Текст книги "Охота на либерею"

Автор книги: Михаил Фёдоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Глава 7
ПЕТЕР НАЧИНАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ

Москва, зима 1571–1572 годов

Обоз шёл до Москвы целый месяц. Поднимались рано, сразу после завтрака выступали. Привала на обед не делали, для этого у каждого была припасена краюха хлеба, чтобы в животе не было совсем уж скучно. Вечером останавливались на ночлег в какой-нибудь деревушке, а то и в чистом поле. А как иначе, если деревни в этих краях редки? Ставили сани в несколько рядов, готовили ужин и засыпали у костров, поочерёдно меняясь ночью для охраны обоза.

Эта мера была нелишней. Петер хорошо помнил разбойничков, что промышляли возле Каргополя, а тут ведь начинались более обжитые места. Народу погуще – стало быть, есть кого грабить. Вот и сменяли друг друга сторожа с заряженными пищалями. Как-то раз все были разбужены среди ночи выстрелом. Это один из сторожей заметил шевеленье в ближайших кустах и, не раздумывая долго, пальнул по качнувшимся веткам.

Вскочивший первым Исай Кузьмич тут же вытащил из кожаной торбы заряженный пистолет. Обозники победнее схватились за сабли и луки. А когда стали осматривать лес, натолкнулись только на волчьи следы. Очевидно, голодные хищники, привлечённые запахом людей и лошадей, намеревались сытно закусить, да выстрел их отогнал. Стая долго ещё кружила возле обоза, сопровождая его несколько дней. Но потом, видя, что поживиться здесь не выйдет, волки отстали и пошли искать себе более лёгкую добычу.

Как-то раз встретили вооружённых кистенями да саблями мужиков совершенно разбойничьего вида. Те, глядя на обоз вприщурку, напасть всё же не решились, смущённые многолюдством охраны. В общем, когда вдали показались обгорелые руины столицы, Петер уже не считал, что две золотые монеты, что запросил Исай Кузьмич – чрезмерная плата. Попасть из Каргополя в Москву можно было только с обозом, одинокого же неопытного путешественника в зимнее время ожидала неминуемая смерть – от разбойников ли, от стужи или от диких зверей.

Москва показалась на двадцать девятый день пути, вскоре после восхода солнца. Исай Кузьмич, неоднократно ранее бывавший в столице, разглядев, что стало с великим городом, вытянулся лицом, перекрестился и протяжно произнёс:

– Ах ты, Боже мой!

Уже совсем рядом с Москвой обоз поравнялся с длиной вереницей дровней[52]52
  Дровни – сани, предназначенные для перевозки грузов: дров, строевого леса и так далее.


[Закрыть], везущих сосновые брёвна. Исай Кузьмич откашлялся и степенно поздоровался с последним возницей:

– Бог в помощь. Что, отстраивается Москва?

Возница оглянулся и ответил:

– Во славу божью. Отстраивается, вестимо. Каждый день лес возим.

– А ну как татары придут и опять всё спалят?

– Может, и придут, – неторопливо ответил возница, – да спалят ли? В Москве все кузницы сабли да бердыши куют, стволы для пищалей крутят[53]53
  Технология производства стволов для стрелкового оружия в то время была следующей: лист железа сворачивали в трубку, а шов соединяли методом кузнечной сварки


[Закрыть]. Пушечный двор[54]54
  Пушечный двор – государственная мануфактура, производящая пушки и колокола. Для своего времени передовое в техническом отношении предприятие.


[Закрыть] и днём, и ночью пушки льёт. Люди от усталости с ног валятся.

– С ног, говоришь, валятся? – спросил Исай Кузьмич. – Хорошо это.

– Что ж хорошего? Кто не справляется – бьют нещадно. Почитай, у всех спины в отметинах.

– Лучше встретить татарина с битой спиной да с пищалью, чем с небитой в полон идти.

Возница ничего не ответил, лишь зыркнул сердито глазами да взялся за вожжи. Петер подошёл к Исаю Кузьмичу, провожавшему взглядом дровни, и спросил:

– И теперь ты куда?

Тот посмотрел на него:

– Торговать буду. Сейчас в Москве во всём нужда. Народу мало, но золотишко, думаю, у бояр осталось. А ты ступай куда знаешь. Два золотых гульдена я отработал.

– Подскажи, где мне найти Андрея Володимировича, что из немцев?

– Да откуда ж мне знать? Я о таком и не слыхал даже. Слушай, а ты давай догоняй дровни-то, у возницы и спросишь.

Петер оглянулся: дровни отъехали уже саженей на сто. Но шли небыстро, можно и догнать, если припустить бегом. Он хлопнул в знак благодарности Исая Кузьмича по плечу и произнёс:

– Благодарю, старик. Может, ещё увидимся.

И, не оборачиваясь на оставленный обоз, побежал по хорошо накатанной дороге. Вопреки ожиданию, догнать лесовозов удалось не сразу. Очевидно, торопясь доставить брёвна по назначению, они стали подстёгивать лошадей, и те пошли неспешной рысью. Но тот ход, что для лошади неспешен, пешему человеку не по силам. Разве что бежать во весь опор. Но долго ведь так не пробежишь, особенно зимой: и воздух морозный дыхание сбивает, и одежда движения сковывает. Так что пришлось Петеру бежать почти версту, прежде чем он приблизился к последним дровням на пятьдесят саженей. Чувствуя, что больше состязаться с лошадьми невозможно, он начал кричать:

– Стойте, стойте!

Последний возница обернулся и, увидев выбившегося из сил человека, остановился. Запыхавшийся Петер наконец догнал дровни. Едва отдышавшись, спросил:

– Добрый человек, знаешь ли ты, где мне найти человека, которого зовут Андрей Володимирович?

Возница, уловив в его речи немецкое произношение, спросил:

– Ты тоже, что ли, из немчинов будешь?

– Так, выходит, знаешь?

Возница ничего не ответил. Он взял вожжи и встряхнул ими. Лошадь пошла шагом. Отдышавшийся Петер больше не отставал от дровней.

– Так знаешь? – повторил он.

– Кто ж его не знает?

– Где мне его найти?

– Да кто ж его знает?

– Как? – растерялся Петер. – Все его знают, а где его найти, никто не знает? Разве такое возможно?

– Возможно, возможно. Сейчас и не знаешь, кого где найти. Татары всё спалили, если кто и живой остался, неизвестно, где обитает.

– Так Андрей Володимиро…

– Да жив, жив твой немчин. Видел его в Москве дней десять назад. Возле Пушечного двора крутился. А где живёт – не знаю. Его дом ведь тоже спалили.

– Значит, о нём можно спросить на Пушечном дворе?

– Можно и так. Можно и по-другому.

– Как по-другому?

– Он ведь ближний человек у царя. Ступай сразу в кремль, там и спросишь.

– Спасибо за совет.

– Не стоит благодарности.

Дальше они шли молча. Когда дровни въехали на улицы Москвы, возница повернул сани направо, махнув рукой на прощанье, а Петер зашагал к кремлю. Найти его было нетрудно. Сохранившиеся соборы и башни кремля хорошо были видны из любой точки города. Особенно сейчас, когда большая часть столицы представляла собой кучи засыпанных снегом обгорелых брёвен. Вскоре он стоял возле Фроловской башни, глядя на разряженных в яркие кафтаны стрельцов.

Те не обращали на него внимания: вокруг царила суета, много народу сновало во всех направлениях. Есть чем охране заняться! А Петер раздумывал: попытаться самому пройти в кремль или спросить у стрельцов, где найти Андрея Володимировича? Наконец решил, что лучше всё же спросить. Он подошёл к стрельцу, которого посчитал за старшего, и произнёс:

– Здравствуй. Я ищу Андрея Володимировича. Мне сказали, что он ближний человек у царя Ивана Васильевича и живёт в Кремле.

Старший из стрельцов исподлобья внимательно посмотрел на него:

– Сам немчин, что ли?

– Да. И хотел бы увидеть Андрея Володимировича.

– Зачем он тебе?

– О том я ему скажу…

Старший помолчал, раздумывая, что бы такое ответить дерзкому иноземцу. В конце концов решил, что лучше не ссориться, тем более что он, кажется, с Андреем Володимировичем знаком, а тот в чести у царя. Нет уж, лучше с ним по-хорошему.

– Иди в Большую палату, там спросишь. Повезло тебе. Не каждый день он в кремле, больше в своём имении отсиживается.

– Как мне найти Большую палату?

– Ступай прямо, там сам увидишь.

Петер прошёл ворота и направился в глубь кремля. Он уже отошёл шагов на пятьдесят, как услышал крик:

– Эй, постой!

Он оглянулся и увидел, что один из стрельцов, охраняющих ворота, машет ему рукой.

– Постой, немец! Вот он, твой Андрей Володимирович!

Петер посмотрел, куда указывал стрелец, и увидел, что совсем не с той стороны, куда он направлялся, медленно едет на коне плотный, крепкий человек в песцовой шубе, богато разукрашенной шапке с собольей опушкой и в сапогах из зелёного сафьяна[55]55
  Сафьян – дублёная кожа козы, выкрашенная в яркий цвет. В XVI веке сафьян на Руси был привозной.


[Закрыть].

Петер развернулся и побежал обратно, стараясь успеть к воротам прежде, чем Штаден покинет кремль. Убедившись, что он может и опоздать, издали закричал:

– Guten Tag, Herr Staden.

Штаден закрутил головой по сторонам, пытаясь понять, от кого исходит знакомое с детства приветствие. Увидев бегущего Петера, заинтересованно повернул коня в его сторону.

– Guten Tag, Herr Staden, – повторил запыхавшийся Петер.

– Wer bist du, Knabe?[56]56
  Кто вы, юноша? (нем.)


[Закрыть]– спросил Штаден.

– Mein Name ist Peter[57]57
  Меня зовут Петер (нем.).


[Закрыть].

– Dusprichst Russisch?[58]58
  Ты говоришь по-русски? (нем.)


[Закрыть]

– Да, и очень хорошо, – по-русски ответил Петер.

– В таком случае нам лучше перейти на этот язык.

Он наклонился к Петеру и негромко произнёс, улыбнувшись:

– Они не любят, когда в их присутствии говорят непонятно. Поэтому я и стараюсь всё время говорить на их языке. Вот смотри.

Он коротко кивнул в сторону стрельцов.

– Эти стражи уже начали подозрительно поглядывать на нас, когда мы заговорили на языке нашей родины. Наверное, им кажется, что мы плетём некий заговор против государя.

Петер согласно кивнул.

– К тому же… – Штаден снова улыбнулся. – Хорошо знать чужой язык – это есть хорошо.

Как отметил Петер, Штаден говорил по-русски заметно хуже его, но слова почти не коверкал, и лишь речевые обороты выдавали, что языком он владеет куда слабее, чем родным.

– Итак, мой юный друг, – покровительственно произнёс Штаден, – расскажи, кто ты, откуда, куда и с какой целью направляешься.

– Зовут меня Петер, я родом из Мюнстера, но долгое время жил в Реймсе.

Они прошли ворота и удалились от них на расстояние, достаточное, чтобы их Никто не слышал.

– Теперь можно говорить на немецком. Здесь можно уже не опасаться, что нас услышат чужие уши, – сказал Штаден по-немецки. – В последнее время мне нечасто приходилось говорить на родном языке.

– Хорошо, – согласился Петер.

– Итак, как ты здесь оказался и чего хочешь?

– Я пришёл с торговым обозом от Каргополя, а туда попал от Белого моря. Я купец, в устье реки Северная Двина прибыл торговым кораблём из Лондона, и хочу разведать, какими товарами можно торговать с русскими, чтобы иметь наибольшую выгоду. Сюда я привёз мушкеты, уже продал их и сейчас раздумываю, что я мог бы отсюда вывезти. У меня далекоидущие планы, и я надеюсь, что ты поможешь мне.

Штаден усмехнулся:

– Мальчик, я старше тебя и лучше знаю людей. Поэтому буду с тобой предельно откровенным. Чтобы пускаться в такой длительный и опасный путь, который проделал ты, нужны веские основания. Ты не захотел, по примеру других негоциантов, взять товар на побережье и отплыть, пока навигация не закрыта из-за льда, и сейчас утверждаешь, что проник в глубь русских земель, чтобы иметь больше выгоды от этой торговли, чем имеют другие торговцы.

Петер кивнул.

– Но я тебе не поверю. Дело в том, видишь ли, что держава эта находится на последнем издыхании. С запада на неё давят, и очень сильно, ливонцы, поляки и литовцы, с юга – крымские татары. На востоке, видя слабость Московии, поднимают головы покорённые не так давно народы. А на севере – ледяной океан. Деваться им некуда! В таких условиях налаживать долгосрочную торговлю с этой страной – значит ступать на путь разорения. Будущей весной, я уверен, татары придут опять, и тогда от русской державы останутся одни осколки, которые тут же станут добычей хищных соседей. Это будет так, юноша, я не вижу для русских иного пути. Поэтому я делаю вывод, что ты преследуешь иные цели, а меня пытаешься каким-то образом использовать для их достижения. Если я не прав, жду возражений.

Петер немного помолчал, собираясь с мыслями. Молчал и Генрих фон Штаден. Наконец Петер произнёс:

– Я в Москве первый день, но увиденное уже успело немного удивить меня. Русские не считают, что их дело проиграно, и активно готовятся встретить врага.

– Да, это так, – подтвердил Штаден.

– Они отстраивают город, изготавливают оружие. Много оружия! Я пришёл с обозом от Каргополя, там было много всяких товаров, в том числе рыба и другие морские продукты, которые каргопольские купцы скупают у прибрежных жителей. И железо. Они не похожи на испуганных людей. Они готовятся.

– Всё верно, верно, мой мальчик. Да только не всегда, далеко не всегда победа достигается только лишь мужеством. Один мужественный человек бессилен против тысячи трусов. А татарские воины к тому же не трусы. Нет, совсем не трусы. Основные силы русских заняты в Ливонии, а оставшихся в Москве недостаточно для отражения предстоящего набега, даже если они соберут в войско жителей всех окрестных сёл, которые, к тому же не знакомы с воинским искусством. Они обречены. И я уверен, что те купцы, с которыми ты пришёл к устью Северной Двины, прекрасно это понимают. Вот и не торопятся удаляться от побережья в своих даже самых дерзких мечтаньях. Поэтому я и считаю, что ты лукавишь, ведь на глупца ты не похож. В этом я после беседы с тобой убеждён!

Петер вспомнил слова брата Гийома: "Это человек без совести и принципов. И очень любит деньги". И понял, как с ним надо говорить, чтобы привлечь на свою сторону. Раз он не верит в благие побуждения, значит, с ним надо быть предельно циничным. Только такой язык ему понятен. Петер рассмеялся, глядя сквозь прищуренные веки на реакцию растерянного Штадена. Выждав небольшую паузу, он сказал, продолжая улыбаться:

– Я вижу, ты действительно хорошо знаешь людей. А здесь, в этой дикой глуши, и сам стал чутким, как дикий зверь. Да, ты прав, Генрих. Я действительно не собираюсь налаживать долгосрочные торговые отношения с этой почти погибшей страной. Откровенность в обмен на откровенность. Как ты был честен со мной, так и я буду честным с тобой. Я всего лишь собираюсь провернуть одно очень выгодное дело, и для этого мне надо встретиться с царём Иваном Васильевичем. И я надеюсь, что в этом ты мне поможешь.

– А что за дело? – сразу заинтересовался Штаден.

– Извини, Генрих, но этого я сказать не могу.

– В таком случае зачем же я буду тебе помогать?

Петер снова усмехнулся:

– Некоторые весьма влиятельные люди будут очень недовольны, если кто-то, кроме меня, узнает об их причастности к этой сделке. Поэтому я и не могу тебе этого сказать. А помогать ты мне, возможно, станешь вот почему.

С этими словами Петер вытащил из-за пазухи небольшой кожаный кошель, туго набитый золотыми монетами. Глаза Штадена жадно блеснули.

– Вот это ты получишь после того, как я встречусь с царём.

Петер проницательно взглянул Штадену прямо в глаза:

– Генрих, я вижу, что твою голову посещают всякие ненужные мысли. Я хоть и младше тебя, но тоже неплохо разбираюсь в людях. Эти деньги ты получишь только после того, как я встречусь с царём. В противном же случае… Помни, что мои слова о влиятельных людях, которые стоят у истоков этого дела – правда. И они знают, к кому в Москве я обращусь прежде всего.

Штаден загасил жадный блеск в глазах и перевёл тяжёлое дыхание. Надо же, столько в жизни повидал, но каждый раз, когда появляется возможность одним махом сильно поправить своё благосостояние, у него учащаются дыхание и сердцебиение. И ничего с этим не поделать, как ни старайся!

Петер понимающе усмехнулся:

– Генрих, я всего лишь хочу немного ограбить эту страну перед её кончиной. Всё равно на том свете ей материальные блага ни к чему. И хочу, чтобы ты за хорошую плату помог мне в этом. За очень хорошую, учитывая, что тебе и делать-то почти ничего не придётся.

– Хорошо, – медленно произнёс Штаден, – я готов помочь тебе. Но где гарантия, что ты отдашь мне деньги после того, как я выполню обещание?

– Ну как тебе не стыдно, Генрих? Мы же с тобой дети одного отца – нашего родного Мюнстера. А разве братья обманывают друг друга?

– Я многое в жизни повидал, – сквозь зубы процедил Штаден, – в том числе и такое.

– Но я не из таких. Я даю тебе слово, что ты всё получишь сполна.

Штаден внимательно посмотрел в глаза Петера. Потом отвёл взгляд:

– Не знаю, почему, но я тебе верю. И это удивительно, потому что я ни во что не верю с пятилетнего возраста, когда узнал, что приносящий подарки Санта-Клаус – никакой не Санта, а просто Клаус, переодетый брат матери. А может, ты, несмотря на юный возраст, всего лишь убедительный лгун?

– Всё намного проще, Генрих. Я предельно честен с собой. Ну просто не могу тебя обманывать.

– Но русских ты собираешься обмануть.

– Они чужие. Для них одна честность, для нас – другая.

– Мне почему-то кажется, – негромко сказал Штаден, – что у тебя всегда наготове и третья честность. А если надо, то будут и четвёртая, и пятая. Но всё-таки я готов помочь тебе. Кажется, я догадываюсь, какие люди стоят за твоей спиной.

Дальше пошли молча. Зимний день короток, и солнце уже начало садиться. Они вышли из Москвы и двигались по накатанной санями дороге. Подковы коня Штадена были с шипами и оставляли за собой характерный следы с выбоинами, а при каждом шаге в воздух взлетало крошево покрытого тонкой ледяной коркой снега.

– Далеко ещё? – спросил Петер.

– Полмили, не больше, – ответил Штаден, – скоро будем.

Потом добавил:

– Я буду у царя через два дня. Тогда и тебя ему представлю.

– Договорились…

…Спустя два дня из имения Генриха фон Штадена, или Андрея Володимировича на русский лад, выехали два всадника. Одним был хозяин имения, а вторым его гость. Штаден убедил Петера, что являться к царю пешим нельзя – к всаднику же и отношение иное, да и пешком вторично проделывать этот путь не стоит. Верхами и быстрее, и устанешь меньше. Попутно он, понятно, продал гостю одну из своих лошадей, не забыв взять с Петера золотой гульден за доживающую свой век кобылу.

Верхом Петер ездить умел, хотя и не был первоклассным наездником. Но до Москвы недалеко, и лошадей они не гнали, а шли рысью, лишь изредка стегая их плётками. Вскоре они уже въезжали в ворота под Фроловской башней. На этот раз стрельцы не обратили на Петера никакого внимания, ведь он был спутником самого Андрея Володимировича.

У Большой палаты они спешились, оставив лошадей у коновязи и поднялись на крыльцо. Стрельцы в вишнёвых кафтанах беспрепятственно пропустили их внутрь. Штаден пошёл первым, велев Петеру держаться следом.

Они прошли по коридору и, поднявшись по широкой крутой лестнице, вошли в палату. Государь, царь и великий князь всея Руси встретил их, сидя у окошка и глядя на улицу. Одеяние на нём было простое, домашнее: обычная льняная рубаха тонкого тканья длиной до колена и невзрачные штаны из дерюги. Услышав, что кто-то вошёл в комнату, он повернул голову и негромко произнёс безразличным дребезжащим голосом:

– А, это ты, Андрюшка. А я думаю – кого это чёрт несёт?

– Великий государь… – начал Штаден.

– Да ладно тебе. Говори, что надумал.

– Ставлю кузницу, буду для войска сабли да бердыши ковать.

– Ты лучше стволы для пищалей куй. Бердышей у нас много, а пищали приходится у иноземцев закупать. А они за это серебро да золото желают. А оно нам и самим нужно.

– Как скажешь. Если надо, буду и стволы ковать, и пушки лить.

– Вот это молодец!

Царь встал, и Петер увидел, что он росту выше среднего, худощав и широкоплеч. Тёмно-русая борода с проседью была густой, но не очень длинной.

– А это кто с тобой?

– Это сын моего брата, торговый гость.

Глаза царя заинтересованно блеснули:

– Гость? И чем же ты, гость, торгуешь?

– Продал в устье Двины прямо с борта корабля триста пятьдесят мушкетов работы лондонских мастеров, – ответил Петер. – За что со мной произведён предельно честный и полный расчёт.

– Да ты и по-русски говоришь прекрасно. Молодец! А что мушкеты сразу в Москву не привёз? Они нам скоро ой как пригодятся.

– Государь, я первый раз на Руси, и не знаю, как, к кому обратиться для перевозки столь тяжёлого груза. А ваши купцы дали хорошую цену. Но я…

– Хорошую, – ворчливо перебил его царь, – а мне вдвое-втрое больше предложат. Только о своей мошне и думают, ироды. Ты в следующий раз вези прямо сюда, в Москву. Я тебе дам денег столько, что перекроет затрату на перевозку, и пусть эти крохоборы в трудную для державы годину цены на оружие не задирают. Будет так! Видит Бог, я мою державу без защиты не оставлю!

Последние слова он произнёс громко, и прозвучали они так величественно, что царь даже посуровел лицом и засверкал глазами. Переход от полного безразличия к активности был так стремителен и внезапен, что Петер понял, что царь Иван – человек, подверженный быстрой смене настроения и воздействовать на его мысли и поступки нужно, используя эту особенность его характера. Петер всю долгую дорогу от Каргополя до Москвы думал, каким же образом он сможет добиться от царя доверия? И кажется, он этот способ нашёл. Но действовать надо без промедления, пока разгорячённый Иван расположен к нему и готов благожелательно выслушать любую его просьбу.

– Государь, – едва дрогнувшим голосом сказал Петер, – есть у меня к тебе просьба.

– Говори, – разрешил царь, – если дельная, исполню.

– Возможно, просьба моя покажется тебе невыполнимой или неискренней, но знай – я говорю от всей души, совершенно искренне.

Голос его теперь совершенно явно дрожал, выдавая сильное волнение.

– Чего тянешь? – поднял брови Иван. – Давай уж говори.

– Государь, матушка моя родом из русских земель, но так, видно, предписано свыше, что мужем ей стал католик, мой отец Иоганн Хайнен. Они уехали из Новгорода и жили в Немецкой земле, и поэтому по крещению я католик.

Голос Петера звучал взволнованно, прерывался, по щеке потекла слеза, оставляя за собой мокрую дорожку. Его речь стала страстной и сумбурной.

– Государь, я с самых юных лет впитывал рассказы матери о её родине, и так уж было угодно – не знаю кому, судьбе или Богу, но только душа моя к католической вере никогда не лежала. А сейчас, когда я приехал сюда, вот здесь…

Он ударил себя кулаком в грудь.

– Вот здесь что забилось часто-часто, и понял я, что не католик, хотя и всегда исправно ходил к мессе[59]59
  Месса – католическая церковная служба.


[Закрыть]. Но здесь, на Руси: сначала в устье Двины, потом в Каргополе и в Москве, когда я увидел эти дивные купола в форме луковиц, услышал русскую речь, я почувствовал, что это – моё, родное. И я не могу, да и не хочу этому противиться.

Голос Петера стал совсем тихим, и он почти прошептал:

– Государь, я чувствую себя православным. Позволь мне принять истинное крещение.

Царь озадаченно смотрел на него. Такого поворота он не ожидал, хотя повидал в жизни всякого. Про Штадена и говорить нечего. Нижняя челюсть у него слегка отвисла, по подбородку катилась слюна, и он смотрел на Петера с изумлённым и опасливым восхищением: до такого убедительного вранья ему было ой как далеко! Теперь он ни капли не сомневался, какие влиятельные силы стоят за спиной этого ловкого молодого человека.

– Позволь, государь!

Петер опустился на колени и стоял перед царём, глядя на него снизу вверх. Его лицо было мокрым от слёз. Царь, не отрывая от Петера взгляда, подошёл к двери и ударил в неё кулаком. Потом ещё и ещё. Штаден начал тревожно переминаться с ноги на ногу. Государь явно был выведен из себя, и как он поведёт себя дальше – неизвестно.

– Эй, кто там! – крикнул царь. – А ну, быстро ко мне.

За дверью послышался топот и в комнату ворвались двое стрельцов с бердышами и пищалями.

– Живо Кирилла[60]60
  Кирилл – митрополит Московский и всея Руси.


[Закрыть] ко мне. Живо!

Стрельцы ринулись выполнять царёв приказ.

– Стойте.

Они остановились.

– Охраняйте дальше. Я сам к нему пойду. Ему ведь восемьдесят уже.

Царь приобнял Петера за плечи и вышел с ним из палаты. Штаден шёл следом. Теперь он уже боялся этого юношу, способного на такие неожиданные и решительные поступки. Петер представлялся ему человеком, сделавшим шаг в пропасть, но не упавшим, а каким-то непостижимым образом воспарившим ввысь.

Спустя короткое время в Успенском соборе состоялся обряд крещения, который провёл митрополит Московский и всея Руси Кирилл. Крёстным отцом стал сам царь Иван Васильевич, а новообращённый православный получил имя Пётр Иванович.

На выходе из собора царь сказал:

– Теперь ты мой крестник и мой подданный. А прозвище твоё пусть будет Немчинов. Жить станешь в кремле.

В стороне, не решаясь подойти, стоял Генрих фон Штаден.