Текст книги "Охота на либерею"

Автор книги: Михаил Фёдоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Глава 8
ЦАРСКАЯ ЛИБЕРЕЯ

Москва, зима – начало весны 1572 года

Служба Егоркина у Ивана Трофимовича Челяднина оказалась несложной. То сбегать да передать кому-то распоряжение, то отнести куда-нибудь свиток, исписанный чётким уставом[61]61
  Устав – в данном случае способ написания кириллических букв. Характеризуется тщательностью исполнения. Каждая буква вписывается в воображаемый квадрат без наклона. Использовался для написания богослужебных книг и особо важных документов. Полуустав представлял собой более свободное начертание букв и использовался для большинства документов. На основе полуустава создан металлический шрифт для первых русских печатных книг. «Апостол» Ивана Фёдорова напечатан именно полууставом.


[Закрыть] или беглым полууставом. А то и просто помочь писарям прибраться в помещении приказа.

Поскольку разносить письма пешком – занятие долгое, велел Челяднин Егорке обучиться верховой езде. С тех пор, когда рука немного зажила, почти каждый день скакал тот на коне под присмотром кого-нибудь из охранявших кремль стрельцов. А вскоре и присмотра не понадобилось, потому что научился Егорка держаться в седле уверенно и даже загордился: вон он какой ловкий наездник! Правда, сам понимал, что против опытных всадников его умение – пшик, мелочь, и неизвестно ещё, сумеет ли он выдержать долгий конный переход. Хотя что там "неизвестно"! Конечно, известно, что не сумеет.

Егорка ежедневно ходил к Данилу, чтобы тот смотрел, как сращивается перелом. Ожог зажил быстро, а вот кость болела уже больше месяца. Хотя лубки лекарь ему уже снял, но руку нагружать не велел, даже сам подошёл к окольничему – попросить за Егорку. Иван Трофимович кивнул в ответ, и ничего тяжелее писем да веника тот не поднимал. Даже на коне наловчился скакать, держа поводья одной, здоровой, рукой.

Жил теперь он совсем рядом с царскими палатами, только вход не через красное крыльцо, а другой, незаметный, сбоку. В одной каморке с ним жил Глеб, старший писец Земского приказа. Раньше у него был свой дом в Стрелецкой слободе в Заречье[62]62
  Заречье – сейчас этот район Москвы называется Замоскворечье.


[Закрыть], да сгорел вместе со всей Москвой, а семья погибла в пожаре. Вот окольничий и позволил ему жить в кремле, пока дом не отстроит. Был Глеб человеком умным, знал несколько языков, и Иван Трофимович очень его ценил.

Однажды вечером Глеб вернулся из приказа с небольшим свитком под мышкой. Устроился у окошка, развернул пергамент и стал читать. Когда стемнело, запалил лучину и дальше читал при её свете, пощипывая русую бороду с недавно появившейся сединой. Егорка, лёжа на своей скамье, долго наблюдал за ним, не решаясь спросить, но в конце концов не выдержал:

– Глеб, а ты что там читаешь?

Тот не торопясь повернул к нему голову:

– Сочинения эллина Полибия о древней истории.

И снова углубился в чтение. Егорка помолчал немного и снова спросил:

– Интересно?

– Интересно, – не поворачиваясь, ответил Глеб и намотал прочитанный кусок пергамента на палку.

– А что там интересно?

Глеб отложил пергамент и повернулся к Егорке:

– Ну, давай спрашивай, что хотел. На все вопросы отвечу, только потом не отвлекай.

Егорка почесал затылок:

– У меня вопросов много. Сразу все говорить?

– Сразу, – подтвердил Глеб.

– Ну, сначала, расскажи, кто такой Полибий. Где он жил и когда. И в какой стране, и кто тогда страной правил…

– И почём в той стране лыко для лаптей? – усмехнувшись, вставил Глеб.

Но Егорку было уже не остановить.

– И какие ещё греки про стародавние времена писали, и латинцы тоже. Да и немцы, и испанцы, и турки, и…

– Демоны-песиголовцы, – снова подковырнул его Глеб.

– А такие есть? – удивился Егорка.

Глеб только вздохнул в ответ.

– И ещё я хочу знать, почему зимой холодно и дни короче, чем летом, и где край земли, и научиться говорить, как и ты, по-польски, по-татарски и по-немецки, и ещё…

– Довольно, довольно, – сказал Глеб, – ну ты и размахнулся. Тут одним днём или даже годом не отделаешься. Чтобы это изучить, много сил да времени потратить надо.

– Да я всегда… – начал было Егорка, но Глеб не стал его слушать.

– Если хочешь, сейчас и начнём. Согласен?

– Да.

– Хорошо. Учением будем заниматься по вечерам. Лучины нащепи, чтобы не в потёмках сидеть. А я уж помогу тебе, чем смогу.

– Согласен, согласен, – радостно вскрикнул Егорка.

– Если согласен, то помолчи и, когда хочешь что-то сказать, спроси разрешения. Понял?

Егорка, плотно сжав губы, закивал. Глеб недовольно поморщился:

– Сейчас мог бы и словами сказать, если я спрашиваю.

– Понял, что надо спрашивать разрешения.

– Ну тогда слушай ответы. Сначала про то, где находится край земли. Ты в снежки играть любишь?

– Играю, конечно, – сказал Егорка, – только сейчас недосуг.

– Вот и представь, какой снежок – круглый. Представил?

– Да.

– И земля наша такая же круглая. Понятно?

– Непонятно. А откуда ты знаешь?

– Об этом говорили ещё древние эллинские мудрецы, но им мало кто верил. Но истина в конце концов победила. Полвека назад португалец на службе у испанского короля на пяти кораблях отплыл из своей отчизны на запад, и всё время плыл в этом направлении. Три года длилось путешествие, моряки испытывали всякие лишения, а сам начальник погиб в далёких морях от рук туземцев. Но самое главное, Егор, это то, что всё время плывя на запад, они вернулись обратно в Испанию с востока! Вот это и подтверждает учение древних эллинов. Поэтому на твой вопрос про край земли я могу ответить, что края у неё не существует. Ясно?

– Ясно.

– А ещё тебе надо научиться читать и писать.

– Я согласен, – радостно сказал Егорка, – сейчас начнём?

– Сейчас ты будешь спать, – ответил Глеб, – а начнём завтра.

Он свернул свиток и убрал его в сумку, в которой носил всякие принадлежности для письма. Потом задул лучину, лёг на лавку и вскоре захрапел. А Егорка долго ещё лежал, не смыкая глаз. Он представлял, как пять кораблей плывут по безбрежному океану и борются с непогодой. Правда, все корабли были похожи на лодку, на которой перевозили у их села путников на другой берег Оки. Разве что с парусами. И течение морское всё усиливается, усиливается, и вот уже корабли не слушаются опытных кормчих, устремляются вперёд и падают с края земли вслед за океанскими водами куда-то вниз. Последнее, что слышно, – это вопль героического то ли португальца, то ли испанца: "Врали всё древние эллины, у земли есть край!" И только крики чаек вслед.

Кто-то тронул его за плечо:

– Эй, вставай!

Егорка открыл глаза. Уже наступило утро, за окном занимался медленный серый рассвет.

– Пошли в поварню, а то без завтрака останемся.

В тот день он не мог дождаться, когда же настанет вечер и они сядут с Глебом за обучение грамоте. Егорка загодя настрогал толстый пучок лучины. А вечером, когда уже стемнело, Глеб появился в каморке с книгой. Усадил Егорку рядом с собой и спросил:

– Знаешь, что это такое?

– Знаю. Книга.

– Это, Егор, первая книга, напечатанная на Руси. Повествует она о деяниях святых апостолов. По ней ты и будешь учиться.

– А напечатанная – это как?

– Это значит, что её не писцы писали, а печатали на Печатном дворе. Видел у Ивана Трофимовича гербовую печать?

– Видел. На ней орёл двуглавый.

– Мастер вырезал печать, её намазывают краской и прикладывают к бумаге – получается оттиск. Так и с этой книгой. Сначала все буковки отливают из свинца, потом складывают из них слова, смазывают краской и прикладывают к ним лист бумаги. Вот так печатная книга и получается.

– Долго это всё, наверно.

– Сначала долго, пока буковки в слова не сложишь. А потом можно много книг напечатать, пока писец только одну перепишет.

– Глеб, покажи мне буквы.

– Вот, смотри. Видишь, большая буква? Она называется "покой". За ней поменьше – "есть". Читаем вместе – пе…

Егорка смотрел в книгу и не видел там никакого "покоя", ни "есть". Все буквы сливались перед глазами в один большой замысловатый узор. Он даже зевнул от разочарования, что ничего не понимает. Потом Глеб показывал другие буквы – твёрдо, глаголь, живете и остальные. Только Егорка мало что понял. Вот зачем, скажите, буквы такими похожими по начертанию придумывать? Поди ж разбери, где там ер, а где – ерь[63]63
  Ер и ерь – буквы старорусского алфавита, по написанию – как современные твёрдый и мягкий знаки.


[Закрыть]? А есть ещё ять – тоже не сразу отличишь. Учение затянулось допоздна, но толку от него не было никакого. В конце концов Глеб взглянул на него озабоченно:

– Вижу, начинать надо не с книги. Завтра будешь по буковке азбуку учить. И писать сразу. А сейчас живо спать. Голова должна быть свежей каждый день, а для этого нужен крепкий сон.

На следующий день Глеб, вернувшись со службы, принёс покрытую воском дощечку и деревянную палочку, острую с одного конца и закруглённую с другого.

– Держи, Егор.

– Что это?

– Вощёная дощечка. Смотри.

Он провёл острым концом палочки по воску. На нём осталась прямая линия. Затем добавил к ней ещё две:

– Вот, видишь? Это буква "покой". А если неправильно напишешь, то переворачиваешь стилос и затираешь ошибку.

И он тупым концом стёр "покой" с дощечки.

– Как это называется? Стилос?

– Так древние эллины называли, а наше пращуры говорили – "писало".

– А эллины тоже на табличках писать учились?

– Не только учились, они и письма писали на них и сделки заключали.

– Так ведь воск тает. Да и зацепишь случайно табличкой за что-нибудь, и нет написанного.

– Они их хорошо хранили. А эллинские мудрецы записывали свои мысли на восковую табличку, поправляли, если видели ошибки, и только потом переписывали на пергамент. Бумаги эллины не знали.

Он щёлкнул Егорку по носу:

– Вопросов пока не задавать. Вот научишься читать, сам про всё узнаешь.

Глеб стал быстро рисовать на дощечке буквы:

– Смотри, вот это аз, это буки, веди, глаголь.

– Я же не успеваю запоминать! – взмолился Егорка.

Писарь щёлкнул его по макушке:

– Захочешь научиться – запомнишь!..

С этого дня они занимались каждый вечер. Вскоре для Егорки книги и рукописи уже не казались сборищем непонятных значков. Он научился разбирать написанное и напечатанное, и даже сам кое-что карябал на вощёной табличке. Глеб, видя, что его ученик уже умеет различать буквы, только сказал:

– Вот и умница. А дальше давай сам. А то мне недосуг, больно уж дел много.

Егорка и не возражал. Оказывается, это так приятно – самому узнавать что-то новое, да ещё от человека, который жил много лет назад. Ну и пусть, что лишь со страниц книги или из пергаментного свитка. Если человек посчитал нужным записать свои размышления, может, они того стоят?

Иван Трофимович, узнав, что Егорка учится читать, обрадовался и сразу же взялся проверять, насколько хорошо тот освоил грамоту. Правда, потом, разочаровавшись, дал ему подзатыльник и велел уделять обучению больше времени.

Егорка подлез было к Глебу с просьбой обучить его греческому и немецкому языку, но тот тоже дал ему подзатыльник и сказал:

– Брысь. Сначала одно дело закончи, потом за другое берись.

Он притащил откуда-то толстую книгу и сунул Егорке:

– На вот, почитай, откуда есть пошла русская земля. Как освоишь, спрошу. Потом будем дальше заниматься.

Егорка осторожно открыл ветхую книгу. С трудом складывая буквы в слова, прочёл: "По потопе трое сыновей Ноя разделили землю – Сим, Хам, Иафет. И достался восток Симу: Персия, Бактрия, даже и до Индии в долготу, а в ширину до Ринокорура, то есть от востока и до юга, и Сирия, и Мидия до реки Евфрат, Вавилон, Кордуна, ассирияне, Месопотамия, Аравия Старейшая, Елимаис, Инди, Аравия Сильная, Колия, Коммагена, вся Финикия[64]64
  Перевод на современный русский язык первых строк «Повести временных лет» – самой старой русской летописи, где наряду с реальными фактами приводились мифические. Автором «Повести…» считается новгородский монах Нестор.


[Закрыть]".

Он погрузился в книгу. Грамотой Егорка владел пока нетвёрдо, поэтому чтение занимало много времени. Окольничий, видя, что его помощник с утра до вечера сидит над книгой, никаких поручений ему не давал.

Через неделю Егорка перевернул последнюю страницу. С непривычки к чтению все эти древние Изяславы, Святополки и Всеволоды перемешались у него в голове. Как и дела их – злодейские и героические. Решив про себя, что потом, когда вся эта каша уляжется, надо будет ещё раз перечитать книгу, он отнёс её Глебу.

– Неси Ивану Трофимовичу, – сказал тот, – книга из царской либереи, ключи только у окольничего и есть.

Про царскую либерею Егорка слышал впервые. Что это за либерея такая? Относя книгу окольничему, он робко спросил:

– Иван Трофимович, а царская либерея… Что там?

Окольничий взял книгу, отложил в сторону и сказал:

– Что, готов постигать знания с утра до ночи? Похвально, похвально. Вот грамоту в полной мере освоишь, позволю брать и другие книги. А если ещё и язык какой выучишь – совсем хорошо. Знаешь что? Давай-ка ты для начала научишься говорить и читать по-гречески. Там ведь, в царской либерее-то, больше всего сочинений древних эллинов хранится. Может, посажу тебя за стол – будешь древнюю мудрость на русский язык перекладывать. Хочешь?

– Не знаю, – сказал Егорка.

– Значит, хочешь, – подвёл итог Иван Трофимович.

– Я же ещё русскую грамоту не всю освоил, – робко сказал Егорка, – а вдруг не получится?

И испуганно втянул голову в плечи – а ну окольничему ответ не понравится? Ещё, чего доброго, опять драться станет. Но тот сегодня был настроен благодушно. Встав из-за стола с толстой столешницей из хорошо оструганных сосновых досок и, воодушевляясь, он произнёс:

– Пусть только попробует не получиться! Чего мы с тобой тогда ждём, Егор? А? Вот прямо сейчас пойдём в хранилище вековых истин, и я сам тебе всё покажу и расскажу.

Он открыл стоящий в углу большой сундук. В нём оказалось несколько десятков факелов. Взяв один, открыл другой сундук, поменьше и, достав тяжеленную связку ключей, велел Егорке идти за собой. Спустившись вниз и не выходя из помещения приказа на крыльцо, он подошёл к малозаметной двери в углу. На ней висел большой замок, почти не тронутый ржавчиной. Иван Трофимович стал перебирать ключи, а найдя нужный, вставил в замочную скважину и повернул два раза. Замок он так и оставил в скобе, снова закрыв его на ключ.

– Ходят тут всякие. Упрут ещё. Лучше бы с собой взять, да тяжёл больно.

Он почему-то вдруг стал невероятно сварливыми, и даже голос его изменился. Теперь он казался каким-то скрипящим и вечно недовольным. От недавнего благодушия не осталось и следа. Как будто, ступив через порог, окольничий поменялся весь – с ног до головы. Иван Трофимович достал кресало и стал высекать огонь. Добыв его, запалил факел и поднял над головой.

Они спустились в подвал. Окольничий, который в правой руки нёс факел, а в левой – связку ключей, направился в самый угол, махнув рукой, чтобы Егорка шёл за ним. Вдоль стен стояли многоярусные напольные полки, на которых лежало что-то, плотно укутанное дерюгами. Егорка из любопытства попытался заглянуть под них, но окрик окольничего заставил его отказаться от этого намерения.

Там, в углу, в темноте скрывалась окованная толстыми полосами железа низенькая дубовая дверь с полукруглым верхом. В скобах висел большой замок вычурной формы. Егорка заинтересованно осмотрел его и даже ощупал. Кажется, изделие было иноземной работы.

– Куда руки тянешь? – сердито проскрипел окольничий. – Факел лучше держи.

Он сунул Егорки в руки палку с обильно просмоленной паклей на макушке. Из пламени падали вниз горящие капли.

– Свети сюда.

Егорка почтительно встал рядом, стараясь держать факел повьппе, чтобы замок был хорошо виден. Окольничий стал перебирать ключи, время от времени поглядывая на замочную скважину.

– Кажется, этот.

Он попытался засунуть ключ в скважину, но у него ничего не вышло. Тогда он снова стал перебирать связку, выбрал другой и повторил попытку. На это раз ключ вошёл легко, но так и застыл в одном положении – ни туда, ни сюда. Окольничий подёргал его, пытаясь повернуть сначала в одну, потом в другую сторону, бормоча себе под нос вполголоса:

– Ох уж эти мне заморские умельцы. Понапридумывают, а православный человек потом разбирайся в потёмках.

Следующая попытка также оказалась безрезультатной, и Иван Трофимович снова стал перебирать связку. Она была не просто большой, а огромной. Егорка прикинул, что не меньше тридцати ключей. Наконец нужный был найден, и со словами "как же я забыл – такая причудливая бородка" окольничий трижды со скрежетом провернул ключ. Потом поднял дужку замка и снял его со скобы. Вытащив ключ, протянул замок Егорке:

– На, носи с собой. Здесь оставлять не будем. Утащат ещё. Вещь дорогая, надёжная.

– Да кто его возьмёт, в подвале-то… – начал было Егорка. – Может, и его тоже закрыть, как тот, снаружи?

– Мало ли. А вдруг?

– Да и кому он без ключа нужен?

– Неси, – прикрикнул Иван Трофимович, – ишь, говорливый какой не по чину.

Егорка послушно взял замок в левую руку, обречённо при том вздохнув.

– А факел сюда давай. Первым пойду.

И он шагнул в скрывающуюся за дверью черноту. Егорка про себя считал шаги: зря, что ли, он счёт освоил! Да и кто его знает, может, пригодится. Говорил же Иван Трофимович как-то, что лишним никакое знание не бывает.

Ход постепенно снижался. Они вышли на развилку. "Двести пятнадцать шагов от входа", – про себя отметил Егорка. Окольничий, не останавливаясь, пошёл налево.

– Интересно, а с другой стороны что будет? – вслух произнёс Егорка и испугался.

Он не хотел это говорить, просто подумал, а слова как будто сами из головы выскочили.

– Что-что, – сварливо отозвался Иван Трофимович, – что надо, то и будет. Не твоего ума это дело. Радуйся, что царскую либерею увидишь.

Через несколько ходов влево наискосок отошёл ещё один ход. Но он был таким узким, что в него вряд ли кто-то протиснулся. Ну разве что если очень худенький. Его и не заметно сразу, особенно если идёшь вторым и факела в руках нет.

Как прикинул Егорка, они спустились уже довольно глубоко. Удивляло, что подземелье было сухим, как будто и не протекала неподалёку большая река. В самом деле – если рядом много воды, то вода должна быть и в земле, и в подземном воздухе. Но свод хода был сух – ни капельки на стенах, ни малейшей влаги.

Они шли по подземному ходу уже несколько минут, и Егорка даже удивлялся – как его сумели вырыть-то? Да тут одной земли надо столько наверх вытащить – гору насыпать можно! А каменный свод? Тоже небыстрая работа.

Внезапно Иван Трофимович остановился. Егорка, размышляя над сложностями, которые приходилось преодолевать строителям подземного хода, задумался и ткнулся лбом ему в спину. Окольничий ойкнул, от неожиданности чуть не выронив факел и зашипел:

– Ты что, совсем под ноги не смотришь, дубина?

Егорка виновато молчал. Иван Трофимович, пошипев ещё немного для порядка, спросил:

– Ключи-то хоть не потерял, недотёпа?

Егорка протянул связку.

– Держи. – Окольничий сунул ему в руки факел и повернулся к двери.

На этот раз долго возиться не пришлось. Очевидно, он уже вспомнил, какой ключ к какому замку подходит. Наконец, распахнув настежь дверь, шагнул в подземное хранилище, велев Егорке держать факел повыше. Они огляделись.

Помещение сначала казалось небольшим, и лишь потом Егорка разглядел, таким оно выглядело из-за того, что было почти полностью заставлено сундуками и завалено книгами и толстыми свитками, на округлых боках которых виднелись какие-то письмена.

– Вот оно, приданое царёвой бабки, – торжественно произнёс окольничий.

Он подошёл к ближайшему от дверей сундуку и ласково погладил его по крышке:

– Здесь хранятся сочинения великих эллинов. Ты знаешь, кто такие Пиндар, Аристофан, Полибий?

– Полибия знаю, – встрепенулся Егорка, услышав знакомое по разговору с Глебом имя.

– Конечно же, не знаешь, – не слушая его, сказал окольничий, – да откуда тебе их знать? Их даже из бояр вряд ли кто знает. Им бы всё больше на саблях рубиться, пьянствовать да людей губить. А книжную мудрость почитают уделом священников. Глупцы.

– Про Полибия мне Глеб рассказывал, – произнёс Егорка, – а Пиндара[65]65
  Пиндар – древнегреческий поэт VI–V веков до н. э. Спустя несколько веков после смерти был включён в состав «девяти лириков» – группы наиболее выдающихся греческих поэтов.


[Закрыть] Аристофаном[66]66
  Аристофан – выдающийся древнегреческий комедиограф V–IV веков до н. э., прозванный «отцом комедии».


[Закрыть] я не знаю.

– Были, были такие люди, – сказал Иван Трофимович, – жили они много веков назад, но память о себе оставили в этих свитках. Память на все времена.

– А что они там написали? – поинтересовался Егорка.

Но окольничий его не слушал:

– А в том сундуке – латиняне. Цицерон[67]67
  Цицерон – древнеримский оратор и политический деятель II–I веков до н. э. Считался лучшим оратором Рима.


[Закрыть], Вергилий[68]68
  Вергилий – древнеримский поэт I века до н. э. Автор знаменитой поэмы «Энеида».


[Закрыть], Светоний[69]69
  Светоний – древнеримский историк I века н. э. Его наиболее известный труд – «Жизнеописания двенадцати Цезарей».


[Закрыть].

Егорке казалось, что Иван Трофимович говорит не по-русски, настолько обильно его речь бьша пересыпана чужими, неизвестными именами. Но окольничий говорил о них с теплотой, как о близких родственниках.

– А вон там направо в углу семь сундуков – из Казанской добычи. Государь велел после взятия Казани собрать все книги и свитки, что уцелели при грабеже и отправить в Москву. Правда, с тех пор заняться ими было недосуг. Смотрел я как-то – там всё больше басурманским письмом написано. Но это ещё бы ничего, знающие люди в Москве есть. Но некоторые книги попадаются – и не разобрать, то ли каракули детские, то ли письмо неведомое.

– А зачем они нужны, если всё равно никто прочитать не может? – робко спросил Егорка. – Может, они и не нужны совсем?

Окольничий посмотрел на него, как поп на еретика:

– Не нужны? Да ты знаешь, за сколько тысяч вёрст отсюда находится земля, в которой они написаны? Думаешь, татары зря их у себя хранили? Нет, нужны они нам, нужны. И если сейчас никто не может прочитать, что здесь написано, значит, надо найти такого человека, который сможет. Эх, с этими набегами всё никак руки не доходят. Ну ничего, татар отобьём, поищу таких людей. Посланникам нашим скажу, пусть там, в басурманских землях, поспрашивают. Авось найдут кого. Конечно, найдут.

Егорка почтительно слушал своего наставника. Иван Трофимович замолчал, вздохнул и, открыв сундук с римскими свитками, стал в нём копаться. Достав несколько, удовлетворённо хмыкнул и сказал:

– Публий Корнелий Тацит[70]70
  Тацит – древнеримский историк I–II веков н. э. Оставил после себя большое количество исторических трудов, из которых до нас дошло меньше половины. Предположительно в библиотеке Ивана Грозного были неизвестные нам сочинения.


[Закрыть]. Хорошо про германские нравы писал. И сейчас полезно почитать. Возьмусь на досуге. А ты на вот… – Окольничий покопался в сундуке. – Возьми русскую книгу, не так давно из Литвы привезена. И в грамоте поднатореешь, и новое узнаешь.

И он протянул Егорке увесистый фолиант в обложке из толстой кожи:

– Про устройство мира здесь, как учёные люди видят.

Видя, что факел скоро погаснет, а Егорка просто заскучал в подземелье, коротко бросил:

– Осознал, какие сокровища?

И, не дождавшись ответа, добавил разочарованно:

– Да откуда тебе… Тяму не хватает[71]71
  Тяму не хватает (устар, выражение) – ума, сообразительности не хватает.


[Закрыть], мал ты да мудрости книжной не знаешь. Ничего, поумнеешь ещё. Пошли обратно. А то придётся в потёмках рыскать.