Текст книги "Охота на либерею"

Автор книги: Михаил Фёдоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Глава 10
ОГРОМНАЯ ЦЕННОСТЬ

Москва, начало весны 1572 года

Петер уж три месяца жил в Москве. Быть царским крестником оказалось приятно и нехлопотно. Любые прихоти его исполнялись быстро, и нужды он ни в чём не знал. Только приходилось ежедневно видеться с царём, вести с ним долгие беседы да выполнять различные поручения. Впрочем, тоже необременительные.

Однажды царь предложил ему возглавить отряд "государевых людей", взяв под начало наследников именитых боярских семей. Но Петер уже достаточно пожил в Москве, чтобы понять, что эти одетые в чёрное люди уважением не пользуются и вызывают лишь страх и тщательно скрываемую ненависть. Причём у всех сословий. Да и ссориться с влиятельными боярами ему не хотелось. И так на него стали посматривать искоса: иноземец, выскочка, а у царя в любимчиках. А если возьмётся командовать старинными боярскими родами – тут только ходи да оглядывайся: не зарежет ли тебя кто в тёмном углу?

Нет, раздражать бояр без надобности Петеру не хотелось, не для того он здесь. Главное – выполнить свою миссию, а что там дальше будет – то Бог ведает. Для успеха дела он был готов поссориться хоть со всей Москвой, но без особой необходимости этого делать не стоило. Поэтому от предложения царского отказался, сказав:

– Зачем это, государь? Я и так люблю тебя, как родного отца. И даже больше, ведь ты – мой отец перед Богом. Я готов выполнить любое твоё поручение и сложить свою голову, если тебе это будет надо.

Лицо его при этом было настолько честным, а голос звучал так искренне, что царь едва не прослезился, что Бог послал ему такого верного подданного. И оставил при себе для выполнения особо важных поручений.

Петер долго думал, как навести царя на разговор о либерее, не вызвав подозрений. А то, в самом деле, все вокруг готовятся к татарскому набегу – куют бердыши, льют пушки, обучают войсковому строю неопытных ополченцев. Какая там либерея, не до того сейчас! Но, зная интерес царя к обустройству жизни в Европе, решил сыграть именно на этом.

Однажды, когда Иван Васильевич был в хорошем расположении духа, они беседовали, сидя за столом в царской светлице. Государь интересовался, чем Петер занимался до того, как решил заняться торговлей. Вот тут-то Петер и понял, что настало подходящее время подвести царя к обсуждению нужной темы.

– В детстве я был учеником хранителя либереи, – сказал он, – а книжное хранилище находилась в нашем университете, который основан, основан…

Петер на мгновение задумался и сказал:

– Он основан от дня сегодняшнего примерно четверть века. Там изучают медицину, богословие, каноническое и гражданское право, а также различные искусства. В либерее той есть труды по многим предметам, которые необходимы для постижения наук. Есть и древние рукописные свитки, и книги, напечатанные совсем недавно. И всё это в таком большом количестве, что несведущему человеку разобраться невозможно. В мои обязанности входило составление списков, которые именуются каталогами, внесение в них новых книг и наведение порядка на полках, чтобы можно было легко найти нужный фолиант[84]84
  Фолиант – книга формата infolio, то есть в половину типографского листа. Были и более мелкие форматы – inquarto, inoctavo. То есть в четверть и в одну восьмую типографского листа. Точный размер книги зависел от размера листа.


[Закрыть]. Но такая жизнь показалась мне скучной, и я сменил её на полную опасностей и приключений жизнь торговца, а теперь стал твоим крестником и как верный подданный готовлюсь отразить нападение татар.

Иван Васильевич задумчиво чесал шею под бородой, глядя немигающими глазами перед собой.

– Либерея, говоришь? Фолиант?

– Да, государь. Там были не только фолианты, но и книги другого формата – in quarto, in octavo. В Реймсе многие состоятельные люди хранят дома различные книги, и не только богословского содержания. И я, признаться, был очень удивлён, что твои бояре не имеют столь полезной для души привычки.

– Бояре, бояре, – раздражённо сказал царь, – моим боярам только бы людей мордовать. Верных слуг из них с полсотни едва наберётся, а остальные…

Он разочарованно махнул рукой и замолчал, насупившись. Молчал и Петер. Насколько он успел изучить нрав царя, сейчас надо было выждать немного, а потом разговор сам перейдёт в нужное ему русло. Так и оказалось.

– Знаешь, Петруша, – хвастливо произнёс царь, – а ведь либерея и у меня есть. В подземелье храню. Да такая, что твоя с ней не сравнится. Там ведь приданое бабки моей, Софьи. Была она дочерью последнего византийского императора да привезла в Москву тридцать телег книг и свитков, спасённых из горящего Царьграда. А за время, что прошло с тех пор, мои послы из заграничных странствий привозили и новые книги. В Казани стрельцы спасли из пламени татарские учёные книги – так всё туда же сложили. Был у меня басурманский поп учёный, умел читать и по-русски, и на многих восточных и южных языках. Начал было разбирать казанскую добычу да на русский переводить, да помер. Отравили, наверное, – уж это у нас умеют[85]85
  На момент повествования Иван Грозный был женат в четвёртый раз. Первые три жены были предположительно отравлены.


[Закрыть].

– Это очень интересно, государь, – взволнованно сказал Петер, тщательно скрывая радость, что его хитрость подействовала, – дозволь взглянуть да разобрать, что там за книги хранятся!

– Что, заёрзал, крестник, – усмехнулся царь, – я ведь давно приметил, что из тебя хороший книжник или купец получится. Ну не воинский у тебя склад! А мне сейчас воины нужны.

– Государь, дозволь на либерею глянуть! Не знаю, плохой я или хороший воин, но ты же знаешь – за тебя я голову сложу не задумываясь. А сейчас помогу книги разобрать, да подскажу, как их использовать. От этого большая польза державе может быть.

Царь внимательно посмотрел на него:

– Вижу, вижу, крестник, что честен ты в помыслах. Пусть будет так. Разрешу тебе взглянуть на либерею. Перетрясёшь сундуки, посмотришь, что там к чему. А уж окончательно со всем разберёмся, как татар отобьём. Если отобьём. На том ведь свете книги ни к чему.

– Так давай, государь, прямо сейчас и глянем.

– Какой же ты настырный, крестник. Вижу, что не терпится. Ну, хорошо, пусть сейчас. Эй, кто там, а ну, войди!

Створки двери распахнулись, и в светлицу вошли двое стрельцов охраны.

– Приведите ко мне Челяднина да факелов побольше захватите.

Стрельцы кивнули и, не говоря ни слова, вышли из светлицы…

…Через некоторое время Иван Трофимович Челяднин, высоко подняв факел, осторожно ступал по подземному ходу, в котором был всего несколько дней назад. Вслед за ним тоже с факелами в руках шли царь Иван Васильевич и его крестник. У входа в хранилище книг окольничий остановился, всучил свой факел Петеру и, открыв замок, распахнул дверь настежь. Ступив первым через порог, он шагнул в глубь помещения, давая проход спутникам.

Немец, увидев, какое книжное изобилие его окружает, заурчал, как кот при виде таза, до краёв наполненного сметаной, и стал вертеться по сторонам, решая, с какого сундука начать знакомство с либереей. С пылающей пакли в разные стороны полетели капли кипящей смолы.

– Ты поосторожней, Пётр Иванович, – прикрикнул окольничий, – эти богатства многие века пережили! Не хватало сейчас их спалить.

Царь отнял у крестника факел:

– Ты, Петруша, возьми что надо да вели отнести наверх. Два или три сундука. Там и разберёшь. И мне доложишь. А здесь в самом деле не надо с факелом мельтешить. А как разберёшь, что за книги в тех сундуках и какая от них польза, я и решу, что с ними делать. Может, сам и станешь на русский язык перетолмачивать…

– Иван Васильевич! – восторженно сказал Петер. – Я даже сейчас, ещё не разобрав книги, вижу, что среди них много очень древних. Вот, например, эта.

Он поднял дрожащими от волнения руками книгу форматом в четверть листа, лежащую на крышке большого сундука, окованного толстыми железными полосами.

– Ихтифалеика[86]86
  Ихтифалеика – утерянное произведение, приписываемое великому древнеримскому поэту Вергилию.


[Закрыть] пера великого Вергилия. Книга эта считается утерянной. Считалась. О ней остались только упоминания, хотя при жизни поэта её читали все образованные люди. Посмотрите, как превосходно выделан пергамент, на котором она написана. Он очень тонкий и почти без желтизны. Наверняка его делал большой мастер. А по начертанию букв я могу сказать, что этой книге примерно восемьсот лет. Где-нибудь в Италии или Бургундии её можно обменять на небольшой замок. А что хранится в остальных сундуках, я даже представить не могу.

– Эва как, – только и сказал царь, озадаченно почесав затылок.

Окольничий молчал. О ценности приданого царёвой бабки он догадывался, но не предполагал, что она настолько велика. Петер, возбуждённый от открывшегося книжного богатства, взял у оцепеневшего царя свой факел и, пытаясь разглядеть, что скрывается в темноте, полез в угол, перешагивая через сундуки и дрожа от нетерпения. Капли смолы вновь полетели во все стороны.

– Стой, Петруша, стой! – закричал царь. – Вернись, спалишь ведь все мои итальянские замки.

Окольничий, метнувшись за Петером, силой вырвал у него факел. Царёв крестник стоял, тяжело дыша. Он уже приходил в себя. Челяднин хлопнул рукой по лежащей на ближайшем сундуке книге: та уже начинала тлеть от попавшей на неё горящей смолы.

– Прости, государь, – сказал Петер, – увидев столь редкие и ценные книги, я просто потерял голову. Прости.

– Ну, ничего, ничего, – ответил царь. – Ты давай выбирай, что наверх нести. А мы с Иваном Трофимовичем тебе посветим.

Петер долго рылся в сундуках, бормоча что-то на латыни и вставляя изредка русские слова.

– Превосходно, превосходно. Какое богатство!

Иван Васильевич терпеливо ждал, когда его крестник выберет нужные книги и свитки. Наконец Петер указал на три сундука:

– Берём вот эти.

Потом он подошёл к стене, взял охапку лежащих внавалку свитков и положил сверху одного из сундуков.

– Вот, государь. Разберу их, потом и за остальных возьмусь.

Царь кивнул головой и сказал окольничему:

– Ты там распорядись насчёт людишек, чтобы поклажу наверх вытащили. Пусть крестник занимается тем, к чему у него душа лежит… Авось какая польза и будет.

Они направились к выходу, не говоря друг другу ни слова. И только когда уже поднимались по крутой лестнице наверх, царь произнёс, как бы про себя, ни к кому не обращаясь:

– Всё равно в битву все пойдут. И воины, и книжники.

Вскоре отправленные окольничим писцы Земского приказа уже тащили наверх тяжеленные сундуки с древними книгами, чтобы поставить в царской светлице, где их уже поджидал Петер. Желание узнать, какие книжные сокровища содержатся в сундуках, было настолько велико, что он решил эту ночь не спать. Находка "Ихтифалеики" вселяла надежду, что его ожидают большие открытия. Теперь он понимал, почему не названные братом Гийомом высокопоставленные римляне так сильно желают заполучить эту либерею. Надо же – такая великая ценность досталась этим варварам, которые не знают, что с ней делать! Он открыл первый сундук и стал перебирать старинные книги.

Когда стемнело, Петер велел принести свечи – много свечей, и запалил сразу несколько, чтобы не напрягать глаза при книжной работе. Он кропотливо разбирал целый век пролежавшие без употребления книги. Да, бабка нынешнего царя приехала из Рима в Москву ровно сто лет назад[87]87
  Софья Палеолог прибыла в Москву в качестве невесты Ивана Ш 12 ноября 1472 года. Её сопровождала многочисленная свита образованных греков и итальянцев и большой обоз, где кроме книг были и иные ценности.


[Закрыть]!

За дверью светлицы прошли несколько человек, стараясь ступать осторожно, но это у них получалось не очень хорошо. "Стрельцы, наверное, – подумал Петер, доставая из сундуков свитки и книги, – велено им, чтобы меня никто не тревожил". Потом он погрузился в изучение книг настолько глубоко, что топот стрелецких сапог его совершенно не тревожил – он его просто не слышал. За окном всхрапнули потревоженные чем-то стоящие у дверей кони, проскакал полуночный всадник, коротко и громко велевший стражникам открывать ворота не мешкая, потому как следует он по государеву делу. Где-то орали песню пьяные, правда, быстро затихшие под чьими-то суровыми окриками – всё это также не коснулось его ушей. Он был не здесь.

Впитанная с детства любовь к книжной мудрости полностью захватила Петера. Он тщательно разбирал вытащенные из сундука книги, вписывая их названия в реестр, который он составлял тут же – на больших плотных желтоватых листах. Один лист, другой, третий. Петер дивился, насколько богатой оказалась царская либерея. Если там, в подземелье, его при виде открывшегося богатства охватил какой-то щенячий восторг, то теперь это было спокойное благоговение знающего человека, по достоинству оценившего, что находится перед ним! Огромное количество редчайших рукописных книг и свитков, которые оставили после себя знакомые и не знакомые ему мудрецы, многие из которых уже тысячу, две, а то и три тысячи лет как лежат в земле неизвестно какой страны. Уже, наверно, и народов, к которым они принадлежали, не осталось, а свитки остались!

Вот хорошо сохранившийся свиток, испещрённый письменами, которыми пишут люди пророка Мухаммеда. Тут даже рисунки есть – человеческая нога, голова, ребёнок в утробе матери. Жаль, что он не умеет читать на языке мусульман – наверняка это медицинский трактат, принадлежащий перу великого Авиценны или кому-то из его учеников! Но ничего, при Святом престоле наверняка есть сведущие люди – они разберут, что здесь написано.

Вот снова рисунки – на этот раз какие-то строения, напоминающие боевые башни и стены. Это, кажется, труд по фортификации. Правда, написан он на языке жителей далёкой империи, которые все остальные народы считают дикарями. Даже христиан! Да, это китайское письмо. Снова надежда только на римских грамотеев.

На глаза Петеру попался папирус, который покрывали греческие буквы. Греческий язык он знал хорошо. Так это же Фукидид – его "История Пелопоннесской войны"! А это что тут же? "О природе охлоса" – да ведь даже о существовании этой работы великого грека не известно ничего! А это значит, она присутствует только здесь, на этом столе! Свиток выглядит очень старым, неужели писал сам великий историк? Тогда ему около двух тысяч лет. Боже мой, боже, мой, и это лишь совсем малая часть того, что хранится в московском подземелье!

И какой умник распорядился сто лет назад выпустить Софью из Рима со всем этим богатством? Кто, скажите?!! Неужели при дворе Сикста четвёртого[88]88
  Римский папа, во время правления которого Софья Палеолог выехала из Рима в Москву.


[Закрыть] не нашлось никого, кто по достоинство смог бы оценить, что именно увозит с собой племянница последнего императора Византии? И, главное, куда – к этим дикарям, которые даже не сумели распорядиться свалившимися на них богатствами и не нашли ничего более умного, чем бросить их в грязное подземелье?!! Тысячу раз прав был отец провинциал, когда ориентировал его на изучение и доставку в Рим этого сокровища! И он, Петер, сделает всё – как возможное, так и невозможное, чтобы выполнить поручение.

Если раньше полученное в Риме задание было для Петера чем-то отвлечённым, аморфным, хотя и обязательным к исполнению, то теперь оно приобрело форму и структуру. Оно представлялось ему в виде длинного ломаного коридора, где на каждом изломе его подстерегают страшные опасности – смертельные ловушки, неведомые чудовища или опытные убийцы. И теперь оно стало целью его жизни. Да, именно так: пока он находится в Московии, это цель его жизни! И не настанет в его душе покой, пока сундуки с книгами не будут выгружены с повозок и не поставлены перед базиликой Святого Петра, чтобы позже занять достойное место в библиотеке Ватикана! Да, библиотека дикого царя Ивана должна оказаться в библиотеке Святого престола, чтобы хранящимися в ней знаниями, да что там знаниями – самим фактом своего нахождения в правильном месте способствовать величию Святой католической церкви!..

…Когда утром царь, зевая, появился в светлице, Петер ещё не спал. На столе стоял бронзовый итальянский канделябр с пятью рожками, из которых торчали наполовину сгоревшие свечи, а неподалёку были разбросаны несколько свечных огарков. Рядом лежала стопка листов плотной бумаги, исписанных ровными столбцами латинских слов.

– Докладывай, крестник, что сделано, – приказал царь.

Петер обернулся: глаза его, красные от бессонной ночи, казались безумными.

– Да ты никак рехнулся, – испугался Иван Васильевич.

– Нет, государь, нет. Я переписал все книги, которые находились в этих трёх сундуках. И я… я поражён. Это огромное, огромное богатство. Правда, некоторые рукописи я не смог прочитать, а по начертанию знаков на одном из них я узнал письмо, которым писали жители Древнего Египта. Это и неудивительно, ведь Египет долгое время являлся провинцией Византийской империи. Очевидно, какой-то любитель древностей привёз старинный папирус в Константинополь и сохранил его в либерее для жителей грядущих эпох, то есть для нас.

– А на кой ляд он, если прочитать нельзя? – удивился царь.

– Это сейчас нельзя. Возможно, в глубинах Африки ещё удастся найти человека, умеющего читать египетское священное письмо[89]89
  В XVI веке читать египетские иероглифы (в переводе с древнегреческого – «священные письмена») не умел никто. Расшифровал египетскую письменность выдающийся французский лингвист Франсуа Шампольон лишь в 1822 году.


[Закрыть].

– У нас и без Африки забот полно.

– Государь, сила государства не только в войске, но и в знаниях. И чем больше в державе внимания уделяется наукам и искусству, тем более оно устойчиво. Великий завоеватель древности Аттила выиграл много сражений и мог бы править всей Европой. Но проиграл лишь одно. И его могучая армия рассеялась, а воинственные гунны стали служить другим царям и вскоре забыли о своём происхождении. Это случилось именно потому, что кочевая держава Аттилы не знала наук и искусства, этой великой объединяющей силы. Это как раствор, что скрепляет каменную кладку в единое целое. Не будет наук и искусств – и любое государство рассыплется, как рассыпается каменная стена, не скреплённая надлежащим образом.

Царь озадаченно выслушал пламенную речь Петера.

– Хорошо, убедил ты меня. Пусть лежат египетские свитки, пока сведущий человек не объявится.

– Дозволь, государь, другие сундуки наверх вытащить да составить опись книг, в них содержащихся, как я уже сделал с этими.

Он взял со стола лист бумаги, исписанный латинскими названиями, и протянул царю. Но тот, взяв его и пробежав глазами, вернул обратно:

– Нет, крестник. Вчера хотел, чтобы занимался ты только бабкиным наследством, да передумал. Летом татары придут, и может случиться, что некому будет книгами заниматься. Может, и книг никаких не будет, если возьмут они кремль. Всё спалят, окаянные, все мои итальянские замки из кремлёвского подземелья. Поэтому оставляй сундуки, где стоят, а опись Ивану Трофимовичу отдашь. А сам давай-ка отсыпайся, да завтра с утра будет у меня к тебе поручение. Поедешь в Сергиеву обитель.

– Зачем, государь?

– Там отец Алексий наладил несколько кузниц. Пищали и бердыши привезёшь. Возьмёшь с собой полусотню стрельцов, десяток подвод.

– Государь…

– Сделаешь так, как я сказал, – остановил его царь негромкой фразой.

И Петер осёкся. В короткой реплике царя звучала власть. И ослушаться приказа было совершенно невозможно. Черты лица Ивана Васильевича стали суровыми, заострились, окаменели, и даже борода топорщилась как-то особенно непреклонно. Нет, не зря Петер считал, что умеет читать по лицам людей. Если царь всё уже решил, то спорить с ним было опасно. Можно было легко лишиться его расположения, а это чревато многими осложнениями! И совершенно ему не нужно.

– Хорошо, Иван Васильевич, – склонил голову Петер.

Так уж сложилось у них за минувшие полгода, что Петер называл царя по имени в тех случаях, когда хотел исподволь напомнить, что является его крестником. А сейчас, когда тот раздражён, такой намёк был необходим, чтобы возникшее между ними малое недоразумение не стало большим.

– Ступай, Петруша, – смягчился царь, – ступай поспи. Нам ещё так много надо сделать. На тебя сильно надеюсь.

Петер поклонился, вышел из царской светлицы и направился в свою спальню. Несмотря на усталость, он долго лежал без сна. Безусловно, либерея русского царя – явление уникальное. И надо приложить все силы, чтобы доставить её к Святому престолу. Но как? Всё, от него зависящее, он сделал. Стал не просто приближённым царя, но и его крестником. Как будто ненароком, не возбуждая подозрения, узнал, где хранятся драгоценные книги, и даже сумел составить каталог для содержимого трёх сундуков. Но пока доступ в хранилище ему закрыт. Кажется, царь Иван оценил значение либереи. И, судя по всему, он совсем не уверен в победе над татарами. Как всё это можно использовать для достижения намеченной цели?

Петер сел в кровати. Кажется, он придумал, что надо делать. Если царь решит, что книги нужно спасти любой ценой, можно предложить вывезти их из кремля на хранение в какое-нибудь безопасное место. Главное – отправить сундуки с книгами из Москвы, а дальше совсем не обязательно везти их туда, куда прикажет Иван Васильевич. Да конечно же! Только надо знать, куда везти.

Обрадованный найденным решением, Петер снова улёгся, закрыл глаза и моментально заснул. Спал он крепко, без сновидений. Но сон его был недолгим. С недавних пор он заметил за собой такую особенность: если предстояло выполнить какое-то неотложное дело, то сон длился ровно столько времени, сколько необходимо, чтобы восстановились силы. Вот так и сейчас.

Пробуждение наступило мгновенно. Петер переходил от сна к бодрствованию быстро, без промежуточного состояния, этой сладкой полудрёмы, когда так не хочется вылезать из-под тёплого одеяла. Он встал, позёвывая и размышляя о том, куда бы вывезти царскую либерею. Так ничего и не придумав, Петер отправился обедать, после чего решил выйти из кремля.

Пройдя Фроловские ворота, он остановился у Покровского храма. Несколько нищих стояли у входа с протянутыми руками. Петер дал каждому по деньге[90]90
  Деньга – мелкая монета номиналом в ¹/₂₀₀ часть рубля.


[Закрыть] и, перекрестившись, собирался войти в ворота, как услышал за спиной негромкое:

– Pater noster, qui es in caelis.

Сердце забилось чуть быстрее, но Петер совладал с собой и, обернувшись, увидел невысокого человека. Одет он был в добротный кафтан из грубой серой ткани, заячий треух[91]91
  Треух – тёплая мужская шапки с наушниками и опускающимся задком.


[Закрыть] и валяные сапоги – словом, как зажиточный слободской человек[92]92
  Слободские люди – жители слободы, городского района с собственным самоуправлением. Были лично свободны.


[Закрыть]. Но Петер узнал его сразу. Перед ним стоял брат Гийом.

– Запалим свечи за усопших, – сказал он Петеру по-русски и первым вошёл в церковь, перекрестившись по-православному.

Он зажёг свечу от лампады, поставил её перед ликом Сергия Радонежского и стал что-то шептать, размашисто крестясь. Петер следовал его примеру, больше всего на свете сейчас желая, чтобы они поскорее покинули церковь, и брат Гийом рассказал, какие события произошли после их встречи в Каргополе.

Когда они вышли на площадь, брат Гийом сказал:

– Спустимся к реке. Здесь слишком людно.

Вдоль кремлёвской стены они подошли к Беклемишевской башне, напоминавшей о казнённом много лет назад отцом нынешнего государя, Василием Ивановичем, боярине Иване Беклемишеве[93]93
  Иван Беклемишев был казнён в 1525 году за дерзкие слова, сказанные в осуждение развода великого князя Московского, Государя всея Руси Василия III с бездетной Соломонией Сабуровой. Его двор находился внутри кремля и примыкал к этой башне.


[Закрыть]. Мимо, направляясь к Тайницкой башне, прошёл стрелецкий караул.

Пропустив стрельцов, Петер и брат Гийом приняли чуть правее и спустились к реке. Лёд на Москве начал подтаивать, но был ещё крепок.

– Я слышал, ты получил доступ к либерее, – сказал брат Гийом на латыни, – ты и вправду очень способный человек. Аббат Кератри оказался прав.

– Но как, как? – воскликнул удивлённый Петер. – Откуда тебе, брат Гийом это известно? Я лишь вчера сумел настолько расположить к себе царя, что он открыл мне местонахождение либереи. Мне даже удалось поднять три сундука и составить каталог их содержимого.

– Слуги Всевышнего есть даже в таких местах, которые весьма далеки от Святого престола, – туманно ответил брат Гийом, – и тебе лучше этого не знать. Ты выполняешь свою миссию хорошо. И как бы тебе ни приходилось трудно, знай, что твои друзья всегда рядом и помогут в трудную минуту. Сейчас у тебя возникли затруднения, поэтому появился я. Мне известно, что тебя волнует. Ты не знаешь, когда и куда вывозить либерею. Верно?

– Да, брат Гийом.

– Вывозить следует непосредственно перед приходом татар. Перед близкой угрозой её уничтожения царь Иван легче согласится отправить сундуки с книгами в какое-нибудь безопасное место. И ты должен сопровождать этот обоз.

– Хорошо, брат Гийом.

– Но обоз должен изменить направление и оказаться в совсем другом месте.

– Я понимаю это, брат Гийом.

– Это место должно быть в пределах досягаемости наших польских друзей и подальше от степных дикарей. Мы пока не решили, в какое место отправить книги, но ясно, что оно должно быть вблизи западных пределов Русского царства.

– Я думаю так же, брат Гийом.

– Ты сейчас должен сделать всё возможное, чтобы не впасть в немилость царя. Его настроение очень переменчиво, и вчерашний фаворит может легко оказаться в опале. Из-за непостоянства его характера ты, чужой русскому народу человек, и стал царским крестником, в то время как многие честные и умные люди были убиты или сосланы.

– Я сделаю всё, чтобы не потерять расположение царя.

– Хорошо, терциарий. Когда станет известно место, куда следует доставить либерею, я сообщу тебе. Мне несподручно часто видеться с тобой, поэтому скоро прибудет твой помощник и защитник. Родом он из Шотландии, а зовут Сеорас Макдугал. Решение о его визите в Московию было принято давно, год назад, но тебе до времени не было необходимости знать об этом. Теперь ты знаешь. Вдвоём вам будет легче работать.

– Брат Гийом, почему мне сразу об этом не сказали?

Коадъютор внимательно посмотрел на него:

– Это твоё первое задание. Мы пока не знаем, насколько хорошо ты способен тайно трудиться во славу Святой церкви, хотя у меня уже сложилось благоприятное впечатление о тебе. По мере того как ты будешь набираться опыта, тебе будет оказано большее доверие.

Голос брата Гийома стал каким-то особо мягким, доверительным:

– Знаешь, Петер, когда-то очень давно, когда я был совсем не намного старше, чем ты сейчас, я получил задание от самого Игнатия Лойолы[94]94
  Игнатий Лойола – испанский офицер, основатель ордена иезуитов.


[Закрыть] отправиться на север Норвегии. Передо мной стояла задача выяснить, насколько привержены католичеству дикие племена, кочующие, не зная границ между государствами, по всему северу Скандинавии. В то время протестантская зараза только набирала силу и в Швеции, и в Норвегии, которая является частью Датского королевства. Поэтому в окружении Святого престола у многих было мнение, что мы, используя этих дикарей, способны хоть как-то препятствовать распространению в этих странах учения Лютера.

Петер, внимательно слушавший коадъютора, решился прервать его, задав вопрос:

– И это мнение было ошибочным?

– Да. Они совершенно не представляли, что там происходит. У меня было задание прожить среди дикарей три года, проповедуя среди них слово божие. И я честно выполнил его. Но…

Коадъютор разочарованно цокнул языком.

– У тебя ничего не вышло?

– Совершенно ничего. Конечно, тогда я был молод и не так искушён, как сейчас. Но даже у опытного проповедника не вышло бы ничего, я в этом абсолютно уверен. Эти люди были закоренелыми язычниками. Они верили в целый сонм богов, высекали из дерева идолов, перед которыми совершали кровавые жертвоприношения. И, как я ни старался, мои усилия были пустыми.

– Брат Гийом, они ведь могли принести в жертву и тебя?

– К, счастью, нет. У них не было человеческих жертвоприношений. Они лишь забивали оленей и оставляли перед своими божками немного мяса или мазали губы идолов кровью – считалось, что этого достаточно. Иногда их боги довольствовались шкурами животных. Что у меня ничего не получится, я понял уже к концу первого года.

– Тогда почему ты не вернулся в Рим раньше?

– Потому что мне было сказано – находиться среди них три года. И всё это время я не видел ни одного христианина. Правители дикарей платили дань королевским чиновникам, но это случалось раз в год, и я в это время находился далеко от места передачи северных мехов в королевскую казну. Да я и не стремился к такой встрече, понимая, что она может раскрыть, кем я являюсь.

– И ты вернулся в Рим ни с чем?

Брат Гийом задумался:

– Не совсем так, Петер. Да, поручения я не выполнил. К концу третьего года моего пребывания среди дикарей к ним стали проникать лютеранские миссионеры, и я счёл за лучшее покинуть этим места, да и назначенный срок к тому времени вышел.

– Брат Гийом, из твоих слов следует, что какая-то польза от твоего пребывания среди них всё же была?

– Да, была. По прибытии в Рим я предоставил в орден подробный отчёт о своей работе, который был оценен по достоинству. Я точно следовал полученным инструкциям, приобретя способность долгое время работать, не имея никакой связи с единомышленниками. Сначала это казалось мне невероятным, но три года – достаточный срок, чтобы ощутить уверенность в своих силах. После этого мне стали давать всё более важные и ответственные задания. Во славу Святой церкви.

Брат Гийом перекрестился по-католически – слева направо. Петер последовал его примеру, благо, что людей вблизи не было, и никто не смог бы разоблачить в них лазутчиков Рима.

– Мне кажется, ты что-то не договариваешь, – произнёс Петер.

Брат Гийом усмехнулся:

– Ты проницателен, терциарий. Это хорошо. Действительно, за три года я приобрёл много полезных знаний и умений. Я могу ночевать в зимнем лесу, не разводя костра, могу совершать дальние пешие переходы, и, думаю, в этом я сильнее тебя, хотя ты младше более чем на тридцать лет. Я умею мгновенно засыпать и просыпаться в нужное время, оставаться благоразумным во время всеобщей сумятицы. И многое другое, о чём сейчас и не вспомнишь, но эти знания сами всплывают в памяти, когда в них возникает необходимость. И, хотя этому меня научили языческие колдуны, я использую это во славу божью и Святой церкви.

Повисла тишина. Петер сглотнул набежавшую в рот слюну:

– Ты ведь… научишь меня всему этому, правда?

– Конечно, юноша, но лишь при одном условии.

– При каком же?

– Если ты не будешь ничего бояться и всё твоё естество, все твои помыслы будут направлены на достижение одной цели – величия нашей Святой церкви, – торжественно произнёс коадъютор.

– Иначе я не оказался бы здесь, брат Гийом.

– Верю, верю, Петер. Поэтому делай то, что должен, и свершится, чему суждено[95]95
  Высказывание жившего во II веке н. э. римского императора Марка Аврелия из династии Антонинов.


[Закрыть]. Я уже после возвращения от северных дикарей изучил язык московитов, потому что мне предстояло нести им свет католической веры. И теперь знаю его настолько совершенно, что они видят во мне своего. И это в течение одного года. Всё во славу божью, и ты тоже сможешь совершить невозможное, если очень захочешь!

Брат Гийом сделал глубокий вдох и шумно выдохнул, закрыв глаза.

– Итак, Петер, мы с тобой говорили о том, что скоро в Москву приедет твой помощник. Ты запомнил его имя?

– Да, брат Гийом, – спокойно ответил Петер, – это Сеорас Макдугал. Я всё помню.

– Хорошо. Ты знакомства с ним не скрывай, но и к царскому двору не приводи. Будто приехал он по тем же делам, что и ты – налаживать торговые связи. И знай: как бы ни было тебе трудно, я всегда рядом и приду на помощь. Но лучше, если такой необходимости не возникнет. Прощаться не будем, просто каждый пойдёт туда, куда ему надо.

Брат Гийом и Петер, не прощаясь и не говоря больше ни слова, разошлись в разные стороны.