Текст книги "Меч императора Нерона"

Автор книги: Михаил Иманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Глава седьмая

Сенека сообщил Никию, когда они встретились, чтобы ехать к Агриппине, что несколько дней назад император посетил мать в ее доме. Он был с ней ласков, просил простить его за причиненные огорчения и предложил поехать в Байи для отдыха. Сначала император сказал, что они поедут вместе, но потом, вспомнив о неотложных делах – ему обязательно нужно было выступить в сенате по вопросу о новых налогах,– попросил ее отправиться одну, с тем чтобы он присоединился к ней уже несколько дней спустя.

Сенека рассказывал об этом вяло, со скучающим лицом, и лишь на вопрос Никия: «И она согласилась?» – ответил с грустной улыбкой:

– Да. Император настойчиво просил ее согласиться.

Вообще Сенека казался усталым и равнодушным, поручение императора представить Никия матери явно его тяготило. Никий боялся, что Сенека начнет неприятный разговор о том, для чего он был введен в окружение императора, но страхи его оказались напрасными – сенатор не расположен был говорить ни о чем подобном.

Агриппина встретила их в своей гостиной, сидя в кресле у окна. Улыбнулась Сенеке и совсем не заметила Никия. Когда Сенека стал представлять молодого человека, она прервала его, проговорив холодно:

– Знаю, Нерон говорил мне о нем.

Никий впервые видел Агриппину так близко, и она показалась ему очень красивой. Трудно было представить, что у этой молодой, элегантно одетой женщины такой взрослый сын. Сам Нерон представился сейчас Никию едва ли не ровесником собственной матери.

– Ты пришел попрощаться со мной, Анней? – спросила Агриппина, взглянув на сенатора и тут же опустив глаза.

– Нет,– отвечал Сенека с вымученной улыбкой,– скорее пожелать тебе счастливого пути.

– Не вижу разницы между прощанием и... этим,– холодно заметила она.

– Различие в том, дорогая Агриппина,– произнес он как можно мягче,– что мы расстаемся только на время. Если ты позволишь, я приеду навестить тебя в Байи.

– Навестить? – фыркнула она и насмешливо посмотрела на сенатора.– Ты можешь сопровождать меня сейчас же. Или об этом нужно просить моего дорогого сына? Да или нет?

– Нет, Агриппина, я думаю, что никакого особого разрешения не нужно, просто...

– Что? Что просто? – резко спросила она.

– Просто мне нужно быть с Нероном в сенате,– с сожалением разводя руками, ответил он.– Нужно как следует приготовить его речь, в этот раз его выступление будет иметь особенно важное значение.

– Важное значение! – усмехнулась она.– Для кого важное: для тебя, для меня или для него?

– Для Рима,– сдержанно произнес Сенека.

– Да, да,– быстро проговорила она и только теперь указала ему на кресло. Никия она по-прежнему словно не замечала.

Сенатор, удобно устроившись в кресле, с вялой улыбкой смотрел в напряженное лицо Агриппины. Некоторое время они молчали. Никий, стоя у кресла Сенеки, с интересом разглядывал богатое убранство комнаты. Он не чувствовал обиды от того, что Агриппина так демонстративно его не замечала,– в конце концов, она мать императора и имеет право кого-то любить, а кого-то не замечать. Была некоторая неловкость, но вполне переносимая.

– Скажи мне, Анней,– прервала наконец молчание Агриппина,– что ты думаешь об этой Поппее? Я ее совершенно не помню. Она что, так уж красива?

– Ты же знаешь, Агриппина,– с улыбкой старого придворного ответил сенатор,– с твоей красотой ничья сравниться не может.

Агриппина недовольно поморщилась.

– Я спрашиваю тебя не для того, чтобы ты расточал мне комплименты. Согласись, в моем положении это выглядит насмешкой.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Не притворяйся, Анней,– раздраженно заметила она,– все ты прекрасно понимаешь. Если ты боишься говорить о Поппее в присутствии этого молодого человека, то так и скажи.

Сенека покосился к сторону Никия и вздохнул.

– Понимаю,– продолжила Агриппина, раздражаясь все больше,– значит, эта дрянь взяла большую власть. Очень большую, Анней, если даже ты боишься говорить,

– О, Агриппина,– протестующе покачал головой сенатор,– ты несправедлива.

– Значит, это она отправляет меня в Байи,– проговорила женщина со вздохом.– Чувствую, что я уже никогда не вернусь оттуда.

– Знаешь, Агриппина,– после некоторой паузы устало сказал Сенека,– в последнее время я много размышлял, думая о том, чтобы покинуть Рим навсегда.

– Покинуть Рим навсегда? – переспросила она со сдержанным удивлением.– Ты шутишь.

– Нет, Агриппина, я говорю серьезно. Я стар, я устал, мое время прошло. Я только изображаю государственного деятеля, но перестал им быть. Честно признаюсь тебе, я стал равнодушен к так называемым государственным проблемам. У меня нет прежней энергии, да и желания участвовать во всем этом у меня тоже нет. Я хотел бы закончить некоторые свои начатые работы – ведь когда-то меня считали писателем.

Последнее он произнес с грустной улыбкой.

– Ты навсегда останешься писателем,– неожиданно твердо выговорила Агриппина.– Великим писателем, и ты знаешь это. Но куда ты хочешь уехать?

Он пожал плечами:

– На одну из своих вилл в окрестностях Рима. Или на Капри, я всегда любил это место.

– Замечательный остров,– резко проговорила она.– Там мой брат Гай задушил Тиберия. Подушкой, если верить слухам.

– О Агриппина! – воскликнул Сенека, бросив на нее укоризненный взгляд.

– Ты стал труслив, Анней,– усмехнулась она, качнув головой в сторону Никия.– К тому же какой здесь секрет, если это известно каждому римскому плебею. Но я хотела сказать не об этом, то есть не о моем брате Гае, а о тебе, Анней.

– Я не вполне понимаю.

– Ты в самом деле стареешь, Анней,– проговорила Агриппина, пристально на него глядя.– Я только хотела сказать, что если подушка нашлась для Тиберия, то ее найдут _и...

– ...для меня,– договорил за нее Сенека.

– Да, Анней,– кивнула она.– Ты же знаешь, подобные тебе великие деятели не могут просто так уйти на покой. Ты, надеюсь, не говорил о своем желании с моим сыном?

– Потому и не говорил,– улыбнулся он.

– Все-таки хорошо, Анней,– сказала она с ответной улыбкой,– что мы так хорошо понимаем друг друга. Тот из нас, кто умрет первым, окажется счастливее оставшегося в живых: оставшемуся будет скучно. Хочу надеяться, что в этом смысле я стану счастливее тебя.

– А я хочу надеяться...– начал было Сенека, но Агриппина прервала его, обратившись к Никию:

– Ты очень красив,– строго произнесла она.– Ты, наверное, спишь с моим сыном?

Никий покраснел и не нашелся с ответом. Его выручил Сенека.

– Никий – достойный молодой человек,– проговорил он с некоторой укоризной.– Несмотря на молодость, он хорошо образован и умен.

– Правда? – насмешливо и удивленно откликнулась Агриппина.– С каких это пор в окружении моего сына завелись образованные и умные люди? Да еще достойные.

– Я ручаюсь за него,– сказал Сенека.

– Ладно, не будем об этом.– Агриппина сделала быстрое движение рукой, словно отметая прежнюю тему, и, обращаясь к Никию, спросила: – Ты хорошо знаешь морское дело?

– Совсем не знаю,– отвечал он с поклоном.

Агриппина удивленно взглянула на Сенеку, потом

снова на Никия.

– Это странно.– Она прищурилась точно так же, как это делал ее сын.– А Нерон сказал, что ты будешь оберегать меня в пути. Может быть, ты еще и не умеешь плавать?

– Я умею плавать,– сказал Никий,– и, если понадобится, сумею вытащить на берег даже не одного, а двух пострадавших. Тебе не стоит беспокоиться, я всегда буду рядом.

– В этом я не сомневаюсь,– проговорила она со странной улыбкой и встала.– Мне нужно еще приготовиться к отъезду. Прощай, Анней.

Сенека тоже встал и низко поклонился Агриппине, а она нежно коснулась его плеча.

Когда они были уже у двери, Агриппина окликнула сенатора:

– Анней!

Он повернулся (Никий заметил, что по лицу его пробежала тень беспокойства):

– Я слушаю тебя.

– Нет, ничего,– отрывисто произнесла Агриппина.– Иди.

Прощаясь у дворца Нерона, Сенека сказал, глядя в сторону:

– Мне бы очень хотелось...– он не договорил, но поднял глаза и посмотрел на Никия тем же странным взглядом, каким только недавно смотрела Агриппина.

– Я внимательно слушаю тебя,– откликнулся Никий.

– Мне бы очень хотелось,– повторил Сенека уже значительно тверже, не опуская глаз,– чтобы тебе понадобилось твое умение плавать.

– Значит, сенатор считает, что с кораблем может что-то случиться? Надеюсь, боги будут к нам благосклонны и мы благополучно...

– Не боги, Никий, а Бог,– неожиданно твердо выговорил философ.– Тебе нужно помнить об этом.

– Но я думал...

– Не перебивай,– остановил его Сенека.– Так вот, я уверен, твоему Богу будет угодно, чтобы ты применил свое умение плавать и сумел бы вынести на берег если и не двоих, то хотя бы одного. Или одну,– добавил он, четко выговорив последнее слово.

Никий не успел ответить – сенатор отвернулся и приказал носильщикам двигаться вперед. Он долго смотрел вслед удаляющимся носилкам, ожидая, что Сенека обернется. Но тот не обернулся.

Глава восьмая

В тот же день Никий отправился на пристань. Императорский корабль не поразил его размерами и особенной красотой. Сенека когда-то рассказывал ему о корабле Гая Калигулы. То был не корабль, а настоящий дворец, император Гай, случалось, жил на нем несколько недель кряду. Выйти из Тибра в море он мог только весной, когда уровень воды сильно поднимался, да и то для него готовили специальное русло. К дальним путешествиям такой корабль, конечно же, не был пригоден, но зато оставался единственным в своем роде, и его часто – не преувеличивая – именовали одним из Чудес Света.

Корабль-дворец сгорел еще во время принципата Гая. Говорили, император сам велел его поджечь, задумав погубить неугодных ему придворных. Но Сенека считал это досужими домыслами, потому что во время пожара сам император Гай чудом спасся.

Нерон не пытался строить для себя ничего подобного, объясняя, что для жизни его вполне устраивает дворец, а для плаванья лучше иметь быстроходный корабль, чем бессмысленную посудину, готовую пойти ко дну даже при малой волне. Из трех его кораблей этот, приготовленный для путешествия Агриппины, был самым любимым. Агриппина хотела плыть на собственном корабле, но Нерон настоял на своем, говоря, что весь Рим должен увидеть тот почет, который он оказывает матери.

Лишь только Никий покинул носилки, к нему с мостков сбежал низенький крепыш с черной кудрявой бородой и горящими глазами. Низко склонившись перед Никием, крепыш сказал, что его зовут Кальпур-ний.

– Я гражданин Рима, меня зовут Кальпурний! – проговорил он, ударив себя в грудь поросшим черными волосами кулаком. Сказал так, будто Никий мог сомневаться в этом.

– И чего же ты хочешь, Кальпурний? – поинтересовался Никий.

Тот сделал удивленное лицо:

– Я перехожу под твое начало. Разве блистательный Афраний Бурр не сказал тебе об этом?

– А-а,– протянул Никий, сообразив, что к чему.– Да, да, Афраний предупредил меня, я вспомнил.

– Тогда пойдем,– Кальпурний указал на корабль,– я покажу тебе.

– Я плохо понимаю в морском деле,– произнес Никий, вслед за Кальпурнием взойдя на палубу.

– Тебе ничего и не нужно знать, раз с тобой я, Кальпурний, гражданин Рима! – гордо вскинул голову его провожатый и снова ударил себя кулаком в грудь.

Только теперь Никий понял, почему этот моряк упоминает о своем римском гражданстве,– он походил на кого угодно, на выходца из Персии или Иудеи, но никак не на римлянина. Впрочем, Никий не стал уточнять происхождение Кальпурния, это обстоятельство его нисколько не интересовало.

Они спустились в трюм, Кальпурний плотно прикрыл дверь, взял стоявший на полочке горящий светильник и, подойдя к деревянной стойке в центре трюма, похлопал по ней ладонью.

– Попробуй сам,– прошептал он, поглаживая стойку.

Никий не понял и смотрел на Кальпурния вопросительно. Тогда тот молча и аккуратно взял руку Никия и поводил ладонью вверх и вниз по гладкой поверхности. Он лукаво смотрел на Никия и приговаривал:

– Чувствуешь, чувствуешь?

Никий не знал, что же такое он должен почувствовать, а прикосновение Кальпурния было ему неприятно. Он резким рывком освободил руку и раздраженно выговорил:

– Что я должен чувствовать? Говори внятно.

Лицо Кальпурния выразило досаду.

– Я только хотел...– начал было он, но Никий строго повторил:

– Говори!

– Она крепкая,– быстро произнес Кальпурний, с опаской глядя на Никия (Никий ясно ощутил, что в эту минуту моряк совершенно забыл, что он гражданин Рима, он смотрел на Никия как раб на господина).– Она крепкая,– снова повторил Кальпурний и ударив кулаком по стойке (та ответила глухим упругим звуком).– Если даже несколько человек упрутся в нее, то не свалят.

– Дальше! – сердито поторопил его Никий.

– Но я сделал так,– уже жалобно продолжил Кальпурний,– что она рухнет, чуть только до нее дотронешься в нужном месте. Сейчас объясню.– Он присел на корточки, просунул руку куда-то под стойку и, подняв голову и глядя на Никия снизу вверх, начал объяснение: – Мачта крепится в специальных пазах – вот здесь и вот здесь. А вот это упор, чтобы фиксировать крепление. Крепления очень жесткие, мачта может сломаться, но не упасть. А если посмотреть на крепление в палубе, то можно увидеть...– Он встал и, протянув руку, указывал куда-то вверх.– Можно увидеть...

В этом месте Никий прервал его:

– Хватит! – Он сделал решительный жест рукой.– К чему мне твои объяснения?

– Еще два слова, сенатор! – жалобно выговорил Кальпурний.

– Я не сенатор,– холодно заметил Никий.

– Прости, я не знал. Но только два слова!..

– Говори!

– Я еде... сделал так,– заикаясь, промямлил Кальпурний,– что, если ослабить упор, а потом убрать его совсем... Тогда, когда будет нужно... когда ты прикажешь...– быстро поправился он,– когда ты прикажешь, то мачта не сломается, но корабль разломится пополам.

– Пополам? – нахмурился Никий.

– Пополам,– с опаской подтвердил Кальпурний.

– И, значит, все погибнут? И мы вместе со всеми?

– Нет, нет,– помотал головой Кальпурний.– Там две лодки. Ты можешь сесть в одну, прежде чем отдашь приказ. Тебе не о чем беспокоиться, все гребцы – мои люди, они доставят тебя на берег. Клянусь Юпитером, это так!

– А ты сам? Ты сам как будешь спасаться?

– Я? – почему-то испуганно переспросил Кальпурний.– Ты говоришь про меня?

– Да, да, про тебя,– с нехорошей улыбкой подтвердил Никий.– Ты же можешь не успеть, если корабль разломится пополам.

– Не успеть? – На лице Кальпурния отразился страх.

– Корабль разломится, и ты можешь не успеть. Или ты желаешь пожертвовать собой ради... Желаешь пожертвовать?

– Нет,– тревожно выдохнул Кальпурний и тут же сказал: – Да.

– Так «да» или «нет»? – усмехнулся Никий.– Я не понимаю тебя, мой Кальпурний.

Кальпурний стоял неподвижно, глядя на Никия широко раскрытыми глазами. Страх не просто был в его лице, но весь он представлял в ту минуту как бы статую страха.

– Ладно.– И Никий, протянув руку, дотронулся до плеча Кальпурния (тот не пошевелился, а плечо показалось Никию мраморным).– Это мы обсудим после. А теперь проводи меня.– И, резко развернувшись, Никий направился к лестнице, ведущей на палубу.

Кальпурний показался наверху лишь тогда, когда Никий уже сидел в носилках.

– Сенатор! – прокричал он, взмахнув руками, и на полусогнутых ногах сбежал с мостков.

Никий приказал носильщикам двигаться. Кальпурний добежал до края пристани и остановился как вкопанный, словно натолкнулся на невидимую преграду.

– Сенатор! – услышал Никий его жалобный крик, но не оглянулся.

Глава девятая

В ту же ночь Никий тайно покинул дворец. Это было не очень трудно. Нерон давал пир для своих ближайших друзей (по крайней мере, так он их сам называл). Присутствовали Отон, Лукан – поэт и племянник Сенеки, всегда державшийся чуть высокомерно и торжественно даже в присутствии императора, и еще двое – любимец императора красавец Дорифор (ныне отставленный, но не вполне потерявший благорасположение Нерона), и он, Никий. Из женщин была только Поппея, возлежавшая рядом с Нероном и особенно красивая в тот вечер.

В обычай у Нерона вошло посмеиваться над кем-нибудь из присутствующих – это была его любимая забава, то есть весь пир мог проходить под знаком насмешки над кем-нибудь из гостей. Шутки случались то безобидные, то очень жестокие, смотря по настроению императора. В этот раз объектом насмешек был выбран Отон.

Сначала гости держались несколько скованно, поглядывали на Поппею и плохо поддерживали Нерона, находившегося в тот вечер в особенно приподнятом состоянии духа. Шутки императора касались единственной темы – женитьбы Отона. То император предлагал ему одну за другой известных римских матрон преклонного возраста, то говорил, что готов отдать их Отону всех сразу, чтобы тот жил наподобие восточного владыки.

Отон вяло отшучивался, говоря, что не справится со всеми, и упорно не смотрел на Поппею.

– Ты привыкнешь, мой Марк,– со смехом говорил Нерон, оглядывая присутствующих в поисках поддержки.– Все они слишком зрелые женщины, чтобы очень уж утомлять тебя. Ты будешь вести размеренную жизнь, полезную для здоровья.

Отон не ответил, только посмотрел на императора умоляющим взглядом. Поппея глядела в сторону и была похожа на изваяние. «Слишком прекрасна, чтобы быть сострадательной»,– подумал Никий. Дорифор смотрел на Поппею, не скрывая презрения,– так женщина смотрит на свою соперницу, более удачливую, чем она сама. Нерон видел это, но Дорифору, несмотря на отставку, прощалось многое. Анней Лукан был поглощен едой и не поднимал глаз.

– Что ты скажешь на это, Анней? – обратился Нерон к поэту.– Хорош будет наш Отон в виде восточного владыки?

Лукан поднял голову от тарелки, посмотрел на Нерона так, будто только сейчас понял, что слова императора обращены к нему.

По лицу Нерона пробежала тень гнева. Он выпятил нижнюю губу и, прищурившись, посмотрел на Лукана.

– Конечно,– сказал он,– тебе, великому поэту, наши разговоры могут показаться глупыми. Наверное, ты обдумываешь очередное свое произведение. Может быть, ты посвятишь нас в свои планы, если, конечно, ты считаешь нас достойными?

– О император! – с улыбкой отвечал Лукан (но сидевший напротив Никий видел, что его взгляд напряжен).– Как можем мы, стоящие столь низко, сравниться с тобой, стоящим столь высоко! Все мои потуги создать что-либо имеют одну-единственную цель – восславить тебя и твою власть над Римом. Прости, что мы не можем быть достойными тебя!

Тон, каким он произнес свои слова, был самым торжественным, но все это показалось Никию насмешкой. Он перевел глаза на Поппею и понял, что не один он думает так: она смотрела на Лукана с нескрываемой ненавистью.

– Ты ловко умеешь расставлять слова,– проговорил Нерон, скользнув взглядом по сидевшей рядом Поп-пее,– это твоя профессия. Но напрасно ты думаешь, что можешь обманывать нас так же, как обманываешь публику!

– Я не понимаю, принцепс, в чем я провинился перед тобой... публикой? – У Лукана дрогнул голос.

– Ты не знаешь?! – воскликнул Нерон и обвел глазами гостей.– Вы слышите, наш Лукан чего-то не знает! А мы-то думали, что ты знаешь все на свете. А чего не знаешь, то тебе подсказывают боги, слетая по ночам с Олимпа!

Он прервался и уставился на Лукана: лицо искажено злобой и похоже на маску. Он хотел продолжить, но вдруг, конвульсивно дернув головой, встал и, пнув ногой стоявшее перед ним блюдо с фруктами, покинул комнату.

Все замерли, со страхом глядя на дверь, в которую вышел император. Никию показалось, что он до сих пор слышит звук его тяжелых шагов.

Поппея встала тоже. Она поочередно посмотрела на каждого из гостей – на Дорифора мельком, на Отона с насмешкой, на Лукана с холодной злобой – и, остановив взгляд на Никии, сказала, нетерпеливо махнув рукой:

– Проводи менл, Никий!

Никий встал и пошел вслед за ней, едва поспевая. Легкая накидка на ее плечах развевалась и походила на крылья.

Она ни разу не обернулась, а Никий так и не догнал ее. Постоял у двери и хотел было вернуться назад, но вдруг остановился и прислушался: ему показалось, что он слышит тяжелый топот шагов и бряцание железа. Шум приближался, и он со страхом смотрел в конец галереи, откуда исходил этот шум.

Но отряд солдат преторианской гвардии, направлявшийся арестовать Лукана, Отона, Дорифора и, может быть, его, Никия, так и не появился. Топот еще раздавался в ушах, когда он увидел показавшихся в конце галереи слуг со светильниками. Только тогда Никий понял, что уже темно, и вспомнил, что на сегодня у него назначена встреча с Онисимом. Постояв еще некоторое время и успокоившись, он вышел из дворца и направился в сторону садов Мецената, где его должен был ждать Онисим.

Еще вчера Теренций уговаривал его не встречаться с Онисимом. Глядя на Никия глазами, в которых стоял ужас, он говорил, что Онисим страшный человек и ему ничего не стоит убить Никия так же, как он убил Салюстия. «С твоей помощью»,– хотелось напомнить Никию, но он промолчал. Вместо этого он, как мог, успокоил Теренция, объяснив, что Онисиму нет никакой выгоды причинять ему вред, тем более убивать.

– Нет, нет,– всплескивал руками Теренций,– ты не знаешь, ты не видел его лица!

– Скоро увижу,– со смехом отвечал Никий, но на душе у него было тревожно.

Теренций качал головой, лицо его стало таким, будто Никий уже умер, а слуга оплакивает его.

Теперь, стоя у стены из грубого булыжника, вслушиваясь и вглядываясь в темноту, Никий жалел, что все-таки пошел на встречу. Во всяком случае, не стоило идти одному, тем более что Симон предлагал пойти вместе. Но сейчас уже поздно жалеть, хотя идти сюда, в пустынное место за садами Мецената, было очевидной глупостью, ведь на него могли напасть обыкновенные грабители, каких много обретается в Риме.

Он услышал шорох справа и вздрогнул, когда низкий мужской голос из темноты спросил:

– Ты Никий?

– А ты кто? – в свою очередь спросил Никий, стараясь не выказать голосом страха, но все равно не очень уверенно.

Человек в плаще и надвинутом на глаза капюшоне приблизился к Никию и молча сдвинул капюшон на затылок. Насколько ему удалось разглядеть в темноте, мужчине было лет пятьдесят или около того – густая борода, густые волосы и глубоко посаженные глаза. Некоторое время он молча смотрел на Никия, потом сказал своим низким, чуть хрипловатым голосом:

– Я Онисим. Я ждал тебя.

– Вот я и пришел,– проговорил Никий чуть насмешливо, снова стараясь продемонстрировать уверенность, но насмешка прозвучала жалко.– Что ты хотел сказать мне?

– Тебе известно, что я послан учителем Петром? – спросил Онисим.

– Да, Симон говорил мне.

– Значит, тебе известно, что Павел в тюрьме, а Петр да еще Иаков теперь главные наши учителя?

– Мне это известно,– сдержанно кивнул Никий.

– И ты знаешь, что каждый из наших братьев должен идти туда, куда они пошлют его, и делать то, что они скажут?

Онисим говорил почти совсем без выражения: не спрашивал, не утверждал, а лишь сообщал. При этом он смотрел на Никия, ни на мгновенье не отводя взгляда, и с каждой минутой Никию делалось все более не по себе. Он опять вспомнил предостережения Теренция и пожалел, что не послушался слугу.

– Я послан от учителя Петра, чтобы передать тебе,– монотонно продолжал Онисим,– ты должен покончить с чудовищем, именуемым Нероном. Ты хорошо понимаешь мои слова?

– Да.

– Ты сделаешь то, что велит учитель Петр?

– Нет.

Это внезапное «нет» выскочило как бы само собой, без ведома Никия, не собиравшегося отвечать так. Он и сам не понял, как же это произошло.

– Ты отказываешься? – все так же спокойно, по крайней мере без видимой угрозы, спросил Онисим (лучше бы он угрожал – спокойствие его тона было особенно зловещим).

– Нет,– уже осознанно произнес Никий,– не отказываюсь, но ведь такое не делается просто.

– Тебе это сделать просто. Нужно только вытащить нож и ударить им в левую сторону груди или в горло. В горло надежнее.

– В горло надежнее? – переспросил Никий не потому, что хотел утвердиться в том или ином способе убийства, а потому, что был возмущен.

– Да, надежнее,– то ли не замечая возмущения Никия, то ли не желая его замечать, подтвердил Онисим.– Нужно или бить под подбородок, но как можно глубже, или резать от уха до уха, но здесь нужна сноровка. Скажи, ты никогда не делал этого?

– Я никогда не делал этого! – закричал Никий и, отступив на шаг, уперся спиной в уже остывшие за вечер камни стены.

– Не говори так громко,– спокойно заметил Онисим,– нас могут услышать.

– Но я никогда, никогда не делал этого! – понизив голос, горячо прошептал Никий.– И учитель Павел, он никогда, никогда...– Он задохнулся и не смог продолжить.

– Учитель Павел в тюрьме,– напомнил Онисим, делая шаг вперед, чтобы снова приблизиться к Никию. Тому уже некуда было отступать, и он как можно плотнее вжался в стену.– Учитель Павел в тюрьме,– повторил Онисим, и первый раз за все время разговора голос его прозвучал с некоторым напором.– Теперь Петр и Иаков главные учителя, и ты обязан подчиниться их воле.

– Но разве учитель Петр мог повелеть совершить убийство! Ведь он видел Иисуса, а Иисус говорил, что убивать нельзя!

Онисим вздохнул, обдав Никия тяжелым чесночным духом. Никий поморщился и задержал дыхание, а Онисим сказал:

– Кому ты не веришь: мне или учителю Петру?

– Ты не так понял,– быстро ответил Никий,– я не сказал, что не верю, я просто думал, что учитель Петр...

– Тебе не о чем думать,– прервал его Онисим,– учитель Петр думает за тебя.

– Но я не умею! – уже просительно проговорил Никий, стрельнув глазами в сторону. Подумал: «Если толкнуть его посильнее в грудь, то можно убежать и скрыться в темноте».

Но Онисим словно бы прочитал его мысли.

– Тебе уже некуда деться, Никий,– сказал он.– Если ты попытаешься бежать, я убью тебя как отступника, как того, кто выступает с проклятыми римлянами против братьев своих. Если ты согласишься, но обманешь, то тебя все равно ждет смерть,– если не сумею я, то кто-нибудь из наших братьев в Риме все равно достанет тебя. Выхода нет, помни это.

– Но я не собирался бежать,– чуть обиженно произнес Никий.– Зачем бы я пришел сюда, если бы хотел сбежать!

– Ты возьмешь нож и убьешь его,– продолжал Онисим, словно Никий ничего не говорил в свое оправдание.– И ты должен сделать это как можно скорее.

– Ну хорошо, хорошо,– прерывисто вздохнул Никий,– но ведь если я сделаю это, меня тут же схватят...

– И предадут смерти,– договорил за него Онисим.

– Да, предадут смерти,– повторил Никий, и голос его задрожал.

– А ты разве боишься смерти? – кажется, в самом деле удивленно спросил Онисим.

– Я? Я не знаю,– дернул плечами Никий, почувствовав сильный озноб.

– Я тебе скажу,– медленно выговорил его собеседник.– Не бойся смерти – смерти нет. Нельзя бояться того, чего нет! – И, предупреждая возражение Никия, добавил: – Страдания – благо. Так говорил Иисус. И Он страдал и принял смерть ради нашего спасения.

«Но я не Иисус!» – едва не вскричал Никий, но сумел только открыть рот.

Внезапно Онисим отскочил в сторону, и в руке его блеснул меч.

– Кто здесь?! Выходи! – чуть пригнувшись, расставив ноги в стороны и выставив меч перед собой, крикнул он.– Выходи, или я убью тебя!

– Это я, я! – раздался тревожный голос из темноты, показавшийся Никию знакомым.

– Ну-у-у! – угрожающе протянул Онисим.

– Это я, Теренций,– отозвался голос, и только теперь Никий узнал его.

– Какой Теренций? – Онисим, сделав шаг вперед, настороженно вглядывался в темноту.

– Это мой Теренций,– быстро проговорил Никий.– Мой слуга. Убери меч.

Онисим меч не спрятал, но поза его сделалась не столь напряженной. Из темноты, осторожно ступая, вышел Теренций, закутанный в плащ,– широкие полы его едва не касались земли.

– Что ты тут делаешь? – удивленно спросил Никий, но Онисим не дал Теренцию ответить:

– Подойди! – приказал он властно и сам шагнул ему навстречу.

Теренций попятился, но Онисим ловко ухватил его за плащ и резко дернул. Плащ распахнулся, и что-то упало, глухо ударившись о землю. Онисим присел и поднял упавшее. Когда он распрямился, в его руках было уже два меча.

– Значит, ты хотел убить меня? – надвигаясь на пятящегося Теренция, угрожающе сказал Онисим.

– Нет, нет,– жалобно воскликнул Теренций, останавливаясь и прикрывая грудь рукой.

– Ты сказал, что придешь один! – обратился Онисим к Никию,– Ты обманул меня! Ты хотел...

Страх уже покинул Никия, он и сам не заметил когда и как. Может быть, все дело было в Теренции – неловко выглядеть трусом в присутствии своего слуги. А может быть, страх был ложным и, дойдя до критической точки, лопнул как мыльный пузырь. Но, как бы там ни было, Никий вдруг решительно подошел к Они-симу и отвел его руку с мечом, направленным в грудь Теренция.

– Ты хотел!..– повторил Онисим, но Никий не дал ему договорить.

– Ничего я не хотел! – раздраженно, едва ли не со свирепыми нотками в голосе, воскликнул он.– Отойди, сейчас все узнаем!

Онисим неожиданно повиновался, отошел, пусть и нехотя, на два шага. Вложил свой меч в ножны, а меч Теренция с силой воткнул в землю.

– Что такое, Теренций? – обратился Никий к слуге.– Почему ты здесь?

– Я, я... думал...– запинаясь, выговорил Теренций, заглядывая за спину Никия, туда, где стоял Онисим.

– Он думал всадить мне меч в спину! – усмехнулся Онисим.

– Не вмешивайся! – строго прикрикнул на него Никий и приказал Теренцию.– Говори!

– Я думал, одному опасно,– уже спокойнее сказал Теренций. – Я думал, вдруг кто-нибудь нападет на тебя.

– Кто, кто нападет?

– Не... не знаю... Грабители.

Теренций стоял, низко опустив голову, вид у него был виноватый. Никию вдруг стало жалко слугу, он усмехнулся про себя (Теренций скорее походил на жертву грабителей, чем на защитника) и сказал примирительно:

– Ладно, поговорим потом.

Повернулся к Онисиму:

– Отдай ему меч!

Онисим снова повиновался, хотя и не сразу: некоторое время он и Никий стояли неподвижно, пристально глядя в глаза друг другу. Первым опустил глаза Онисим. Он медленно протянул руку, взялся за рукоять меча и коротким рывком выдернул его из земли. Потом, обойдя Никия, подал меч Теренцию. Теренций молча взял меч за лезвие и почему-то прижал его к груди.

– Отойди,– сказал ему Никий,– нам надо договорить.

Теренций сделал несколько торопливых шагов назад, а Никий, кивнув Онисиму, подошел к стене.

– Теперь слушай, что я тебе скажу,– произнес он властным, неожиданным для самого себя тоном.– Учитель Павел говорил со мной, прежде чем направить в Рим. Он направил меня сюда не для того, чтобы служить Нерону. Или ты думаешь по-другому?

– Нет,– глухо отозвался Онисим и тут же торопливо добавил: – Я не знаю.

– Так вот знай,– подавшись вперед, чуть прищурив глаза и выпятив нижнюю губу, как бы подражая Нерону (хотя все это вышло неосознанно), сказал Никий,– учитель Павел направил меня сюда не для того, чтобы служить Нерону. Мне нечего тебе объяснять. Мы с тобой маленькие люди, братья, а не учителя. Пусть Павел договорится с Петром и Иаковым, это их дело, а не наше!