов, через Северный равелин в город подходили вызванные с побережья, со сталелитейного производства, с холмов и от Переправы личным приказом герцога Вильмонта Булле отряды рыцарей и старшин с северного берега реки. Дружины феодалов, группы наемников, сельское и цеховое ополчение. По прибытию, на воротах жандармы тут же показывали новоприбывшим распечатанные, наспех подготовленные еще днем, агитационные листовки с актуальной информацией о случившемся в городе инциденте. Люди мрачно склонялись над ними, в свете трепетных факелов и костров читали вслух манифест, в котором подробно разъяснялось, что граф Прицци и его люди подняли мятеж, что принцесса Вероника самозванка, ловкая аферистка из Столицы, что своими чарами долгое время вводила в заблуждение даже самого Герцога. Что сам Вильмонт Булле, несмотря на происки и враждебную пропаганду врагов на самом деле жив и сообщение о его смерти на самом деле провокация и не более чем попытка посеять панику среди славных и отважных защитников законной герцогской власти, только в руках которой возможны мир, благоденствие и непременное будущее процветание Гирты. А чтобы окончательно развеять эти сомнения, герцог Вильмонт Булле лично проехал по улицам северных районов, посетил городские стены и линию обороны по берегу реки, прочел речь, воодушевил, похвалил солдат и рыцарей, сообщил, что из Столицы уже идет подмога, которая непременно поможет подавить мятеж и вернуть на престол законную власть, узурпированную убийцами, мошенниками и бандитами в лице графа Дугласа Тальпасто, принцессы Вероники, маркиза Дорса и самого Августа Прицци.

В подтверждение слов Герцога из крепости Гамотти на проспекты выкатили несколько закованных в сталь боевых машин и множество груженых плотными деревянными ящиками с номерной маркировкой телег. В них, в промасленной бумаге и стружке ожидало своего часа тайно произведенное после осады Гирты войсками Фолькарта, вопреки конфедеративному запрету на распространение, проектировку и создание автоматического, полуавтоматического, эмиссионного и магнетического оружия, военное снаряжение. Самым верным и стойким дружинам раздали гранаты с фосфором и зарином, дыхательные маски, неуклюжие, оснащенные толстыми, усиленными от разрыва, стволами и затворными коробками самозарядные ружья со съемными штыками и множество капсульных патронов к ним.

Но что-то все равно шло не так. Еще днем случился неприятный инцидент: в одном из подземных казематов в толще горы произошел подрыв боеприпасов, случился пожар, что привело к сильному задымлению нижних этажей крепости. Параллельно произошла еще целая чреда зловещих событий, что сильно подорвала моральные силы защитников северного берега. Еще днем с южного берега Керны явились парламентеры с отрубленной головой герцога Вильмонта, которую видели все, кто стоял на воротах и прилегающих стенах. Потом бесследно исчез сэр Бакен, один из старших рыцарей графа Гамотти. Как говорили, он просто зашел в кафе на первом этаже одного из домов на проспекте Рыцарей, сказал, что на две минуты, и больше его никто не видел. Но самое неприятное началось с наступлением сумерек, когда солнце окончательно закатившись за гору, что отделяла северные районы от залива и по темным районам поползли холодные и непроглядные сентябрьские тени. Стало темно и как будто какое-то странное, едва различимое глазом, зловещее багровое зарево, загорелось далеко в море, за крепостью, заполнило ясное, но беззвездное и безлунное, сумрачное небо. Как будто светя через предметы и преграды, заполнило даже закрытые комнаты, переулки и дворы. Стало непроглядно темно и даже яркое, слепящее, нестерпимо режущее глаза пламя факелов, костров и выкрученных до предела светильников было не в силах разогнать этот багровый мрак, что сгущался в непроглядную тьму уже в нескольких метрах от них. Люди сбивались в группы, старались держаться ближе к свету, не отходить от своих: на темных безлюдных улицах в стороне от площадей и проспектов воцарилась глухая, как зимой, когда лежит толстый снег, тишина. В ней, без всякого эха глохли, как будто тонули звуки, стук колес, инструмента и копыт, а звон колоколов церквей как будто замедлился, стал тяжелым, размытым и зловещим, словно искажаясь, приобретая неприятные, отдающие какой-то безысходной мерзостью, оттенки, наполняли сердца безотчетной тревогой и предчувствием неминуемой беды. Люди боялись, озирались по сторонам, вглядывались в тени и мертвее темные окна покинутых квартир. Лошади не слушались кучеров, беспокойно, испуганно и напряженно озирались, трясли гривами. Попрятались кошки, исчезли с улиц, дворов и лестниц, забились, унеся с собой котят, предчувствуя опасность, укрылись от багрового зарева и этой упавшей на город глухой и страшной тишины.

Двое людей похожих на мастеровых в старой, засаленной мешковатой одежде и накинутых поверх курток форменных мантиях Гамотти, оба военные инженеры, забрались в стоящую на перекрестке проспекта Рыцарей и улицы Котищ, у угла забора полицейской комендатуры плоскую бронированную машину с жерлом огнемета на башне, заперли люки, закрылись в ней. Они что-то делали там, когда под броней внезапно что-то гулко лопнуло, и башня с хрустом и звоном отлетела в сторону, освободив дорогу бесконечному, столбу не дающего света багрового дымного огня, ударившего в сумрачное холодное небо. Две страшнее, объятые пламенем фигуры в дыхательных масках и конических шлемах вылезли из образовавшейся дыры наружу, перевалились через зоман и обгоревшими скелетами упали в растекающееся вокруг озеро пылающей зажигательной смеси, чем очень напугали тех, кто видел это страшное, леденящее кровь, явление.

По улицам ползли жуткие слухи о том, что что-то страшное и неестественное происходит в темных опустевших домах и кварталах, откуда бежали на южный берег покинувшие их жители. Прикрывая стегаными варежками лица, держа наготове копья и топоры, ополченцы тихо переговаривались, шептались, когда грозные сержанты с тесаками и плетьми отходили подальше и не могли услышать их. Говорили о том, что Станции намеренно сломаны и больше никогда не будет ни света, ни электричества. Вспоминали о жутком неуловимом чудовище, о чреде страшных, случившихся много десятилетий назад, еще в прошлом веке, нераскрытых убийств, когда в домах, в комнатах с закрытыми ставнями и запертыми дверьми находили тела удушенных и загрызенных людей, а полицейские криминалисты, осматривая их, писали в отчетах, шепотом делились в кабаках со знакомыми, что на переломанных костях и разгрызенных внутренностях убитых, явственно просматриваются следы зубов будто похожие на укусы огромной змеи. Убийцу тогда так и не нашли, а эти страшные происшествия прекратились сами собой, также внезапно, как и начались, что таинственным образом совпало с возвращением с войны, никому тогда неизвестного капитана квартального ополчения Августа Николая Прицци. Тогда, много десятилетий назад, в газетах еще писали о том, что этот молодой, заслуживший в боях за отвагу и смелость воинское звание, должность командира батальона и уважение своих людей рыцарь, вернувшись в родной город, отчего-то отказался от всех предложенных ему богатых невест и взял в жены нищенку, внучку ювелира, а в своем доме завел огромную рогатую змею, которую по его словам, как ручного дракона, он привез с юга, с войны. Тогда еще было много противоречивых слухов о том, что это и есть то самое чудовище, что заползало в богатые дома и выгрызало своим жертвам сердца, и будто бы молодой граф, что впоследствии, благодаря своей отваге, непреклонности и хитрости стал начальником жандармерии, правой рукой тогда еще юного герцога Вильмонта и предводителем всего просвещенного и славного рыцарства Гирты, заключил с ним нечестивый союз, чем навлек проклятие на себя, свою семью и все герцогство. Но если, тогда эти слухи были всего лишь слухами, а необычные предпочтения и вздорный и жестокий, характер замкнутой, нечасто покидавшей их дом, избранницы графа, Марии Прицци, не более чем странностями эксцентричной богатой женщины, то сегодня старожилы снова начали шептаться о тех жутких событиях и связанных с ней перетолках и происшествиях, о которых по известным политическим причинам не стоило упоминать во всеуслышание. За этими обсуждениями узнали от знакомых о том, что в одном из темных, покинутых жильцами еще днем доме кто-то видел мертвеца с такими же ранами, как и много десятилетий назад, а когда пошли проверять квартал, то нашли в нем еще несколько переломанных, погрызенных, с выеденными сердцами, тел. Вернувшиеся оттуда дружинники рассказали, что старый капитан, увидев их, был растерян и строго запретил даже упоминать об этом происшествии, но его люди нарушили приказ, поделились со знакомыми, предупредили их, что это снова то самое чудовище, наевшееся тогда, много десятков лет назад, затаившееся и впавшее в спячку, опять проснулось, разбуженное багровой мглой, и теперь, будучи голодным, жрет всех подряд без разбору, беспрепятственно ходит по опустевшим домам и улицам северной Гирты.