Текст книги "Меч императора Нерона"

Автор книги: Михаил Иманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Глава одиннадцатая

Теренцию казалось, что он уже никогда не сможет стать прежним Теренцием, то есть видеть мир таким, каким видел его раньше. В то короткое время, пока он стоял рядом с лежавшей на полу Октавией, мир перевернулся перед его глазами и уже не хотел вставать на прежнее место. Ощущение перевернутого мира было таким реальным, что Теренций чувствовал себя чуть легче тогда, когда ложился и смотрел на мир как бы снизу вверх. Он даже выгибал шею так, чтобы все предметы вокруг казались перевернутыми, а он как бы смотрел на них, стоя вверх ногами. Вот тогда он ощущал некоторое успокоение и мог заснуть.

Но это получалось только ночью, потому что в присутствии Никия и других он не мог себе позволить лечь. Он страдал от этого, но приходилось терпеть. Когда Никий спрашивал его ласково – после происшедшего на Пандетерии Никий стал с ним неизменно ласков, но теперь это не радовало Теренция,– так вот, когда Никий спрашивал:

– Что с тобой, Теренций, мне кажется, что ты спишь. Очнись, мы ведь возвращаемся домой,– Теренций только несмело улыбался, невидяще озирался по сторонам и вздыхал.

Впрочем, Никий не донимал его расспросами. То веселье, которое было в нем, когда они плыли на остров, сменилось грустной сосредоточенностью. Он редко выходил теперь на палубу и почти весь день проводил у себя в каюте, приглашая Теренция только тогда, когда ему становилось что-нибудь нужно.

С Симоном из Эдессы, так неожиданно появившимся в комнате несчастной Октавии, Теренций тогда не сумел перекинуться ни единым словом. Сразу после убийства он вышел в дверь, и Теренций его больше не видел. Наверное, Симон вернулся на корабль другим путем. Если вернулся и если... вообще явился. Теренций не хотел думать об этом, боясь, что сойдет с ума, но и по дороге к пристани, и уже в море он все озирался по сторонам, ища взглядом Симона. Искал, но не находил. У Никия же он боялся спросить о Симоне. Больше всего боялся того, что Никий удивленно на него посмотрит и скажет:

– Не понимаю, мой Теренций, о чем ты?

Но еще больше страданий доставлял Теренцию центурион Палибий. Именно тогда, когда он видел Палибия, он еще тверже уверялся, что мир перевернулся. Центурион теперь неизменно обращался к Теренцию с заискивающей радостью. Он улыбался, завидев Теренция издали, и, если последний не успевал скрыться, подходил и спрашивал:

– Тебе не нужна моя помощь, Теренций? Скажи, если что нужно и если – да не допустят этого боги! – кто-нибудь обидит тебя. Знай, центурион Палибий отдаст за тебя жизнь! – При этом Палибий делал строгое лицо, быстро оглядывался по сторонам и сжимал рукоять меча с такой силой, что костяшки его пальцев белели.

Теренций ничего не отвечал, неопределенно качал головой и старался найти предлог, чтобы поскорее уйти. А Палибий в свою очередь словно бы нарочно искал предлог, чтобы его не отпустить. Обычно предлогом был Никий: центурион восхвалял его качества с надоевшей высокопарностью. Никий у него был и могущественный, и доблестный, с умом, отмеченным богами... И еще, и еще – Теренций просто путался в определениях.

Сначала Теренций думал, что центурион просто сильно напуган и опасается разоблачений Никия. Это казалось вполне понятной причиной такого поведения. Но Теренций чувствовал, что здесь еще что-то, еще одна причина.

Однажды Палибий спросил его:

– Скажи, мой Теренций, почему твой господин не боится смерти?

Теренций пожал плечами и ничего не смог ответить. Но Палибий не отставал:

– Скажи, прошу тебя, ведь ты знаешь его хорошо.

Мне или любому другому солдату умереть ничего не стоит – это наша профессия. Но все мы боимся. А он? Ведь ему есть что потерять – власть, богатство, близость ко двору. Скажи, почему он не боится?

Теренцию хотелось ответить: «Потому что он христианин». Но он опять только пожал плечами.

После этого разговора с центурионом, ночью, он стал думать о Никии. Он любил его по-прежнему и был предан ему так, как настоящий слуга должен быть предан своему господину, но... Но ему больше всего хотелось вернуться к Аннею Сенеке и доживать свой век в его имении. Он не мог забыть той минуты, когда Никий набросил покрывало на голову несчастной Октавии. Именно это его действие, а не приказание Палибию убить ее больше всего смущало Теренция. И конечно же он не знал – почему.

В последний день их плавания Никий позвал Теренция к себе, попросив принести что-то, и, когда Теренций, исполнив приказание, готов был уже покинуть каюту, вдруг остановил его.

– Постой, Теренций, я хочу, чтобы ты ответил мне на один вопрос.

– Я слушаю, мой господин!

Никий поморщился:

– Нет, Теренций, я спрашиваю тебя не как слугу, а как друга. Ведь ты мне друг?!

Теренций со смущением посмотрел на Никия и не успел ответить, тот спросил:

– Скажи мне откровенно: я такое же чудовище, как и император Нерон? А? Ответь, прошу тебя.

– Нет,– сказал Теренций твердо.

– Ты думаешь, что я хуже?

И Теренций, сам не понимая, как это случилось, ответил:

– Да.

Никий подошел к Теренцию, молча обнял его и поцеловал.

– Мне нет спасения,—„шепнул он в самое ухо и тут же, взяв Теренция за плечи, развернул и подтолкнул к выходу.

У двери своей каюты он увидел Палибия. Центурион поманил его к себе и, когда тот подошел, взял за руку и произнес:

– Мы скоро прибудем в Рим, Теренций. Я хотел тебе сказать, что восхищаюсь Никием. И еще: ты видел, как я ударил ее мечом? Эту мерзкую Октавию?

– Да, да,– раздраженно ответил Теренций, безуспешно пытаясь вырвать руку.

– Так вот,– продолжил Палибий, глядя на Теренция восторженно-безумным взглядом,– не тогда, а потом я почувствовал радость. Не могу тебе объяснить лучше, но я никогда не чувствовал прежде, что служу величию Рима, а когда убил ее, почувствовал, что служу.

– Пусти,– сказал Теренций, дергая руку,– мне больно.

– Я понял, что служу величию Рима,– не слыша его и еще сильнее сжимая пальцы, проговорил Палибий.– Это Никий научил меня, это он. А еще говорили, что он связан с христианами! Это неправда, Теренций, и я убью первого, кто скажет мне об этом. Скажи, и я убью тебя.– Он поднял руки и, держа их над головой Теренция, добавил: – Вот этими самыми руками.

Теренций толкнул дверь, юркнул внутрь и что было сил навалился на нее с другой стороны. И услышал зловещий шепот Палибия:

– Я убью любого, кто скажет! Каждого! Каждого, ты слышишь меня?!

Ночью того дня, когда они прибыли в Рим, Теренций не мог уснуть. Страх ни на мгновенье не отпускал его. Казалось, он слышит в коридоре крадущиеся шаги. Он вставал, подходил к двери и, прислонив ухо, слушал. Сердце со страшным стуком билось в груди, мешая слышать. Он возвращался к ложу, бесшумно ступая босыми ногами, но, лишь только ложился, вновь различал шаги и вставал опять.

Задремав ближе к утру, он вдруг открыл глаза и рывком сел на постели. Скрипнула дверь – он понял, что теперь это уже не чудится ему. Некоторое время вошедший неподвижно стоял в темноте. «Скорей бы!» – мелькнуло у Теренция, хотя он и сам не понял, что имеет в виду. Так же он не понял, как это проговорилось вслух:

– Скорей... бы!

И тут он разобрал слова:

– Это я, Теренций,– и узнал Симона.

– Симон! – воскликнул он, протягивая в темноте руки.

– Тише,– сказал Симон, подходя,– нас могут услышать.

Теренций поднялся и, тут же натолкнувшись на Симона, обнял его, а почувствовав слабость в ногах, опустился на колени.

Они долго говорили в темноте. Симон сказал, что теперь живет в доме Никия, но тайно, ни одна душа не должна знать об этом. Он поведал о разговоре с Никием перед отплытием на Пандетерий, о том, как он взял его с собой, рискуя, потому что Симона могли опознать.

– Я поверил ему, Теренций, а он мне. Ты понимаешь, что это значит!

Теренций кивал в темноте, хотя Симон не мог этого видеть. Когда он встал, чтобы уйти, Теренций схватил его за одежду и вдруг горячо прошептал:

– Но ведь он убийца, Симон! Тебе нельзя служить ему!

– Можно,– каким-то странным тоном ответил Симон и, помолчав, добавил: – Можно, потому что он сказал мне, что все равно убьет чудовище!

– Чудовище? Ты имеешь в виду...

– Да, да,– быстро сказал Симон,– именно его я и имею в виду.

– Но ты не должен верить ему.– Теренций нащупал в темноте руку Симона и, сжав, дернул вниз.– Он с ними, а не с тобой. Он не убьет чудовище, потому что он сам...

– Молчи! – приказал Симон.

– Нет, нет,– почти простонал Теренций,– я знаю, он с ним, он их!

– Он наш! – Симон рывком высвободил руку.

– Но ваш Бог не позволяет убивать! А он убил женщин, убил Онисима, он...– Теренций задохнулся и не смог продолжить.

Он чувствовал, как рука Симона легла на его плечо:

– Успокойся, Теренций, наш учитель Иисус говорил, что принес нам меч, а не мир, а ведь он знал истину.

– Но ты же сам видел Октавию... как он, Никий, как он...

– Мы должны победить! – сказал Симон, и его пальцы больно сжали плечо Теренция.

Глава двенадцатая

Когда Никий вошел, Нерон встретил его молчанием. Сидя в богато украшенном кресле, предназначенном для официальных приемов, он некоторое время разглядывал Никия, не приглашая подойти. Поппея стояла рядом, положив руку на плечо императора,– взгляд ее оставался холоден и неподвижен.

Наконец Нерон произнес:

– Мы рады видеть тебя здоровым, Никий, ты можешь подойти,– и, когда тот подошел, император поднял голову и, взглянув на Поппею (она не пошевелилась), добавил: – Но разве я приказывал тебе возвращаться так скоро? Тебе нужен отдых – или ты плохо понимаешь желания своего императора?

– Прости, принцепс, я вынужден был вернуться.

– Вот как! – недовольно произнес Нерон и снова поднял голову.– Ты слышишь, Поппея!

– Ты видел Октавию? – спросила Поппея.

– Она умерла.– Никий увидел, что ни один мускул не дрогнул на ее мраморном лице.

– Да? – озабоченно произнес Нерон.– Как же это случилось? Мне всегда казалось, что она обладает хорошим здоровьем.

– Я убил ее,– прямо глядя в лицо Нерона, проговорил Никий.

Нерон, как видно, не ожидал такого ответа и, как видно, лишь от смущения спросил:

– Сам?

– Нет, это делал центурион Палибий, но я отдавал приказ и стоял рядом.

Нерон засопел, недовольно поерзал в кресле, потом сказал-, глядя на Никия исподлобья:

– Ты знаешь, Никий, что я могу сделать с тобой?

– Да, принцепс,– кивнул Никий,– но ты не сделаешь этого.

– Что-о? – вскричал Нерон, схватившись за подлокотники, как бы желая встать, но не встал.– Ты смеешь говорить со мной... Я сейчас кликну стражу, и ты пожалеешь... пожалеешь, что родился на свет! – Он посмотрел на дверь и уже было открыл рот, чтобы позвать солдат, когда Поппея произнесла:

– Подожди, он что-то хочет сказать.

– Я ничего не желаю слушать! – Нерон рывком поднялся и крикнул.– Эй, солдаты! Кто там!..

Хлопнула дверь за спиной Никия, послышался тяжелый топот, он быстро посмотрел на Поппею, взгляды их встретились, и он почувствовал, что она поняла его.

– Говори! – быстро сказала она, останавливая солдат движением руки.

Нерон удивленно посмотрел на нее, перевел взгляд на Никия. И тогда Никий сказал:

– Пусть они уйдут, это дело государственной важности.

Несколько мгновений Нерон колебался, потом хмуро взглянул на солдат, пошевелив пальцами. Этого было достаточно, солдаты покинули комнату.

Лишь только закрылась за ними дверь, Никий выговорил медленно и отчетливо:

– Гай Пизон готовит заговор. С ним Анней Сенека, несколько сенаторов, большинство офицеров твоей гвардии. Их много, они хотят убить тебя.

– Убить меня?! – с гримасой крайнего недоумения, делая ударение на последнем слове, воскликнул Нерон, оглядываясь на Поппею.

Она впервые за весь разговор дрогнула: в глазах отразился страх, правая рука, что еще недавно царственно лежала на плече Нерона, легла на живот.

– Этого не может быть.– Нерон шагнул к Никию и встал вплотную. В лице его сквозь недоумение и страх проглядывала надежда – он словно ждал, что Никий подтвердит, что это не так, этого ни в коем случае не может быть.

Но Никий произнес твердо:

– Это так, император!

– Но это!..– Нерон схватил Никия за одежду на груди, приблизил его лицо к своему так близко, что оно расплылось в глазах Никия.

– Это так! – едва слышно, но не менее твердо произнес Никий.

Нерон с силой толкнул Никия в грудь:

– Кто? Кто велел сказать тебе это? Почему ты говоришь это, почему?!

– Потому что я люблю тебя.

– Но...– Император нервно взмахнул рукой, осмотрелся вокруг, будто внезапно ослеп, попятился и упал в кресло.– Но это же...– Он не договорил, обхватил голову руками.

Никий подумал, что если бы Нерон мог видеть себя со стороны, то он, наверное, был бы доволен своей игрой.

Поппея пришла в себя скорее. Она строго сказала, протянув руку в сторону Никия:

– Имена! Имена заговорщиков! Главное – офицеров гвардии!

Никий достал из-под одежды и протянул ей список, который составил накануне. Но Поппея не успела его взять – неожиданно резким движением Нерон выкинул руку и перехватил свиток. Торопливо развернул и углубился в чтение.

Когда он поднял голову, лицо его стало бледным, а взгляд мутным. Он хотел что-то произнести и уже поднял было руку, но не произнес, а рука мертво упала на подлокотник кресла. Поппея подошла, пригнулась к Нерону, заглянула ему в лицо, что-то зашептала быстро и гневно (Никий расслышал только: «...быть сильным» и «...этих пауков».). Сначала император оставался неподвижным и словно бы не понимал, что ему говорит Поппея. Потом кивнул раз, и другой, и третий – с каждым разом все увереннее и четче. Наконец она разогнулась и отошла за спину Нерона, а он сказал, потрясая свитком:

– Я раздавлю гнездо этих мерзких пауков!

Поппея пригнулась к уху императора и что-то еще прошептала ему, указывая глазами на Никия. Нерон кивнул и поманил Никия рукой:

– Подойди.

Никий подошел, чуть склонившись вперед. За лицом Нерона белело лицо Поппеи – мрамор был теперь не мертвым, а живым, у виска билась синяя жилка, похожая на прилипший кусок нитки, прежде он ее не замечал. Неожиданно мелькнуло: «Родная». Сам не осознавал, о ком это – о нитке или о женщине.

– Я верю тебе.– Нерон глядел на Никия исподлобья. Взгляд был тяжелый, вязкий, таким взглядом не смотрят, когда говорят, что верят. Никий кивнул. Нерон продолжил: – Скажи, кого ты считаешь верным из офицеров преторианской гвардии? Назови одного или двух – я не верю спискам.

– Центурион Палибий,– уверенно ответил Никий.

Брови императора поползли вверх. Он положил свиток на колени, провел пальцем по строчкам, остановился, ткнул в одну:

– Но он в этом списке. Я не понимаю.

– Я вписал его, чтобы быть точным, и еще потому, что он не нравится мне. Но он солдат и сделает то, что ты желаешь, лучше других.

– Лучше?! – в гневе воскликнул Нерон и отбросил список в сторону.– Я желаю, чтобы ни один не ушел живым.

– Палибий будет неистов, принцепс.

– Неистов?! Он знал, но не открылся, как я могу доверять ему?

– Так же, как имне, принцепс.

– Что это значит? – вскричал Нерон, обернувшись к Поппее.

Она холодно улыбнулась:

– Это значит всего-навсего, что Никий узнал о заговоре раньше тебя, а центурион, как я поняла, раньше Никия.– Она перевела взгляд на Никия.– Я правильно объясняю?

– Да, божественная,– кивнул Никий.

Он назвал ее «божественная», так обращаются к жене императора, а она еще не была женой. Губы ее дрогнули, словно она хотела переспросить – не ослышалась ли? Никий быстро закрыл и открыл глаза – подтвердил: правда.

– Верь Никию, Нерон,– сказала она строго,– он один может спасти империю.

Некоторое время Нерон недоуменно смотрел на Никия, словно позабыв тему разговора. Потом проговорил, вспомнив:

– Да, центурион... Палибий... Хорошо, делай, как знаешь. А эта старая ворона, Анней Сенека, мой благословенный учитель, он что, тоже замышлял против меня? У тебя есть доказательства?

– Мой слуга Теренций ездил к нему. Тот открылся ему и передал письма для Гая Пизона.

Нерон был непритворно удивлен:

– Открылся? Слуге? Я не понимаю.

– Теренций был когда-то управляющим в его имении, Сенека ему доверял всецело.

– Управляющим у Аннея? А как он попал к тебе? – Нерон подался вперед так сильно, что руки, которыми он держался за подлокотники кресла, вывернулись как под пыткой.– Как он попал к тебе? Отвечай!

– Случайно, принцепс, об этом долго рассказывать.

– Значит, ты знал Сенеку еще до того, как попал ко мне? – с угрозой произнес Нерон.

– Знал,– неожиданно для самого себя ответил Никий.

Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, если бы не вступила Поппея:

– Мы теряем время, Нерон,– выговорила она раздраженно,– Ты всегда сумеешь удовлетворить свое любопытство, если мы останемся живы.

– Ты считаешь это любопытством! – зло отмахнулся Нерон.

– Я считаю, что мы теряем время,– в тон ему ответила Поппея.– Убей Никия, если ты не доверяешь ему, но разве у тебя есть кто-то, кому ты можешь доверять больше?! Никий не римлянин, он будет убивать патрициев с удовольствием. С удовольствием плебея – разве не этого ты хочешь, Нерон?

Некоторое время Нерон оцепенело смотрел на нее, потом тихо и как-то особенно спокойно выговорил:

– Да, я хочу видеть их всех мертвыми.

– Ты увидишь их такими,– усмехнулась Поппея и, обращаясь Никию, добавила: – Ведь ты тоже этого хочешь, Никий?

Никий промолчал, а Нерон сказал:

– Ладно. Пусть Палибия срочно пригласят ко мне. А ты,– он ткнул указательным пальцем в грудь Никия (в какое-то мгновенье ему показалось, что пухлый палец Нерона легко пройдет насквозь),– ты поедешь к моему учителю. Напомни ему, что он зажился на свете и что пора уходить. Он так много писал о необходимости бесстрашия человека перед лицом смерти, что, надеюсь, с любопытством заглянет в это лицо.– И, повелительно взмахнув рукой, бросил: – Беги, Никий, беги!

Глава тринадцатая

Эти последние слова Нерона – «беги, Никий, беги!» – продолжали звучать в ушах Никия и тогда, когда ехал в носилках, и тогда, когда он вернулся домой. Вряд ли император вкладывал в них то значение, какое Никий теперь имел в виду, но – кто знает!

Как бы там ни было, а необходимость бежать сделалась манией. Он уже не думал, как и куда, думал только: «Сейчас, сию же минуту!»

Скорее случайно, чем осмысленно, он сразу направился в дальнее помещение дома, где теперь тайно жил Симон из Эдессы. Когда Никий вошел, Симон лежал на подстилке у окна (подстилка служила ему ложем – какое-то грязное и скомканное тряпье), лежал, закинув руки за голову. Увидев Никия, он рывком поднялся, настороженно спросил:

– Что?

– Все,– сказал Никий, вздохнув, и устало провел ладонями по лицу.

– Ты говорил с ним?

– Да, говорил.

– Ты не решился убить его? – Симон подошел совсем близко; почувствовал тяжелый запах его дыхания, Никий опустил голову. Симон тронул его за плечо.– Ты боялся?

Никий отрицательно покачал головой:

– Не в этом дело.

– А в чем? Тебе помешала стража?

Никий поднял глаза, внимательно, как никогда прежде, вгляделся в грубое лицо Симона, казалось, вырезанное из куска старого дерева – глубокие морщины, неровная кожа, похожая на кору, чуть приплюснутый нос с торчащими из ноздрей кустиками черных жестких волос. Почему-то вспомнил лицо Нерона – гладкая кожа, чуть припухшие веки, капризно изогнутые губы (у Симона рот походил на грубо прорезанную щель),– вспомнил и, вздохнув, ответил:

– Еще не время,– а про себя подумал: «Бежать. Немедленно». И сразу же, встретив пронзительный взгляд Симона: «Разве они позволят!»

Ему ничего не хотелось объяснять, и он, глядя в сторону, глухо проговорил:

– Он еще может убить много влиятельных римлян. Никто не сможет сделать это кроме него. Ты понимаешь, Симон?

Последнее прозвучало как извинение. Симон недовольно фыркнул, отошел к окну и сел на свое тряпье, обхватив руками колени.

– Ты обманываешь меня,– сказал он,– ты не хочешь его убивать.

«Не хочу»,– хотелось ответить Никию, но он, подойдя и присев перед Симоном, ответил:

– Не в этом дело. Чем больше он убьет влиятельных римлян, тем быстрее...

– Я не верю,– перебил его Симон.– Ты уже говорил, но я не верю.

– Но почему же? Разве учитель Павел не объяснил тебе...

Симон опять перебил:

– Учитель Павел умер.

– Да, конечно,– примирительно выговорил Никий.– Но учитель Павел знал все и обо всем лучше нас с тобой. Или ты сомневаешься в этом и уже не веришь тому, что говорил учитель?

– Учитель Павел умер,– упрямо повторил Симон,– А я не могу верить тебе так же, как учителю. Я вижу, что ты не хочешь сделать то, для чего тебя послали в Рим,– убить чудовище, отомстить за кровь наших братьев. Тебе понравилось жить в роскоши, есть хорошую пищу, жить в этом дворце,.. Ты предал нашу веру, Никий, и заслуживаешь смерти даже больше, чем это чудовище, потому что он не знает, что творит, а ты предал.

Никий резко поднялся:

– Что ты мелешь, опомнись!

Симон медленно поднял голову, взгляды их встретились. В черных, блестевших ненавистью глазах Симона Никий увидел смерть – так близко он никогда ее не видел. Симон, не сводя взгляда с Никия, подсунул руку под тряпье и медленно вытащил меч. Никий стоял, не в силах пошевелиться, словно завороженный взглядом Симона. Он видел, как тот достает меч, понял, что еще несколько мгновений, и он будет лежать на полу в луже крови – как Агриппина, как Октавия. Симон оперся свободной рукой о пол, привстал – и вдруг тряпье под ногой скользнуло, он неловко дернул рукой, меч ударил о плитки пола с тупым скрежетом. Этот звук вывел Никия из оцепенения – он бросился к двери и, толкнув ее, выскочил наружу.

– Ко мне! Ко мне! – закричал он сдавленно, ткнул рукой в грудь выбежавшего навстречу слугу, услышал топот и, задыхаясь, побежал на него.

Кто-то встал у него на пути. Он кинулся было в сторону, но чьи-то сильные руки обхватили его, сжали и оторвали от пола. Он дернулся, пытаясь освободиться, но вдруг услышал у самого уха:

– Это же я, Палибий! Ты что, не узнаешь меня?

Никий поднял голову, чуть отстранился, разглядывая расплывавшееся перед глазами лицо, болезненно улыбнулся, узнав центуриона. Палибий осторожно поставил его на пол, а Никий, лишь только почувствовав ногами твердь, вытянул руку и, указывая в конец коридора, прошептал (силы покидали его):

– Там, там... он хотел убить меня!

Лицо центуриона сделалось каменным, он махнул вбежавшим за ним солдатам охраны, приказывая идти туда, куда указал Никий, и, осторожно обойдя его, зашагал следом.

– Никого,– сказал он, вернувшись через некоторое время.– Наверное, бежал через окно. Не беспокойся, я прикажу усилить охрану. Ты не знаешь, кто это был? Ты успел разглядеть его?

– Не-е-т,– почти простонал Никий.

– Наверное, это люди Гая Пизона,– предположил Палибий, с едва заметным снисхождением глядя на Никия,– Стоило только сунуть палку в этот муравейник...

– Уже? – перебил его Никий.

Палибий помотал головой, не понимая.

– Разве их... Разве их уже взяли?

– Всех! – самодовольно отрезал Палибий.– Кое-какая мелочь ускользнула, но от центуриона Палибия все равно не уйдет никто. Не представляешь, как эти трусы тут же все стали валить друг на друга.– Он упер руки в бока и, откинув голову, захохотал,– Как только сдерешь с патриция тогу с синей полосой, так он тут же превращается в плебея.

– Но так быстро, прошло всего...– Никий не договорил, удивленно глядя на Палибия.

– Император приказал – центурион Палибий сделал,– самодовольно пояснил Палибий.– Я отобрал верных солдат, а эти крысы даже не умеют сбежать вовремя.– Палибий пригнулся к Никию и заговорщицки ему подмигнул.– Скажу тебе по секрету, император намекнул мне, что хоть я пока еще и центурион, но скоро...– Он выставил свой толстый палец и выразительно потыкал им вверх.– Понимаешь?

Никий кивнул и даже заставил себя улыбнуться дружески, хотя улыбка все же вышла натянутой. Развязность центуриона не возмущала, а пугала его. «Бежать!» – снова подумал он и снова кивнул.

– Ну ладно,– сказал Палибий,– еще не все сделано. Ты знаешь, ведь я пришел за тобой.

– За мной? – Никий сглотнул, дернув головой.

– Конечно,– бодро заявил Палибий,– нам предстоит небольшое путешествие. Император приказал мне сопровождать тебя.

Когда центурион сказал «сопровождать», у Никия несколько отлегло от сердца, все-таки сопровождать – это не доставлять и не конвоировать. Никий хотел осторожно спросить куда, но Палибий опередил его:

– Эта старая крыса, Сенека, конечно, никуда не денется, его и ноги уже не носят, но император приказал ехать теперь же, а если император приказывает Палибию...– Он многозначительно помолчал и добавил, оглядевшись по сторонам: – Еще мне приказано доставить к принцепсу твоего Теренция. Ты не знаешь, зачем он ему нужен?

– А разве ты не знаешь? – в свою очередь неожиданно спросил Никий, пристально посмотрев в глаза Палибия.

Центурион не сумел скрыть смущения.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он глухо.

– Только то, мой Палибий,– уже вполне естественно сумел улыбнуться Никий,– что вы двое, ты и Теренций, имеете самые большие заслуги перед империей в раскрытии коварного заговора. Уверен, император оценит это высоко.

Палибий недовольно посопел, пожевал губами, выставил правую ногу вперед, убрал, выставил левую. Наконец сказал, глядя повыше глаз Никия:

– Скажи, ты уверен в нем?

– В Теренции? Как в себе самом.

Палибий поморщился:

– Я не об этом. Просто я подумал, что он может... что может...

– Что он может? Говори же, Палибий!

Палибий вздохнул, но все-таки выговорил:

– Что он может наговорить не то, что нужно. Со страху, конечно.

– Не то, что нужно? – повторил Никий, сделав удивленные глаза.– Разве он должен говорить еще что-нибудь, кроме правды? Я тебя не понимаю – что же он должен говорить?

– Ничего,– глядя в пол, хмуро отозвался Палибий и снова шумно вздохнул.

Никий приказал слуге позвать Теренция. Теренций вошел, с опаской поглядев на центуриона.

– Я слушаю, мой господин! – поклонился он Никию.

– Насколько я понял со слов центуриона,– сказал Никий, подходя к Теренцию и прямо глядя в его глаза,– тебе следует ехать во дворец, чтобы дать показания по поводу известного тебе заговора.– Он обернулся к Палибию,– Его будет допрашивать сам император?

Не отрывая взгляда от пола, центурион дернул плечами.

– Но, как бы там ни было, кто бы ни допрашивал тебя,– продолжал Никий,– ты должен говорить правду.– Он увидел в лице Теренция плохо скрытый вопрос и повторил, уже чуть раздраженно: – Ты должен говорить правду, одну только правду, Теренций. Ты понял меня? Одну только правду!

– Да, мой господин, я понял, я буду говорить только правду,– сказал Теренций и опять вопросительно посмотрел на Никия.

– Тогда иди,– отрывисто, злясь на самого себя, бросил Никий,– солдаты тебя проводят.

Теренций поклонился и, повернувшись, медленно пошел к двери. Шагал он неровно, уже у порога оглянулся. Взгляды их встретились. В глазах Теренция была тоска. Никий почему-то отчетливо понял, что они видятся в последний раз. Если бы не присутствие центуриона, он, наверное, бросился бы к Теренцию, может быть, обнял его. Но он только с трудом сглотнул подступивший к горлу ком, закрыл глаза и отвернулся.