Текст книги "Украденная субмарина. К-129"

Автор книги: Михаил Вознесенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)

НАРЯД ВНЕ ОЧЕРЕДИ

Первой задачей командира, когда К-129 возвратилась 30 ноября 1967 г. с боевой службы, было сдать в арсенал «спецбоеприпасы», за которые он нес персональную ответственность. Для этого (если верить общепринятой легенде) из лодки выгрузили и увезли в арсенал две торпеды Т—V с ЯБЗО (ядерные боевые зарядные отделения). Лодки проекта 629 были первыми в советском флоте дизельными субмаринами, на которых отсутствовали торпедопогрузочные люки. Торпеды загружали прямо в торпедные аппараты через открытые передние крышки со специального понтона, плавающего почти вровень с поверхностью моря. Так же и выгружали. При этом лодка получала максимальный дифферент то на корму, то в нос, чтобы над водой оказались крышки нижней пары аппаратов

«Красные головки» всегда заряжали в нижние торпедные аппараты первого отсека. Там они более защищены на случай столкновения с каким-либо подводным препятствием. И еще торпеды с «спецбоеприпасом» никогда не кладут на стеллажи в качестве запасных. Торпедистам первого отсека адресована постоянная подначка: «Если хочешь быть отцом, оберни яйцо свинцом!» Но едва ли советских флотоводцев так сильно заботило сексуальное и всякое прочее здоровье матросов и старшин строчной службы. Больше беспокоили шаловливые торпедистские ручки. В трубе торпедного аппарата «спецбоеприпас» как в сейфе, под шифрованным цифровым замком, а комбинация цифр – в пакете №… в котором находятся четыре пакета… совсем как в сказке про Кощея, чья смерть на конце иглы. Правда, для лодки Кобзаря – это неактуально, не было в ней запасных торпед.

Есть большие сомнения, имелись ли вообще на борту у Кобзаря эти самые «красные головки». С самого начала у разработчиков проекта 629 были возражения против ядерных торпед, концептуальные и практические. Им приказали дополнительно вписать ракетный отсек в готовый прототип прочного корпуса обычной дизельной подлодки. В целях все той же пресловутой советской «унификации», которая всегда выходила боком… Іде же выгадать недостающие 12 метров длины? Наиболее разумным конструкторы считали отказаться от запасных торпед в носовом отсеке, урезав его почти наполовину. Торпедисты этому только аплодировали: ведь пока не отстрелян запас, в отсеке нет места для двухъярусных стационарных коек. Но, поскольку такой массированный расход возможен только в реальном бою, так и ночевали всегда в обнимку с торпедами. Однако укороченный торпедный отсек уже не позволял принимать на борт ядерные торпеды: их приходилось периодически вытаскивать из аппарата на всю длину, чтобы в море добраться до «спецбоеприпаса» и выполнить регламентные процедуры.

Концептуальное возражение было следующим: а нужны ли ядерные торпеды лодке, у которой качественно иные задачи? Ей бы унести ноги после ракетного удара, а для самообороны достаточно обычных торпед. Наконец, какие есть достойные цели для термоядерного торпедирования – авианосцы? К ним еще нужно прорваться. Вражеские порты? Этим вопросом занимались особо и выяснили, что у государств враждебных блоков имеются всего две гавани, уязвимые для торпедной атаки из открытого моря, но они оказались незначительны в военном отношении.

Казалось бы, вопрос ясен. Но «красные головки» злосчастной субмарины продолжают выныривать в текстах – чаще у отечественных авторов, но встречаются и у американских.

После выгрузки торпед следовала ревизия ракетного комплекса (она занимала, как правило, целый день), затем перешвар-товка к причалу технического полигона, и ночная выгрузка баллистических ракет Р-21.

Закончив разоружение корабля, всем вернувшимся из океана независимо от воинских званий и должностей полагался день «на баню». Камчатка – не Америка, где «золотую» океанскую команду на берегу ожидает «серебряный» подменный экипаж. Поэтому смывали морскую соль боевыми сменами: сначала первая, где традиционно собраны самые опытные и умелые моряки.

Офицеры отпусков не брали. Не имело смысла менять камчатские снега на ленинградские или какие-то еще. Все настраивались на южный материковый загар после следующего похода. Отметив возвращение и отоспавшись, командиры боевых частей и корабельных служб засели заполнять бесчисленные формуляры, ублажали проверяющих флаг-спецов и строчили лихие отчеты. Плавание совершили как бы два корабля: один стальной, другой бумажный. Их курсы не всегда пролегали параллельно. К остродефицитной пишущей машинке выстроилась очередь, «отстрелялся» – и в отгулы. Некоторые планировали слетать на несколько дней в Приморье, и, если посчастливится, отметить новый 1968 г. в семейном кругу. Не все офицеры успели перевезти на полуостров семьи. Не все, впрочем, собирались это делать – особенно те, кто имел хорошую квартиру во Владивостоке и не связывал длительных жизненных планов с Камчаткой.

Дальше пошла размеренная береговая жизнь. Камбуз на лодке закрыли, моряков перевели на жительство в ПКЗ. Под плавучую казарму приспособили грузопассажирский пароход «Нева». В трюмах выгородили спальные помещения, столовые, учебные классы, а в каютах разместились канцелярии дивизии и бесквартирные офицеры, в том числе семейные. По судовым коридорам носились юные сорванцы, напоминая юность старого парохода. На «Неве» когда-то вывезли в СССР детей испанских республиканцев, а затем судно раздумали возвращать франкистам.

Лодку поставили у борта плавбазы, подключили к береговому электропитанию и паровому обогреву. На ней постоянно находились только стояночная вахта и часовой у трапа. Остальные ходили в отсеки на работу – навигационный ремонт. Это означало заменить прокладки (там, где уж явно течет), что-то подмазать, где-то подкрасить, но без особенной спешки, поскольку Торопиться некуда. Следующая «автономка» выпадала им по графику в мае – июне 1968 г.

Старшин и матросов срочной службы после дальнего похода было заведено отправлять в отпуск при части, «отмокать» в знаменитых на весь Союз горячих ключах Паратунки. Вулканические целебные воды выходят на поверхность всего в десятке километров от базы подводных лодок в бухте Тарья. Однако об отдыхе с семьей в военном санатории офицерам 29-й дивизии нечего было и мечтать. Какой-то мудрец в ГлавПУРе придумал, чтобы командир лодки, старпом или замполит, в целях укрепления все той же «сплаванности» состояли при своих срочнослужащих все 24 дня на казарменном курорте. Приходилось командиру брать с собой кого-то из младших офицеров: не ронять же собственное достоинство ночным отловом самовольщиков, которые после отбоя норовили «порскнуть» по санитаркам окрестных санаториев. Еще приходилось сдерживать «корсаров глубин» от неумеренного приема рислинга столового. Офицеры давно пресытились молдавской «кислятиной» и втихаря подпитывали личный состав, но строго навынос для казарменного курорта.

«Но тут, – цитирую официальный орган Министерства обороны СССР, – случилось непредвиденное. Вышестоящий штаб проверил одну из готовящихся к боевой службе подводных лодок и отстранил ее от похода, выставив «неуд». Проверили вторую лодку – тот же результат. Тогда встал вопрос о К-129. Она оказалась боеготовой. 9 февраля было принято решение отправить ее на внеплановую боевую службу».

Следуя логике специальных корреспондентов «Красной Звезды» С. Турченко и Ю. Гладкевича, лодка оказалась боеготовой на свою беду. Окажись эти парни разгильдяями, как те, что схватили «неуды», остались бы живы. Разве сравнимые величины: какой-то «фитиль» от начальства – и жизнь!

А ведь не было никаких «фитилей», вот что интересно. Нет сведений, что в феврале 1968 г. примерное наказание понесли два командира лодок, по вине которых оказалось под угрозой срыва выполнение боевой задачи. Ведь именно таковой и поныне является патрулирование с ядерным оружием в готовности нанести удар по береговым базам «предполагаемого противника». (Тоже, кстати, примета времени – противник предполагаемый, а базы-то на прицел брали вполне конкретные). Тут не просто «фитиль», оргвыводы маячили. С понижением в должности и звездопадом с погон, а такого не было. Это подтверждает бывший замначальника разведки ТОФ А. Штыров в своих мемуарных записках «За кулисами операции «Дженнифер».

Однако комдив 29-й дивизии В. Дыгало (из книги И. Касатонова «Флот вышел в океан») конкретизирует версию «Красной Звезды».

– По графику боевой службы в очередной поход должна была пойти одна из подводных лодок, вооруженных ракетами П-5Д, из состава бригады, базировавшейся на бухту Конюшково.

Это заявление рассчитано явно на людей несведущих, которым индекс «изделия» ничего не говорит. Ракета П-5Д – не баллистическая, а крылатая. Важное уточнение, но автор его почему-то опустил.

Этот тип оружия, заимствованный у немцев, до начала 60-х годов назывался «самолет-снаряд». Все они разрабатывались на базе ФАУ-1, опытный образец которой советская военная разведка добыла для КБ В. Челомея еще до первого ракетного обстрела Лондона. Но летал трофейный «римейк» из рук вон плохо, несмотря на приписки. За подтасовку результатов испытаний Сталин прямо назвал конструктора Челомея обманщиком. 9 лет ожидания нового оружия оказались потрачены впустую. Летательный аппарат безнадежно устарел, в полете не управлялся и уже поэтому не шел ни в какое сравнение с американской «крылаткой» «Ре-гулус-1». 19 февраля 1953 г. постановлением Совета министров СССР тема была закрыта.

Над Челомеем сгустились тучи. ОКБ разогнали, завод № 51 передали КБ Микояна. Но Челомей вел упорную борьбу за выживание… Его спасла смерть вождя, а сталинская угроза расправы за обман, видимо, создала ореол мученика культа личности. Конструктора обласкал Хрущев. Челомей с радостью забросил постылую ФАУ, которой тяготился, давно поняв бесперспективность пульсирующего реактивного двигателя. И довольно быстро создал П-5.

Самолетами-снарядами кто только в СССР не занимался. В первую очередь пытали счастья авиаконструкторы, такие заслуженные, как Ильюшин, Лавочкин, Бериев. Чем же уложил на лопатки корифеев авиации молодой Челомей? На сей счет есть разные легенды. То ли птица на взлете, то ли распахнутые створки окна подсказали ему решение ключевой проблемы. Авиаконструкторы привыкли относиться к крылу с огромным почтением – это основа, опора полета! Аппарат не помещается из-за крыльев в подлодку? Значит, стройте герметичный ангар на палубе, американцы так сделали, и ничего! Максимум, на что соглашались мэтры авиапрома, стыковать крылья к ракете перед стартом. Челомей же предложил автомат раскрытия крыла в полете и этим обставил всех именитых конкурентов!

Самолет-снаряд – это действительно маленький беспилотный турбореактивный самолет. Летающий брандер с ядериой начинкой. На заре развития ракетного оружия корабельные баллистические и крылатые ракеты рассматривались как равноценные боевые средства подводных лодок для нанесения ударов по береговым объектам. Например, первая крылатая ракета П-5 несла тот же атомный заряд РДС-4, но имела дальность до 400 км, а первая баллистическая ракета Р-11ФМ – всего 150 км.

Однако баллистические ракеты имели эксклюзивное достоинство. Боевой заряд падал на вражескую территорию почти отвесно. Его невозможно перехватить в воздухе. А крылатые ракеты можно уничтожать на лету, подобно тому, как английские «Спит-файры» сбивали Фау-1 над проливом Ла-Манш. Самолет-снаряд П-5Д, как всякий самолет, был весьма чувствителен к направлению и скорости ветра, а также температуре воздуха. Его невозможно было использовать на местности со сложным рельефом. Полет мог происходить только над морем и плоскими участками суши. Реактивный снаряд взлетал по пеленгу выстрелившей его лодки, набирал заданную высоту 800 м и становился игрушкой атмосферных возмущений, которые не мог компенсировать автопилот. Примерно на двадцатой минуте полета таймер отклонял рули, аппарат делал «горку» и затем уходил в пике. Вот и все наведение…

Применить более мощную (и более тяжелую) ядерную боеголовку, чтобы компенсировать неточность попадания, Челомей не мог. А баллистические заряды тем временем достигли мегатонного класса. При такой мощности термоядерного взрыва КВО (круг вероятных ошибок) радиусом 4–5 км уже не играл особенной роли. Челомей продолжал бороться, он сделал несколько модификаций своей ракеты, в том числе П-5Д с допплеровским измерителем скорости вместо барометрического. Но это мало что изменило: точность наведения на цель хотя и улучшилась вдвое, но оставалась весьма приблизительной.

Носителями П-5Д на Тихоокеанском флоте (по классификации НАТО «Эхо-1») стали первые атомные лодки проекта 659, построенные в Комсомольске-на-Амуре. Предполагалось, что серия будет очень крупной – 42 корпуса. Есть суждение, что они якобы планировались для будущей передачи ВМФ Китая, но после разрыва межгосударственных отношений серию ограничили всего пятью корпусами. Они страдали всеми «недугами» атомоходов первого поколения. Сегодня неловко даже читать следующие, например, утверждения: «В сфере досягаемости… ракет находились цели на Западном побережье США (где находились, в частности, крупнейшие авиазаводы фирмы Боинг в Сиэтле и другие важные промышленные, военные и административные центры), на Гавайях, в Японии, в зоне Панамского канала».

Автором явно двигало стремление выдать желаемое за действительное. Нет никакой гарантии, что ракета, очень приблизительно выдерживающая курс, накрыла бы эти цели. Так же сомнительно, чтобы их носитель пересек Тихий океан без поломок и аварий. Наконец, к 1968 г. противолодочные силы США набрали силу, чтобы не подпустить советскую «ревущую корову» на 188 миль к своему побережью.

В итоге в советском руководстве возобладал взгляд на баллистические ракеты как на «абсолютное» оружие. Что же касается крылатых ракет П-5Д, еще в 1966 г. они были сняты с вооружения как неперспективное оружие, использовать которое по береговым объектам нецелесообразно в виду малого эффекта.

Но как же тогда лодка из бухты Конюшково? Она оказалась абсолютно не готовой, утверждает В. Дыгало. Вот почему главнокомандующий приказал готовить к боевой службе К-129…

Может быть, Владимир Ананьевич, привыкший иметь дело только с баллистическими ракетами, не знал всех перипетий, связанных с крылатыми? Этого просто не может быть. Он принял под командование 29-ю дивизию в 1966 году. В состав дивизии, наряду с «дизелями» «Гольф», входили атомоходы 675 проекта, вооруженные новой ракетой П-6 снова от Челомея. Планер был Прежний, но наведение в полете обеспечивал самолет-цслеука-затель Ту-95РЦ. Выходит, В. Дыгало не прав, и в 1968 г. носителей П-5Д у Тихоокеанского флота уже не было? В том-то и дело, что по крайней мере один был.

После того как челомсевскую ракету сняли с вооружения, встал вопрос о дальнейшей судьбе проекта 659. Выпускать их далеко в океан было слишком рискованно. Именно из-за ненадежности ядерной силовой установки отказались от переоборудования «Эхо-1» в подводные ретрансляторы дальней связи. Лодки решили переделать в торпедные (Т). Видимо, для береговой обороны на дальневосточных морях.

Удалось собрать сведения о каждом из пяти корпусов по состоянию на февраль 1968 г. Три лодки находились на заводе «Звезда» в Большом Камне, в среднем ремонте с модернизацией по проекту 659Т:

К-45 – с 31 декабря 1966 г. по 12 октября 1968 г.;

К-59 – с октября 1967 г. по декабрь 1970 г., присвоен новый тактический номер К-259;

К-122 – с октября 1964 – по декабрь 1968 г.

Еще одна лодка, К-151 – с декабря 1966 г. по ноябрь 1968 г. находилась в текущем ремонте с заменой парогенератора на СРЗ-ЗО. В феврале 1968 г. ни одна из этих четырех субмарин выйти в море не могла, что заведомо было известно.

Но была еще одна – К-66. Она еще сохраняла способность нести ракеты П-5Д, потому что в торпедную лодку была переоборудована только в 1970 году.

«Следующая подводная лодка – настаивает В. Дыгало, – должна была пойти из Конюшково, базы бригады подводных лодок, вооруженных крылатыми ракетами. Там случилась беда».

Беды постоянно преследовали К-66. 6 мая 1966 г. в базе, при зарядке аккумуляторных батарей, на лодке произошел пожар в турбинном отсеке, огонь вывел из строя пульт управления реакторов обоих бортов. Вероятно, сработали пусковые брикеты к регенеративным патронам. Не везло этой лодке и в дальнейшем торпедном качестве. 30 августа 1974 г. возник пожар в VIII отсеке: на камбузную электроплиту пролили растительное масло! В 1978 г. на якорной стоянке в свежую погоду оторвало швартовы стоявшего у борта торпедолова и затянуло их в циркуляционный насос. В 1979 г. разорвало маслопровод редуктора турбоагрегата левого борта. «Шестьдесят шестая», как видно, так достала всех, что в 1981 г., когда обнаружилась течь первого контура реактора правого борта, ущербную плав-единицу окончательно вывели в резерв и продержали там четыре года до срока списания – лишь бы не вешала на флот новых ЧП.

А ходила ли она вообще в море, или только горела да ремонтировалась? Ходила. Выполнила три боевых службы общей продолжительностью 146 суток с 1965 по… 1970 год! Это значит, что по крайней мере один раз после 1968 г. она еще ходила грозить кому-то челомеевскими ракетами, снятыми с вооружения. И Дыгало прав, утверждая, что именно она планировалась… Только неизвестно когда, куда и зачем. Считать К-66 активным штыком для «галочки» еще туда-сюда. Но посылать в океан на серьезное задание – явная авантюра.

Судьбу второй «неготовой» лодки упоминает конструктор-ракетчик М.Н. Авилов: «Завод в бухте Сельдевая (СРЗ-49) не смог завершить текущий ремонт подлодки проекта 629 (с комплексом Д-2) к назначенному сроку, поэтому командование решило направить на боевую службу К-129. Доложили об этом главкому ВМФ или нет, мне неизвестно».

«На мою дивизию, – вспоминает В. Дыгало, – был график боевой службы, который никто не мог нарушить. Только по докладу мог принять решение главнокомандующий. Главнокомандующий был у нас такой, что лучше ему об этом не докладывать. Принимались меры, чтобы график выполнялся железно».

Главком ВМФ Горшков держал наличном контроле все крупные корабли до эсминца включительно, и даже океанские буксиры с танкерами. Он самолично изо дня в день аккуратно вел свой знаменитый «гроссбух» с таблицами корабельного состава по ВМФ и по флотам, не доверяя этого помощникам и адъютантам. Крейсерские ударные субмарины – на особом штучном учете. Это не просто корабли 1-го ранга, а основные силы так называемой «первой линии».

В 1966 г. Горшков издал директиву, уточняющую задачи боевой службы:

• патрулирование и боевое дежурство ракетных подлодок стратегического назначения в установленной готовности к нанесению ядерного удара по наземным объектам на территории противника, обеспечение их развертывания и действий в районе патрулирования;

• поиск и слежение за ракетными и многоцелевыми лодками вероятного противника в готовности с началом боевых действий к их уничтожению;

• недопущение разведывательной деятельности подлодок и надводных кораблей на подходах к нашему побережью.

Все корабли, годные для боевой службы, были сведены в так называемую «первую линию». Этот список обновлялся и уточнялся ежегодно по представлению командующих флотами. Категорически запрещалось отвлекать сами корабли и их экипажи любыми задачами, непосредственно не связанными с боевой подготовкой. Для каждой субмарины был составлен график. Дата убытия – дата прибытия. Время на послепоходное восстановление боеготовности. Время на отдых экипажа. Учеба в базе. Подготовка к новой «автономкс». Режим – два океанских «патруля» в год. Перед выходом, особо подчеркнуто в директиве главнокомандующего, ни на что другое не отвлекаясь, неделю посвятить кораблю. А после не менее пяти суток отдыхать всем, от командира до кока. Лодкам предписывалось во всех случаях выходить из баз скрытно, в назначенных точках всплывать и следовать в надводном положении до определенного рубежа, затем погружаться и следовать дальше, не обнаруживая себя.

«Мне трудно говорить об этом. За всю мою тридцатилетнюю службу я не переживал ничего более горестного… – рассказывал очеркисту Н. Черкашину Виктор Ананьевич Дыгало. – Да, я отправлял лодку в тот роковой для нее последний поход. Я не хотел этого и убеждал начальство, чтобы вместо нее отправили другой корабль. 30 ноября 1967 г. лодка Кобзаря вернулась с боевой службы. Не прошло и двух месяцев, как лодку снова стали готовить к выходу в океан. Офицеров «высвистали» из отпуска, люди не успели отдохнуть. Механизмы, измотанные суровым плаванием в осеннем океане, толком не отладили – и снова в поход.

Но командир эскадры контр-адмирал Я. Криворучко слушать меня не стал. На него наседал командующий подводными силами ТОФ вице-адмирал Г.К. Васильев. Георгий Константинович, как старый подводник с фронтовым еще опытом, не мог не сознавать всей авантюрности такого выпихивания корабля в зимний океан. Но на него давил комфлота адмирал Амелько, а на того – главком ВМФ. Выйти в море не позднее 24 февраля. Шло очередное обострение международной обстановки, и Брежнев пытался грозить американцам отнюдь не ботинком с трибуны ООН. Он требовал от флота быть готовым к войне. Вот такая вот роковая цепочка. Нас и без того лихорадило: в условиях камчатской отдаленности организовать нормальную боевую службу со своевременным ремонтом кораблей, с плановым отдыхом экипажей. Чуть что – и сразу ссылка на высшие интересы государства. Сами же помните то время? «Надо, Федя!» И хоть умри, а сделай. Все от сталинской установки шло – любой ценой. Вот и расплачивались жизнями. Надо еще вот что сказать. Атомный флот только-только вставал на ноги, и поэтому флотоводцы, по указанию Брежнева, стремясь к господству в Мировом океане, выжимали из «дизелей» все, что могли».

Виктор Жилин, рекомендующийся бывшим командиром атомной подводной лодки, живет в Таллинне и довольно часто публикуется в русскоязычной эстонской прессе в связи с подводными катастрофами в России. Нередко он ссылается на историю К-129:

«Судьба этой лодки для меня близка тем, что я хорошо знал ее командира капитана 1-го ранга Кобзаря Владимира Ивановича по нашей совместной службе в период 1957–1961 гг. в Приморье на средних дизель-электрических лодках проектабІЗ. Последний раз наша встреча произошла 30 декабря 1967 г. в аэропорту Елизово на Камчатке, когда мы вместе летели рейсовым самолетом во Владивосток в отпуск навестить свои семьи и затем перевезти их на Камчатку к нашему новому месту службы. Он в то время командовал ракетной дизельной подводной лодкой К-129, а я был старшим помощником на одной из атомных лодок. Он только что вернулся с боевой службы из района Тихого океана, собирался провести полный отпуск, а затем готовить лодку к выходу в море. В самый последний момент он узнал, что лодка, которая должна его сменить, по техническим причинам не может этого сделать и его предупредили, что он через несколько дней будет отозван из отпуска и на своей же лодке снова выйдет в море. «Команда устала, материальная часть требует ремонта и осмотра», – сетовал он. Я не стал его расспрашивать о деталях, так как прекрасно знал о состоянии людей и техники возвращающихся из длительных походов кораблей. Я только сказал, что, возможно, сменщик подготовится и выйдет в морс. Он ответил, что это исключено, и он ждет телеграммы, времени осталось только для того, чтобы перевезти семью на Камчатку. Поздно ночью мы прилетели в аэропорт Владивостока «Озерные ключи». Я поймал такси в направлении города Находки, а он остался ожидать рейсового автобуса во Владивосток. Как сейчас помню в свете фар машины падающий крупный снег и его высокую фигуру, на прощание машущую мне рукой».

В. Жилин невольно рисует своего коллегу каким-то скаредным человеком. У старпома атомохода нашлись деньги на такси в направлении Находки – речь, надо думать, идет о поселке Тихоокеанский, где жили семьи офицеров Приморской эскадры, части и корабли которой базировались в заливе Стрелок и в бухте Павловского. Расстояние от аэропорта почти 100 километров. Л командир лодки, не видевший семью больше трех месяцев, почему-то «поздно ночью» дожидается рейсового автобуса, который пойдет только утром… Такси из аэропорта во Владивосток в 1967 г. стоило ночью максимум пятерку и было по карману любому инженеру. Кобзарь получал в месяц около десяти инженерных окладов.

Достоверность приведенной Жилиным зарисовки вызывает очень большие сомнения в принципе, но об этом речь ниже. А пока сконцентрируем внимание на том, что В. Кобзарь еще до Нового года знал о неготовности своего «сменщика». И более того, официально извещен о возможности скорого отзыва из отпуска. В таком случае, почему же речь о внеплановом выходе в море зашла только через полтора месяца? Непонятно также, почему Кобзарь «только что» вернулся из морей – тому минул ровно месяц. Но, главное, о каком «сменщике» идет речь?

В 1966 г., когда боевое патрулирование ракетных и торпедных лодок с ядерным оружием стало непрерывным, главком ВМФ своей директивой установил следующий порядок: за трое суток до возвращения отдежурившей лодки в базу ей навстречу уже выходила очередная. То есть, «сменщица» Кобзаря вышла в океан еще 27 октября 1967 г.

Очевидно, что до 9 февраля 1968 г. не было намерений посылать К-129 во внеплановый поход. Иначе трудно объяснить, почему было упущено целых полтора месяца, и подготовка лодки оказалась «скомканной».

Нет сведений о том, что в феврале 1968 г. на лодке К-66 произошла серьезная «беда» – открытая статистика отмечает даже относительно мелкие происшествия (пожар на камбузе от пролитого растительного масла, намотка швартовного конца и пр.), не влекущие длительной потери боеготовности. К-66 с ракетой П-5Д не могла гарантировать надежного поражения цели. Запуск с поверхности, с чем вынужденно мирились, с появлением баллистического подводного старта стал неприемлем.

Некая внешняя причина резко и неожиданно изменила характер боевой задачи. Простого присутствия в районе патрулирования (в целях его освоения и тренировки экипажа, или ради заполнения графы отчетности) стало уже недостаточно. Такой причиной могла стать только реальная перспектива применения ядерного оружия по территории США.

Причина нам уже известна. Это захват американского корабля радиоэлектронной разведки «Пуэбло» и стремительное нарастание напряженности вокруг Корейского полуострова. Неясна лишь цель – куда, по каким целям готовилась стрелять своими ракетами К-129…