Текст книги "Рыцари Гирты (СИ)"

Автор книги: Михаил Фиреон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 40 страниц)

* * *

Выехав за ворота, отряд под командованием сержанта Алькарре и дружина графа Пильге, человека, назначенного графом Дугласом Тальпасто в помощь полиции Гирты, быстро пересекли плац перед южной куртиной. И, срезав у перекрестка, откуда дорога, что вела от ворот города, разделялась на три пути – на запад, в сторону мыса и замка Тальпасто и одноименного предместья Гирты, на юг, на Мельницу и дальше по побережью, и на восток в сторону замка Ринья, свернули налево, в сторону Леса и трясины Митти.

Обогнув по полю, по широкой дуге многоэтажные дома, что стояли на Перекрестке в окружении живописных дубов, огороды и сады, где между деревьев и кустов светлели деревенские домики у которых первый этаж был каменный, а второй из дерева, полицейские выехали на засаженную по обеим сторонам дубами дорогу, ту самую, где Вертура и Мариса недавней ночью осматривали разорванное неизвестным зверем тело. Уже на ней, миновав поле и еще одну деревню, нагнали основной отряд капитана Глотте, к которому уже присоединились местное ополчение и шерифы. Оглашая округу призывным ревом рогов, драгуны и рыцари графа Тальпасто скакали впереди всех. В середине отряда следовали черный орденский дилижанс Фанкиля, служащие отдела Нераскрытых Дел, и несколько подрессоренных телег с пешим ополчением. Позади двигались все оставшиеся верховые – в основном деревенские стражники, егеря и дружинники местных землевладельцев. Ехали по скалам над трясиной Митти. Гирта осталась по левую руку за полями и лесом. Миновали несколько деревень, приняли в колонну еще как минимум полсотни человек. Везде где проезжали, собирали ополченцев: капитан Глотте, что вместе со знаменосцем и трубачом двигался во главе отряда, не разъясняя ничего, демонстрировал жетон и приказ герцога Вильмонта Булле, всем военнообязанным примкнуть к отряду. Завидев его, старшины кривились, но кивали сельчанам бежать за луками и копьями, седлать коней.

За этими приготовлениями Вертура уже даже начал думать, что он зря беспокоился и с такой большой армией, которую поднимают лично приказом самого Герцога, ничего дурного просто не может случиться, но мимо пролетел, объезжающий окрестности, герольд, сообщил, что герцог Вильмонт мертв, а принцесса Вероника и Борис Дорс обвиняются в его убийстве и мятеже. Капитан Глотте, выслушав его, подъехал поближе и, резко выхватив меч, ударил в бок, а когда курьер скорчился от боли, разбил ему голову, приказал драгунам сжечь объявления и спрятать тело в кусты. Но по колонне уже пошел ропот, полетели одна другой хуже, передаваемая из уст в уста сплетни. Несколько старшин поворотили коней, но их догнал сержант Алькарре, ударом шестопера переломил спину одному из них. Кто-то хлопнул лошадь плеткой, погнал прочь, но его настигли стрелы.

– Стоять! – грозно и страшно, на всю округу, закричал сержант, схватившись за плеть, ударил самого ближнего дезертира. Тот ухватился за лицо и повалился со своего худого коня на землю – всех убью, кто побежит!

Кто-то прикрылся щитом, драгуны ночной стражи развернулись, мрачными черными тенями окружили растерянных ополченцев, кто-то особенно отчаянный все же пришпорил коня и сумел прорваться. Засверкали мечи, кого-то зарубили, оставшиеся побросали копья.

– Не бей! Мы едем с вами! – вскинул ладони какой-то сельский мужик, и когда дисциплина была восстановлена, отряд снова продолжил продвижение.

Так проехали еще пару километров. Здесь скорость колонны сильно замедлилась – чем ближе отряд приближался к владениям герцога Ринья, тем больше на дороге было телег. Груженые бревнами и сучьями, ведомые худыми, измазанными смолой и лесной грязью дровосеками, они выезжали на основную дорогу из леса и двигались на восток, к фермам. Несколько раз попадались идущие навстречу, в сторону Гирты, груженые коробками и ящиками с торговым клеймом Ринья, синим единорогом, воздушные лихтеры, везли в город готовый продукт с ферм. Люди графа Тальпасто особенно внимательно присматривались к ним.

Мясофермы показались внезапно.

Выполняя разные поручения на службе полиции Гирту, Вертура уже не первый раз проезжал мимо этих мест, но все никак не мог привыкнуть к той картине опустошения, что открылась со склона пологого холма, по вершине которого шла дорога, ведущая во владения маршала Ринья.

Пологий каменистый склон, по которому отряд спускался к фермам, был весь вытоптан и усеян дырами от вывороченных из земли, взятых на стройку, камней, то там то тут торчали неопрятные уже серые по осени лопухи и репьи. Пахло навозом, горячим кирпичом и дымом. Шипел пар. То там, то тут тяжело пыхтели поршни, вращали огромные, как колеса над шахтами, маховики, приводили в движение конвейеры и перемалывающие бревна и сучья в опилки и щепу валы огромных лесопильных машин. Многочисленные рабочие гребли лопатами белое древесное месиво, грузили его на телеги, везли к длинным кирпичным баракам с пандусами по краям и сгружали их внутрь, через дыры в крышах. Здесь все шло своим чередом, это производство, как и сталелитейные и коксохимические заводы к северу от Гирты, работало без перерыва и днем и ночью независимо от того, что происходило в городе и окрестностях. И этот, в общем то ничем особенно не отличающийся от других подобных ему, неоднократно виденных Вертурой еще в Мильде, производственный процесс не вызывал бы никаких иных эмоций, кроме восторженного созерцания осмысленной созидательной деятельности, если бы не один аспект. Ароматы смолы, подгнившей мокрой древесины и опилок, запах конского навоза, деревообрабатывающего производства, луж, пара и дыма – все эти такие привычные, обыденные и в общем-то ничем не отталкивающие запахи города, производства и жилища, перекрывал один особенно тяжелый и скверный: одновременно похожий на животный и растительный, густой, как от нечистот или тухлого мяса и, казалось бы, даже физически ощутимый и липкий. В нем безошибочно угадывался тот дух, которым отдавала так неприятная Вертуре тушенка Ринья, тот самый, что не перебивался ни укропом, ни чесноком, ни самогонным спиртом. Он разливался далеко по полю вокруг ферм, но особенно сильно им тянуло от бараков и серой бетонной дороги, что проходила между ними. Когда полицейские подъехали ближе, некоторые непроизвольно начали морщиться, поводить носами и надвигать на лица шарфы. Над черными от непогоды и старости кирпичными стенами роями вились, слетались на смрад мухи и слепни. Из узких бойниц в основании бараков, в бетонные канавы вытекала смердящая теми самыми нечистотами и гнилым мясом жижа. Вытоптанная же, посыпанная точеной черепицей и обломками гранита, черная земля, сваленные в груды побитые кирпичи, прогнившие серые доски, поломанные колеса, механизмы и телеги, черный дым коптильных цехов и кузниц, гром механизмов, перемалывающих в крошево прямо так целиком целые древесные стволы, вкупе с этой вонью казались уже не просто производством еды, а какой-то дикой апокалипсической картиной мерзостного и нечестивого запустения. Когда же полицейские подъехали к баракам совсем в упор, то к звукам машин и ударам колес прибавился еще и тихий, но отчетливо различимый шорох какого-то неприятного и вязкого копошения, что исходил от этих домов с пандусами и дырами в крышах. Как будто бы кто-то ломился и толкался в непонятном, чуждом человеку или животному, неприятном ритме, пытался вырваться из этих каменных построек, выдавить изнутри подпертые кольями, заложенные массивными засовами двери, навевая этими звуками на непривычных к ним людей неприятную жуть, заставляющую непроизвольно ежиться и держаться подальше от этих стен.

Но мастеровые, что ходили по пандусам сверху, указывали босым, худо одетым, усталым поденщикам в кожаных фартуках, куда кидать опилки, золу, щепу и листья, похоже ничуть не смущались ни смрада, который чувствовался здесь особенно резко, ни звуков, исходящих из недр этих длинных, обветренных кирпичных строений.

У одного из корпусов ворота были открыты. Через них входили и выходили люди. Там работали, тяжело ударяли по колодам топорами мясники. Грузчики вывозили на тачках огромные и бесформенные куски какой-то непонятной жирной, сочащейся желтой сукровицей плоти, везли ее к коптильням и в колбасный цех. Заглянув в ворота, детектив содрогнулся от омерзения. Весь барак был плотно набит шевелящимися, огромными и толстыми, грязными желто-розовыми тушами – не то червями, не то слизнями. Мясники без всякого смущения ловко поддевали их жирные, лоснящиеся бока вилами, прямо так, живыми, рубили их топорами с широкими острыми лезвиями на куски. Подхватывали, перекидывали обрубки в тележки.

Замечая подъехавших вооруженных людей, работники поднимали на них усталые, изможденные лица. Многозначительно кивали на знамена Тальпасто с черными крестами и вымпелы драгун Гирты. По одному по двое, а иногда и сразу всей бригадой, придумывая какой-нибудь предлог, откладывали инструменты, отходили подальше от непрошеных гостей.

Вместо них перед бараками начали собираться уже поднятые по тревоге солдаты гарнизона, охраняющего производство и фермы. С глухим бряцанием, поводя плечами, проверяя, удобно ли сидит броня, грубо переговариваясь, кивая на драгун, встали широким плотным полукольцом, перегораживая дорогу верховым. В сопровождении лейтенантов приехал начальник гарнизона, тоже облаченный в полный латный доспех.

– Герман! – приветствовал он капитана ночной стражи, откинулся в седле, поудобнее перетягивая ремень портупеи на груди – что у вас там за беда в Гирте?

– Бархольм. Смена караула – похлопывая плеткой по черной перчатке, кивнул, бросил ему капитан Глотте с мрачной насмешкой – сейчас вы возьмете своих парней, оставите нам оружие и исчезнете в сторону противоположную Полигону, или замку Ринья. Все до единого. Приказ сэра Вильмонта.

Начальник охраны производства склонил голову набок, прищурился на графа Пильге и его рыцарей, еще больше скривился, как будто бы ему плюнули в горжет, коротко мотнул головой своим лейтенантам, наверное давая сигнал, чтобы прикрыли его отступление. Он уже ударил пятками коня, и хотел было дать в галоп к своим людям, но кто-то из драгун оказался быстрее: громыхнул арбалет и герцог Бархольм Горчет, наперсник и вассал герцога Георга Ринья, маршала Гирты, владельца скотобоен и мясоферм, вскинув к горжету закованные в сталь руки, содрогаясь от боли всем телом, откинулся в седле. Стрела попала ему точно под козырек шлема.

– В клинок! Христос Воскрес! – выхватив из ножен меч, грозно закричал граф Пильге, и драгуны и рыцари, опустив копья и изготовив к бою мечи, ринулись в наступление. Одному лейтенанту, что оказался на их пути, ударили топором в лицо, второго сбросили с коня пикой. Заревели рожки, загремели копыта: ночные стражники и рыцари графа Тальпасто помчались на солдат герцога Ринья и вдоль бараков, стреляя, топча конями и рубя без разбору всех, кто попадался на пути.

Вертура, лейтенант Турко и Фанкиль тоже направились за ними, но им уже никого не досталось, все случилось слишком быстро. Дружинники Ринья свалили нескольких первых всадников, но это не остановило атаки кавалерии, вмиг разбившей их тонкую пешую линию. Два десятка человек сбились в ощетинившуюся остриями и лезвиями кучу у стены, но на них с разгону налетел какой-то рыцарь, чей конь тут же получил смертельную рану и, навалившись на них, разбил построение. Следом тут же набросились драгуны, опрокинули и рассеяли тех, кто остался на ногах. Настигли и перебили пытающихся спастись бегством.

Видя, что основной отряд разбит, те, у кого еще были силы бежать, дружинники и работники Ринья в ужасе мчались прочь, падали рядом со стенами, прыгали в окна, прятались в канавы и под пандусы домов, убегали в лес. На дозорной башне над казармами, длинным, крашеным серой известкой зданием с почерневшей от времени черепичной крышей, на деревянную площадку выбежал охранник с автоматическим карабином, выстрелил несколько раз, но сразу две стрелы пронзили его в ногу и в шею. Из окошек здания в ответ тоже полетели стрелы, глухо загремели плечи арбалетов. Стражники, что отдыхая после ночной смены еще не успели собраться по тревоге на общее построение, бросали доспехи, хватались за луки и мечи. Спешно закладывали ставнями окна, готовились к обороне. Драгуны спешивались, бегали вокруг дома, кололи в бойницы мечами и копьями, ломали топорами двери.

Фанкиль и лейтенант Турко вернулись к дилижансу.

– Инга! – приказал Фанкиль. Та была уже у задней откидной стены кареты, открыла ее и передала им знакомые детективу бутылки с зажигательной смесью.

– Выходите! Последний раз говорю! Не тронем, пощадим! – хрипло прокричал осажденным, капитан Глотте, делая жест своим людям отойти.

– А ну! – крикнули ему, показали в дверь неприличный жест.

– Жги их! – махнул рукой, приказал он Фанкилю, Вертуре и лейтенанту Турко, что держали наготове в руках по бутылке. Инга же засветила и уже протягивала им плюющийся раскаленной селитрой, намотанный на правое плечо, как аксельбант аркебузира фитиль. Вертуре она подпалила заряд первому и он, держа его на вытянутой от страха руке, стараясь не зажмуриться от ужаса убьют ли, оступится ли конь, прогорит ли до броска тряпка, которой была заткнута бутыль, погнал коня вдоль фасада казарм, спешно ища, куда ее можно закинуть. Не зная, попадет ли от дрожи и возбуждения в окно или нет, он зашвырнул ее наугад в заложенное ставнями окно и стену. Шарахнулся от нетерпимо мощной и яркой вспышки: на этот раз в емкости оказался не керосин, а какая-то новая, более горячая зажигательная смесь, что полыхнула так, что Вертуре показалось, что тяжелая раскаленная рука ударила его в щеку и плечо, и он уже горит. Его конь страшно заржал, прыгнул вперед и понес, едва не сбросив его в грязь под копытами.

Фанкиль был хладнокровнее. Приняв на щит и в попону лошади две стрелы, подвел храпящего, дергающего от страха близкого огня гривой, гарцующего коня прямо к окну, из которого стреляли и, примерившись, бросил бомбу прямо внутрь, на заваленные солдатскими вещами постели. Лейтенант Турко, отведя руку для броска, в немой сосредоточенности промчался мимо фасада и, едва не столкнувшись с детективом, бросил свой снаряд, целясь в ромбическое слуховое окошко запертой двери. Вслед ему выстрелили. Меткая стрела попала полицейскому в спину и застряла в доспехе.

Вертура ошарашено оглянулся, проверил, но горит ли рукав и плащ, бросил взгляд на оставленный им фасад казармы. Не прошло и десяти секунд, как под отчаянные крики «Пожар! Бегите!», из уже сочащихся черным дымом окон и дверей, со всех сторон здания начали выскакивать дружинники герцога Ринья. Спотыкаясь в желтой, смердящей навозом и конской мочой, многократно размешанной сапогами, копытами и колесами грязи, бросались врассыпную, к производственным цехам, под телеги, в поле, в сторону леса.

– Лежать собаки! – грозно, через сдавленные от ярости зубы, кричали им драгуны и рыцари, топча их конями и коля в спины пиками.

– Ты не подчинился приказу полиции? – потребовал ответа, страшно закричал капитан Глотте, когда к копытам его коня на аркане приволокли лейтенанта, начальника смены.

Солдат в непонимании завращал глазами, надулся, начал тянуть время. Капитан ночной стражи с ненавистью схватил у ближайшего всадника копье, метким жестоким ударом метнул пленному в грудь, плюнул, и, дав коня в галоп, махнул рукой своим людям следовать за ним.

Подняв на сторожевой башенке флаг дружины Тальпасто, оставив на захваченном производстве в охранении часть людей графа Пильге и часть взволнованных и напуганных столь быстрой и жестокой расправой сельских дружинников, полицейские поспешили в сторону замка Ринья. Спустились по лесной дороге в глубокую, поросшую густым еловым лесом лощину.

Впереди, на лесной заставе, на деревянных воротах, на мосту через речку, что брала свое начало в трясине Митти, их встретили грозными окриками и арбалетными стрелами. Наверное, увидели поднимающийся над слободой, над горящими казармами черный дым, но еще не знали, с какой численности отрядом придется иметь дело. Несколько солдат из караула поднялись на галерею, готовясь отразить нападение, но капитан Глотте молча указал пальцем. Фанкиль выехал вперед, прикрыл щитом Ингу. Та вскинула руку и с видимым усилием повела ей. С грохотом и треском левая часть конструкции ворот лопнула вовнутрь и, раня всех, кто был рядом и на стене обломками бревен и искореженными железными оковами, обратилась горой измолотого в клочья лыка и щепок. Арка со скрипом начала заваливаться на бок и рухнула вместе с галереей. Драгуны бросились в пролом. Через десять минут оставшиеся солдаты были рассеяны и разоружены, завал разобран, и отряд помчался дальше. В авангарде драгуны ночной стражи и люди графа Тальпасто, следом ополчение и полицейские, а за ними, с грохотом колес, черный орденский дилижанс с высунувшимся в окошко, чтобы видеть все, сжимающим в руке свой белый магазинный пистолет инспектором Тралле и возбужденными случившейся битвой и предстоящим делом, о котором они могли только со страхом и волнением догадываться, доктором Саксом и студентами.

Колонну замыкали сержант Алькарре с группой драгун, следил, чтобы никто не дезертировал.

Впереди светлели дома и шпиль колокольни поселка, а за ними, на скале, обрывающейся в трясину Митти, стоял замок Ринья.

– Ну держись! – глядя на его белые аккуратные стены и окошки с витражами, держась за притороченный к седлу длинный меч, злорадно процедил сквозь зубы детектив.

* * *

В считанные полчаса герцогский дворец преобразился. Глухая и страшная, напряженная тишина, что наполнила комнаты и коридоры, как только начался пожар, и пришедшее за ней тягостное ожиданием и отчаяние безысходности неминуемого поражения перед приездом графа Прицци, сменились молчаливым ожиданием окончания переговоров за запертыми дверьми аудитории на втором этаже Малого дворца, где проходили банкеты с чашей и общей молитвой, которые давала для своих приближенных и друзей принцесса Вероника. Но вот с грохотом распахнулись двери, барон Марк Тинвег вышел в коридор и, оглядев собравшихся, напряженно ждущих его доклада людей, прокатив языком за щекой, объявил о том, что ее высочество леди-герцогиня быстро требует всех к себе.

По лицам пробегали суровые, исполненные радости и восторга, воодушевленные улыбки. Пальцы сжимались на оружии, рыцари и старшины одобрительно кивали друг другу и барону Тинвегу, с интересом заглядывали в аудиторию, проверяя, как там на самом деле. Едва сдерживаясь, кривили радостные лица, снова видя во главе стола свою беспощадную и властную, но всеми любимую герцогиню, и стоящих рядом с ней суровых графа Прицци, Бориса Дорса, князя Мунзе и майора Вритте. Всех живых, снова всех вместе, грозных, облаченных в доспехи, держащих руки на эфесах мечей. Непреклонных и непоколебимых, готовых защитить принцессу и дать самый смелый и жестокий отпор мятежникам и врагам Гирты.

Все встало на свои места, все обрело цель и смысл. Все было так, как ему и следовало быть.

Глашатаи помчались по улицам, вылетая из ворот герцогского парка на площадь перед Собором, в обход еще горящей ратуши. Мчались мимо Счетной палаты через Рыночную площадь в город, клеили плакаты, трубили смерть герцога Вильмонта, провозглашали герцогиней принцессу Веронику. Новые группы солдат и феодалов с дружинами подходили ко дворцу, как можно скорее принести присягу новой градоправительнице, чтобы получить самые хорошие места, когда начнутся перестановки в армии и руководстве Гирты.

На зеленом ипсомобиле приехал владелец судостроительных верфей, сообщил, что его люди вооружены и готовы оказать любое содействие новой администрации герцогства. Явился граф Тальпасто с сыновьями и внуками, во главе своей многочисленной дружины, которая еще утром вошла в город через ворота Рыцарей. Торжественно, через герольда, сообщил, что прибыл лично принести присягу леди-герцогине.

Следом за остальной семьей в сопровождении большой компании модных молодых людей и девиц, ее друзей и знакомых по охоте и играм, приехала и юная внучка графа Эвилина на сером, покрытом белой попоной коне, в торжественной белой мантии, легком изящном защитном жилете и украшенными черным и золотым крестами плаще. Маркиз Елисей Дорс, сопровождал ее, ехал рядом с ней. На ножнах его меча была кровь, лицо горело страшным непреклонным огнем еще не остывшей в его сердце, недавно случившейся дуэли. По дороге в замок Тальпасто, куда направил их старый граф, благосклонно, с улыбкой выслушав слова о том, что по приказу отца, юный маркиз привез ему его внучку и теперь сдается на его милость, они встретили бывшего возлюбленного графини, что грубо оскорбил сына Бориса Дорса, а тот в ответ выхватил меч и зарубил обидчика. Все кто был рядом и видели эту сцену, рассудили, что он поступил справедливо, но доподлинно так никто и не узнал, действительно ли сын известного финансиста ехал извиниться перед возлюбленной за то, что бросил ее и так и не навестил, пока она болела, или, это его сметливый и ловкий отец, узнав одним из первых о начавшемся мятеже, угрозой отправил сына в замок графа, любой ценой наладить с его внучкой отношения, чтобы в будущем через них приобрести его покровительство и защиту.

Также как и граф Тальпасто и его вассалы и друзья по первому же зову к герцогскому дворцу явились и многие другие рыцари и известные и уважаемые жители Гирты. Народу стало так много, что даже на аллее перед дворцом уже не хватало места для верховых и карет. Перед дверьми Малого дворца выстроилась очередь. Кто-то предложил переместиться в герцогскую канцелярию, но ему ответили, что нет времени на переезды. На втором этаже, в аудитории, работал штаб. В коридоре и на лестнице вдоль стен стояли, сидели на ступеньках парадной лестницы люди с оружием и в доспехах. Ожидали инструкций или когда офицеры примут у них привезенные из города донесения. По приказам бежали на улицу, вскакивали в седла, гнали в город, лупили плетками взмыленных лошадей, свистели прохожим, чтобы не стояли на дороге, вестовые и курьеры.

Рыцари Лилового клуба почетным караулом встречали у парадной лестницы Малого дворца посетителей, что приехали принести присягу, провожали их в трапезную для слуг, где был устроен импровизированный тронный зал герцогини. Напротив дверей, у стены стояли знамена и вымпелы. Одним из них был штандарт со страшным знаком Лунного Дракона, который никогда до этого не выставляли на всеобщее обозрение, но сегодня привезли с собой люди графа Прицци. Рядом возвышался окропленный свежей кровью Железный Крест – символ герцогства. Принцесса Вероника и маркиз Борис Дорс сидели за широким укрытым чистой светло-лиловой скатертью просторным столом. Одного за одним принимали приходящих чиновников, торговцев, землевладельцев и старшин. Рядом нес вахту тощий и высокий с пронзительными черными глазами и крашенными в манерный черный цвет волосами столичный парикмахер принцессы. Между пальцев его левой руки плясали языки пламени в знак серьезности намерений новой герцогини. Рядом стояла Ева, держала на руках трехголовую синюю кошку с двумя хвостами, что подозрительно приглядывалась к посетителям, недовольно рычала в три пасти, дыбила шерсть, постоянно меняла свой вид: с хрустом костей убирая то одну голову, то лишний хвост, то отращивала крылья, меняла свой цвет и размер. Кучерявый столичный юрист в очках и светлом костюме, по фасону схожем с модным нарядом министра Динтры сидел за отдельным столом у дверей. Предлагал всем входящим текст присяги, наспех составленный им, после зачитывания вслух и полагающегося поклона принцессе и целования Евангелия на аналое и наперсного креста епископа Дезмонда, что тоже присутствовал на церемонии, записывал всех в журнал, требовал подписаться под фамилией и именем.

Тем временем на перекрестке проспектов Булле и Рыцарей начались стрельба и стычки. Солдаты полковника Ронцо, что защищали депутатский дом, пытались построить баррикады, но люди графа не давали им этого сделать. Приехал барон Марк Тинвег, привез приказ за подписью принцессы Вероники и графа Прицци с требованием присягнуть ей. Пока полковник со своими офицерами и оставшимися с ними старшинами и депутатами советовались, решали, как им теперь поступить, бежать или нет, дружинники майора под командованием Кристофа Тинвега вошли в депутатский дом с переулка, выходящего на набережную Керны, прошли по зданию и атаковали их.

Получив донесение о том, что у ворот Гончаров идет затяжной бой, быстрый штурм не удался и люди генерала Вритте не могут занять их, спешно раздав самые необходимые поручения, оставив в штабе за старшего Пескина, граф Прицци спустился во двор, уточнил у князя Мунзе, проверено ли тяжелое вооружение и, получив утвердительный ответ, сел в свой лиловый ипсомобиль и уехал на нем, забрав с собой часть своих людей.

Из герцогского парка не было слышно звуков сражения, происходящего у восточной городской стены. Только отрывистые и редкие далекие раскаты орудий на башнях замка Этны, напоминающие хлопки, похожие на те, когда надувают и лопают бумажные пакеты, эхом отдавались по узким улочкам и дворам-колодцам восточной Гирты. Будоражили, заставляли прислушиваться к ним настороженно выглядывающих из окон и подворотен кошек, да стариков, что, щурясь на спешащих к герцогскому дворцу вооруженных людей и летящих с грохотом по улицам верховых, все также бесконечно пили чай, курили свои трубки сидя у парадных и на скамеечках в тесных сквериках. С многозначительными лицами, спрашивали у прохожих, как сейчас дела и кто теперь главный, слушая противоречивые новости, обсуждали их, бодрились, по привычке перехватывая свои палки как копья или ружья, вспоминали молодость и давно прошедшие дни.

Через час после отъезда графа Прицци во дворец пригнал вестовой. Принес сводку и рапорт о том, что ворота Гончаров взяты. В кулуарах подтвердил то, что говорили и все остальные, кто приехал из восточных кварталов: что ворота и равелин в огне. Что люди графа били по ним из огнемета и забрасывали в казематы бомбы с ядовитым газом, от которого те, кто вдыхали его, падали в судорогах и слепли. Что многие из людей Ринья видя это, бежали, а отказавшийся по первому требованию графа сложить оружие и присягнуть новой герцогине, командир авангарда, маркиз Динкин, один из ближайших соратников и наперсников мятежного маршала, видя свое бедственное положение, просил пощады и вместе с оставшимися в живых своими людьми, сдался в плен. Что граф Прицци принял его капитуляцию, но приказал казнить самого маркиза и нескольких его старших рыцарей вместе с ним: повесить их на воротах с рассеченными животами для устрашения вставших напротив городских стен, укрывшихся на склонах холмов, в лесу, карьерах и гончарной слободе от огня малокалиберной артиллерии с башен замка Этны, частей бригады Георга Ринья, что так и нс смогли своевременно подойти к воротам города, пока авангард еще удерживал их.

* * *

День клонился к вечеру.

Станции молчали. Рыжая Лиза, юный барон Визра, капитан Форнолле, кастелян и дворцовые слесарь и лейб-инженер спустилась в просторные, бетонные, построенные еще несколько веков назад подвалы дворца и остановились перед толстой круглой железной, вмонтированной в монолитную каменную стену дверью с круглой скважиной для ключа посредине. Здесь внизу, в коридоре и на лестницах должны были быть огни, но колбы Браскина, в которых мириады анаэробных бактерий в изолирующем геле поглощают потоки атмосферного электричества и преобразовывают его в видимый свет, были тусклыми и почти не горели. Часы с маятниками на руке капитана герцогской стражи показывали, что коэффициент искажения пространства-времени во дворце такой же как и за городом, то есть что стабилизаторы стоят на нуле.

– Можешь ее открыть? – осматривая, ощупывая, запечатанную звездой и крестом Трамонты дверь, спросил барон Визра.

– Гравитационно-усиленная – проверяя рукой, покачала головой рыжая Лиза – эти стационарные калибровочные преобразователи полностью автономны и управляются дистанционным контактом, но там есть и аварийное ручное управление. Для обслуживания эти двери открываются либо ключом, который по правилам должен быть у регионального диспетчера, либо его привозит обслуживающий инженер… Станции проектируются так, чтобы местными техническими средствами их было просто так не вскрыть. Нет, чисто теоретически можно распилить эту дверь, но чтобы быстро, тут нужен, как минимум стационарный бур, или расщепитель направленного действия. Впрочем, с расщепителем не выйдет, сам себя и свои стены, я думаю, они в любом случае локально стабилизируют…

– А как они, кстати, работают, эти стабилизаторы? – подсвечивая темный коридор газовой лампой на цепочке в руке, спросил барон Визра.

– Это же ваши технологии! Университета Мирны! – возмутилась рыжая Лиза – ты что, совсем что ли не учился?

– Я вообще только еду поступать! – с достоинством ответил барон – в художественную академию Лиры на классическую живопись. Могу нарисовать стабилизатор, но как он работает – это не ко мне.

– Значит ломаем? – уточнил лейб-инженер, простукивая медным молоточком для поиска раковин, стену – я уже проверил, на чертежах здания нет плана коммуникаций, находящихся за этой дверью. Возможно там коридор в сторону, или спуск вниз. Скалу можно прозвонить ультразвуком, но во дворце такой аппаратуры нету, за ней надо ехать в Университет. И если ломать стену тут, под цементом, скорее всего арматура, но она должна быть не такая прочная как дверь. Саму дверь можем попробовать фтором – и внезапно предложил – позовите мастера Глюка. Он точно сможет открыть.

– Профессора Глюка? Этого вздорного пошлого старикашку? – наморщила лоб рыжая Лиза – он же алхимик, а не инженер! Приступайте пока, подумаем, как еще ее можно открыть.

Когда принцесса Вероника окончательно утомилась, от волнения и работы, выбилась из сил, она пошла на галерею арки третьего этажа пройтись, покурить. Здесь, в холодном коридоре с окнами на обе стороны, в парк и на панораму города под отвесным склоном холма, стоял густой и тяжелый табачный дым. Она думала что тут никого нет, но сюда постоянно проходили те, кому был доступ на третий этаж и кто хотел хоть немного отдохнуть в тишине. Как и в других коридорах и залах тут уже успели накурить и натрясти пепла так, что им были покрыты все пандусы и окон, подоконники и ковры. За окнами внизу слышался говор голосов, окрики, ржание лошадей. Пробиваясь через толпу, громко и пронзительно гудел клаксоном ипсомобиль.