Текст книги "Меч императора Нерона"

Автор книги: Михаил Иманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Но Павел...– начал было Онисим, но под взглядом Никия тут же поправился: – Но учитель Павел... Он в тюрьме.

– А тебе известно, что он сам желал этого?!

– Да.

– Почему он желал этого, скажи?!

– Не знаю,– пожал плечами Онисим (и тон, и голос его, да и поза тоже выдавали явную нерешительность, которую он и не думал сейчас скрывать).

– Не знаешь! – с угрозой произнес Никий.– И я не знаю. Он сказал во время нашего последнего разговора, что пойдет в тюрьму, но я не посмел его спрашивать почему. (Павел не говорил Никию этого, так ему рассказал Симон из Эдессы, но сейчас было правильнее сказать, что он слышал это сам из уст учителя.) Я не посмел его спрашивать, почему он это делает,– продолжал Никий,– ведь он учитель, великий учитель, а я всего-навсего... Я не смею стирать пыль с его сандалий, вот что. Ты понимаешь меня, Онисим? Ты правильно меня понимаешь?

Онисим не ответил, а только, взглянув на Никия, удрученно вздохнул и снова опустил глаза.

Никий выдержал паузу, мельком глянул на стоявшего невдалеке Теренция и спросил:

– У тебя есть люди, здесь, в Риме? Они надежны?

– Да, они надежны,– кивнул Онисим,– я не раз имел возможность убедиться...

– Хорошо,– прервал его Никий.– Сколько их?

– Четырнадцать.

– Немного,– медленно выговорил Никий и снова спросил: – Их отбирал сам учитель Петр?

– Нет,– помотал головой Онисим,– я их отбирал.

– Значит, говоришь, они надежны?

– Да, надежны,– быстро ответил Онисим.– И каждый стоит троих.

– Кого троих? – усмехнулся Никий.– Здешних плебеев или преторианских гвардейцев Афрания Бурра?

– Я имел в виду солдат,– осторожно произнес Онисим.

– Хорошо. Будем считать, что ты не ошибаешься. Теперь слушай внимательно. Мне нужен ты и твои люди. Мне надо убрать кое-кого из окружения императора, прежде чем взяться за него самого. Послезавтра я отплываю в Байи, сопровождаю Агриппину, мать Нерона.

– Проклятая! – как бы про себя вскричал Онисим.

– Она может не добраться до места назначения,– продолжал Никий, как бы ничего не услышав (при этих словах Онисим вскинул на него удивленный и радостный взгляд).– Когда я вернусь, я разыщу тебя через Симона. Будь наготове и не дай обнаружить себя и своих людей, что бы ни произошло. Ты слышишь меня – что бы ни произошло! Ты понял?

– Да, но...

– Что бы ни произошло! – прервал его возражения Никий, и Онисим не посмел продолжать.– А теперь проводи меня.

И, больше ничего не добавив и махнув рукой Теренцию, Никий быстрым шагом направился в сторону императорского дворца. Теренций держался сзади за Никием, а Онисим сопровождал их, двигаясь в отдалении. Когда они вышли на освещенные улицы, Никий сделал знак Онисиму, чтобы тот отстал.

– Спрячь оружие,– сказал он Теренцию и, когда тот торопливо запахнул плащ, спросил: – Неужели ты действительно смог бы убить этого Онисима, если бы...– Он не договорил и, чуть пригнувшись, заглянул в лицо слуги.

Теренций смущенно молчал.

– Что же ты, отвечай! – улыбнувшись, проговорил Никий.– Неужели бы решился?

– Я отдам за тебя жизнь,– едва слышно произнес Теренций.

«Вот как!» – подумал Никий, но так ничего и не сказал, только ласково дотронулся до плеча слуги, дрогнувшего под его рукой.

Глава десятая

Нерон сам приехал попрощаться с матерью. Никий не слышал их разговора, они оставались в комнате наедине в течение получаса. Он увидел их, когда они в сопровождении Афрания Бурра вышли на площадку перед парадным входом дома Агриппины. Одной рукой император нежно обнимал мать за плечи, а другой приветствовал собравшуюся тут же толпу, оттесняемую преторианскими гвардейцами. Из толпы слышались выкрики: «Да здравствует император!», «Да здравствует Агриппина!». Толпа подхватывала выкрики радостным воем. Судя по тому, что здравицы выкрикивались очень похожими голосами, можно было предположить, что это делали специально нанятые люди. Но, как бы там ни было, толпа радостно подхватывала их – Агриппину любили в Риме.

Мать и сын спустились по лестнице, Нерон обнял ее и нежно поцеловал. Агриппина казалась несколько скованной, и улыбка ее (этого, возможно, и нельзя было заметить издалека, но Никий стоял рядом) выглядела застывшей. Она села на носилки, сын приветственно поднял руку, нежно улыбаясь. Сквозь просвет занавесок Никий увидел, какие же грустные у нее глаза. У него щемило сердце, когда он, сев в седло, вместе с отрядом преторианцев, сопровождавшим носилки и бесцеремонно расталкивающим толпу, ехал к пристани.

Кальпурний встретил их у мостков – в этот раз он был аккуратно причесан и в чистой одежде. Он радостно улыбался Агриппине и преданно поглядывал на Никия. Агриппина со служанкой удалились в свою каюту, Никий дал знак Кальпурнию, и тот громовым голосом стал отдавать приказания матросам, забегавшим по палубе взад и вперед. Приказав позвать его, если Агриппина пожелает его видеть, Никий ушел к себе и лег, задернув занавески и бессмысленно глядя в потолок. Он заставлял себя думать, что Агриппина все равно обречена и никакой его вины в ее смерти быть не может. Потом он стал вспоминать все те злодеяния, которые совершались, пока Нерон был еще юношей, а она фактически правила Римом. Злодеяний было не меньше, чем теперь, и в отношении его братьев-христиан тоже. Так что жалеть Агриппину казалось грешно и несправедливо, но, несмотря на все эти веские доводы, он не мог себя пересилить и жалел.

Агриппина нравилась ему, и он не мог понять почему. Было в ней что-то сильное, мужское и одновременно нежное, беззащитное. Он даже подумал, что мог бы жить с Агриппиной как с женой, и ему стали представляться сладкие картины их любви. Он гнал от себя эти видения, но они упорно возникали перед его воспаленным взором, делаясь все откровеннее, все бесстыднее.

Он не сразу услышал звук за дверью – кто-то осторожно скреб по дереву.

– Кто? – отрывисто спросил Никий, приподнявшись на локтях.

– Это я, сенатор,– услышал он голос Кальпурния, виноватый и жалобный. Кальпурний упрямо называл его сенатором, и Никий больше не поправлял моряка.

– Войди!

Дверь, скрипнув, приоткрылась, и Кальпурний боком скользнул внутрь. На лице его отражался испуг.

– Что тебе? – недовольно проговорил Никий, садясь на постели.

– Она говорила со мной,– заговорщически прошептал Кальпурний, моргая глазами, как от яркого света.

– Кто? Скажи яснее.

– Она, Агриппина,– уже едва слышно выговорил тот и заморгал еще чаще.

– Ты заходил к ней в каюту?

– Нет.– Кальпурний испуганно замахал руками, будто Никий уличил его в чем-то предосудительном.– Нет, сенатор, она сама позвала меня.

– Ну и что же? Чего она от тебя хотела? Она говорила с тобой один на один?

– Нет, служанка оставалась при ней, она причесывала Агриппину.

– Дальше.

– Она стала спрашивать,– произнес Кальпурний и прерывисто вздохнул,– стала спрашивать, хорош ли корабль и надежна ли команда.

– И это все? Надеюсь, ты сказал ей правду!

– Я не понимаю, сенатор,– жалобно улыбнулся Кальпурний.

– Как,– нахмурился Никий,– разве корабль не хорош, а команда не надежна? Ты сказал ей что-то другое?

– Нет, нет! – обрадованно, только сейчас поняв тайный смысл слов Никия, воскликнул моряк, тут же оглянулся на дверь и, снова понизив голос до шепота, продолжил: – Я сказал ей именно это. Но она...– Он запнулся и виновато посмотрел на Никия.

– Ну? – нетерпеливо произнес тот.– Продолжай!

– Она дала мне деньги,– глядя на Никия испуганными глазами, выпалил Кальпурний и, тут же достав из-под одежды кожаный кошель, дрожащей рукой протянул его Никию, добавив: – Я не хотел, сенатор, но она заставила меня взять.

– Не хотел? – зловеще усмехнулся Никий, а про себя подумал: «О Рим! Честный убийца – это что-то новое!»

– Не хотел, сенатор,– быстро отозвался Кальпурний.– Она еще сказала, что возьмет меня на службу и сделает богатым, если я... если я...

– Что?

– Если я буду правильно себя вести,– наконец сумел выговорить несчастный Кальпурний, и на лбу у него выступили крупные капли пота.

– Вот как! – снова усмехнулся Никий, но на этот раз почти весело, что еще больше испугало Кальпурния.– Но скажи, мой Кальпурний, разве ты будешь вести себя неправильно?

– Нет, сенатор... то есть я... Я не знаю,– вконец запутавшись, с багровым от напряжения лицом промямлил Кальпурний.

– Веди себя правильно, как приказала тебе Агриппина, мать нашего великого Нерона, императора Рима,– проговорил Никий строго и назидательно.– Веди себя правильно, и все будет в порядке,– добавил он, с трудом подавив готовый сорваться с губ смешок.

– А это?..– Кальпурний все так же держал кошель в протянутой руке: рука дрожала, и монеты глухо позвякивали внутри.

– Оставь себе,– словно удивляясь сомнениям Кальпурния на этот счет, пожал плечами Никий.– Мать императора может одарить всякого, и это большая честь, Кальпурний, запомни. А теперь иди и занимайся своими прямыми обязанностями.– И плавным жестом руки, подражая Нерону, он отпустил бедного Кальпурния, который, попятившись, дважды ударился о стену, прежде чем покинуть каюту.

Никий, переждав некоторое время, тоже покинул каюту и поднялся на палубу. Долго слонялся от носа к корме, поджидая Агриппину (сам не зная зачем), но она так и не вышла.

Когда Никий проснулся следующим утром, то ощутил особенно свежий запах, наполнивший каюту, и, выглянув в окно, понял, что корабль вышел в море.

Ближе к полудню на палубу в сопровождении служанки поднялась Агриппина. Два матроса вынесли тяжелое кресло с высокой спинкой и поставили его под навесом на носу. Агриппина села, пристально глядя на полоску берега вдалеке. Никий подошел и, низко поклонившись, встал возле, не смея заговорить первым. Некоторое время Агриппина словно не замечала его присутствия. Наконец сказала, не оборачиваясь:

– Тебя, кажется, зовут Никий, и мой сын приставил тебя следить за мной.

– Сопровождать тебя,– чуть склонившись в сторону и мельком глянув на стоявшую с другой стороны кресла служанку, отвечал Никий.

– В моем положении это одно и то же.– Агриппина вздохнула и, медленно повернув голову, посмотрела на Никия.– А ты красив! Не поверю, что мой сын не спит с тобой,– добавила она, внимательно его разглядывая.– Ну, что же ты молчишь, отвечай!

– Я не знаю, что отвечать.

– Правду,– усмехнулась она.– Матери императора Рима положено говорить правду, не так ли?!

– Да,– он глядел на нее с вежливой улыбкой,– но ту правду, которую хочешь услышать ты. А я боюсь огорчить тебя моей правдой.

– Твоей правдой? – откликнулась она, глядя на него с интересом.– Скажи свою правду и не бойся огорчить меня. Ты придаешь мне то значение, которого нет у меня давным-давно. Ты был еще ребенком, когда я его потеряла. Говори, я слушаю.

– Я не сплю с мужчинами.– Никий слегка покраснел.– Хотя это не та правда, которую ты хотела бы услышать.

– Да-а,– неопределенно протянула Агриппина и впервые ласково ему улыбнулась.– Кроме того, что ты красив, ты еще и умен и не похож на придворных мальчиков. Мне нравится твоя правда, и я готова по-верить в нее. Но если ты, как ты утверждаешь, не любишь мужчин,– продолжала она после короткой паузы, во время которой сделала служанке знак и та отошла в сторону на несколько шагов,– то, наверное, любишь женщин. И женщины от тебя без ума, не так ли?

Никий не ответил, а только опустил голову. Агриппина сделала удивленное лицо:

– Неужели ты скажешь мне, что не любишь женщин? В эту твою вторую правду я не поверю. Отвечай же, ты любишь женщин?

– Я не знаю,– сказал он, не поднимая глаз.

– Странный ответ.– Агриппина недоуменно посмотрела на Никия.– Так ты любишь женщин или не любишь?

– Я не знаю,– повторил Никий, робко взглянув на нее, и, снова краснея, добавил: – Я их не знаю.

Агриппина неожиданно рассмеялась.

– Ты не знаешь женщин? Не знаешь женщин! – восклицала она сквозь смех.– Не хочешь же ты сказать, что никогда не был с женщиной?

– Да, именно так,– робко и медленно выговорил он,– я никогда не был с женщиной.

– Никогда?! – Агриппина подалась вперед и с неопределенной улыбкой снизу вверх посмотрела на Никия.– Ты шутишь, этого не может быть!

– Это правда,– глухо отозвался он.

Наступило молчание. Агриппину, с самого раннего детства познавшую все прелести и виды плотских удовольствий, трудно было смутить чем-либо, но сейчас она была смущена. Отвернувшись, смотрела вдаль, комкая пальцами воздушный рукав платья.

Наступило время обеда. Агриппина приказала подать его на палубу и принести кресло для Никия. Ели молча. Время от времени Агриппина внимательно оглядывала своего сотрапезника. Наконец, когда обед был окончен и они остались одни, сказала:

– Ты нравишься мне. Ты не похож на других. Скажи, а я тебе нравлюсь?

– Да,– ответил он с поклоном, хотя понимал, что она спрашивает не об этом,– ты мать императора, я не могу не любить тебя.

– Я не спрашиваю тебя, любишь ты меня или нет,– сказала она с непроницаемым лицом.– Хочу знать, нравлюсь ли я тебе? – И добавила, помолчав: – Как женщина.

Он смутился, не зная, что ответить. Предательская краснота выступила на лице. Агриппина потянулась и погладила его руку от локтя до запястья своей гладкой ладонью.

– Ты нравишься мне! – страстно, как она это умела, прошептала Агриппина.– Ты напоминаешь мне моего брата Гая, хотя он и не был так красив.

Никию были известны разговоры о том, что Агриппина еще в юном возрасте жила со своим братом Гаем, будущим императором Гаем Калигулой. Впрочем, как и две ее сестры, младшая из которых, Друзилла, стала впоследствии женой императора. О мерзостях и жестокостях, которые проделывал Гай, слагались легенды, и трудно было разобрать, где в них правда, а где вымысел. Но все равно Агриппина стала частью этих легенд.

Да, она была распутна, хотя сейчас, глядя на нее, Никий видел только очень красивую женщину, умеющую любить, с горящей в глубине глаз особенной страстью. Эту страсть видели, наслаждались ею два императора – Калигула и Клавдий. Говорили, что и Нерон тоже, хотя Никий не верил в это. А теперь он, Никий, несчастный провинциал, волею случая попавший в Рим, видит то, что созерцали прежние властители империи. И не только видит, но имеет возможность насладиться тем же, чем наслаждались они.

– Приходи ко мне, когда стемнеет! – шепнула Агриппина, сжав его руку, и, стремительно поднявшись, быстро покинула палубу.

Он долго сидел один, глядя вдаль, но видя не голубизну неба и синь воды, а прекрасное лицо Агрип-пины и чудесный, манящий блеск ее глаз. «Когда стемнеет,– повторял он про себя.– Когда стемнеет!»

Он не помнил, как прошло время до вечера, был как в бреду. Уже в сумерках в дверь его каюты постучали. Задохнувшись, он спрыгнул с кровати, сделал несколько нетвердых шагов и рывком распахнул дверь.

Стоявший на пороге Кальпурний отпрыгнул от неожиданности, смотрел на Никия со страхом.

– Ты что? Что? – тревожно проговорил Никий и прерывисто вздохнул, потому что ему не хватило воздуха.

– Я пришел сказать... сенатор... договориться,– запинался Кальпурний, все еще глядя на Никия с опаской.

– Договориться? О чем договориться? – Никий смотрел на моряка так, будто наполовину потерял способность видеть.

– Ну, как же,– Кальпурний осторожно посмотрел в одну сторону коридора, потом в другую,– сегодня на рассвете...

– Что на рассвете?

– Крушение. Крушение на рассвете,– подавшись вперед и в сумерках вглядываясь в лицо Никия, несмело выговорил Кальпурний.

– Крушение на рассвете,– вслед за ним повторил Никий и вдруг осознал, о чем идет речь.– А-а,– протянул он, пропуская Кальпурния внутрь каюты и прикрывая за ним дверь.– Ну да, я знаю. Что же ты хочешь от меня?

– Ничего,– виновато проговорил Кальпурний,– я только хотел напомнить. На рассвете ты сядешь в лодку, гребцы спустят ее на воду, а потом, когда корабль... когда я все сделаю и он разрушится, я подплыву к вам и мы пойдем к берегу. Там не очень далеко, мы доберемся быстро.

– Хорошо,– кивнул Никий и вдруг остановил уже собравшегося уйти Кальпурния.– А почему на рассвете?

Кальпурний улыбнулся:

– На рассвете, сенатор, самый крепкий сон. Но ты не беспокойся, я разбужу тебя вовремя.

– Чей сон? – поморщившись, спросил Никий.

– Ее,– указал пальцем куда-то в стену каюты Кальпурний.

– Ее?

– Ну да,– радостно кивнул тот и, приблизив губы к самому уху Никия, прошептал: – Агриппины.

Никий брезгливо отшатнулся и резко махнул рукой, приказывая Кальпурнию уйти.

Глава одиннадцатая

Оставшись один, он стал ходить по каюте из угла в угол, не понимая, что же ему теперь делать. Его миссия, еще вчера казавшаяся предельно простой, теперь представлялась совершенно невыполнимой. Сначала ему пришла мысль – бежать. И тут же, еще более невероятная,– бежать вместе с Агриппиной. Он бросился к двери, но, выйдя в коридор, остановился: ему показалось, что он по-настоящему сходит с ума. Он вспомнил об учителе Павле – за что он послал его на такую муку! Послал – и ушел в тюрьму, и оставил его одного. Одного в целом мире. Если Бог взирает на него с небес, то почему он не поможет ему, Никию, или хотя бы не даст совет.

Он решил, что надо помолиться, и, может быть, тогда он услышит совет Бога, но лишь только повернулся к двери, как услышал шорох, и женский голос позвал его:

– Никий!

Голос был ему незнаком. Он всмотрелся в темноту коридора, осторожные шаги приблизились... Служанка Агриппины (это была она) поймала его руку и, прошептав:

– Госпожа ждет тебя! – потянула за собой.

И он послушно пошел, уже не думая, что ему нужно помолиться и услышать совет Бога – не Бог, а служан-ка Агриппины помогла ему в сомнениях. Она вела его, как ребенка, а он, как ребенок, послушно шел за ней. Что поделаешь, если они решили за него, если сам он не сумел принять решение, Бог не услышал его и не захотел помочь. А может быть, в этом и заключалась помощь Бога?

Служанка без стука открыла дверь, пропустила Никия вперед, легонько тронув за спину, и лишь только он переступил через порог, тут же закрыла дверь.

В просторной каюте, на ложе под балдахином, сидела Агриппина. Даже при неярком свете сквозь прозрачную тунику виднелось ее тело. Оно было прекрасным. Никий в смущении опустил глаза.

– Подойди ко мне, Никий,– проговорила она таким тоном и таким голосом, что он тут же послушно подошел. Стоял, не в силах поднять взгляда, и смотрел на ее голые ступни с длинными ровными пальцами.

Она медленно встала, едва коснувшись его грудью, так же медленно подняла руки и прижала ладони к его щекам. Никий задрожал, ему почудилось, что вот сейчас он потеряет сознание. Стены каюты поплыли перед глазами, он сделал непроизвольный шаг в сторону, Агриппина нежно подтолкнула его, и он упал на ложе, а она упала на него...

...Он плохо понимал, что она делает с ним, но наслаждение, которое испытывала каждая частичка его тела, было невероятным, в самом настоящем смысле неземным. То, что называлось плотским грехом, то, чего Никий всегда так страшился,– наступило. Но почему-то не было ничего страшного, ничего страшного или отвращающего дух. Напротив, его дух как бы слился с наслаждением тела, и теперь и дух, и плоть стали одним, и невозможно оказалось различить, где он, а где она.

Агриппина ласкала его податливое тело, шептала что-то ласковое (он не мог разобрать что, но это не имело никакого значения), ее лицо расплывалось в его взгляде. Потом она оказалась под ним, прижала его бедра коленями, сначала застонала протяжно и тихо, потом все громче и громче, и наконец стон перешел в крик, оглушивший Никия. И он, ни в чем не отдавая себе отчета, закричал тоже...

...Некоторое время они лежали рядом, расслабленные, усталые. По всему телу Никия разлилась незнакомая ему до сих пор нега, и он плыл в пространстве комнаты, неизвестно куда и неизвестно зачем.

– Оставайся со мной,– сказала Агриппина, сжав его руку.– Ты мне нравишься, я не отпущу тебя.

– Да,– Никий не очень понимал, соглашается ли он на самом деле или выговорил лишь для того, чтобы не молчать.

– Знаю, мой сын не приедет в Байи,– продолжала она.– Может быть, я больше никогда не увижу его. Ни его самого, ни этот проклятый Рим. Я не могу без Рима, но ненавижу его. Никогда не думала, что так страшно умирать.

– Да,– опять сказал он, с трудом разлепив губы.

Голос Агриппины мешал ему. В той тишине и покое;

которые были в нем сейчас, внешний звук (хотя Агриппина говорила едва слышно) причинял физическую боль.

– Оставайся со мной.– В глухом голосе Агриппины он ощутил нарастающую страсть.– Зачем тебе Рим? Я буду твоим Римом.

– Нет.

Она приподнялась на локтях, заглянула ему в лицо:

– Нет?

Он вздохнул:

– Не могу.– Никий отрицательно покачал головой и пояснил с виноватой улыбкой: – Я не принадлежу самому себе, император приказал мне вернуться, как только я...

– Молчи! – она прикрыла ему рот ладонью.– Я все знаю, но я хочу. Ты знаешь, что такое желание женщины? Желание такой женщины, как я?..

Никий осторожно взял ее запястье, отвел руку в сторону.

– Не могу,– сказал он и медленно поднялся. Надел валявшуюся на полу тунику, присев на корточки, стал застегивать сандалии.

Агриппина молча смотрела на него, не стыдясь своей наготы. Скорее всего она ее просто не замечала. Никий несколько раз оглядывал ее мельком и опускал глаза. В неясном свете лицо ее казалось маской. Он вдруг подумал, что эта женщина будет красивой даже мертвая. Подумал как-то очень просто, без сожаления, словно все уже случилось.

– Прости,– произнес он, вставая.– Прости, мне нужно идти.

Она едва заметно качнула головой. Ему вдруг стало жаль ее. Остановившись у двери, он сказал:

– Я слышал, что ты хорошо умеешь плавать. Это правда?

– Да,– кивнула она.– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что мы в море и всякое может случиться.

Некоторое время она молча смотрела на него – молча и пристально.

– Когда? – спросила наконец.

– Сегодня,– он опустил глаза и добавил: – Сегодня на рассвете.

– Они придут за мной?

– Нет.

– Мы будем тонуть?

– Да.

– Мне было хорошо с тобой, Никий, запомни это.

– Я буду помнить об этом всегда.

– Будь ты проклят!

Никий не помнил, как вернулся в свою каюту: просто оказался там. Темнота незаметно перешла в сумрак – приближался рассвет. Он сидел, не шевелясь, и думал, думал, думал об одном и том же: когда Агриппина умрет, не будет ни одного свидетеля его падения. Кроме Бога, но от него все равно ничего не утаишь.

Кальпурний поскребся в дверь и вошел еще до того, как Никий отозвался.

– Пора, сенатор,– прошептал он.– Мои люди готовы и ждут только тебя.

– Ждут?

– Да, сенатор, лодка уже на воде.

Он вышел на палубу вслед за Кальпурнием. Над морем стоял туман, противоположный борт корабля был едва различим. Никий поежился, стало очень холодно. Кальпурний протянул ему шерстяную накидку, но Никий отрицательно помотал головой и раздраженно бросил:

– Где?

– Вот.– Кальпурний перегнулся через борт и указал вниз рукой.

У Никия возникло сильное желание схватить Кальпурния за ноги и выкинуть за борт. Но тот, словно почувствовав это, быстро распрямился и шагнул в сторону, выжидающе и настороженно глядя на Никия. Никий подошел к борту – за густым белым туманом не видно было воды. Он гневно посмотрел на Кальпурния:

– Где же?!

– Вот, сенатор.– Кальпурний осторожно, словно боясь, что Никий ударит, протянул руку к борту и дотронулся до веревочной лестницы.– Они там, надо спуститься.

Никий в упор посмотрел на Кальпурния, тот испуганно кивнул вниз. И тогда Никий, перекинув ногу через борт, нащупал провисающие ступени и, ухватившись за веревки, стал спускаться. Посмотрел вверх – голова Кальпурния показалась над бортом и тут же скрылась. Посмотрел вниз – туман, кажется, сделался еще гуще. Никия била дрожь.

Дело было не только в промозглом тумане, а главным образом в том, что он испугался – ему почудилось, что это заговор и Кал'ьпурний послал его на смерть. Он втянул голову в плечи, ожидая удара сверху (веслом? мечом? – здесь достаточно было палки), и тут же кто-то схватил его за ногу у щиколотки. Он дернул ногой, но безуспешно, рука, сжимавшая щиколотку, оказалась крепка. Он дернул ногой еще раз и услышал голос матроса снизу:

– Спускайся, я держу тебя,– спокойный вежливый голос.

В лодке сидело четверо гребцов. Тот, что помог Никию спуститься, усадил его на корму, сам сел на весла, и лодка отплыла. Через мгновенье очертания их корабля растворились в тумане. Они плыли недолго – старший бросил в воду якорь, гребцы подняли весла.

Никий сидел напрягшись, стараясь, чтобы другие не заметили дрожь его тела. Он спросил сквозь зубы:

– Где берег?

– Там.– Матрос указал рукой за спину, в клубы тумана.

– Далеко?

– Нет.– Матрос почему-то усмехнулся, но под строгим взглядом Никия мгновенно стер улыбку.– Не больше пяти стадиев, господин.

«Неужели смогла бы доплыть!» – подумал Никий, сам не понимая, хочет он спасения Агриппины или нет.

Туман стал рассеиваться, но корабля впереди все еще не было видно. Наконец луч солнца прорезал туман, и Никий увидел сначала край мачты, потом целый кусок кормы. Корабль был повернут носом в открытое море – значит, тоже встал на якорь. Ни звука, ни шороха, ни всплеска воды у лодки – вода стала словно продолжением тумана.

Корабль проявлялся все яснее и рос на глазах. Никий и не думал, что они от него так близко. Казалось, он медленно наплывает на них.

И тут раздался скрежет, будто где-то рядом разрывали ткань. Мачта как-то странно качнулась в сторону и вдруг повалилась на палубу, ударилась об нее с глухим звуком и развалила корабль надвое. Все произошло в одно мгновение: Никий ничего как следует понять не смог. Мачта, сколь бы она ни была тяжела, не могла развалить корабль. Но он развалился именно от ее удара (или, может быть, вместе с ее ударом), и две его половины стали медленно уходить под воду, словно пучина засасывала их. Ни единого крика на палубе, будто корабль вымер.

Никию казалось, что все происходит не наяву, а во сне: обломки корабля бесшумно уходят под воду, и это наваждение, игра, а не гибель. Смерти не было рядом, он не чувствовал ее.

Туман не столько рассеялся, сколько развалился, и клочья его плыли теперь перед глазами Никия, то открывая его взору уходящий в море корабль, то снова прикрывая его.

Вдруг Никий услышал всплеск. Потом еще и еще. Звук шел откуда-то справа. Он встал во весь рост и, сохраняя равновесие на покачивающейся лодке, стал внимательно вглядываться в ту сторону.

– Сена-а-а...– услышал он протяжный крик и тут же снова: – Сена-а-а... Сенатор!

Это кричал Кальпурний, несколько мгновений спустя Никий увидел его самого. Он был уже совсем близко, на расстоянии трех корпусов лодки. Он кричал и, время от времени вытягивая руку, указывал куда-то за спину Никия.

– Уплывает,– как-то странно произнес матрос и тронул Никия за плечо.

Никий вздрогнул и обернулся, глядя туда, куда ему указали. Сердце на мгновенье замерло и вдруг забилось часто-часто – он увидел Агриппину. Она плыла с другой стороны лодки, направляясь к берегу, который был уже довольно ясно виден. Когда Никий разглядел ее, она уже поравнялась с лодкой – плыла размашисто, мощно.

Лодка качнулась, и тут же что-то тяжелое ударило в борт. Никий понял, что матрос, не дожидаясь его команды, вытянул из воды якорь. Он повернулся в другую сторону и посмотрел на Кальпурния – тот почти уже достиг лодки и вытягивал правую руку, что-бы ухватиться за борт. Никий потянулся к ближнему гребцу.

– Весло!

Тот ничего не понял, мельком глянул на старшего.

– Дай весло,– уставившись на гребца страшными глазами, выговорил Никий сквозь зубы.

Тот испуганно кивнул, протянул длинное весло, с которого стекала струйка воды. Никий взял его и тут же услышал голос:

– Это она, сенатор... я видел... уйдет...

Кальпурний уже держался обеими руками за борт лодки и говорил, указывая глазами в ту сторону, куда плыла Агриппина. Голос его звучал прерывисто, сдавленно, вид был несчастный, а в глазах тоска.

– Уйдет,– глядя на него, повторил Никий, сам не понимая, что имеет в виду, и, отступив к противоположному краю лодки, замахнулся на Кальпурния веслом. Их взоры встретились: Никий увидел в глазах моряка неотвратимость смерти. Это решило все.

– Нет,– выдохнул Кальпурний,– не-е-т!

– Да-а! – словно в ответ ему крикнул Никий и, чуть присев, с размаху опустил весло на голову Кальпурния.

Он и сам не ожидал, что хватит всего одного удара. Голова Кальпурния – так показалось Никию – раскололась на две части, кровь брызнула, обагрив борт лодки. Тело ушло под воду, потянув за собой уже безжизненные руки. Старший матрос схватил Никия за кисть, но тот, вырвав руку, бросил весло на дно лодки и необычайно тихо, но с какою-то угрозой сказал:

– К берегу.

Слово оказалось магическим: словно повинуясь какой-то неведомой силе, гребцы сели на весла и, дружно ударив ими по воде, принялись грести с такой мощью, что лодка буквально полетела к берегу.

Но Никий не смотрел туда, он смотрел в море, где плавали обломки корабля и где сгинул Кальпурний. Он не думал, достигла Агриппина берега или нет, он не хотел об этом думать – в сущности, это уже не могло иметь никакого значения. Значение имело другое – гибель Кальпурния. Четверо гребцов видели, как плыла Агриппина, четверо гребцов видели, как он убил Кальпурния. Он не может убить всех четверых – что же он скажет Нерону?!

Нос лодки мягко ткнулся в песок, но Никий едва удержался на ногах: в первый момент ему показалось, что его толкнули в спину. Он быстро оглянулся, не в силах скрыть страха, но все четверо спокойно и выжидательно смотрели на него. Он перевел взгляд на берег. Лодка стояла между двух скал. Он медленно посмотрел направо, потом налево: никого, ни единого человека, ни следа строения. Нужно уходить, но пройти между гребцами казалось страшным. Подумалось: «Они не выпустят меня живым». Прежней решимости уже не осталось в нем, и гребцы, конечно же, не могли не видеть этого.

Вместо того чтобы шагнуть к носу, в сторону берега, Никий отступил назад, сам не сознавая, почему и зачем он это делает, а только поддавшись страху, и, ударившись ногами о скамейку на корме, не сел, а повалился на нее, вытянув вперед ноги и ухватившись руками за борт.

Старший из гребцов медленно поднялся. Он еще не шагнул к Никию, но тот уже понял, что сейчас он сделает это.

– Нет,– выдохнул он точно так же, как совсем недавно Кальпурний, с тою же смертной тоской глядя на гребца.

Повторное «нет» он не успел произнести – смотревший на него в упор гребец вздрогнул и резко обернулся к берегу.

Из-за скалы вдруг выбежали солдаты – пять или шесть – и бросились к лодке. Гребцы повскакивали со своих мест, один спрыгнул в воду. Солдаты, словно по команде, обнажили мечи. Все произошло так быстро, что Никий не успел опомниться. Несколько мгновений спустя трое гребцов лежали на дне лодки, истекая кровью. Четвертый, успевший прыгнуть за борт, покачивался на воде лицом вниз и окрашивал воду вокруг себя в красный цвет.