Текст книги "Неоготический детектив"

Автор книги: Мэри Робертс Райнхарт

Соавторы: Маргарет Миллар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

Глава девятая

Выйдя во внутренний двор, Куинн увидел ряд скамеек из неструганого дерева, расположенный вокруг каменной гробницы, живо напомнившей ему площадку для сушки кофе. Перед гробницей стоял Учитель, склонив голову и сложив на груди руки.

– Ну, мистер Куинн? – не оборачиваясь, спросил он. – Вы нашли сестру Благодеяние живой и в добром здравии?

– Живой.

– И вы все еще не удовлетворены?

– Нет, – покачал головой Куинн. – Мне хотелось бы побольше узнать об этом здании и людях, населяющих его; об их именах, роде занятий, о том, откуда они пришли.

– Бога ради, зачем это вам понадобилось?

– Попробую разобраться в деле О'Гормана.

– Мы с вами не знакомы, мистер Куинн, и у меня нет перед вами никаких обязательств. Тем не менее из чистого великодушия я скажу вам одну вещь. Имя «О'Горман» здесь неизвестно.

– Что же, сестра Благодеяние взяла его с потолка?

– Из сна, – спокойно пояснил Учитель. – Или, точнее, из того, что вы назвали бы сном. – Я – нет. Я думаю, что дух Патрика О'Гормана бродит в аду в поисках спасения. Он говорил с сестрой и просил у нее помощи, потому что ее имя – сестра Благодеяние Спасения. В противном случае он выбрал бы меня, потому что я – Учитель.

Куинн в изумлении воззрился на него: человек явно верил в то, что говорил. Спорить с ним было бесполезно, а может быть, и небезопасно.

– Почему вы решили, что О'Горман в аду? – поинтересовался он. – Все свидетельствует о том, что он вел образцовую жизнь. Вы, наверное, назвали бы ее праведной.

– Он не был Истинно Верующим. Теперь, конечно, он раскаивается и умоляет, чтобы ему предоставили еще один шанс. Он воззвал к сестре, когда она спала, и ее мозг принял его вибрации. Добрая сестра была и напугана, и озадачена; к тому же ей просто стало любопытно. Такое сочетание затуманило ей разум и заставило сделать глупость.

– Нанять меня.

– Совершенно верно, – в мимолетной улыбке Учителя промелькнула искорка жалости. – Как видите, мистер Куинн, вас попросили найти человека, дух коего блуждает в вечной адской пучине. Нелегкая задача – даже для такого дерзкого молодого человека, как вы. Согласны?

– Если я приму вашу версию, то придется согласиться.

– Но вы не принимаете?

– Пока нет.

– У вас есть версия получше, мистер Куинн?

– Думаю, сестра Благодеяние могла знать О'Гормана до того, как попала сюда.

– Вы заблуждаетесь, – спокойно сказал Учитель. – Сестра никогда даже не слышала этого имени, пока О'Горман не связался с ней из адских глубин, ища спасения. Мое сердце обливается кровью из-за этого бедного, жалкого негодяя, но что я могу сделать? Раскаяние пришло к нему слишком поздно, и он обречен вечно страдать из-за своего невежества и слепого потворства нечестивым желаниям. Остерегайтесь, мистер Куинн, остерегайтесь. То же может случиться и с вами, если вы не измените своего поведения, не откажетесь от мира, от своих мыслей, своего тела и его слабостей.

– Спасибо за совет, Учитель.

– Это не совет. Это предостережение. Откажитесь – и будете спасены. Испытаете раскаяние и наслаждение… Вы видите в матери Пуресе старую женщину с хрупким телом и больным разумом. Я же зрю в ней создание Божие, одну из Избранных.

– А заодно и одну из обобранных, – усмехнулся Куинн. – Кстати, сколько монет вам удалось вытянуть из нее на все это великолепие?

– Вам не удастся рассердить меня еще раз, мистер Куинн. Сожалею, что вы пытаетесь это сделать. Кстати, я вас еще не утомил беседой? Ответил на все ваши вопросы? Позволил увидеться с сестрой Благодеяние? Вы чем-то еще не удовлетворены? Поистине вы ненасытный человек.

– Я хочу узнать, что случилось с О'Горманом. Тогда я смогу рассказать правду его жене.

– Скажите ей, что Патрик О'Горман бродит в аду, страждая в муках вечного проклятия. Это – правда.

Выбравшись из Тауэра, Куинн первым делом надел ботинки и поправил галстук. Учитель невозмутимо наблюдал за ним, стоя в арке ворот. Солнце клонилось к закату, и из трубы столовой уже поднимался ленивый столб дыма. Из членов секты в пределах видимости были только двое младших детей сестры Раскаяние, со счастливыми мордашками съезжавшими на плоских картонках по склону, скользкому от сосновых иголок, да брат Язык Пророков неторопливо приближался к башне, неся клетку со своей маленькой птичкой. За ним, запыхавшись, с раскрасневшимся лицом тяжело ступал брат Твердое Сердце, бривший Куинна в предыдущее утро.

Прикоснувшись ко лбу и поклонившись, братья приветствовали Учителя. Затем вежливо кивнули Куинну.

– Мир да пребудет с вами, братья мои, – нараспев произнес Учитель.

– Мир с вами, – повторил брат Твердое Сердце.

– Что привело вас сюда?

– Брат Язык опасается, что его попугай болен. Он хочет, чтобы сестра Благодеяние посмотрела его.

– Сестра Благодеяние пребывает в заточении.

– Попугай ведет себя очень странно, – примирительно сказал брат Твердое Сердце. – Покажи его Учителю, брат Язык.

Брат Язык склонил голову на плечо и приложил руку ко рту.

– Птица больше не говорит, – перевел брат Твердое Сердце, – и сидит, спрятав голову.

Брат Язык ткнул себе в грудь и быстро задвигал рукой взад-вперед.

– Пульс у птички очень частый, – пояснил брат Твердое Сердце. – У нее сердцебиение. Брат Язык очень обеспокоен. Он хочет, чтобы сестра…

– Сестра Благодеяние – в заточении, – резко повторил Учитель. – Птица выглядит совершенно здоровой. Возможно, она просто так же устала говорить, как я слушать. Накройте клетку и дайте ей отдохнуть. А сердцебиение у всех птиц учащенное, и нечего тут беспокоиться.

Брат Язык скривил губы, а брат Твердое Сердце издал долгий, глубокий вздох, но возразить ни один не посмел. Они исчезли за углом Башни, оставив за собой лишь легкие клубы пыли.

Этот краткий диалог озадачил Куинна. Как и Учителю, ему показалось, что птичка пребывает в добром здравии, и потому стало любопытно, не использовали ли ее братья в качестве предлога, чтобы повидать сестру Благодеяние. «Или, может быть, меня? – неожиданно подумал он. – Да нет, что-то я становлюсь чересчур подозрительным. Еще пара часов в этом милом местечке – и я, пожалуй, тоже начну принимать вибрации О'Гормана прямиком из пекла. Пора сматывать удочки».

Похоже, та же светлая мысль посетила и Учителя.

– Сожалею, но я больше не могу тратить на вас свои силы, мистер Куинн, – сухо проговорил он. – Вам лучше уехать.

– Хорошо.

– Передайте миссис О'Горман, что мои молитвы облегчат страдания ее мужа.

– Не думаю, что так уж сильно.

– Не моя вина, что он попал в ад… Приди он ко мне, я смог бы помочь ему больше… Мир да пребудет с вами, мистер Куинн. Я не жду вас обратно до тех пор, пока вы не придете смиренно и с раскаянием в душе, как новообращенный.

– Я предпочел бы получить письменное приглашение, от Кэпирота, – заметил Куинн, но Учитель уже закрыл дверь.

Куинн побрел обратно к грунтовке. Возле столовой стояло с дюжину братьев и сестер, но никто из них с ним не поздоровался. Лишь один бросил в его сторону любопытствующий взгляд. Куинн пригляделся и узнал дубленую физиономию брата Свет Бесконечности, приходившего в сарай, чтобы избавить его от блох. Выглядело все так, будто колонию специально предупредили, что присутствие гостя надлежит игнорировать, поскольку от него исходит угроза. Но, миновав столовую, он буквально кожей чувствовал две дюжины глаз, упершихся ему в спину. Ощущение это не оставило его даже тогда, когда он добрался, наконец, до своей машины, хотя вокруг никого и не было. Казалось, за каждым деревом притаился брат или сестра, не сводящие с него настороженного взгляда.

Куинн отпустил тормоз, и машина плавно двинулась вниз по дороге. Мысли его вернулись к первому отъезду из Тауэра, на ветхом грузовичке брата Венца. Тогда еще даже не рассвело. Он вспомнил причину столь раннего отъезда: им нужно было смыться раньше, чем проснется старшая дочь сестры Раскаяние, Карма, мечтающая удрать в город.

Куинн вздрогнул. Ощущение чьего-то пристального взгляда стало настолько осязаемым, что казалось, будто по шее ползет какое-то надоедливое насекомое. Чисто рефлекторно он поднял руку, чтобы стряхнуть нахала, но ничего не обнаружил, кроме выступившей на коже испарины.

– Карма? – громко позвал он.

Ответа не последовало.

Куинн, не торопясь, доехал до шоссе. Остановил машину, выключил зажигание и вышел. Потом открыл заднюю дверцу.

– Конечная остановка, дружок.

Серый узел на полу зашевелился и захныкал.

– Выходи, – приказал Куинн. – Если отправишься прямо сейчас, успеешь вернуться в Тауэр до темноты.

Узел развернулся. Показались длинные черные волосы Кармы, потом ее лицо, усыпанное прыщиками и очень сердитое.

– Я не собираюсь возвращаться.

– Маленькая птичка шепнула мне, что ты должна это сделать.

– Я ненавижу маленьких птичек. Я ненавижу брата Языка. Я ненавижу Учителя, мать Пуресу и брата Венца. И сестру Славу. А больше всех я ненавижу собственную мать и ее вечно хнычущих деток. Я ненавижу даже сестру Благодеяние.

– Надо же. Ты прямо сгусток ненависти, – заметил Куинн.

– Больше. Я ненавижу брата Провидца, потому что он щелкает зубами, когда ест. Я ненавижу брата Света за то, что он называет меня ленивой. И я ненавижу…

– Хорошо-хорошо, я уже убедился, что ненавидеть ты умеешь первоклассно. А теперь вылезай. Пошевеливайся.

– Пожалуйста, ну, пожалуйста, возьмите меня с собой. Я не будут вам надоедать. Хотите, даже ни словечка не скажу? Можете считать, что меня здесь нет. Когда мы приедем в город, я найду работу. Я не ленивая, что бы там ни говорил брат Свет… Вы не хотите меня брать, верно?

– Не хочу.

– Это потому, что вы думаете, будто я еще ребенок?

– Есть и другие причины, Карма. Ну, а теперь будь хорошей девочкой и избавь нас обоих от больших бед.

– Я уже в беде, – спокойно сказала она. – И вы тоже. Я слышала разговоры.

– Какие разговоры?

Она уселась на заднее сиденье и откинула волосы.

– О, разные. Они меня не стесняются, считают, я слишком молода, чтобы понять.

– А сестра Благодеяние что-нибудь при тебе говорила?

– Да все они говорили.

– Меня особенно интересует сестра Благодеяние, – мягко повторил Куинн.

– Она много говорит.

– Обо мне?

– Да.

– Что именно?

– О, много чего.

Он тяжело посмотрел на нее.

– Это все отговорки, Карма. Ты специально меня задерживаешь. Тянешь время. Но тебе это ничего не даст. Выходи, или я вытащу тебя за волосы.

– А я закричу. Я умею громко кричать, а звуки в горах далеко разносятся. Все услышат и подумают, что вы пытались меня похитить. Учитель придет в ярость. Он вас может даже убить. У него ужасный характер.

– Тебя он тоже может убить.

– Меня это не трогает. Мне не для чего жить.

– Ладно же. Ты сама напрашиваешься на неприятности.

Куинн нырнул на заднее сиденье и схватил ее. Она поглубже вдохнула и открыла рот, чтобы завизжать, но он успел зажать ей рот рукой.

– Слушай, сумасшедшее дитя. Ты впутаешь в беду нас обоих. Я просто не могу взять тебя с собой в Сан-Феличе. Тебе понадобятся деньги, платья и кто-нибудь, кто смог бы за тобой присматривать. В Тауэре тебе не нравится – ладно; но здесь по крайней мере ты защищена. Подожди, пока подрастешь, тогда сможешь отсюда уехать по собственной воле. Ты меня слушаешь, Карма?

Она кивнула.

– Если я уберу руку, обещаешь успокоиться и разумно все обсудить?

Она снова кивнула.

– Хорошо, – он убрал руку с ее лица и устало откинулся на спинку сиденья. – Я тебя не обидел?

– Нет.

– Какой тебе годик, Карма?

– Скоро будет двадцать один.

– Не сомневаюсь. И что ты собираешься дальше делать? Валяй, только без вранья.

– Мне шестнадцать, – помолчав, угрюмо призналась она. – Но я уверена, что легко нашла бы в городе работу и заработала деньги на лекарство для лица. Чтобы выглядеть как другие девочки.

– У тебя очень красивое лицо.

– Нет, оно ужасно. Все эти жуткие красные штуки… говорят, они пройдут, когда я вырасту, но мне что-то не верится. Они никогда не исчезнут. Мне нужны деньги, лекарства, чтобы от них избавиться. Мне об этом одна учительница сказала в прошлом году, когда я ходила в школу. Мазь от прыщей, так она это называла. Она была красивая, а мне рассказала, что у нее у самой были прыщики и она понимает, что я чувствую.

– И из-за этого ты хочешь уехать в город? Чтобы купить мазь от прыщей?

– Ну, это то, что я сделала бы в первую очередь, – робко улыбнулась она, проведя рукой по щекам. – Мне это очень нужно.

– Предположим, я тебе пообещаю, что куплю мазь и прослежу, чтобы ты ее получила. Сможешь ты тогда отложить поездку в город до тех пор, пока будешь в состоянии сама о себе позаботиться?

Она долго думала, нервно накручивая на палец прядь волос.

– Вы просто пытаетесь от меня избавиться?

– Это само собой. Но помочь тебе я тоже хочу.

– А когда вы сможете прислать мне мазь?

– Как можно скорее.

– Как вы узнаете, какое именно лекарство нужно?

– Это как раз не проблема. Спрошу у фармацевта. Ну, у человека, который торгует лекарствами.

Она повернулась и посмотрела на него очень серьезно.

– Вы правда считаете, что я буду красивой? Такой же красивой, как девочки в школе?

– Конечно, будешь.

Заметно стемнело, но девочка по-прежнему сидела в машине и как будто не собиралась возвращаться в Тауэр.

– Все здесь такие безобразные, – пожаловалась она. – И грязные. Даже полы в Тауэре чище, чем мы. В школе были души с горячей водой и настоящее мыло, и у каждого – свое большое белое полотенце.

– А ты давно в Тауэре, Карма?

– Четыре года. С тех пор как его построили.

– А до того?

– Мы жили в другом месте, тоже в горах, к югу от гор Сан-Гэбриэл. Но там не было башни – просто несколько деревянных лачуг. А потом, вслед за матерью Пуресой, мы пришли в Тауэр.

– Она тоже была обращенной?

– Да, только богатой. У нас таких немного. Богатые, наверное, слишком заняты, тратя деньги на развлечения, чтобы заботиться о грядущем.

– А ты заботишься, Карма?

– Учитель меня пугает, – горько вздохнула девочка. – У него такие странные глаза… А вот сестру Благодеяние я совсем не боюсь. Не так уж я ее ненавижу, как говорила. Она каждый день молится, чтобы у меня исчезли прыщи.

– Ты знаешь, где она сейчас?

– Каждый знает. Она в заточении.

– Надолго?

– На пять дней. Наказание всегда длится пять дней.

– А ты знаешь, за что ее наказали?

Карма покачала головой.

– Братья и сестры вчера много говорили о ней, брате Венце и Учителе. Но шепотом, я почти ничего не расслышала. А в полдень, когда мы с мамой шли готовить обед, сестру Благодеяние увели, и брат Язык плакал за печкой. Он ее просто обожает, потому что она с ним нянчится, когда он болеет. Единственный, кто радовался, – брат Венец, но он подлее самого дьявола.

– Давно он стал обращенным?

– Дайте вспомнить… появился он здесь через год после постройки Тауэра. Это, стало быть, будет три года назад, да?

– А сестра Благодеяние?

– О, она с нами жила еще в горах Сан-Гэбриэл. Столько же, сколько самые первые обращенные, даже те, кто уже ушел, потому что поссорился с Учителем, как мой отец.

– Где твой отец сейчас, Карма?

– Не знаю, – шепотом сказала она. – И спросить не могу. Когда кого-нибудь изгоняют, его имя больше не упоминается.

– А ты не слышала, чтобы кто-нибудь хоть раз поминал о человеке по имени Патрик О'Горман?

– Нет.

– Ты сможешь запомнить это имя? Патрик О'Горман.

– Смогу. А зачем?

– Я хочу тебя попросить, чтобы ты навострила ушки, – улыбнулся Куинн. – Только никому не говори, что я тебя об этом просил. Пусть останется между нами так же, как твоя мазь. Идет?

– Да, – она снова провела рукой по лицу, бегло исследовав щеки, лоб и подбородок. – Вы правда думаете, что я буду красивой, когда сойдут прыщи? Честно?

– Я не думаю. Я знаю.

– А как вы перешлете мне мазь? Учитель вскрывает всю почту. И выбрасывает то, что ему кажется лекарством. Он не верит в лекарства и в докторов. Только в свою веру.

– Я тебе его сам привезу.

Стало уже слишком темно, чтобы видеть ее лицо, но Куинн уловил слабый протестующий жест.

– Они не хотят, чтобы вы снова сюда приходили, мистер Куинн. Думают, вы навлечете беду на колонию.

– Вряд ли. Колония сама по себе меня не интересует.

– Но вы же все время сюда приходите.

– Ну, в первый раз я попал сюда случайно. А во второй – чтобы сообщить сестре Благодеяние те сведения, которые ее интересовали.

– Это честная правда?

– Да, – сказал Куинн, улыбнувшись необычному обороту и серьезности, прозвучавшей в ее голосе. – Однако становится совсем поздно, Карма. Тебе лучше вернуться, пока они не примчались сюда, чтобы меня линчевать.

– Меня не хватятся. Я сказала маме, что собираюсь лечь, потому что у меня болит горло. А сама она допоздна занята на кухне. Сейчас я уже была бы на полпути в город, – с горечью добавила она. – Только не вышло. И я все еще здесь. И буду здесь, пока не умру. Стану старой, безобразной и грязной, как они все. Ох, как бы мне хотелось умереть прямо сейчас, в эту самую минуту! Уйти на небо прежде, чем совершу все грехи, которые мне придется совершить, когда я смогу послать подальше Учителя с его разговорами и у меня появятся красивые платья и туфли, и я каждый день смогу мыть волосы настоящим шампунем.

Куинн вышел из машины и придержал для нее открытую дверь. Она выбралась нарочито медленно и неуклюже.

– Дорогу найдешь? – спросил Куинн. – Уже темно.

– Я эту дорогу вдоль и поперек знаю. Миллион раз по ней ходила, не меньше.

– Ладно, до свидания.

– Вы в самом деле вернетесь?

– Да.

– И не забудете про лекарство от моих прыщей?

– Нет. А ты не забудешь про наш договор?

– Навострю уши, стоит кому-нибудь хоть упомянуть про О'Гормана. Хотя я не думаю, что это случится.

– Почему?

– Нам не разрешается говорить о людях, которых мы знали раньше, до обращения. А в колонии никакого О'Гормана никогда не было. Когда я ухаживала за матерью Пуресой, то разыскала книгу, которую Учитель хранит у себя. Там все наши прежние имена – ну, как звали братьев и сестер до их обращения. А у меня очень хорошая память.

– Можешь вспомнить имя сестры Благодеяние?

– Конечно. Мэри Эллис Фэзерстоун. Она жила в Чикаго.

Куинн расспросил ее и о других именах, но ни одно из них ему ни о чем не говорило. В свете восходящей луны он провожал глазами Карму, возвращавшуюся в Тауэр. Шла она вприпрыжку, будто совсем забыла, как только что хотела умереть и целиком предалась мыслям о грехах, которые она совершит, когда придет ее час.

Куинн без приключений добрался до Сан-Феличе, остановился в прибрежном мотеле и отправился спать.

Глава десятая

К девяти утра солнце успело разогнать почти весь туман. Спокойное море блистало праздничным многоцветьем – небесно-голубое на горизонте, коричневое в местах скопления бурых водорослей и серо-зеленое в самой бухте. Воздух был теплым и безветренным. Двое детей, едва научившихся ходить, терпеливо сидели в крохотной парусной плоскодонке, дожидаясь порыва ветерка.

Куинн пересек пляж и направился к волнорезу. На дверях конторы Тома Йоргенсена красовался внушительный висячий замок, но сам он восседал тут же, на бетонной стене, беседуя с каким-то седовласым типом в яхтсменской фуражке и безупречно белом парусиновом кителе. Через минуту седой с гневным жестом повернулся и двинулся вниз, к пришвартованным у берега шлюпкам.

Йоргенсен без улыбки приблизился к Куинну.

– Ты вернулся или уезжаешь?

– Вернулся.

– Не много же ты мне дал времени, чтобы собрать деньги. Я говорил, одну-две недели, а не один-два дня.

– Не волнуйся, – успокоил его Куинн. – Это всего лишь светский визит. Кстати, что это у тебя за дружок, такой весь из себя белоснежный?

– Так, толстосум один из Ньюпорт-Бич. Держу пари, понятия не имеет, где у шлюпки правый борт. Однако приобрел в яхту в семьдесят пять футов и теперь считает себя адмиралом флота… Как дела, Куинн?

– Я же тебе вчера сказал. Выдохся до полной неподвижности.

– Не хочешь работенку на несколько дней?

– Какую?

– Адмирал ищет телохранителя. Точнее говоря, охранника на яхту. Жена, понимаешь ли, с ним развелась, вот у него и возникла идея – вытащить из сейфа все, что там было, и перетащить на борт «Красотки Брини» до того, как его супружница выбьет из суда постановление, дающее ей право распоряжаться их общим имуществом. Он боится, что она его обнаружит и попытается завладеть «Брини» и всем, что на ней находится.

– Том, я же в морских судах ни бельмеса не смыслю.

– А тебе и не надо. «Брини» с места не тронется, пока следующий шестифутовый прилив не сдернет ее с мели, а это случится дня через четыре, а то и через пять. Твое дело – торчать на борту и охранять сходни от хищных блондинок.

– Сколько он заплатит?

– Старикан нынче в отчаянии, – ухмыльнулся Йоргенсен. – Думаю, долларов на семьдесят в день ты его расколоть сможешь. Это тебе не фунт изюма.

– Как его зовут хоть, этого адмирала?

– Альбан Коннелли. Его от большого ума дернуло жениться на какой-то звездочке из Голливуда – так, не первой величины. Сейчас она значит не больше, чем любая голливудская самка, которой перевалило за тридцать, – Йоргенсен сделал паузу, чтобы прикурить. – Ты подумай, старик. Дел никаких – знай, валяйся целый день на солнышке, перемежая джин-рамми[10]10
  Джин-рамми – популярная в Штатах карточная игра типа бриджа, но попроще. В нее можно играть вдвоем.


[Закрыть] глотком пивка. Разве плохо?

– Да, звучит подходяще, – согласился Куинн. – Особенно если адмиралу карта не очень прет.

– А на кой ему это, если у него десять миллионов в кармане? Так что, сходить к нему, замолвить за тебя словечко?

– Деньги-то мне не помешают…

– Вот и ладушки. Сбегаю сейчас к «Брини», потолкую с ним. Начать ты, надо полагать, можешь в любое время?

«Делать мне пока нечего, – подумал Куинн. – О'Горман – в аду, сестра Благодеяние – в заточении, Альберта Хейвуд – в тюрьме, и выходить никто из них в ближайшее время, похоже, не собирается».

– Почему бы и нет? – сказал он вслух. – Кстати, ты из здешних рыбаков многих знаешь?

– В лицо – всех, по имени – большинство.

– Есть среди них кто-нибудь по имени Агуйла?

– Фрэнк Агуйла? Конечно. Он хозяин «Рути К.». Ее даже отсюда видно, если влезть на стенку, – Йоргенсен махнул в сторону стоящих на рейде судов. – Вон торчит на якоре в последнем ряду, старая рыбацкая калоша типа «Монтерей». Видишь?

– Кажется, да.

– Чего это ты Агуйлой заинтересовался?

– Шесть лет назад он женился на Рут Хейвуд. Просто любопытно узнать, как они живут.

– Полный порядок, – расплылся в улыбке Том. – Отличная она женщина, можешь мне поверить. Трудолюбивая, как пчелка. Я ее в гавани часто вижу – приходит прибраться на судне и помочь Фрэнку сети чинить. Агуйла – парень не особо общительный, но люди они приятные, без самодовольства… Ладно, посиди-ка ты у меня в конторе, а я слетаю на «Красотку Брини», повидаюсь с Коннелли, – Йоргенсен отпер дверь и вошел в помещение. – Здесь есть машинка, можешь, пока суть да дело, отстучать себе парочку рекомендаций. Пусть адмирал почувствует, что совершает удачную сделку. Да ври побольше, о деталях не заботься, к десяти он будет уже достаточно на бровях, чтобы что-нибудь разобрать.

Когда Йоргенсен ушел, Куинн первым делом нашел в телефонной книге Фрэнка Агуйлу и набрал номер. Женщина, назвавшаяся няней, сообщила ему, что мистер и миссис Агуйла уехали на пару дней в Сан-Педро.

* * *

Добравшись до «Красотки Брини», Куинн увидел молодого человека в комбинезоне, старательно закрашивающего название судна. Хозяин, перегнувшись через фальшборт, нервно торопил его.

– Мистер Коннелли? – осведомился Куинн.

– Куинн?

– Да.

– Опаздываете.

– Надо было выписаться из мотеля и пристроить где-нибудь мою машину.

– Ладно, не торчите там, – нервно рявкнул Коннели. – И если ожидаете, что сможете курить на борту, то напрасно.

Куинн поднялся по сходням, с первой минуты убедившись, что работа отнюдь не обещает быть такой приятной, как расписывал ему Йоргенсен.

– Садитесь, – буркнул Коннелли. – Как его там зовут, того осла, который лодками торгует? Он вам рассказал о моих неприятностях?

– Да.

– Ни одна баба ничего больше не сможет узнать о судне с этим названием. Я решил изменить имя «Брини». Неглупо, правда?

– Более чем.

Коннелли покачался взад-вперед на пятках, задумчиво почесывая свой внушительный багровый нос.

– Сдается мне, что вы – один из тех саркастических ублюдков, которые во всем норовят найти, чем бы позабавиться, – изрек он наконец.

– Это точно.

– Ну так учтите, Куинн, что здесь забавляюсь я. И не забывайте об этом. Я забавляюсь, а все смеются. Ясно?

– Вы можете себе это позволить.

Коннелли, вновь впав в задумчивость, неторопливо обозрел Куинна от макушки до пяток.

– Не думаю, что вы мне понравитесь, – резюмировал он. – Но дня четыре я вас, пожалуй, вытерплю. Может быть, даже пять. Если вы не возражаете.

– Что ж, вполне справедливо.

– А я вообще справедливый человек. Очень справедливый. Это именно то, чего так и не смогла понять маленькая белокурая шлюха Элси. Если она не заграбастает мою посудину со всем, что на ней находится, я сам швырну ей все это прямо в физиономию. А если она все еще будет что-то такое блеять о своей карьере – черт с ней, куплю я ей карьеру. Как пакет земляных орешков, что покупают ей ее молокососы. Этот, ваш… как там его зовут?.. сказал, что вы играете в карты.

– Да.

– На деньги?

– Случалось, – осторожно признался Куинн.

– Отлично. С этого и начнем. Пошли вниз.

Так с ходу был установлен четкий распорядок жизни на бывшей «Красотке Брини», который с железной пунктуальностью выдерживался все последующие дни. По утрам Коннелли бывал относительно трезв и убедительно рассказывал о том, какой он чудесный парень и как ужасно Элси его третирует. В полдень они вдвоем садились за джин-рамми и сражались до тех пор, пока Коннелли не отключался. Тогда Куинн укладывал его на койку и с биноклем выходил на палубу посмотреть, не появилось ли каких-нибудь признаков жизни на борту «Рути К.», рыбачьего судна Агуйлы. Вечером Коннелли снова напивался и начинал петь гимны чудесной Элси, бия себя в грудь и поливая грязью за то, что так ужасно ее третировал. В конце концов у Куинна сложилось твердое убеждение, что в природе существовали две Элси и два Коннелли. И если бы вечерняя Элси – изумительная женщина – вышла замуж за утреннего Коннелли, тоже отличного парня, – все было бы чудесно.

На четвертый день, оставив Коннелли на койке перевести дух перед вечерними возлияниями, Куинн, как обычно, поднялся с биноклем на палубу. Капитан Мак-Брид с двумя членами команды, которых раньше Куинну видеть не доводилось, мельтешили на палубе с какими-то приборами, и в их действиях он усмотрел небывалую для этого судна активность.

– Завтра в полночь выходим в море, – объяснил ему Мак-Брид. – Точка прилива шесть-один. Где Нимитц[11]11
  Нимитц – знаменитый германский адмирал. В годы второй мировой войны названный его именем линкор долго водил за нос флот союзников, хотя в конце концов нашел бесславный конец. Возможно, то же ожидает и Коннелли.


[Закрыть]?

– Спит.

– Хорошо. Хоть успеем кое-что сделать. Вы с нами пойдете, Куинн?

– Смотря куда.

– Нимитц скрывается от врага, – рявкнул Мак-Брид. – Наш курс – военная тайна. – Потом он вдруг усмехнулся: – К тому же у нашего общего приятеля есть милая привычка на полпути менять свои планы.

– Должен же я знать, куда меня приглашают.

– А какое это имеет значение? Пошли, надо готовиться к отплытию.

– С чего это такой внезапный приступ дружбы, а, капитан?

– Какая к черту дружба! – хмыкнул Мак-Брид. – Просто я терпеть не могу джин-рамми. А когда с ним играете вы, мне этого делать не приходится.

Куинн навел бинокль на «Рути К.». На борту по-прежнему никого не наблюдалось, но рядом с судном он увидел ялик, которого раньше не было. Еще минут через пятнадцать на мостике появилась женщина в джинсах и рубашке и повесила на леер нечто напоминающее одеяло. Затем она исчезла.

Куинн повернулся к Мак-Бриду.

– Если Коннелли проснется и спросит меня, скажите, что я отлучился на берег по делам. Хорошо?

– Ладно, я за ним присмотрю. Да вы не беспокойтесь, он не проснется. В таком состоянии его и тайфун не разбудит.

– Мне это на руку.

Куинн сбегал к Йоргенсену, одолжил ялик и погреб к «Рути К.». Женщина была на палубе; пока он добирался, все ограждающие борта леера покрылись простынями и одеялами, сушившимися на солнце.

– Миссис Агуйла? – осведомился Куинн.

Она с подозрением уставилась на него, как обычная домохозяйка, обнаружившая в дверях своего дома налогового инспектора. Затем откинула прядь выгоревших волос.

– Да. Что вы хотите?

– Меня зовут Джо Куинн. Можно с вами несколько минут поговорить?

– О чем?

– О вашей сестре.

На секунду в ее глазах мелькнуло удивление, но голос остался спокойным.

– Думаю, нет. Я не обсуждаю свою сестру с представителями прессы.

– Я не репортер, миссис Агуйла. Вообще не официальное лицо. Просто городской житель, который интересуется делом вашей сестры. Я знаю, что скоро будет рассматриваться прошение о ее освобождении, и слышал, может так сложиться, что его отклонят.

– Но почему? Вела она себя хорошо… Почему бы им не предоставить ей еще один шанс? Кстати, как вы меня нашли? И как вообще узнали, кто я такая?

– С удовольствием объясню, если позволите мне подняться на борт.

– У меня нет времени, – резко сказала она. – Очень много дел.

– Я постараюсь быть кратким.

Миссис Агуйла внимательно наблюдала, как он привязывал к бую ялик и неуклюже карабкался по трапу. «Рути К.» была далеко не столь изысканной и великолепной, как «Красотка Брини», – рабочее судно, созданное совсем не для развлечений; палуба сверкала от рыбьей чешуи, и адмирал со своей Элси наверняка сморщили бы носы от тесноты, но Куинн чувствовал себя здесь, как дома.

– Найти вас мне помогла миссис Кинг, сотрудница вашего брата, – пояснил он. – Я говорил с ней в Чикоте. И еще со многими людьми, например с Мартой О'Горман. Вы ее не помните?

– Да мы по сути никогда с ней и не встречались.

– А с ее мужем?

– А вам это зачем? – отпарировала миссис Агуйла. – Вы же сказали, что хотите поговорить о моей сестре, Альберте. О'Горманы меня не интересуют. Если я смогу чем-нибудь помочь Альберте, я это, естественно, сделаю, но не понимаю, какое отношение к этому имеют О'Горманы. Единственное, что их связывает, – то, что все они живут в Чикоте.

– Альберта была бухгалтером, О'Горман, в известном смысле, тоже.

– И еще не меньше сотни горожан.

– Верно, – хмыкнул Куинн. – Только ни с кем из этой сотни ничего особо интересного как-то не случилось. А вот Альберта с О'Горманом попали в обстоятельства довольно необычные – причем, что характерно, в один месяц.

– В один месяц? – повторила миссис Агуйла. – Боюсь, это не совсем так, мистер Куинн. Над Альбертой ее рок тяготел годы и годы. Если говорить без обиняков, она начала воровать задолго до того, как О'Горман вообще появился в Чикоте. Один Бог знает, зачем ей это понадобилось. Она же ни в чем не нуждалась, да, казалось, и не стремилась особо ни к чему. Разве что выйти замуж и нарожать детишек, но даже об этом она никогда не говорила. Я часто вспоминаю, как мы жили вчетвером – Альберта, Джордж, я и мама. Самая обычная семья. Вместе обедали, вместе проводили вечера… И за все это время, за все годы, Альберта ни разу не дала ни малейшего повода подумать, что с ней что-то не в порядке. Когда пришло несчастье, я была уже замужем за Фрэнком и жила здесь, в Сан-Феличе. Купила как-то вечером газету, а там, на первой странице, – фотография Альберты. И вся история… – она горестно отвернулась, будто вновь переживая чувства, охватившие ее в то далекое мгновение.