Текст книги "Меч императора Нерона"

Автор книги: Михаил Иманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Глава девятая

В тот вечер Симон увел Теренция за город, и они долго разговаривали при свете костра. Симон устроил себе здесь временное жилище, шалаш из веток. Все сетовал, что вынужден перебираться с места на место и нигде не может проводить больше нескольких дней.

Теренций вдруг попросил Симона разрешить остаться с ним навсегда. Симон удивленно на него посмотрел:

– Ты не знаешь моей жизни, Теренций, ты не сможешь выдержать ее.

– Смогу! – жалобно воскликнул Теренций.– Лучше так, чем... Я больше не возвращусь туда.

– Хорошо, там будет видно,– сказал Симон и принялся готовить еду.

Теренций ел с жадностью. Плакал, восклицал что-то несвязное и ел опять. Симон не торопил его с рассказом, смотрел на Теренция так, будто тот был ребенком: кивал снисходительно, говорил, что все будет в порядке.

Теренций поел, согрелся и постепенно успокоился, виновато глядел на Симона. Тот сказал:

– Расскажешь?

Теренций кивнул, но потом еще долго сидел, опустив голову, не решаясь начать. А когда начал, рассказывал довольно спокойно и толково, только время от времени останавливался и поглядывал на Симона со страхом.

Когда закончил, спросил:

– Симон! Симон! Скажи, что же мне теперь делать?!

Погруженный в раздумья Симон только вздохнул. Наконец поднял голову и, пристально глядя на Теренция, уверенно выговорил:

– Тебе нужно быть с ним.

– Но как же, Симон...– В глазах Теренция снова блеснули слезы.– Ты же знаешь... как же я могу...

– Тебе нужно быть с ним,– повторил Симон с такой настойчивостью в голосе, что Теренций не посмел возразить и даже утвердительно кивнул.

Только некоторое время спустя Теренций осторожно заметил:

– Но ты же знаешь, Никий теперь...

Он остановился, выжидательно глядя на Симона.

– Ну? – буркнул тот.– Договаривай.

– Он ведь убийца,– произнес Теренций, глядя на Симона не столько со страхом, сколько с удивлением.

– Это не наше дело,– сказал Симон.

– Не наше? – Теренций был обескуражен.– А чье? Чье это дело, Симон?

– Учителя Павла.

– Но ведь он... Он ведь умер, Симон.

Симон посмотрел на него исподлобья:

– Учитель Павел не может умереть. Как и Иисус. Он просто ушел, но он... с нами.

Симон проговорил это с такой уверенностью, что Теренций вздрогнул и невольно посмотрел по сторонам.

– Только он может знать, для чего Никий в Риме,– между тем продолжал Симон,– мы не имеем права об этом рассуждать. Ни ты, ни я, ни кто другой.

– А Онисим? – едва слышно спросил Теренций.

– Что? Что Онисим?! – резко отозвался Симон.

– Но ведь он сам, он сам убил его.

– Этого мы знать не можем!

– Но я видел...

– Этого мы знать не можем,– повторил Симон, и в голосе его Теренций почувствовал угрозу,– Это может знать только учитель Павел,– Он помолчал и добавил с особенной твердостью: – А еще Иисус и сам Господь. Ты понял это, Теренций?

– Да, Симон,– сказал Теренций, сглотнув,– я все понял. Но только...

– Ну, договаривай.

– Я не знаю, но тогда...– Теренций виновато улыбнулся.– Когда ты встретил меня на дороге, ты сам сказал, что Никий...

– Я заблуждался,– перебил его Симон.– Судил о том, о чем не должен был судить. Учитель Павел сказал мне, чтобы я оставался при Никии во что бы то ни стало, и, значит, он предполагал, что у меня могут возникнуть сомнения. Учитель Павел знает все и обо всем. Он сам послал меня, и мне нужно делать то, что он поручил. И тебе нужно делать то же. Или ты не считаешь, что тебя послал учитель Павел?!

– Нет, нет, Симон,– быстро сказал Теренций,– считаю. Я не видел учителя Павла, но раз ты говоришь...

Они помолчали, потом Симон спросил:

– А кто это Гай Пизон, к которому писал Сенека? Ты знаешь его?

– Нет, он никогда не был у нас... У Аннея Сенеки. Я не помню, чтобы он приезжал.

– Хорошо. Тогда скажи об этом Никию, он сам разберется.

– Про Гая Пизона? – с надеждой спросил Теренций.

Симон усмехнулся:

– И про Гая Пизона тоже. Но главное, скажешь емуо заговоре все, что говорил тебе Анней Сенека.

– Но не лучше ли...– Теренций умоляюще посмот релна Симона,– сказать Никию, что Сенека просил меня передать кое-какие послания, а я подсмотрел... Подсмотрел, что одно из них для Гая Пизона. Зачем же говорить ему все, он и без того поймет...

– Ты боишься? – снова усмехнулся Симон.

Теренций замахал руками:

– Не за себя, не за себя, Симон.

– Да? А за кого же?

– Я не знаю,– Теренций опустил глаза.– Ведь Сенека,.. его могут... могут убить...

–г– Это не твоя забота, Теренций,– холодно и жестко проговорил Симон,– делай то, что должно, и не думай о последствиях, учитель Павел думает за нас.

Последнее Симон произнес с такой уверенностью, что Теренций и сам поверил, что учитель Павел не умер и думает за них. Он вздохнул и выговорил с трудом:

– Хорошо, Симон, я сделаю, как ты хочешь.

– Тогда иди.

– Сейчас? Но я...

– Да, сейчас,– твердо произнес Симон и встал,– нельзя терять ни минуты. Кто их знает, может быть, они начнут уже сегодня.– И он протянул Теренцию руку.– Вставай.

Теренций медленно, с обреченным лицом подал руку. Симон рывком поставил его на ноги и, загребая ногою песок, стал тушить костер.

Симон проводил Теренция да самого дома Никия. Было уже совсем поздно, но Никий еще не приезжал.

– Дождись его и поговори,– сказал Симон, взяв Теренция за руку и сильно сжав.– Я буду рядом, теперь я всегда буду рядом.

– Ты всегда будешь рядом?

– Всегда,– твердо, с какою-то особенной уверенностью произнес Симон.– Скажи об этом Никию.

И, более ничего не добавив, он быстро отошел и скрылся в темноте. Теренций некоторое время стоял, глядя ему вслед, потом вздохнул и медленно вошел в ворота.

Никий вернулся уже на рассвете. Теренций ждал его у лестницы. Тот сказал, заметив его:

– А, Теренций! Ты все еще не спишь?

Вид у Никия был усталый, он хотел пройти мимо, но Теренций проговорил жалобно:

– Мой господин!

Никий удивленно оглянулся:

– Что с тобой, Теренций? Ты не болен?

– Нет, мой господин, но я хотел...

Никий устало нахмурился:

– Что там у тебя? Может быть, поговорим завтра, я очень утомился.

– Завтра? – с надеждой переспросил Теренций, но, вспомнив Симона, вздохнул.– Нет, мой господин, я должен... я должен сейчас.

– Ну ладно, Теренций,– Никий зевнул, прикрыв рот ладонью,– пойдем.

Когда они вошли в спальню Никия, Теренций сразу же за порогом упал на колени. Никий посмотрел на него с сердитым удивлением:

– Ты что? Сейчас же поднимайся!

– Не могу! – простонал Теренций.

– Не можешь? Это почему?

– Не могу! Я достоин смерти! – Теренций всхлипнул и хотел обнять ноги Никия.

Тот успел сделать шаг назад.

– Да говори же! – вскричал он.– Что случилось? Может быть, солнце упало на землю или парфяне уже в пяти стадиях от Рима?

Теренций медленно поднял голову, по его морщинистым щекам текли слезы.

– Анней Сенека! Анней Сенека! Я был у него.

– Ты был у него,– повторил Никий и, пригнувшись, внимательно вгляделся в лицо Теренция.– Значит, ты был у него,– произнес он снова с особенным значением.– Понятно,– он задумчиво покачал головой,– я так и думал. Успокойся, Теренций, и расскажи все по порядку. И знай заранее, я ни в чем не обвиню тебя.

Он отошел и сел на край ложа, сложив руки на коленях.

– Подойди, никто не должен слышать того, что ты скажешь.

Теренций подполз к нему, не поднимаясь с колен. Никий молча наблюдал за ним.

Прежде чем начать рассказ, Теренций повздыхал, повсхлипывал, поерзал коленями по полу, снова не решаясь поднять головы. Наконец начал, упершись взглядом в ноги Никия. Они были неподвижны. Оставались неподвижны даже тогда, когда Теренций назвал имя Гая Пизона. Дернулись только раз, когда он сказал о Палибии.

Теренций закончил, потом, помолчав, добавил:

– Я рассказал все Симону из Эдессы, это он заставил меня открыться. Еще он просил передать тебе, что всегда будет рядом.

– Что значит «всегда»? – нарушил молчание Никий, проговорив это глухим, чуть с хрипами голосом.

Теренций осторожно поднял голову:

– Я не знаю.

Никий рывком поднялся.

– Вставай, Теренций.– Он взял его за плечи и помог встать.– Ты ни в чем не виноват.

– Я достоин смерти, мой господин,– прошептал Теренций, уронив голову на грудь.

Никий взял его за подбородок и, глядя в глаза, повторил:

– Ты ни в чем не виноват, мой Теренций, и ты доказал свою преданность. Я доволен тобой.

Теренций смотрел в глаза Никию, не веря своим ушам. Ему хотелось плакать, и он едва сдерживался, часто-часто моргая. Ему хотелось обнять Никия, прижаться лицом к его груди, но он только повел плечами и непроизвольно дернул головой.

Глава десятая

Два дня спустя Никий сказал Теренцию, что ему надо уехать и он берет его с собой.

– Мы совершим морскую прогулку,– пояснил Никий, несколько странно глядя на Теренция, испытующе и вопросительно одновременно,– на остров Пандете-рий. Ты никогда не бывал там?

– И даже не знал, что такой существует.

– Существует, Теренций, существует. Там теперь живет Октавия, бывшая жена императора. Ты, наверное, слышал о ее связи с Дорифором?

Теренций кивнул, почувствовал, как кровь отлила от лица.

Заметив это, Никий усмехнулся:

– Ты правильно меня понял, Теренций: император посылает меня убить Октавию. Я хочу, чтобы ты сопровождал меня в этой поездке. Мы возьмем с собой твоего соратника, центуриона Палибия. Надеюсь, ты не против?

– Нет, мой господин,– прерывающимся голосом ответил Теренций, чувствуя, как язык прилипает к небу.

– Тогда собирайся.

Никогда Теренций не предполагал, что может услышать от Никия что-либо подобное. Еле передвигая одеревеневшие ноги, он вернулся в свою комнату, сел на край ложа и просидел так долго, бессмысленно глядя перед собой. Никий не просто так сказал ему о приказе убить Октавию. Но зачем он открыл ему это?

Все дни морского путешествия Никий был необычайно весел, а Теренций подавлен. Веселость Никия казалась, правда, несколько лихорадочной, а подавлен-ность Теренция тяжелой и глубокой. Когда Никий обращался к нему, он не всегда сразу мог понять, чего от него хотят,– смотрел на хозяина неподвижно и испуганно, порой кивая невпопад. Но Никий ни разу не выразил недовольства непонятливостью слуги. Напротив, состояние Теренция только веселило его.

– Не думал, Теренций,– смеясь говорил он,– что ты так плохо переносишь морские прогулки! Дело, для которого мы едем, требует сил! – И, обращаясь к центуриону Палибию, почти всегда находившемуся рядом, Никий спрашивал: – Разве я не прав, Палибий?

Палибий недовольно пожимал плечами:

– Как я могу сказать, если не знаю, зачем мы плывем туда?

– Бедный Палибий! Он не знает, зачем мы плывем на остров! Конечно же не отдыхать. Неужели ты еще не догадался? Полно, Палибий, ты мне всегда казался более сообразительным!

Палибий стискивал зубы и опускал глаза.

– Нет, нет, Палибий,– не отставал Никий,– ты должен сам догадаться. Не говори ему, Теренций, пусть он сам. Ну же, ну же, Палибий! Хочешь, я подскажу тебе? Вспомни нашу первую встречу – твои солдаты тогда хорошо поработали мечами! Ну, догадался?

И, глядя в злое лицо Палибия, Никий заливался смехом, а отсмеявшись, снова принимался подтрунивать над центурионом.

Эту забаву он повторял несколько раз в день. Иногда Теренцию казалось, что Палибий не выдержит, бросится на Никия и разорвет его на куски: тяжелый взгляд центуриона говорил именно о таком желании. Но Никий словно бы нарочно продолжал свое, насмешки над Палибием делались уже совершенно жестокими. Он говорил, будто уверен в том, что центурион нравится женщинам, что он вводит в них кое-что с такой же легкостью, с какой вонзает меч в сердце врага.

– Может быть, я ошибаюсь, Палибий, но мне кажется, что ты с удовольствием проткнул бы меня ме-чом. Только я не враг, Палибий, и не женщина, хотя твое умение протыкать очень скоро мне понадобится. Ну, скажи, скажи, что ты думаешь обо мне!

Центурион стоял неподвижный и бледный, как мраморная статуя.

– Знаешь, Теренций,– отходя и рассматривая центуриона, обращался Никий к Теренцию,– когда мы вернемся, я попрошу императора назначить Палибия на новое место службы. Мы установим его на нос самого мощного военного корабля. Уверен, враги не вынесут его грозного вида,– мы будем выигрывать сражение с одним-единственным кораблем.

Как-то вечером, спускаясь в свою каюту, Теренций наткнулся на Палибия. Ни слова не говоря, тот схватил своей мощной рукой Теренция за горло и, прижав к поручням лестницы, стал душить. Теренций не мог пошевелить ни ногой, ни рукой, глаза его налились кровью и, казалось, вот-вот вылезут из орбит, а рот открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы. Когда сознание уже почти покинуло его, проклятый Палибий ослабил пальцы. Теренций со свистом втянул воздух, хотел крикнуть, но Палибий угрожающе прошипел, брызгая слюной:

– Молчи!

Опять сжал горло Теренция и отпустил только тогда, когда у того угрожающе затряслись руки. Он отнял свою руку – Теренций упал на ступеньки лестницы, хрипя и кашляя. Когда он несколько пришел в себя, Палибий присел перед ним на корточки и сказал, криво усмехаясь:

– Ну, старик, теперь говори! Говори, если не хочешь стать кормом для рыб: что задумал твой мерзкий хозяин?

Теренций готов был выложить все, но не успел ответить, откуда-то сверху раздался насмешливый голос Никия:

– Доблестный Палибий, если тебе захотелось поиграть с моим старым слугой, ты мог бы спросить моего разрешения. Или ты посчитал это излишним?

Палибий быстро встал, Теренций с трудом повернул голову. Никий стоял на верхней площадке лестницы, улыбаясь напряженно. Спустившись на несколько ступенек, он протянул руку Теренцию, помог подняться. Теренций держался за горло обеими руками, вздрагивал и икал.

– Он не тронет тебя больше,– произнес Никий, положив руку ему на плечо,– он не посмеет. Кроме того, я открою ему то, что он хочет узнать. Ты ведь хотел узнать, мой Палибий, цель нашей поездки? Я правильно тебя понял?

Палибий стоял, угрюмо насупившись, рука его лежала на рукояти меча. Никий сказал, ткнув в меч пальцем:

– Пока не меня, пока не меня, Палибий. Может быть, в другой раз, но не сейчас. Ведь я посланник самого императора! Но у тебя найдется работа более важная, чем душить несчастного старика. Ведь мы едем на остров для того, чтобы убить Октавию, и я хочу, Палибий, чтобы ты самолично сделал это.

– Начальник преторианцев не сказал мне, я не знал...– начал было Палибий глухим голосом, но Никий его перебил.

– Он тоже не знал,– проговорил он угрожающе-насмешливо,– как и все в Риме. Когда ты убьешь ее, Палибий, мы скажем, что она, к примеру, сорвалась со скалы. Кстати, ты не помнишь, есть на Пандетерии скалы?

– Я не был там,– сквозь зубы процедил Палибий.

– Это не важно, в случае чего мы придумаем что-нибудь другое. В Риме охотно верят тому, во что хочется верить императору. Разве не так, Палибий?

– Я не убийца.– Палибий сказал это, исподлобья глядя на Никия.

– Вот как! – Никий изобразил на лице крайнюю степень удивления.– А кто из нас убийца? Я или вот он? Кто-то должен исполнить приказ императора.

– Я не убийца! – повторил Палибий упрямо.

– Ты сделаешь то, что я тебе прикажу,– с угрозой в голосе сказал Никий.– А сейчас возьми Теренция и отнеси его в каюту.

Палибий не двинулся с места, а Теренций, испуганно глядя на Никия, простонал:

– Я сам, мой господин... могу...

Никий не обратил на его слова никакого внимания:

– Я жду,– сказал он Палибию,– Или ты подчинишься, или я привезу тебя в Рим закованным. Ну!

Не сводя с Никия горящего взгляда, Палибий шагнул к Теренцию, легко поднял его и понес. Теренцию было больно от мощной хватки центуриона, но он опасался и терпел. Войдя в комнату, Палибий бросил Теренция на ложе, что-то прорычал сквозь зубы и вышел, хлопнув дверью.

До конца их плаванья Теренций видел его только издали. Палибий теперь находился среди своих солдат, не поднимался на верхнюю палубу и не общался с Никием. В свою очередь, Никий словно забыл о нем – сидел, задумчиво глядя на море, и казался Теренцию несчастным.

Пальцы проклятого центуриона оставили следы на горле Теренция. Он осторожно прикасался к горлу, морщился от боли, а более всего от унижения и обиды. Обиды не на Палибия (этот грубый солдафон вел себя вполне логично), а на Никия. Тот ни разу не заговорил с Теренцием о происшедшем. Теренций снова чувствовал себя ненужным, жалким и жалел, что не настоял и не остался с Симоном из Эдессы.

Пандетерий появился так неожиданно, будто всплыл со дна моря. Зеленый, живописный, тихий, он казался безлюдным. Только когда корабль подошел к маленькой пристани, несколько человек выбежали навстречу—с удивлением смотрели на богато украшенное императорское судно.

Солдаты выстроились на корме, готовые сойти на берег, но Никий, подозвав Палибия, сказал, что к дому Октавии они отправятся лишь втроем: он, Те-ренций и Палибий. Палибий не ответил ни «да», ни «нет», с откровенной злобой глядел на Никия и не двигался с места. Никий не стал дожидаться выражения его согласия и под неподвижными взглядами солдат сошел по мосткам на пристань. Теренций торопливо последовал за ним. Команда, высыпав на палубу, глазела на них.

Тут с Теренцием случилось нечто совершенно неожиданное. Уже ступив на доски пристани, он повернулся и посмотрел сначала на строй солдат, потом на матросов, облокотившихся на поручни. Посмотрел просто так, непроизвольно, лениво. И, уже отводя взгляд, вздрогнул. Вздрогнул, испугался посмотреть снова. Ему показалось, что он увидел Симона. Даже не показалось – он уверен был, что видел, только словно бы не самого Симона, а лишь его глаза. Теренций так испугался, что не сказал себе: этого не может быть, шел, весь напрягшись, за Никием, уперся взглядом в его спину.

Лишь пройдя несколько шагов, он обернулся, услышав приближающийся сзади топот. Их догонял Палибий. Он пробежал мимо Теренция (толкнул бы его плечом, если бы тот не успел посторониться), поравнялся с быстро идущим Никием и что-то стал ему говорить. Теренций расслышал только: «...мне приказано было!..» Никий не ответил, не замедлил шага, даже не глянул на Палибия. Тот было остановился, посмотрел на ожидавшую их повозку, потом на корабль и все-таки, не решившись уйти, побрел вслед за Никием.

Их встретил претор местного гарнизона и несколько чиновников, мало похожих на римских. Никий сказал, что он приехал к Октавии по поручению императора Нерона, и подал претору бумагу. Но тот, подобострастно улыбаясь и передав свиток одному из чиновников, повел Никия к повозке.

Никий с претором уехали, а через некоторое время появились еще две повозки – в первой размести-лись Палибий с Теренцием, во вторую сели чиновники.

Теренций не смотрел на Палибия, хотя тот не отводил от Теренция взгляда. Мгновениями Теренцию казалось, что вот сейчас он бросится на него и схватит за горло. Правда, старый слуга страшился этого меньше, чем того, что Палибий вдруг заговорит. Но тот тяжело молчал и только давил Теренция взглядом, прижимая к спинке сиденья.

Дом, где жила Октавия, не походил на дворец, приличествующий жене императора Рима, хотя и оставленной, но выглядел довольно уютным среди буйно разросшейся вокруг зелени, как видно, не знавшей руки садовника. Никий с претором ждали их под навесом у входа; несколько женщин, наверное служанки, то появлялись в проеме дверей, то исчезали. Когда Палибий с Теренцием подошли, Никий сказал, обращаясь к претору:

– Надеюсь, ты правильно понимаешь волю императора?

Тот замахал руками, ответил, широко раскрыв глаза:

– Как тебе будет угодно!

– Мне будет угодно, чтобы ты ждал меня здесь и проследил, чтобы никто не помешал нашему разговору.

Претор закивал с преданным выражением на лице, а Никий, взмахом руки приказав Палибию с Теренцием следовать за ним, вошел в дом.

Никий шагал так уверенно, будто не раз уже бывал в этом доме и хорошо знал расположение комнат. Служанки со страхом смотрели на приезжих, прячась по углам. У самой двери их встретил старый слуга Октавии.

– Как доложить госпоже? – спросил он с поклоном.

– Убирайся! – коротко бросил Никий, оттолкнув слугу, и, распахнув дверь, вошел.

За ним вошел Палибий. Теренций, уже переступая порог, перехватил взгляд старого слуги, в глазах кото-рого застыл ужас. Войдя, он плотно прикрыл створку и, хотя Никий не приказывал ему этого, привалился к ней спиной.

В центре небольшой комнаты стояла молодая женщина. Теренций никогда не видел Октавию и, несмотря на страх и бившую все его тело дрожь, с любопытством разглядывал ее. Она не была красавицей. По крайней мере, Поппея выглядела значительно эффектнее. Маленького роста, с круглым лицом и близко поставленными (как и у ее отца императора Клавдия) глазами, она не казалась женщиной из царствующего рода. Впрочем, внешность ее искажал испуг. Страх был во всем: в лице, в фигуре и, казалось, даже в складках длинного, без единого украшения платья.

– Октавия,– обратился к ней Никий с легким поклоном,– ты должна...

Он не договорил, покосился на Палибия. Тот смотрел мимо его лица.

– Ты должна...– повторил Никий неуверенно, глядя на Октавию исподлобья.– Ты должна...

– Умереть? – прошептала она едва слышно.

– Но ты понимаешь, что...– зачем-то стал говорить Никий, вряд ли сам понимая, что он хочет сказать, но Октавия вновь спросила, уже громче, переведя взгляд с Никия на Палибия и обратно:

– Умереть? Ты хочешь, чтобы я умерла?

– Я не питаю к тебе зла, Октавия,– пояснил Никий,– я всего лишь слуга моего императора.

– Убийцы! – проговорила Октавия и вдруг крикнула так громко, что, наверное, слышно было во всем доме: – Убийцы! Убийцы! А-а! – и бросилась к окну.

Она сделала ошибку – сдвинулась с места. Если бы осталась стоять, то Никий не посмел бы тронуть ее. А сейчас он поступил так же, как хищник, преследующий жертву, которая не может защищаться,– он бросился за ней.

Бросился так стремительно, что она успела добежать только до окна, но не успела снова крикнуть – он зажал ей рот и стал отрывать от рамы, за которую она уцепилась. Несмотря на хрупкость, держалась она крепко, и Никий, повернувшись к Палибию, прохрипел:

– Помоги!

Палибий сделал шаг в его сторону и остановился.

– Помоги! – повторил Никий еще более сдавленно, но в это мгновение пальцы Октавии разжались, и они с Никием повалились на пол: она на него.

Полы платья задрались, обнажив ноги. Палибий уставился на них как завороженный.

– Веревку! – крикнул Никий, извернувшись и протянув свободную руку (ладонью другой он зажимал Октавии рот) к Теренцию.– Вяжи ее!

Теренций и сам не понял, что с ним такое произошло – его как будто толкнули в спину,– в два прыжка он достиг лежавших Октавию и Никия, сорвал тесемку, на которой крепились кисти с обеих сторон ложа, и, бросившись на ноги Октавии, ловко связал их у лодыжек.

– Руки! – приказал Никий, и Теренций сделал то же самое с руками женщины.

Никий спихнул Октавию на пол и встал тяжело дыша. Теренций, стоявший рядом, увидел, как она широко раскрыла рот, и, ожидая пронзительного крика, почему-то вопросительно посмотрел на Никия. Лицо Никия сморщилось так, будто крик уже раздался и оглушил его. Но – крика не последовало. Октавия только со свистом вдохнула и закрыла рот. В лице ее был ужас, кажется, она уже плохо понимала, что с ней такое происходит. Никий потянулся к ложу, взявшись за конец, рывком сорвал покрывало и бросил его на голову Октавии.

– Все! – услышал Теренций и почему-то вздрогнул, а Никий, не оборачиваясь, махнул Палибию рукой.– Теперь ты, Палибий!

Палибий не двинулся с места, и Никий, протянув руку, сильно толкнул его в плечо:

– Ты что, оглох? Я же сказал: теперь ты!

– Что? – Палибий вскинулся, непонимающе посмотрел на Никия.– Что ты сказал?

– Кончай ее! – бросил Никий, ткнув в сторону Октавии указательным пальцем.

– Не могу! – прошептал Палибий.– Я не...

Наверное, он хотел сказать, что он не убийца (по крайней мере, так это понял Теренций), но не успел договорить.

– Кто ты такой, это мы сейчас посмотрим,– нервно усмехнувшись, бросил Никий.– Обнажи меч!

Палибий рывком выдернул меч из ножен, направив острие на Никия.

– Не меня,– хладнокровно проговорил Никий,– ее.

Палибий был в нерешительности, острие его меча заметно ходило из стороны в сторону.

Никий шагнул к нему, едва не наткнувшись на меч,– Палибий потянул меч к себе.

– У тебя нет выбора, Палибий,– тихо, но четко и с очевидной угрозой сказал Никий.– Если меня, то тебе не будет пути в Рим. Если ее – я попытаюсь заступиться за тебя перед императором.

– Заступиться? Но я...

– Императору все известно, Палибий. Перед отплытием я передал ему все списки. Возглавляет заговор Гай Пизон, а ты стоишь в списке в третьем десятке. Но имей в виду, даже те, которые стоят в пятом десятке, не смогут избежать смерти. Я все знал, когда брал тебя с собой, и мог выдать тебя еще в Риме. Ты хорошо понял меня, Палибий?!

Палибий, оцепенев, неподвижно смотрел на него. Никий медленно протянул руку, дотронулся до лезвия меча, повернул его так, что острие было теперь направлено в его грудь:

– Решайся, Палибий! Ты видишь, я не боюсь смерти. Тебе стоит сделать всего одно движение.

Лицо Палибия исказила гримаса боли, руки его заметно дрожали. Лежавшая на полу Октавия дернулась и простонала.

– Хорошо, тогда сделаем по-другому.– Никий повернулся к двери и громко сказал: – Войди, Симон!

Дверь тут же отворилась, и в комнату вошел Симон из Эдессы. Теренций испуганно уставился на него, непроизвольно выговорил:

– Ты?!

– Это он, Симон,– ответил за Симона Никий.– Он же сам сказал тебе, что будет всегда рядом.– И, обратившись к Симону, бросил, указав рукой на Палибия: – Убей его, Симон.

Симон коротко кивнул и, вытащив меч, поднял его и шагнул к Палибию. Меч выпал из руки центуриона, звонко ударился о плитки пола. Симон уже занес меч над его головой, когда Никий крикнул:

– Стой!

Симон вопросительно взглянул на Никия, нехотя опустил меч. Никий пригнулся, поднял упавший меч, подал его центуриону, рукояткой вперед, тихо и ласково произнес:

– Погоди, Симон, он сделает то, что я хочу, ведь он так боится смерти. Ну! – Никий взял руку Палибия и вложил в нее рукоять меча.

Теренций смотрел на них, дрожа всем телом, он забыл об Октавии, лежавшей у его ног.

Палибий сжал меч, невидяще посмотрел по сторонам. Наконец взгляд его остановился на женщине на полу. Не спуская с нее взора, он шагнул к ней, едва не опрокинув Теренция, успевшего посторониться. Некоторое время он стоял над ней, потом, медленно повернув голову, посмотрел на Никия.

– Да,– кивнул тот.

Палибий переступил через Октавию (так, что женщина оказалась между его ног), примерился и с силой воткнул лезвие меча ей в грудь. Она дернулась, он вытянул меч и воткнул снова, в то же самое место. Разогнулся, снова посмотрел на Никия. Тот одобрительно кивнул.