Текст книги "Охота на либерею"

Автор книги: Михаил Фёдоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Глава 20
ВЕЛИКАЯ БИТВА

Молоди, конец июля – начало августа 1572 года

Выбранное князем Воротынским место оказалось удачным: гуляй-город стоял на небольшой возвышенности, подступы к которой были как на ладони. Конные разъезды рыскали по всей округе, но крупных татарских сил пока не находили. Князя беспокоило, что не было никаких вестей от Хворостинина. Известно лишь, что он со своим отрядом атакует крымское войско с разных сторон, вынуждая врага отвлекаться от направления главного удара – на Москву.

Гуляй-город стоял уже три дня. Егорка даже заскучал. Как-то вечером они с Мелентием договорились на утренней зорьке сходить на речку Рожайку, что протекала неподалёку. В случае чего добежать до гуляй-города они всегда успеют. Василию решили ничего не говорить. А то запретит, да ещё подзатыльников надаёт. Хотя потом всё равно надаёт, но они уже с рыбой будут. Может, не так сильно сердиться станет.

Мелентий с вечера наловил слепней для наживки, и они завалились спать пораньше, чтобы не прозевать восход солнца. Егорка заснул быстро. И привиделся ему сон: они с Дашуткой ещё маленькие совсем, отец живой – словом, до того, как в кабальные холопы попали. Сидят дома, лучина потрескивает, за окном вьюга метёт, мышь за печкой шуршит. А им тепло, хорошо.

Как раз в тот момент, когда Егорка совсем уж размяк, он почувствовал сильный толчок в бок. От неожиданности даже ойкнул и тут же проснулся. Над ним стоял Мелентий с удочкой и улыбался:

– Вставай, вставай, брат. Солнышко уж поднимается.

Егорка протёр глаза. Рассветало. Все вокруг спали, только дозорные, поёживаясь от утренней прохлады, всматривались в степь. Василий тоже спал. Даже кашевары не начали ещё разводить костры.

Он поднялся, накинул кафтан и, стараясь не шуметь, вместе с Мелентием вышел за линию щитов гуляй-города. Ближний дозорный встрепенулся:

– Вы куда, анчутки?

– Да рыбку удить, – ответил за обоих Егорка, – надоело всё время полбу жевать. Рыбки захотелось.

– А-а-а-а, – протянул дозорный, – вы там поосторожнее – вечером сказывали, татары близко. Сегодня ждём. Смотрите, чтобы не утащили на аркане.

– Не утащат, – сказал Егорка.

– Да мы быстренько, – влез в разговор Мелентий.

Дозорный отвернулся, потеряв к ним интерес. Рожайка оказалась речкой небольшой, Мелентий даже расстроился. Вытекала она из болота рядом с Гуляй-городом, и её правильнее было бы назвать ручьём – настолько мала. Всё же он нашёл небольшую тихую заводь, уселся на бережку и, насадив слепня на крючок, забросил удочку. И почти сразу вытащил небольшую рыбёшку. Пескарь! Не огорчившись от незначительно добычи, он снова забросил удочку. Егорка стоял рядом и смотрел на поплавок. Он у Мелентия был полосатым: красные продольные полоски перемежались белыми.

– Интересный у тебя поплавок.

– Из гусиного пера! – похвастал Мелентий. – Белила и краска, которой стрелецкие кафтаны красят.

– Где же взял?

– A y нас в монастыре для государева войска ткани красили. Там и взял.

– А почему полосатый?

– Так лучше видно, когда поклёвка. Можно было сделать полностью красным или белым, но тогда в пасмурную или солнечную погоду менять придётся. Потому что в ненастье красный поплавок плохо на воде видно, а в солнечную погоду – белый. Особенно, если на мелководье ловишь.

– Вижу, вижу, ты не только иконы писать умеешь.

Мелентий довольно улыбнулся, загордившись от похвалы. А Егорка присел, наблюдая за поплавком. Но поклёвок теперь не было, и он стал смотреть в воду. Мелентий стоял чуть в стороне, где глубина была не меньше чем по пояс, а возле Егорки располагалась песчаная отмель. И тут совсем рядом – руку протяни – носом к берегу стоял довольно крупный голавль. Даже удивительно, что такая рыба появилась у истока совсем крохотной речки.

Егорка наморщил нос. А что, если и правда руку протянуть, как учил дед Кузьма? Он покосился на Мелентия. Тот стоял, глядя на неподвижный поплавок. Здешние рыбы не торопились заглатывать вкусного слепня, словно догадавшись, что означает спустившееся сверху дармовое угощение.

Он осторожно шагнул вперёд. Жаль, что нет камня, с которого хватать рыбу было бы удобнее. Кажется, дед Кузьма говорил, что в воду заходить нельзя, иначе рыба испугается и уйдёт, и тогда придётся долго ждать, пока она привыкнет и начнёт считать, что ноги всегда здесь были и никакой опасности от них не исходит.

Голавль стоял, шевеля красными плавниками, не подозревая, какая угроза над ним нависла. Егорка примерился, как удобнее хватать рыбу, повернулся немного, чтобы было ловчее выкинуть молниеносно вперёд и вниз правую руку.

В дальнейшем всё произошло как бы само собой, без Егоркиного участия. Рука, словно действуя независимо от него, будто выстрелила в воду, и он почувствовал в ладони холодную и скользкую упругость голавля. Неощутимо малый миг – и рыба выброшена на берег. Всё это случилось так быстро, что голавль сначала даже не пытался вырываться и начал извиваться уже в воздухе.

Мелентий оглянулся на всплеск и от удивления открыл рот.

– Я думал, ты обманывал, когда говорил, что рыбу руками ловишь! – произнёс он с завистливым уважением.

Егорка подошёл к своей добыче. Голавль прыгал на траве, пытаясь добраться до воды. Он оказался даже немного крупнее, чем выглядел, когда был в речке. Послышался ещё один всплеск. На этот раз клюнуло у Мелентия. Опять пескарь! Егорка отошёл, чтобы срезать с прибрежной ивы прутик, на который они будут нанизывать улов. Выбрав подходящий, одним движением отделил его от ветки и принялся снимать кору вместе с мелкими побегами. Закончив, огляделся вокруг. Всё было тихо, только вдалеке, в нескольких верстах, стояло облако пыли.

Показалось или?.. Егорка стал наблюдать за облаком. Вот, кажется, оно стало ближе. Точно, надо бежать!

– Мелентий! – крикнул он. – Хватай пескарей – и прочь, прочь отсюда! Бегом к своим!

Испуганный богомаз дёрнулся, стал озираться и, увидев пыльное облако, мгновенно всё понял. Схватив удочку и выловленных пескарей, он побежал впереди Егорки, высоко вскидывая длинные ноги.

Между тем в гуляй-городе дозорные вовремя подняли тревогу. Когда Егорка с Мелентием добежали до щита, за которым находилась их сорока, многие стрельцы уже стояли с заряженными пищалями, пристроив их кто на бердыше, кто в бойнице щита.

– Не стрелять! Не стрелять! – кричали десятники. – Дай подойти поближе.

– А то без вас не знаем, – пробормотал стоявший за соседним щитом пожилой стрелец, – горланите тут без дела.

– Кажись, Хворостинин это, – неуверенно сказал кто-то, всматриваясь вдаль, – одёжа у всадников не татарская.

– Точно, Хворостинин, – подтвердили рядом, – вон, кафтаны стрелецкие.

Лавина всадников быстро приближалась.

– Должно быть, татары за спиной, – произнёс десятник, что командовал стрельцами, спрятавшимися за тремя ближними щитами, – надо бы впустить в гуляй-город.

Но посохи и так уже бегали, убирая железные крюки и разматывая соединяющие щиты верёвки. Вскоре уставшие, пропылённые всадники осаживали коней уже внутри ограды. А вдали, саженях в трёхстах, виднелось татарское войско.

– Крепи, крепи снова! – тут же кричали розмыслы.

Но и без приказа посохи вместе со стрельцами кинулись ставить крюки на прежнее место, для верности стягивая щиты верёвками. Всадники соскакивали наземь, снимали пищали, тут же заряжали их и становились возле бойниц. Вокруг раздавались голоса стрелецких командиров:

– Запалить фитили!

Крымчаки решили взять гуляй-город приступом с ходу, рассчитывая, что рано утром русское войско не ожидает внезапного нападения. Вот до них сто саженей, вот меньше. Уже видны искажённые в крике лица и слышен храп коней.

Егорка с Мелентием добежали до своей сороки, когда первые всадники из отряда Хворостинина въезжали в гуляй-город. Василий, сердито глянул на улов, потом поочерёдно на рыболовов, но ничего не сказал, потому что как раз в это время забивал пулю в третий ствол. Только и буркнул:

– Помогайте, чего встали?

Но даже втроём они не успели зарядить сороку к первому приступу. Неподалёку послышался громкий крик:

– Пали!

Раздался громовой треск пищальных выстрелов, и всё вокруг окуталось клубами белого дыма. Егорка выглянул в бойницу. Волна всадников, как будто встретив невидимое препятствие, приостановилась, многие вылетели из сёдел, да так и остались лежать перед небольшой возвышенностью, на которой стоял гуляй-город.

Пищальный огонь в упор остановил наступательный порыв крымчаков. Они отошли на расстояние предельного полёта пули и гарцевали там на конях, обдумывая, что делать дальше.

– Мурзу какого-нибудь ждут, – раздался рядом знакомый голос, – под пули на верную смерть идти никому неохота, вот и гадают, как бы схитрить получше.

Егорка оглянулся: перед ним стоял кузнец Никита со своей винтовальной пищалью.

– Здравствуй, Никита, – сказал Василий, – пришёл всё-таки к нам. Становись рядом, вместе воевать будем.

– А ты уже стрелял из своей пищали? – полюбопытствовал Мелентий и сразу же поплатился за это. Василий отвесил ему тяжёлый подзатыльник, отчего голова богомаза мотнулась в сторону на тонкой шее, и Егорка даже испугался, что она может оторваться.

– Вы где шастали? – грозно спросил Василий.

– На рыбалку ходили, – ответил Егорка, на всякий случай отступая подальше, чтобы Василий до него не дотянулся, – вот, три рыбёшки успели поймать.

– Рыбёшки, рыбёшки, – передразнил его Василий, – хорошо ещё, что самих не убили. Да ты не прячься. Свою долю подзатыльников ещё получишь.

– Не ругайтесь, – сказал Никита, засыпая в ствол пищали порох, – на войне всякое случается. Не убили – и ладно. Бог даст – и не убьют.

– Заряжайте сороку! – прикрикнул Василий, отступая в сторону, и скривился брезгливо – рыбаки.

Мелентий, потирая затылок, взял в руки шомпол. Егорка, подождав, пока Василий отойдёт подальше, стал засыпать в стволы заранее приготовленные меры пороха и загонять поверх них пули и пыжи. Порох-пуля-пыж. Порох-пуля-пыж. Никита между тем молотком заколачивал пулю в ствол своей хитрой винтовальной пищали. Закончив, задумчиво посмотрел на неё:

– Пальнуть, что ли?

Не дожидаясь ни от кого совета, он запалил фитиль и пристроился поудобнее в бойнице, наведя пищаль на видневшуюся вдалеке группу всадников. Те, отойдя дальше, чем прежде, чувствовали себя в безопасности.

– Попаду – не попаду, а пальнуть надо, – пробормотал Никита и нажал курок.

Прогремел выстрел, а спустя пару мгновений всадники вдалеке шарахнулись в разные стороны.

– Никак попал? – удивился кузнец.

– Нет, – ответил Василий, который тоже всматривался вдаль, – все целы. Напугались только. Видно, пуля рядом прошла.

– Ну, и то ладно, – сказал Никита, – пусть хоть опаску имеют. Нам это на руку.

– Кажись, кто-то важный приехал, – произнёс Василий, – вон собрал бояр татарских, говорит что-то. Наверно, сейчас снова на приступ пойдут.

Видно было, что важный крымский начальник пришёл не один. Степь вдалеке чернела от большого количества конницы. Рядом стучал молотком Никита, загоняя в ствол новую пулю.

– Ну, теперь держитесь, – произнёс Василий, который не переставал смотреть в степь, – к ним подмога пришла, сейчас всей силой навалятся.

Егорка услышал топот, который с каждым мгновением становился всё громче и громче. Он выглянул в бойницу: сплошная стена скачущих всадников быстро приближалась. В щит возле самой бойницы вонзилась стрела. Егорка с изумлением смотрел на её оперенье, которое дрожало перед самым его носом.

Кто-то с силой дёрнул его сзади:

– Скройся, окаянный!

Он упал на спину рядом с сорокой и осмотрелся. Рядом стоял Василий.

– А ну, давайте-ка нашу птичку в окошко посадим.

Они втроём взялись за сороку, подвинув её вплотную к щиту, чтобы стволы выглядывали из бойницы. Василий дрожащими руками насыпал затравку. Потом, перекрестившись, сказал коротко:

– Готово!

И поднёс тлеющий фитиль к пороху. Огненная дорожка побежала по затравке – точно так же, как и в Москве, когда они на берегу реки возле кузницы проверяли, как стреляет сорока. Только цена выстрела сейчас была куда выше. Много выше!

Что происходило в течение следующих трёх дней, вспоминалось Егорке с трудом. Вернее, каждое событие по отдельности врезалось в его память крепко, но все они перемешались в голове, и выстроить их в той последовательности, в которой они происходили, он не смог бы.

Порох-пуля-пыж. Порох-пуля-пыж. Кругом выстрелы, дым, крики. Крымчаки идут на приступ то на конях, то пешие, но их отбивают раз за разом. Но отбивать каждый новый приступ удаётся всё труднее и труднее.

Откуда-то появился Кирилл, потом исчез и снова появился. Рядом слышны удары молотка – это Никита забивает пулю в ствол своей винтовальной пищали. Крик:

– Егорка, давай лук!

Это Василий. Пока Егорка с Мелентием заряжают сороку, он выцеливает кого-то из-за щита. Тренннь! Вытаскивает новую стрелу и опять выцеливает. Вот и отцовский лук пригодился для настоящего дела! Не зря, выходит, столько времени за собой таскал. Потом лук валяется под повозкой – закончились стрелы.

– Ироды брыдлые, аспиды злобные! – кричит Василий, в очередной раз поджигая затравку сороки, и Егорке кажется, что эти ругательства он уже где-то слышал.

Перерывы на сон были очень короткими. Да и как спать, коли каждую минуту ждёшь нападения? И как в этом кровавом аду кашевары умудряются что-то варить? Однако варят, и стрельцы в минуты затишья подходят по очереди с котелками. А наутро снова – приступ, смерть, дрожащие в дубовых досках стрелы.

Часто стрельцы не успевали заряжать пищали и рубились с идущими на приступ крымчаками бердышами. Егорка смотрел, как ловко они это делают, и думал, что удобная всё-таки штука – бердыш! Он вспомнил слова окольничего про то, что гуляй-город для долгой осады не годится. А они сидят здесь уже больше двух суток! Или, может, двое суток – это не считается за "долго"?

К вечеру третьего дня началось непонятное Егорке движение. Все, кто не был ранен, шли куда-то вправо, следя при этом, чтобы ни бердыши, ни пищали, ни сабли не звякнули лишний раз.

Егорка с интересом смотрел на проходящих мимо людей. Вот стрельцы в красных кафтанах, в зелёных, вишнёвых. Вот в кафтанах из некрашеного сукна. Городовые казаки в стёганках. Все с пищалями да бердышами или саблями. Прошла толпа зверовидных мужиков с топорами и пиками. Двое из них тащили пищали с уже вставленными и зажжёнными фитилями. Прошли нерусской наружности люди в латах и в железных островерхих шапках. Егорка вспомнил, что уже видел их – там, под Коломной, где они с Глебом составляли описание войска Михаила Воротынского. Пищалей у них не было, зато каждый тащил по два, а то и по три длинных пистолета, а на поясе болтались сабли.

– Кажись, Воротынский хитрость какую-то задумал, – сказал Василий.

В гуляй-городе остались только раненые, обслуга пушек и сорок, да ещё отряд Дмитрия Хворостинина. Василий перекрестился:

– Кажется, нашему сидению скоро конец. Только вот неясно, кто кого победит.

Последним в уходящем войске прошёл сам князь Воротынский.

– Там лощина, – сказал Мелентий.

– Ты откуда знаешь?

– Искал, где рыбу ловить, вот и обошёл всё вокруг.

Наступило затишье. Большая часть крымского войска собралась у левой оконечности гуляй-города, чтобы навалиться всем в одном месте и наконец сломить сопротивление упрямых русских.

– Никита, – спросил вдруг Василий, – а Матрёна ушла из Москвы?

– Какая Матрёна? – не понял кузнец.

– Да у которой наш герой… – Он мотнул головой в сторону Егорки. – Гусыню подстрелил.

– Некуда ей уходить. Никого у неё нет. Только двое детей.

– Живы останемся – свататься к ней буду.

– Ну что ж, – спокойно сказал Никита, – сватайся, это дело хорошее.

– Сватом у меня будешь?

– Что ж не быть? Буду. Как выберемся, так сразу и буду.

– Никита.

– Что ещё?

– Ничего. Пищаль зарядил?

– Зарядил, конечно. Как же в бою без заряженной пищали?

– Спокойный ты. Даже удивительно.

– Так что ж с того? Был бы неспокойным – больше крымчаков подстрелил бы, что ли?

– Верно.

Они замолчали.

– А я янычар видел, – прервал молчание Василий.

– Это кто такие?

– Это у турецкого султана вроде наших стрельцов. Добрые воины.

– Ну-у-у-у, – протянул Никита, – не добрее наших.

– Не добрее, – согласился Василий, – да только много их. Да ещё ногайцы. Всех крымчаки в войско собрали. Всех, кого смогли.

Где-то вдалеке гомонили. И не поймёшь кто – то ли стрельцы, то ли татары. За спиной затопали копыта. Егорка оглянулся. Рядом с ним гарцевал на высоком сером коне всадник в богатом кафтане, с саблей в отделанных серебром ножнах. За поясом два заряженных пистолета. Он глянул мельком на Егорку острыми ледышками глаз – как будто шилом уколол – и неспешной рысью пошёл к левой оконечности гуляй-города. За ним по два, по три тянулись другие всадники.

– Сам Хворостинин, – сказал Никита, – я его давно знаю, ещё по Москве. Сабельку ему ковал. А сейчас его в столице и не застать, всё больше в поле со своими орлами летает. Забыл меня, наверное.

Хворостинин ехал вдоль щитов, и его отряд, до сих пор рассредоточенный по всему гуляй-городу, собирался и шёл вслед за ним.

– Чего они там с Воротынским удумали? – пробормотал про себя Василий. – Ну, да скоро узнаем.

Справа, там, куда ушёл с войском князь Воротынский, раздался одинокий пищальный выстрел. Потом, спустя короткое время, – ещё и ещё. И вскоре у Егорки аж уши заложило от частой и громкой стрельбы. Рядом загрохотали пушки. В перерывах между выстрелами он услышал громкий свист. Молодецкий разбойничий свист с переливом, и раздавался он слева, где стоял со своим отрядом Дмитрий Хворостинин.

– Ну, вот и началось, – сказал Василий, – сейчас всё и решится.

Любопытный Егорка выглянул в бойницу. Перед ним разворачивалась последнее действо великой битвы. Стрельцы, казаки и ополченцы под руководством князя Воротынского скрытно обошли по лощине уставшее и сильно поредевшее от безуспешного трёхдневного штурма татарское войско. А с другой стороны ударили всадники Дмитрия Хворостинина. Крымское войско оказалось смято, раздавлено, растоптано. Все, кто пробовал сопротивляться, в короткий срок были порублены, застрелены и исколоты пиками. И как раз в этот миг, когда победа сама валилась в руки русского войска, Ивана Елдыгу нашла татарская стрела.

Егорка сам видел, как выскочил тот на радостях в поле с саблей, неизвестно как ему доставшейся, с криком на искривлённом радостной улыбкой лице. И тут же упал, пронзённый стрелой насквозь. Василий навёл сороку на всадников, которые ещё пытались отбиваться от наступающих стрельцов, и поднёс фитиль к затравке. Над щитом гуляй-города поднялось густое облако белого дыма. Трое всадников выпали из сёдел, остальные развернули коней и поскакали вслед своему отступающему войску.

– Вот и всё, – сказал Василий, – Егор, Мелентий, чистить стволы!

Казаки и конные стрельцы гнали бегущее войско вёрст пятьдесят, вплоть до переправы через Оку. Те, кто остался в гуляй-городе, перевязывали раны, разводили костры для ужина. Князь Воротынский, которому шёл уже шестой десяток, не стал преследовать бегущих, отправив для этого молодого Хворостинина. Трофеи было решено собирать завтра, после рассвета.

Мимо пробежал кто-то из посошной рати, в простой рубахе, в лаптях:

– Боярин Микулинский, боярин Микулинский!

– Эй! – крикнул Егорка, стараясь придать голосу начальственное звучание. – Зачем тебе Микулинский?

– Князь Воротынский требует.

– А-а-а-а, ну тогда ищи.

Тот побежал дальше:

– Боярин Микулинский, боярин Микулинский!

Вскоре мимо прошёл и сам Микулинский, сильно хромая на правую ногу. Егорка покосился на Мелентия: тот увлёкся чисткой стволов и не замечал ничего вокруг. Решив, что товарищ прекрасно справится с этим делом и без него, Егорка отложил шомпол и направился вслед за Микулинским, стараясь в то же время не попадаться ему на глаза.

Чутьё говорило, что не зря, ой не зря Воротынский вызывает к себе боярина. И не о выигранной битве они собираются говорить. Чего о ней говорить – тут и так всё ясно. А неясно с царёвым крестником, этим оборотнем, Петром Ивановичем. Егорка ещё тогда, до битвы, понял, что Воротынский отправит стрельцов в тот городок, название которого нарисовал неграмотный Мелентий. И Егорке до ужаса, ну просто до зубной чесотки хотелось отправиться вместе с ним.

Он издалека наблюдал, как боярин Микулинский подошёл к Воротынскому и они начали о чём-то говорить. Слышно было плохо, но до Егорки долетали обрывки слов: "…не мешкая…", "…полсотни стрельцов…", "…дорогу знаешь…".

Услышанного было достаточно, чтобы понять, что Воротынский приказывает ему прямо сейчас, на ночь глядя, отправиться с полусотней конных стрельцов в тот самый городок, чтобы схватить Петра Ивановича и вернуть царскую либерею в Москву.

Когда Микулинский отошёл от князя, Егорка подскочил к нему и бухнулся на колени:

– Боярин! Возьми меня с собой.

Микулинский посмотрел на него удивлённо:

– Откуда знаешь?

– Помню, что перед битвой говорили. Так и знал, что после того, как крымчаков прогоним, князь незамедлительно погоню отправит. Возьми меня. Я сам эту либерею видел, даже некоторые книги читал. Я грамотный. Возьми меня. Ценность это великая. Я все силы…

– Встань, отрок, – оборвал его Микулинский, – время не терпит. Если хочешь со мной – собирайся. Выходим уже сейчас.

– Мне бы коня, боярин…

– Экий ты. Да вон коней вокруг сколько. Хочешь – нашего бери, хочешь – татарского. Их хозяевам кони уже ни к чему. Ступай лови. Опоздаешь – ждать не буду.

Солнце уже наполовину погрузилось в землю, когда пятьдесят стрельцов в чёрных одеждах вышли под началом боярина Микулинского из гуляй-города. Вместе со всеми скакал на коне и Егорка.