Текст книги "Охота на либерею"

Автор книги: Михаил Фёдоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Глава 5
КАК ЛОВИТЬ РЫБУ РУКАМИ

Сергиева обитель, лето 1571 года

Когда подошли к Сергиеву монастырю, дед Кузьма велел Егорке идти за ним, а остальных оставил сидеть в кустах, пока не станет ясно, всё ли спокойно. Мало ли – вдруг татары и монастырь тоже разграбили? Подошли к опушке леса, и дед Кузьма, выглянув из-за толстенного соснового ствола, стал зыркать прищуренными глазами по сторонам – осматриваться. А Егорка рядом стоит и тоже смотрит, правда, ничего особенного он так и не заметил.

Монастырь выглядел как крепость: высокие стены, башни. Ворота хоть и деревянные, но окованы железом. Над стеной возвышается каменная церковная колокольня. Перед крепостной стеной бежит речка-невеличка.

– Вроде спокойно, – сказал дед Кузьма.

– Ага, – подтвердил Егорка.

Вдалеке скрипнули ворота, одна створка подалась, и из монастыря вышли двое монахов. Один нёс два топора, второй держал на плече двуручную пилу.

– В лес, брёвна заготавливать, – сказал дед Кузьма, – стало быть, и правда всё спокойно. Пойдём за нашими. Эх, чую, накормят нас в обители настоящей кашей! А то в брюхе больно уж скучно стало.

– Зачем им пила и два топора? – спросил Егорка. – Их ведь всего двое.

– Пилить будут вдвоём, а топоры – чтоб сучки рубить. Тоже вдвоём. Чего второму-то без дела простаивать?

Анна, Варенька и Дашутка терпеливо ждали, когда вернутся дед Кузьма с Егоркой. Варя встретила их словами:

– И что вот ходили? И так же ясно, что татар здесь нету.

Анна погладила дочь по голове…

На полпути к монастырским стенам они встретили монахов, что отправились за дровами. Дед Кузьма перекрестился и произнёс:

– Здравствуйте, божьи люди. Ищем защиты в Сергиевой обители от разорения басурманского.

Монахи были молодые, ещё бороды как следует не отросли. Один высокий, тощий, второй ему по плечо, но побойчее, да и держится уверенней. Он и ответил деду Кузьме:

– Здравствуйте, здравствуйте, люди добрые. Стало быть, тоже от татар бежите?

– От них, от них, – подтвердил дед Кузьма, – и много народу прибежало уже?

– Да почитай каждый день по полусотне приходят. А то и по сотне. Уж и не знаем, как всех накормить.

– Бог не оставит рабов своих, – вставил высокий монах.

– Цыц, – оборвал его коротышка, – не лезь, куда не просят.

Дед Кузьма и Егорка переглянулись: низкорослый монах не очень-то вежливо оборвал своего набожного товарища.

– Я брат Сергий. Принял монашеское имя по основателю обители. Это, – он небрежно махнул рукой в сторону своего товарища, – брат Мелхиседек. А вам сейчас в монастырь да спросить отца Алексия. Он настоятелем поставлен трудников[40]40
  Трудник – в православии – человек, живущий при монастыре без цели принятия монашества. Трудники выполняли работу наравне с монахами, получая за это кров и пищу.


[Закрыть] принимать и по работам распределять. Только уж не обессудьте: разносолов особых у нас нет. Закрома монастырские хоть и богаты, но народу в последние десять дней приняли много. Приходится ужиматься.

– Ничего, – смиренно кивнул дед Кузьма, – мы привыкшие.

Брат Сергий перекрестил их, и монахи пошли дальше. А беглецы направились к монастырю, где их уже ждали. Створка, которую закрыли после того, как вышли монахи, снова скрипнула и распахнулась. Вскоре они, перекрестившись перед надвратной иконой[41]41
  Надвратная икона – икона, размещаемая над воротами церкви или монастыря, а также над воротами города, крепости или частного дома.


[Закрыть], оказались на земле Сергиевой обители.

Ни разу до этого не видел Егорка каменных строений. А тут сразу так много! Троицкий храм, да ещё один строится, поварня и трапезная. Остальные церквушки, часовенки и другие монастырские сооружения, хоть и деревянные, но выстроены недавно, даже брёвна потемнеть ещё не успели.

Первым делом встретившие их у ворот монахи отвели прибывших к тому самому отцу Алексию, о котором говорил брат Сергий. Алексий оказался человеком примечательным. Ещё не старый, высокий, дородный, и во взгляде его сквозило нечто такое пронзительное, от чего хотелось поёжиться. Аж мурашки по спине побежали! Он взмахом руки отпустил монаха, который привел беглецов, и начал расспрашивать:

– Ну, рассказывайте, люди, кто такие, откуда, какого сословия и что умеете делать?

Первым начал отвечать дед Кузьма:

– Меня Кузьмой зовут. Бежим мы от окаянных татар. Село наше сожгли, а мы бежали в чём враг застал. И ничего прихватить не успели. Едва дошли, в пути всякие лишения испытывая.

– Что умеешь делать, Кузьма?

– Разную работу знаю. Сено косить, дрова заготавливать, за скотиной ходить. А вот землицу пахать уже не смогу, стар стал. Но огород в порядке содержать сумею. Ещё рыбацкое дело знаю, охотницкое ремесло, воинскую службу.

– Экий ты ушлый, – усмехнулся отец Алексий, – такие обычно и разбойное ремесло знают. Признавайся – поди, в молодости кистенём-то помахал вволю, а?

Дед Кузьма заметно смутился, а Егорка подумал, что Алексий, наверное, прав. Уж больно разнообразными оказались умения старика. Вот скажите – у кого из обычных людей получится без рыбацких снастей быстро поймать рыбу? Да вряд ли кто сможет, потому что никому такое умение не нужно. А вот разбойнику, который скитается по лесам, – просто необходимо. Интересно, как он всё-таки добыл ту стерлядь?

Отец Алексий заметил смущение Кузьмы, но расспрашивать ни о чём больше не стал. Видно, и впрямь много всякого народу укрывается от беды в Сергиевой обители. Мало ли, кто чем раньше занимался. Сейчас всех надо накормить да к делу приставить, чтобы от каждого польза была. А кто чем раньше занимался – не всё ли равно? Потом разберёмся, если досуг будет.

– А остальные кто?

– Это дочь Анна и внучка Варенька, отрок Егор и сестра его Дарья.

Отец Алексий внимательно посмотрел на них, задержав взгляд на Егорке:

– Отрок, по глазам вижу, настырный. Ну да ладно. Какого сословия будете?

– Вольные земледельцы мы, – ответил дед Кузьма, – а Егор с Дарьей по дороге к нам прибились.

– Это вы к нам прибились, – рассердился Егорка, – мы бы и сами по себе вышли куда надо.

Отец Алексий с внимательным прищуром глянул на него:

– С таким-то нравом холопом тебе точно не бывать. Или сбежишь, или до смерти запорют за дерзость. Кто таков будешь, дерзкий?

– Крещён Егором. Отец мой войлоки валял и мне ремесло передал. Сам умер недавно. А сестра, Дашутка, дома по хозяйству суетилась. Вольные мы.

– Сейчас все сказываются вольными, – произнёс отец Алексий, – бояре-то или на войне, или под татарскими саблями погибли, или сгинули без вести. Вон боярин Иван Бельский, приближённый царя и первый военачальник, когда татары Москву палили, поспешил с войском на помощь, да задохнулся в своём московском доме от дыма. А детишки его все в младенчестве умерли. Вот и пресёкся древний род. И деревушки с сёлами его все пожгли да пограбили окаянные.

Он вздохнул сокрушённо. А Егорка сразу догадался, что ему нужно отвечать отцу Алексию. Как будто нарочно тот упомянул о злой судьбе их боярина. Ясно же, что, после того как Егорка с сестрой сбежали из неволи, пришли в село татары и всё спалили. И грамота кабальная тоже, конечно, не уцелела.

– Мы как раз и жили в его селе. Когда татары пришли, бежали. Вот решили в Сергиевой обители укрыться.

Отец Алексий ещё раз внимательно посмотрел на Егорку, потом перевёл глаза на сестру:

– А ты что скажешь, отроковица?

Дашутка потупила взгляд и едва слышно пробормотала:

– Как братик сказал, так всё и было. Еле ноги унесли от злыдней.

Отец Алексей помолчал, потом произнёс задумчиво:

– Куда же вас определить-то?

Он на мгновение задумался и сказал:

– Анна, Варвара и Дарья пойдут в поварню – народу много прибыло, всех кормить надо. Ты, Кузьма, отправишься на колокольню – будешь свысока глядеть, не приближаются ли враги. Там уже один сидит, да тяжело одному-то. Будете друг друга менять. Теперь ты, Егор… Валяльной мастерской у нас нет. Пойдёшь-ка ты…

Он опять задумался.

– Даже не знаю, куда тебя пристроить. За огородом и скотом у нас есть кому ходить. Дрова заготавливать? Мал ещё, тут сила мужицкая нужна.

– Да я сильный! – обиженно вскрикнул Егорка.

– Помолчи. Вижу, что от дела не бежишь. Пока при мне, а потом приставлю тебя, куда будет надобность.

– Отец Алексий, – спросил дед Кузьма, – а где ж нам спать-то?

– Анна и отроковицы при поварне. А где – сами пусть со старшей поварихой определятся. А ты с Егором – при колокольне будете. Сена, что ли, кинете или лапника елового – там и переночуете.

– А как…

– Народу много, – нахмурился отец Алексий, – перин на всех не напасёшься.

Потом обратился к Анне:

– Ступай в поварню, говорю. Спросишь там Марфу – она старшая повариха. Скажешь, что я прислал.

Потом к Кузьме:

– Ты давай быстро на колокольню, там человек сидит с ночи, пусть хоть до ветру сходит. Да и обедня скоро – звонарю поможешь. А ты, Егор, пошли со мной…

Так и стал жить Егорка в Сергиевой обители. Спал он в каморке при колокольне вместе с дедом Кузьмой и вторым наблюдателем – совсем седым старичком по имени Ларион, успевшим сбежать из Москвы перед самым приходом татар.

Весь день Егорка выполнял разные поручения отца Алексия, а вечером шёл к колокольне, чтобы посидеть наверху вместе с дедом Кузьмой. Тому нравилось, когда выпадали такие минуты – уж больно ему Егорка полюбился. Однако на вопрос, как ему удалось без рыбацких снастей поймать стерлядь – только посмеивался, повторяя сказку про рыбьего царя.

За лето Егорка привык к своему положению. Хоть и не сладко и не всегда сытно, всё одно лучше, чем в холопах у боярина Бельского! Отец Алексий был им доволен: все поручения Егорка выполнял в срок, да ещё от себя добавлял что-то сверх порученного. Если отправляли его на конюшню, не только помогал корм подносить да навоз выгребать. Выпросит у конюха скребницу, щётку да копытный крючок и вычистит лошадь сверху донизу. Приходил обязательно с морковкой, а то и с хлебушком. Лошади его даже узнавать стали и встречали приветственным ржанием. А потом схрумкают морковку и стоят спокойно, благодарные, пока Егорка их чистит.

Однажды вечером, когда Ларион, кряхтя, полез на колокольню, дед Кузьма сказал:

– Ладно, поделюсь секретом, как рыбу без снастей ловить. Пойдём на речку.

Они вышли из монастыря на берег речки Копнинки, что бежала у самой стены.

– Ну, показывай, – потребовал Егорка.

Дед Кузьма усмехнулся:

– Здесь не годится.

– Почему?

– Речка хоть и малая, да берега крутые. Пойдём на отмель. Я тут приметил одну, с колокольни-то.

Они пошли влево по берегу и вскоре на излучине реки перед ними предстала обширная отмель, которая, как сразу догадался Егорка, весной заливается талыми водами.

– Рыбу без снастей надо ловить только на мелкой воде. Если, конечно, у тебя в знакомцах рыбьего царя нету.

Он лукаво взглянул на Егорку.

– Вот смотри – выбираем место, где у самого берега воды хотя бы на пару пядей и садимся на камушек ждать рыбку.

Он подошёл к речке и присел, внимательно всматриваясь в течение. Вода на такой небольшой глубине была прозрачной, а у самого дна виднелись стайки мальков, суетливо снующих туда-сюда. Изредка проплывала рыба покрупнее. Некоторые просто становились у берега и шевелили ртом. "Пасутся, словно коровы на лугу", – подумал Егорка.

Дед Кузьма сидел без движения. Очевидно, размеры появившихся рыб его не устраивали. Но вскоре откуда-то сбоку приплыл довольно крупный голавль длиной не меньше чем в четверть аршина. Он остановился у берега и тоже стал шевелить ртом. Наверное, здешняя водная трава показалась ему вкуснее, чем в другом месте.

Егорка даже заскучал и стал зыркать по сторонам, глядя на чаек, которые рыбачили неподалёку. Зависают там, где вода поглубже, и высматривают добычу, потом быстрый и короткий бросок, негромкий всплеск – и вот уже птица удаляется, неся в клюве трепещущую добычу.

Вдруг где-то совсем рядом тоже послышался всплеск. Егорка дёрнулся и стал вертеть головой. И как же это он пропустил! Дед Кузьма уже стоял, торжествующе держа в руке извивающегося голавля. Рыба билась так сильно, что казалось, ещё немного – и она выскользнет из руки старика. Но не тут-то было!

Кузьма резко откинул добычу подальше от воды и обернулся к Егорке:

– Ну что, видел?

Догадавшись по виноватому виду, что момент ловли тот прозевал, только улыбнулся и сказал:

– Слушай меня. Ловить рыбу голыми руками можно, хотя сноровка для этого нужна особая. Однако если научишься – то голодным спать не ляжешь. Эта рыбацкая снасть будет с тобой до самой смерти. Смотри ещё раз, да не отвлекайся.

Они снова присели у воды. Взбаламученная вода уже успокоилась, и рыбки вновь начали подходить к берегу.

– Гляди, – сказал дед Кузьма, – видишь краснопёрка стоит – рукой дотянуться? Кажется, что просто, но это рыбка маленькая, легко промахнуться, а если и схватишь, скорее всего, она в ладошке извернётся и уйдёт. Лучше всего размером выбирать – как давешний голавль или чуть меньше.

– А крупнее?

– Крупнее можно. Только выбирай добычу по силам. Окуньков и ершей лучше не тронь. Они колючие, руку поранишь – долго потом нарывать будет. То же и щука. Она хоть не такая колючая, но чуть ошибёшься – цапнет за палец. Кожу снимет, а то и мясо. У ней зубы видел какие? Внутрь загнуты. Если что схватит – потом не вырвешь.

Дед Кузьма молниеносно опустил руку в воду и вытащил оттуда краснопёрку, которая тут же отправилась вслед за голавлем.

– Мелковата будет, – сказал он, – ну ничего. Поешь рыбки – будут ноги прытки. Это у меня просто навык добрый, иначе такую мелюзгу не поймал бы.

– А можно я попробую? – спросил Егорка.

– Что ж я – запрещать тебе буду? Лови.

Егорка присел у самой воды, дождался, пока успокоится поднявшаяся муть и, выбрав рыбку покрупнее, попытался схватить её. Но ткнулся пальцами в песок, даже не задев добычу. Дед Кузьма только посмеивался, глядя, как Егорка, пыхтя, выслеживает голавля, который был даже чуть крупнее, чем тот, первый.

– Стой, стой. Послушай меня.

Но Егорка опять попытался схватить рыбу, и опять у него ничего не получилось. Вода вокруг него стала мутной от поднятого со дна песка. Испуганные мальки разбежались в разные стороны, словно овечки при виде волка. Крупная рыба тоже не спешила приходить на взбаламученную отмель. Он повернул к деду Кузьме разочарованное лицо.

– Что, не ловится рыбка? – спросил тот. – Это тебе наука. Показалось, что у меня так просто да быстро получается? Так ведь и я не сразу этому делу научился. В воде ведь всё не так видится, как на берегу. Тебе кажется, что рыба в одном месте, а она чуть в стороне. Ты её, может, пальчиками-то заденешь, а в горсть не схватишь. Вот смотри.

Он дождался, пока уляжется песок во взбаламученной Егоркой воде, и одним ловким движением вытащил на берег зазевавшегося пескаря.

– Во! Рыбка невелика, а в уху сгодится.

– Я ещё попробую.

– Завтра попробуешь. Сейчас возвращаться надо. Скоро вечерню пробьют. А монахи не любят, когда трудники на службу не ходят.

Они отправились в монастырь, и когда проходили ворота, раздался первый удар колокола. За спиной послышался конский топот. Егорка оглянулся: к монастырской стене приближался небольшой отряд всадников в чёрных кафтанах. К лошадиной сбруе были приторочены собачьи головы. Впереди всех трясся на коне дородный боярин с важным видом в такой же, как у всех, одежде, только с золотыми пуговицами. И шапка на нём была не простая суконная, а с собольей опушкой. Сразу понятно, что главный здесь – он.

– Ишь ты, – только и сказал дед Кузьма, склоняясь перед ними.

Егорка чуть замешкался, но один из всадников стеганул его плёткой, и он поневоле скрючился в поклоне.

Когда отряд въехал в монастырь, дед Кузьма выпрямился и произнёс:

– Государевы люди[42]42
  При Иване Грозном опричников называли государевыми людьми. Термин «опричники» для их наименования введён историком Н.М. Карамзиным в начале ХГХ века.


[Закрыть]. Кусают, как собаки и выметают всё лишнее из державы. Вот и тебя куснули. Ну, чисто всадники преисподней, тьфу ты, прости господи!

Они вошли в ворота. Чёрные всадники уже спешились, а тот, что в дорогом кафтане и шапке с опушкой, о чём-то разговаривал с отцом Алексием, который как раз вышел из своей кельи. Егорка ещё подумал, что говорят они, как старые знакомые. Да и что удивляться-то? Наверняка же государевы люди не в первый раз в обитель наведываются.

Какой-то щуплый мужичок в изношенных лаптях тащил ведро с помоями – выливать за монастырскую стену.

Егорка на него и налетел, заглядевшись, как отец Алексий и старший над государевыми людьми хлопают друг друга по плечам. Помои выплеснулись из ведра, мужичонка заругался:

– Ах ты, шлында! Гляди, куда прёшь!

Егорка похолодел: по голосу он узнал, кто это. Голос из той, другой, жизни. Где Егорка был кабальным холопом боярина Бельского, и о которой ему хотелось поскорее забыть. Конечно же, это Иван по прозвищу Елдыга[43]43
  Елдыга – так называли любителя ругаться со всеми без причины.


[Закрыть] – склочный, нехороший человек. Завидовал тем, кто лучше его живёт, и всё время норовил напакостить. Поговаривали, что это он и спалил валяльную избу, да только свидетелей нет, и никак ведь не докажешь, даже если это и правда. Выходит, сумел сбежать, когда татары деревню жгли. Лучше бы кто добрый спасся!

Елдыга мельком взглянул на Егорку, но ничего не сказал, взгляд на нём не задержал и потащил ведро дальше. Тут задумаешься. Узнал или нет? Чего доброго, сболтнёт, что Егорка кабальный холоп, а он ведь свободным сказался. Что теперь делать? А может, всё же не узнал?

Егорка в ту ночь долго ворочался на лежанке. Рана от удара плётки набухла кровью и ныла, не давая заснуть. Да и мысли всякие нехорошие в голову лезли. Только когда уже стало светать, он закрыл глаза. И в тот же момент, как ему показалось, кто-то толкнул его в бок. Егорка с трудом поднял веки: перед ним стоял Ларион.

– Ступай-ка, отрок, к отцу Алексию. Зовёт он тебя. Да поспеши. Дело у него к тебе. Долго спишь. Солнце давно взошло.

Егорка подскочил. Было совсем светло. Видно, что уже давно прошли и заутреня, и завтрак. Деда Кузьмы нигде не было. "На колокольне, конечно", – подумал Егорка. Он протёр глаза и побежал к отцу Алексию.

В келье того не оказалось. Егорка почесал затылок: где же он мог быть? Потом решил, что будет спрашивать у всех встречных – авось кто и подскажет. Первой ему попалась Варя. Егорка обрадовался: девочка после того памятного путешествия стала ему почти родной.

– Здравствуй, Варя. Как вы там поживаете? Как сестрёнка?

– Здравствуй, Егор, – серьёзно, как взрослая, ответила Варя. – Работаем. Народу, сам знаешь, сколько бежало в Сергиеву обитель. Всех накормить надо. Дарья сейчас маме помогает, толокно варит. А я вот на огород иду щавелю нарвать для борща.

– А как…

– Да хорошо всё у сестрёнки твоей. Никто не обижает. Отец Алексий строгий, баловать никому не даёт. Он, кстати, в кузню пошёл, если ты его ищешь.

– Ага, его, – растерянно сказал Егорка, – а как ты…

– Ой, ладно, – перебила его Варя, – заболталась я тут с тобой, меня же со щавелем ждут.

Она помахала ему рукой и побежала в огород.

Где находится кузня, Егорка знал. Задерживаться ему не хотелось, ведь в Сергиевой обители не любят, когда распоряжения старших выполняются медленно. Поэтому он припустил бегом и вскоре увидел отца Алексия, который стоял возле кузни и негромко беседовал с тем самым боярином с золотыми пуговицами и в собольей шапке, что прибыл вчера во главе отряда. Егорка остановился поодаль, ожидая, когда они закончат разговор.

– …прибилось всякое отребье. Государь сильно надеялся, что помогут обуздать высокородную дурь да выявят врагов внутренних. А они как власть почуяли – и ну сводить счёты со своими недругами. Сами ложный донос делают, сами же и суд беззаконный творят, и расправу. Да что говорить! Вокруг тебя много народу крутится, и сам не хуже меня знаешь, что творится.

Отец Алексий согласно кивал головой, лукаво щурясь:

– Так ведь и сам ты, Михайло, из людей государевых будешь.

– Верно, отец Алексий. Только ведь я не о собственном благе пекусь, а о державе. Но мало таких как я, мало. Вон, как татары к Москве подошли, из государевых людей только один полк и набрали. Остальные – кто хворью отговорился, кто просто без отговорок не пришёл. А из земских уездов – пять полков! Сразу видно, кто за отечество больше радеет. Привыкли, нелюди, привыкли беззащитных людей мордовать, а как почуяли, что сабли татарские близко – испугались, попрятались, как тараканы запечные. Вот государь сейчас и подумывает – может, разогнать эту шайку?

– Ты, Михайло, потише говорил бы. А то неровен час – услышит кто и донесёт.

– Не боюсь я, отец Алексий. И царю то же самое в лицо говорю. Потому и в чести у него. Вот и в Сергиеву обитель по делу государеву он меня направил.

– В чести-то в чести, да только нрав у царя переменчив. Не забывай об этом. Ну, да ладно. Тебе к наместнику, наверно, надо?

– Был уже. Только он всё больше делами духовными занимается, а я для другого сюда послан.

– О деле твоём знаю. Помогу, чем смогу. Чай, не впервой.

– Что с Москвой случилось, ты знаешь. Сейчас только кремль неприступной твердыней и остался, а весь город в пепел обратился. Чую, долго он ещё отстраиваться будет. Хотя людишки уже копошатся. Завалы разбирают, начали новые срубы ставить, да только небыстро всё это.

– И о том знаю.

– Да только на будущий год снова татары придут. И если не встретим их как следует – рухнет держава. Добьют всё, что нынче не сумели.

– Ну так встречайте. А мы поможем.

– За тем и пришёл. Надо новые полки набирать да оружие ковать. А у тебя тут много народу прибилось, и мастерские кое-какие есть.

– Ты скажи, что делать, а мы уж постараемся.

– Главное сейчас – пушки да пищали.

– На это дело железо нужно. У нас есть, только мало. Не хватит, на всё-то войско.

– Руду болотную привезём, а вот кузнецов, что оружейное дело знают, надо среди мужичков подыскать.

Отец Алексий задумался:

– Что ж, хорошо. Один мастер у меня есть. Он начнёт да других обучит.

– Вот и ладно. А ещё нужны мне люди в новые полки. Войск в Москве совсем мало, все в Ливонии стоят. Государь направил знающего человека ратных людей в немецких землях набирать, да только много не наберёшь ведь. Больно уж они дороги. Да и доверия наймитам немного. Чуть плату задержишь – на врага не пойдут. А то и вовсе перекинутся.

– За деньги в чужой земле бьются хорошо, но не отважно, – согласился отец Алексий, – так ты сам среди мужичков клич кинь. Злые они, У многих татары семьи побили или в полон увели. А кто сам, израненный, в обитель пришёл. Такие в бою твёрдо стоять будут.

– Оставлю-ка я здесь, отец Алексий, Осипа. Он воинскую науку лучше других знает. Пусть мужичков обучит как правильно воевать. А за пропитание ты не беспокойся. Государь о нуждах Сергиевой обители знает, на днях будет обоз с хлебом и разными крупами. И на мужичков хватит, и на братию.

Отец Алексий кивнул головой и, глянув на Егорку, поманил его рукой:

– Иди-ка сюда, отрок!

Егорка подошёл и склонился перед ними.

– Кто таков? – спросил боярин.

– Егорка я. Село татары сожгли, а мы…

– Пришёл в начале лета, – перебил его отец Алексий, – с тех пор при обители. Толковый и до работы злой. Знает валяльное ремесло, только оно в обители пока без надобности. А ты вот в Москве станешь оружейные мастерские восстанавливать – так прибери отрока. Авось пригодится. Сам потом благодарить будешь, что такого дельного помощника тебе нашёл. А я ещё в Москву кое-кому отпишу, пусть приглядят за парнишкой.

– Может, Ерпыль о нём позаботится? – спросил боярин. – А то недосуг мне.

– Ерпыль при дворе, а отрок пусть пока подальше от двора держится. А что дальше будет – бог весть.

– Отец Алексий! – взмолился Егорка. – Да как же я… У меня же сестра здесь. Кто о ней позаботится?

– Помолчи, – осадил его священник, – я лучше знаю, где тебе применение найти.

Егорка замолчал, огорчённый. Боярин внимательно посмотрел на него:

– Неужто и впрямь взять?

– Возьми, возьми.

– Ну, так и быть. В Москве сейчас рабочие руки сильно нужны. Кузнец с него, конечно, пока никакой. Но пусть в подмастерьях походит, науку узнает. А там видно будет. Если следующее лето переживём.

– Ступай, собирайся в дорогу, – сказал отец Алексий, – а о сестре не беспокойся, я прослежу, чтобы её не обижали. Тебе в Москве лучше будет.

И, когда Егорка уже повернулся, чтобы уйти, негромко добавил:

– И безопаснее.

Оглянулся Егорка: о чём это отец Алексий? Да только тот стоял, спокойно и доброжелательно глядя на него. Пояснять свои слова не стал, а спрашивать его не захотелось.

Когда Егорка объявил деду Кузьме, что завтра уходит вместе с боярином Михаилом Семёновичем Микулинским в Москву, тот не удивился:

– Езжай, езжай. Хуже не станет.

– Да ты что, дед Кузьма? Здесь же Дашутка остаётся. Как она без меня?

– Как до сих пор, так и сейчас будет. Отец Алексий верно поступает. Думаешь, я ничего не вижу? Я, внучек, скоро уже семь десятков лет живу, повидал кое-что и в людях разбираться умею. Думаешь, не заметил, как ты вчера смутился, когда с этим столкнулся, что с помойным ведром шёл? Ну, думаю, наверняка что-то он про тебя знает такое, что ты скрываешь. А поскольку мал ты, да злых дел поэтому вряд ли успел натворить, чтобы тебя за разбой искали, то, наверное, беглый холоп. Верно ведь?

Егорка молча кивнул. А что тут скрывать? Дед Кузьма не выдаст, это же ясно.

– А утречком, пока ты спал, видел я, как он подходил к отцу Алексию и что-то ему рассказывал. Ну, думаю, пришла к нашему Егорке беда.

Он помолчал немного и продолжил:

– Но Алексий-то наш добрым человеком оказался. Придумал, как тебя спасти. Доносчик, наверно, хотел за свой донос награду получить, но не вышло. Так что ты иди, иди, чтобы глаза ему не мозолить. А то вдруг ещё кому расскажет, а тот окажется не таким, как отец Алексий. Так что езжай, и как разбогатеешь, в церкви свечку за здравие отца Алексия поставь.

Вечером, во время ужина, к Егорке подошла Варя:

– Счастливого пути. Жаль, что уезжаешь.

– А ты откуда знаешь? – удивился Егорка.

– Мама сказала. Но мы с тобой ещё встретимся. Следующим летом.

И ушла, не говоря более ничего и не оглядываясь.

Когда уже укладывались спать, дед Кузьма приволок сильно поношенный кафтан из сермяги[44]44
  Сермяга – грубая шерстяная ткань.


[Закрыть]:

– Держи. Это тебе отец Алексий передал. Скоро осень на дворе, а ты без верхней одёжки. В Москве-то неизвестно как будет.

Егорка тут же примерил обновку. Хотя какая это обновка, если разобраться? Обноски – так вернее. Кафтан оказался немного велик, но это ему на руку. Молод ещё, вверх тянется, а когда новый кафтан раздобудет – да кто ж его знает? А этот, хоть и ношеный, но если следить за ним да прорехи вовремя зашивать, ещё долго прослужит.

На следующее утро, едва рассвело, отряд боярина Микулинского выехал из Сергиевой обители. Вместе со всеми трясся на самой смирной лошадке и Егорка с надетым через плечо отцовским луком, с непривычки с трудом держась в седле, у которого была приторочена торба со всем его небогатым скарбом.