Текст книги "Неоготический детектив"

Автор книги: Мэри Робертс Райнхарт

Соавторы: Маргарет Миллар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)

Он опустил в щель монетку и набрал номер.

Трубку сняла девочка – голос ее слегка прерывался, будто к телефону она бежала с кем-то наперегонки.

– Резиденция О'Гормана.

– Будьте любезны, нельзя ли попросить мистера О'Гормана?

– Какой же он мистер? – хихикнула девочка. – Ричарду всего двенадцать.

– Я имею в виду вашего отца.

– Моего от… одну минуту.

На другом конце провода возникла какая-то суета; затем дрожащий женский голос осторожно переспросил:

– Простите, с кем бы вы хотели поговорить?

– С мистером Патриком О'Горманом.

– К сожалению, его нет.

– А когда будет?

– Думаю, что никогда.

– Может, вы мне подскажете, где бы я мог с ним встретиться?

– Мистер О'Горман умер пять лет назад, – сухо сказала женщина и повесила трубку.

Глава третья

Улица Олив располагалась в той части города, которая уже начинала чувствовать преклонность своего возраста, но еще пыталась сохранять внешнюю респектабельность.

Семьсот второй номер оказался маленьким оштукатуренным домиком, окруженным двумя отлично ухоженными газонами. В центре одного из них цвел белый олеандр; в центре второго произрастало апельсиновое дерево, сплошь покрытое цветами и плодами одновременно. К нему был небрежно прислонен подростковый велосипед – так, будто владелец его отлучился на минуту, обнаружив какое-то более интересное занятие. Окна в домике были закрыты, шторы плотно задвинуты. Тротуар и крыльцо, видимо, кто-то совсем недавно полил из шланга – крошечные лужицы испарялись буквально на глазах.

На парадной двери висел старомодный молоток желтой меди в виде львиной головы, только что свирепо надраенный. В его искривленной поверхности Куинн увидел собственное крошечное гротескно искаженное изображение и подивился, насколько точно оно соответствует его душевному состоянию.

Женщина, открывшая дверь, была удивительно похожа на дом: такая же маленькая, немолодая и изящная. Хотя черты ее были правильны, а фигура все еще хороша, лицо выглядело странно застывшим – в нем отсутствовала искра жизни или хотя бы мимолетного интереса к чему бы то ни было.

– Миссис О'Горман? – вежливо поинтересовался Куинн.

– Да. Но я ничего не покупаю.

«И ничего не продает», – подумал Куинн.

– Меня зовут Джо Куинн, – представился он. – Я был знаком с вашим мужем.

Лицо ее осталось застывшим, но в глазах промелькнуло слабое любопытство.

– Это вы звонили по телефону?

– Да. Я был потрясен, услышав, что он умер. Вот, пришел выразить свои соболезнования и извиниться, если мой звонок вас каким-то образом огорчил.

– Спасибо. Извините, что я так резко повесила трубку. Решила, что это чья-то злая шутка. Спрашивать о Патрике после всех этих лет, когда каждый в Чикоте знает, что он… ушел…

«Ушел». Куинн отметил и слово, и то, что она заколебалась, прежде чем произнесла его.

– А откуда вы знали моего мужа, мистер Куинн?

Он не успел приготовить два ответа на этот вопрос и ухватился за тот, который показался ему наиболее безопасным:

– Мы с Патом вместе служили в армии.

– О! Ну, входите.

Холл был маленьким, а из-за обоев и ковров казался еще меньше. Вкус миссис О'Горман – или, возможно, самого О'Гормана – ограничивался розами: большими красными – на ковре, розовыми и белыми – на обоях. Кондиционер, установленный в боковом окне, работал с изрядным шумом, но без особого результата: в комнате было жарко.

– Садитесь, пожалуйста, мистер Куинн.

– Благодарю.

– А теперь расскажите мне про моего мужа.

– Я надеялся, что вы мне расскажете.

– Но так же не делается, верно? – удивилась миссис О'Горман. – Когда мужчина приходит выразить соболезнование вдове своего старого однополчанина, он обычно переполнен воспоминаниями, не так ли? Так что, пожалуйста, не стесняйтесь. Начинайте. Я вся внимание.

Куинн застыл в неловком молчании.

– Может быть, вы все же стесняетесь, – осведомилась миссис О'Горман. – Помочь вам начать? Ну, например: «Я никогда не забуду, как мы…» Или вы предпочитаете сразу брать быка за рога? Начните, скажем, с того, как немцы карабкались по склонам холма, приближаясь к вам, а вы, раненый, лежали в вашем подбитом танке, как в ловушке, и лишь ваш старый дружище Пат О'Горман остался рядом с вами. Как, пойдет?

Куинн покачал головой:

– Прошу прощения. В жизни не видел ни одного вооруженного немца. Корейцев – тех да.

– Ради Бога. Меняем мизансцену. Действие переносится в Корею. Убираем холм, да и подбитый танк заодно…

– Что у вас на уме, миссис О'Горман? – перебил Куинн.

– А у вас? – отпарировала она, одарив его мимолетной суровой улыбкой. – Мой муж никогда не служил в армии и совершенно не переносил, когда его называли «Пат». Может, попробуете начать сначала? Только по возможности постарайтесь теперь не врать.

– Да я, собственно, особо и не собирался. Чего там врать? Мужа вашего я никогда не встречал и понятия не имел о том, что он умер. Если честно, я вообще ничего о нем не знал, кроме имени и того, что одно время он жил в Чикоте.

– Тогда почему же вы здесь?

– Хороший вопрос, – одобрительно кивнул Куинн. – Разрешите подумать, чтобы ответ был не хуже. Правда не всегда внушает доверие.

– Обычно предполагается, что степень доверия определяет тот, кто слушает. Я слушаю вас.

Куинн быстро прикидывал в уме. Он уже нарушил указание сестры Благодеяние не пытаться войти с О'Горманом в контакт. Плюнуть на инструкции окончательно и назвать имя сестры? Вряд ли это что-нибудь даст. Скорее всего миссис О'Горман просто решит, что он снова пытается запудрить ей мозги: история о братьях и сестрах из Небесной Башни и в более благодушной обстановке прозвучала бы не слишком правдоподобно. У него был единственный шанс продолжить разговор в относительно спокойных условиях: если смерть О'Гормана наступила при каких-либо странных обстоятельствах (Куинн помнил, как колебалась вдова перед тем, как произнесла слово «ушел»). Может быть, тогда она захочет рассказать об этом? Если так – он во всяком случае возражать не будет.

– Дело в том, миссис О'Горман, что я детектив, – осторожно начал он.

Ее реакция была куда более быстрой и бурной, нежели он ожидал.

– Они что же, решили по новой начать? Всего-то год-два прошло, как все успокоилось. Я хоть на улицу могу выйти без того, чтобы нарваться на кучу сочувственных взглядов и шепоток за спиной. Теперь что же, опять все вернется? Эти газеты с их дурацкими статьями, эти идиоты-мужчины, задающие кретинские вопросы!.. Мой муж умер случайно – могут они вбить это в свои тупые головы? Он НЕ был убит, он НЕ кончал жизнь самоубийством, он НЕ убежал, чтобы начать новую жизнь с какой-нибудь другой женщиной. Он был благочестивым и искренним человеком, и я не позволю пятнать память о нем. Что касается вас… почему бы вам не сменить занятие? У вас как раз хватит ума, чтобы собирать штрафы за неправильно припаркованные машины и просроченные велосипедные лицензии. Можете начать вон с того велосипеда, что стоит на газоне: он у нас уже года два, а за лицензию заплатить мы так и не собрались. А пока что – убирайтесь отсюда! И не вздумайте возвращаться!

Миссис О'Горман явно не принадлежала к тем женщинам, которых легко переубедить с помощью нежной улыбки. Она была умна, обладала сильным характером и к тому же пребывала в чрезвычайно раздраженном состоянии. Такого сочетания для Куинна оказалось многовато. Он покорно встал и, не говоря худого слова, тихо удалился.

Возвращаясь на Главную улицу, он пытался убедить себя, что работа сделана. Осталось лишь доложить сестре Благодеяние о результатах. О'Горман умер случайно – во всяком случае так утверждает его жена. Но что в данном случае означает это «случайно»? Если полиция подозревает, что он попросту решил исчезнуть, – значит, тело не обнаружено.

– Я свое дело сделал, – сказал он вслух. – Всякие там «как», «где» и «почему» меня не касаются. Тем более что спустя пять лет никаких следов все равно не найти. Еду в Рино.

Однако даже мысли о Рино не помогли выкинуть О'Гормана из головы. Часть работы Куинна в клубе – причем нередко большая часть – как раз и заключалась в наблюдении за мужчинами и женщинами, которыми по каким-либо причинам интересовались полиция других штатов. Ориентировки приходили почти ежедневно. Аресты, как правило, проходили быстро и бесшумно – чаще всего клиент едва успевал заметить, как начало вращаться колесо рулетки. Знакомый офицер безопасности как-то сказал Куинну, что в Рино и Лас-Вегасе арестовывают больше людей, находящихся в розыске, чем где бы то ни было. Эти два города, будто два больших магнита, буквально притягивают грабителей банков и растратчиков, крупных гангстеров и мелких мошенников[4]4
  Рино и Лас-Вегас – вечные конкуренты, единственные города в США, где официально разрешены азартные игры.


[Закрыть]…

Куинн притормозил перед табачной лавкой и вышел из машины, чтобы купить газету. Выбор был солидный: три из Лос-Анджелеса, две из Сан-Франциско, «Дэйли пресс» из Сан-Феличе и местный еженедельник «Маяк Чикота». Куинн взял «Маяк» и ознакомился с выходными данными. Газета печаталась на Восьмой авеню; редактором и издателем был некто Джон Харрисон Ронда.

Вся редакция размещалась в единственной комнате – правда, довольно большой и разгороженной на два отдельных помещения. До уровня груди перегородка была обшита деревянными панелями; выше шло стекло. Таким образом, встав, редактор видел, чем заняты его сотрудники, а усевшись за стол, мог выкинуть их из головы. Это было очень удобно.

Ронда оказался высоким, довольно грузным человеком лет пятидесяти, с медлительными движениями и глубоким, звучным голосом.

– Чем могу быть полезен? – поинтересовался он, когда Куинн представился.

– Я только что познакомился с женой Патрика О'Гормана. Или, может быть, правильнее будет сказать – вдовой?

– Вдовой.

– Вы были в Чикоте, когда он умер?

– Да. Я, понимаете ли, как раз в то время выложил свои последние гроши, чтобы купить эту газету. Тогда она приносила одни убытки, и так могло протянуться еще Бог знает сколько, не случись та история. Собственно, мне просто повезло: в первый же месяц – сразу две сенсации. Первая – О'Горман, а буквально через три-четыре недели поймали на растрате кассира местного банка. Прелестную, надо сказать, малышку – интересно, почему самые крупные растраты совершают, как правило, именно такие милые маленькие леди? К тому времени, когда ее сцапали, она успела запустить в кассу все десять своих наманикюренных пальчиков. В общем, за год тираж «Маяка» удвоился. Да, я в большом долгу перед О'Горманом. И я этого не отрицаю. А вы, насколько я понимаю, друг его жены, да?

– Нет, – покачал головой Куинн. – Ни в коем случае.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Она тоже.

Лицо Ронды разочарованно вытянулось.

– Я всегда надеялся, что однажды Марта О'Горман появится здесь со своим другом. Было бы здорово, если бы она снова вышла замуж за какого-нибудь славного человека ее возраста.

– Извините, но я не подхожу. Я старше, чем выгляжу. К тому же у меня отвратительный характер.

– Хорошо-хорошо, я ведь только предположил. Хотя надеюсь, что такой день еще настанет. Марта просто обязана еще раз выйти замуж и перестать, наконец, жить прошлым. У меня такое ощущение, что с каждым годом О'Горман становится в ее глазах все большим совершенством. Положим, они в самом деле был отличным парнем – благочестивый муж, любящий отец, но хорошие ребята, умирая, становятся ничем не лучше подонков. Во всяком случае ни те, ни другие ничем не могут помочь оставшимся в живых. И, ей-Богу, Марте было бы сейчас куда легче уехать и начать новую жизнь, узнай она, что О'Горман был последним негодяем.

– Кто знает? Может, так оно и получится.

– Никогда в жизни! – Ронда энергично потряс головой. – Он был вежливым, застенчивым – словом, прямой противоположностью типичному ирландцу из анекдотов – этакому грубияну и выпивохе, готовому затеять драку по каждому пустяку. Вы, конечно, слышали о таких, а может, и встречали, хотя мне лично, признаться, не доводилось. Полицейские, проводившие расследование, просто на стену лезли из-за того, что не смогли найти в Чикоте ни одного человека, который сказал бы об О'Гормане худое слово. Ни у кого он не вызывал ни зависти, ни раздражения, ни злобы. Если его и убили – а в этом, насколько я знаю, нет сомнения, – то наверняка кто-нибудь незнакомый. Возможно, какой-нибудь хичхайкер[5]5
  Хичхайкер – человек, «голосующий» на дороге, добирающийся до места назначения на попутках.


[Закрыть], которого он подвез.

– Робкие, застенчивые люди обычно избегают брать хичхайкеров.

– Он всегда их подвозил. Один из немногих моментов, по которым у них с Мартой не было согласия. Она считала, что брать попутчиков опасно. Но его это не останавливало. Он всегда симпатизировал неудачникам. Я сильно подозреваю, что он и себя к ним относил.

– Почему?

– В общем-то большого успеха он ведь так ни в чем и не достиг. В их семье сильной, волевой половиной была Марта. И слава Богу: в последние годы ей это понадобилось. Тело О'Гормана не было найдено, и страховая компания почти на год задержала выплату страховки. Все это время Марта с двумя детьми сидела без гроша. Ей пришлось вернуться на работу – лаборантом в лабораторию местной больницы. Она и сейчас там работает.

– Вы, похоже, хорошо ее знаете.

– Моя жена с ней дружит – они вместе учились в институте, в Бэйкерфилде. Одно время – как раз после того, как я напечатал большой материал об О'Гормане, – между мной и Мартой возник некоторый холодок. Но она быстро поняла, что я всего лишь выполнял свою работу. А что вас-то в этом деле интересует?

Куинн наплел что-то насчет своей работы в Рино, будто бы имеющей отношение к поискам без вести пропавших. Получилось достаточно невнятно, но Ронду, судя по всему, удовлетворило. Во всяком случае он понимающе кивал.

– Итак, вы предполагаете, что О'Горман был убит случайным попутчиком, – подытожил Куинн свой краткий монолог. – При каких обстоятельствах?

– Ну, мелкие детали я сейчас вряд ли вспомню – все-таки пять лет прошло. Но общую картину, если хотите, обрисую.

– Это было бы здорово.

– Собственно, прошло уже пять с половиной лет – дело было в феврале. Зима выдалась на редкость дождливая, помнится, в газете я тогда в основном публиковал статистику выпадения осадков в нашем районе и леденящие душу истории об очередном затопленном подвале или напрочь смытом газоне. В конце концов дело дошло до наводнения – разлилась река Гремучей Змеи, милях в трех к западу от города. Если вы там проезжали, вы ее, небось, даже не заметили – лощина такая же пересохшая, как и все вокруг, а саму реку курица вброд перейдет. Но тогда… вы даже представить не можете, какой это был поток! Короче говоря, машина О'Гормана сшибла перила моста и рухнула в реку. Нашли ее только через пару дней, когда спала вода. За дверную ручку зацепился кусок ткани, выпачканный кровью – так-то ее и не видно почти было, но в полицейской лаборатории без колебаний идентифицировали ту же группу, что была у О'Гормана. Да и тряпка оказалась лоскутом от рубашки, в которую он был одет, когда уезжал из дома.

– А тело?

– Несколькими милями ниже река Гремучей Змеи впадает в Торсидо, и течение там дай Бог. Говорят, на языке здешних индейцев «Торсидо» означает что-то вроде «злая», «злопамятная», «кривая» – и все эти варианты подходят ей как нельзя лучше. Особенно в тот год. Так что беднягу вполне могло тащить хоть до океана. Во всяком случае полиция выдвинула эту версию и придерживается ее до сих пор. Хотя есть и другая, что О'Гормана пристукнули прямо в машине, а потом закопали в каком-нибудь укромном местечке. Сам-то я больше склоняюсь к варианту с рекой. О'Горман вполне мог взять попутчика – не забывайте, ночь была грозовая, и такой добросердечный человек, как он, просто не смог бы проехать мимо перехода. Предположим, тот попытался его ограбить. При всей застенчивости Патрик был не из тех, кто вот так, запросто позволит проделать с собой такую штуку. Он наверняка ввязался в драку. Ну, а потом… поскольку этот попутчик наверняка был не из местных, он, конечно, и представить не мог, что такой бурный поток – всего на несколько дней. Небось, решил, что в этой пучине машину до конца света не найдут.

– А куда он потом делся, этот незнакомец? – поинтересовался Куинн.

Ронда закурил и сердито уставился на горящую спичку.

– Вот это – самое слабое звено во всей истории, – признался он. – Чертов незнакомец исчез так же бесследно, как и О'Горман. Шериф в ту пору рвался арестовывать едва ли не каждого, кто не родился в Чикоте, но так ни до чего и не докопался. Сам-то я в розыске, конечно, полный дилетант, но мне кажется, что это было из тех преступлений, которые совершаются импульсивно, под влиянием момента. По моим представлениям, именно такие преступления чаще всего остаются нераскрытыми.

– А кто-нибудь еще придерживается этой версии?

– Коронер[6]6
  Коронер – особый судебный следователь, расследующий причины смерти при невыясненных обстоятельствах, если есть основания предполагать насильственную смерть.


[Закрыть] пришел к тому же выводу. А что? Вы не согласны?

– Я ведь ничего не знаю, кроме того, что вы мне сейчас рассказали, – пожал плечами Куинн. – Однако этот незнакомый попутчик мне лично кажется фигурой довольно туманной.

– Вы правы.

– Если у него возникла драка с О'Горманом, да еще не на жизнь, а на смерть, мы вполне можем предположить, что на его одежде тоже остались следы. Например, пятна крови. Тут нет поблизости каких-нибудь одиноко расположенных коттеджей или хотя бы лачуг, куда он мог бы вломиться, чтобы сменить одежду, стащить какую-нибудь еду и так далее?

– Есть несколько. Но в них никто не вламывался. Люди шерифа проверили каждую.

– Стало быть, мы оказываемся лицом к лицу с очень промокшим незнакомцем, возможно, с пятнами крови на одежде.

– Ее мог смыть дождь.

– Не так-то это просто, – усмехнулся Куинн. – А теперь поставьте себя на его место. Что бы вы сделали в первую очередь?

– Отправился бы в город и купил какую-нибудь одежду.

– Вы же сами сказали: была ночь. Ночью магазины закрыты.

– Тогда, наверное, я снял бы комнату в каком-нибудь мотеле.

– Для такого маленького городка вы выглядели бы достаточно подозрительно. Незнакомец, пешком, в мокрой и рваной одежде, может, даже в крови… Служащий наверняка бы вас запомнил.

– Но, черт возьми, что-то он же должен был сделать! – воскликнул Ронда. – Может, поехал к кому-нибудь еще – откуда мне знать? Все, что я знаю, это то, что он исчез.

– Или она. Или они.

– Хорошо – он, она, они, оно!.. Исчезли.

– Если только они вообще существовали.

Ронда перегнулся через стол.

– К чему вы клоните?

– А если предположить, что человек в машине не был незнакомцем? Допустим на минуту, что это был друг. Близкий друг. Даже родственник.

– Я же вам говорил: шерифу не удалось найти ни одного человека, который сказал бы об О'Гормане хоть одно дурное слово.

– Ну, положим, если кто-то действительно убил О'Гормана, вряд ли он стал бы лезть вперед, рассказывая всем и каждому, какие у него для этого были доводы. Или у нее.

– Вы все время повторяете: «она», «у нее». Почему?

– А почему бы и нет? Мы ведь пытаемся рассмотреть все варианты.

– Мне кажется, что вы намекаете на Марту О'Горман.

– Истории известно множество жен, испытывавших к своим мужьям далеко не нежные чувства, – сухо заметил Куинн.

– К Марте это не относится. К тому же той ночью она была дома. С детьми.

– Мирно спавшими в своих постельках.

– Естественно, они спали, – раздраженно признал Ронда. – Предполагается, что катастрофа случилась около половины одиннадцатого. Может, вы решили, что именно в это время им вздумалось перекинуться в покер или опрокинуть по кружечке пива? Ричарду было тогда только семь, а Салли – пять.

– А самому О'Горману?

– Он был приблизительно вашего возраста. Около сорока.

Куинн не стал поправлять собеседника. Он и чувствовал себя сорокалетним, так что выглядеть на этот возраст казалось всего лишь справедливым.

– Если нетрудно, опишите мне его, пожалуйста.

– Голубые глаза, светлая кожа, черные вьющиеся волосы. Сложение среднее, рост – пять футов девять или десять дюймов. Ничего особо примечательного в его внешности не было, но я бы сказал, что он был красив.

– Фотографии у вас случайно не найдется?

– Пять-шесть любительских снимков. Марта мне разрешила их взять, когда еще надеялась, что он вот-вот найдется. Она боялась: вдруг у него что-то вроде амнезии. Вообще ее надежды угасали медленно, хотя в конце концов это, конечно, произошло. Сейчас она совершенно убеждена, что О'Горман просто не справился с управлением, сбил перила и свалился в реку, а тело унесло течением.

– Но лоскут рубашки с кровавыми пятнами?

– Ну и что? Он мог порезаться, когда налетел на парапет. Кстати, в машине было разбито лобовое стекло и еще два окна, так что это вполне возможно. По сути есть лишь один довод против этой версии: у О'Гормана была репутация очень осторожного водителя.

– Возможность самоубийства не рассматривали?

– Тоже вполне вероятно, – кивнул Ронда. – И тоже есть детали, которые это опровергают. Во-первых, он был абсолютно здоровым человеком как физически, так и психически. Ни единого психического срыва во всем обозримом прошлом. И никаких стрессов – во всяком случае по виду, которые позволили бы предположить такую возможность. Во-вторых, он, как и Марта, был ревностным католиком; я имею в виду, настолько ревностным, когда каждое слово и даже каждая запятая Священного писания понимается буквально. В-третьих, он обожал свою жену и буквально боготворил детей.

– Ну, фактов-то в ваших доводах раз-два и обчелся, – заметил Куинн. – Большей частью домыслы. Вы об этом не задумывались?

– Задумайтесь вы, – хмуро усмехнувшись, предложил Ронда. – Когда крутишь в голове эти доводы пять лет подряд, не так-то просто взглянуть на них со стороны.

– Хорошо. Сначала давайте выделим в цепи ваших рассуждений бесспорные факты. Первый – он был здоров. Второй – он был убежденным католиком, и, следовательно, самоубийство означало для него смертный грех и пребывание в аду до конца света. Все остальное – не факты, а всего лишь ваши умозаключения. У него могло быть сколько угодно и финансовых, и эмоциональных, и любых других трудностей, о которых он просто не рассказывал. Вполне возможно и то, что он вовсе не так уже безумно обожал своих жену и детей, как это демонстрировал.

– Тогда он был великим актером. И я, честно говоря, не верю, что у О'Гормана хватило бы мозгов так водить всех за нос. Марте я, конечно, никогда ничего подобного не говорил, но сам-то всегда относился к его умственным способностям с большим сомнением.

– Чем он, собственно, занимался?

– Работал клерком в нефтяной компании, оформлял платежные ведомости. Я бы не удивился, узнав, что Марта ему помогала, хотя она скорее умрет, чем в этом признается. Она очень верный человек – готова хранить верность даже собственным ошибкам.

– Одной из которых был О'Горман?

– Он был бы ошибкой для любой умной женщины, согласившейся выйти за него замуж. О'Горману вообще не следовало этого делать. Их взаимоотношения с Мартой больше напоминали отношения матери и сына, чем мужа и жены, хотя Марта была на несколько лет моложе. Думаю, все дело в том, что в Чикоте у такой блестящей женщины попросту не оказалось достойного выбора. Вот она и выбрала лучшее из того, что было. Я ведь вам уже говорил, О'Горман был красив: грива кудрявых темных волос, ну, и все прочее… Когда дырки в голове замаскированы большими голубыми глазами, даже такая женщина, как Марта, может поддаться. Хорошо еще, дети пошли в нее…

– У меня создалось впечатление, что к полиции миссис О'Горман испытывает некоторую антипатию.

– Еще бы! Ей пришлось немало натерпеться от них. У нас ведь не очень цивилизованный город. Шериф пер на нее, как бык на красную тряпку. Он клонил к тому, что Марте не следовало той ночью отпускать мужа из дома. Тогда, мол, ничего бы не случилось.

– Кстати, действительно, а куда его понесло?

– Марта говорит, ему показалось, что он сделал ошибку в какой-то из своих книг, и он решил вернуться в контору, чтобы ее исправить.

– Кто-нибудь сообразил проверить его книги?

– Естественно. Он оказался прав, действительно, была ошибка. Бухгалтер легко ее обнаружил. Ничего криминального – обычная описка, легко исправимая.

– И что, по вашему мнению, это доказывает?

– Доказывает? – Ронда нахмурился. – Всего лишь то, что О'Горман был человеком глупым, но ответственным и добросовестным. Как я вам и говорил.

– А может быть, и еще кое-что.

– Например?

– Он мог ошибиться и умышленно.

– С чего это вдруг?

– Таким образом у него появлялась уважительная причина, чтобы вернуться в контору на ночь глядя. Он часто работал по вечерам?

– Я же вам сказал: мне кажется, Марта частенько ему помогала. Хотя она никогда и не признается. Как бы то ни было, тут вы попали пальцем в небо. У О'Гормана даже не хватило бы ни мозгов, ни характера, чтобы затеять какую-нибудь интригу. Я готов даже предположить, что он притворялся более глупым, чем был на самом деле. Но никто не сможет притворяться двадцать четыре часа в сутки и триста шестьдесят пять дней в году! Нет, Куинн. Возможна только одна причина, которая могла бы заставить его тащиться в контору поздно вечером, сквозь самую сильную бурю, какая когда-либо разражалась над этим Богом проклятом городишком. Он до смерти испугался того, что допустил ошибку и может потерять работу.

– Вы, похоже, нисколько в этом не сомневаетесь.

– Ни на секунду. Вы можете, сидя здесь, выдумывать интриги, тайные встречи, кошмарные заговоры и все такое прочее. Я – нет. Я знал О'Гормана.

– Вы тут поминали, что миссис О'Горман помогала ему в работе. Может, и еще в чем-нибудь?

– Послушайте, Куинн! – Ронда раздраженно хлопнул по столу ладонью. – Не забывайте: мы говорим о двух совершенно замечательных людях!

– Таких же замечательных, как та маленькая леди, о которой вы мне рассказывали? Ну, та, которую поймали с руками по локоть в кассе. Ронда, поверьте, я не пытаюсь испортить вам день, просто хочу по возможности разобраться.

– Понимаю, но эти самые возможности тут практически бесконечны. Не верите мне – спросите у шерифа. Полиция рассмотрела все мыслимые варианты, кроме разве что поджога и детоубийства. Может, вам было бы интересно взглянуть при случае на мою картотеку?

– И даже очень.

– Я сохранил ее полностью, потому что мы с Мартой – очень давние друзья. Ну, а еще потому, что у меня, честно говоря, всегда было ощущение: в любой момент это дело может снова всплыть. Вдруг какой-нибудь громила из Канзас-сити, или в Новом Орлеане, или в Сиэтле, арестованный по совершенно другому поводу, возьмет и признается в убийстве О'Гормана? Вот все и уладится раз и навсегда.

– А вы никогда не надеялись, что однажды сам О'Горман возьмет да и вернется?

– Было и такое. Хотя скорее от отчаяния. Понимаете, у него в тот вечер всего-то при себе и было: одежда, что на нем, машина и два однодолларовых банкнота в бумажнике. Семейную кассу Марта из рук не выпускала и, сколько у него при себе было, знала всегда до последнего цента.

– Из его гардероба никакая одежда не пропала?

– Нет.

– Был у него счет в банке?

– Общий с Мартой. Деньги он мог получить и без нее; позже она, конечно, об этом бы узнала, но не получал. И не занимал ни у кого.

– Заложить ничего не мог? Было у него что-нибудь ценное?

– Разве что наручные часы – они стоили около сотни. Марта подарила. Но их нашли в ящике письменного стола, – Ронда закурил еще одну сигарету, откинулся в кресле и уставился в потолок. – Кроме чисто физической возможности исчезнуть для такого шага должны быть еще какие-то психологические обоснования. А их нет. Больше того, с годами О'Горман стал полностью зависим от Марты. Да он бы без нее недели не прожил бы! Как малый ребенок.

– Маленькие детки в его возрасте порой становятся довольно надоедливы, – сухо заметил Куинн. – Может, полиция зря исключила детоубийство?

– Если это шутка, то весьма дурного тона.

– Ничего не поделаешь, у меня все такие.

– Я сейчас принесу картотеку, – Ронда поднялся. – Не знаю, зачем я это делаю? Разве что уж больно хочется, наконец, увидеть это дело закрытым. Тогда Марта, наконец, сможет снова подумать о замужестве. Она просто создана для того, чтобы быть идеальной женой. Эх, не видели вы ее в лучшей форме!

– Это точно. И вряд ли увижу.

– Такая живая, полная веселья…

– Товар не отвечает спросу, – перебил Куинн его излияния. – И я не на рынке.

– Вы слишком подозрительны.

– Таким уродился. Добавьте воспитание, квалификацию и природную наблюдательность.

Ронда вышел, а Куинн хмуро шлепнулся обратно в кресло. Отсюда он мог видеть торчащие над панелью три макушки: седую – Ронды, еще одну мужскую, весьма скромно остриженную, и сложную женскую прическу цвета японской хурмы.

«Рубашка, – думал он. – Именно эта рубашка не дает мне покоя. Лоскут одежды, зацепившийся за дверцу машины. В грозу. Под проливным дождем. Почему О'Горман не надел плащ? Или хотя бы пиджак?»

Ронда вернулся, неся два каталожных ящика с пометкой «Патрик О'Горман». В ящиках оказались вырезки из газет, фотографии, копии телеграмм и письма со штампами отделений полиции – в основном из Невады, Калифорнии и Аризоны, но нашлось несколько штук из самых отдаленных районов страны и даже из Мексики и Канады. Материалы были расположены в хронологическом порядке, но все равно, чтобы как следует в них разобраться, требовалось немало времени и терпения.

– Можно, я возьму их на ночь с собой? – попросил Куинн.

– Зачем?

– Вернусь в мотель и внимательно все изучу. Есть кое-какие моменты, в которых мне хотелось бы разобраться подробнее. Состояние машины, например. Был ли в ней обогреватель? И работал ли он?

– Ну, узнаете, и что это вам даст?

– Если действительно, как полагает миссис О'Горман, произошел несчастный случай, почему ее муж в такую страшную грозу вышел из дома, даже не надев пиджака?

Ронда уставился на него в полнейшем замешательстве.

– Вот уж не думал, – медленно проговорил он, – что наличие в машине обогревателя может иметь такое значение.

– Если бы только обогреватель, – вздохнул Куинн.

– Хорошо, возьмите материалы с собой. Может, найдете еще какие-нибудь мелочи, на которые мы не обратили внимания.

«ИСКЛЮЧАЯ САМОУБИЙСТВО, – думал тем временем Куинн. – МОЖЕТ БЫТЬ, МАРТА О'ГОРМАН СТАЛА СЛИШКОМ УСТАВАТЬ ОТ СВОЕГО МАЛЕНЬКОГО МАЛЬЧИКА ПАТРИКА?»

Его внимание сразу же привлек протокол показаний Марты О'Горман во время дознания у коронера:

«Это случилось около половины девятого вечера. Дети уже спали, я читала газету. Патрик весь вечер вел себя беспокойно, был очень взволнован; казалось, он никак не может принять какое-то важное решение. Наконец я спросила его, что случилось. Он сказал, что сделал ошибку в какой-то записи и хотел бы вернуться в контору, чтобы исправить ее, пока никто не заметил. Патрик всегда был таким ответственным… Извините, я не могу продолжать. Пожалуйста. О Боже, помоги мне…»

«Очень трогательно, – подумал Куинн. – Но факт остается фактом: дети спали, и Марта вполне могла покинуть дом вместе с Патриком».