Текст книги "Неоготический детектив"
Автор книги: Мэри Робертс Райнхарт
Соавторы: Маргарет Миллар
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)
На следующее утро Луиза заболела. Она спросила об Арнольде, и ей сказали, что он уехал. У Томаса не хватило смелости сообщить девушке о смерти брата. Вызывать врача она запретила и болезненно сжималась при одной мысли о том, что о ее присутствии станет известно. Миссис Уотсон и Томас, по горло занятые хозяйственными делами, привлекли для помощи Рози, которая носила в сторожку еду в небольшом количестве и помогала хранить тайну.
Томас честно признался, что хотел скрыть присутствие Луизы еще и по следующей причине: все они видели Арнольда Армстронга в роковую ночь, а сам старик, как известно, не питал к покойному никаких теплых чувств. О причинах же побега Луизы из Калифорнии; о том, почему она не остановилась у Фитцхугов или других знакомых в городе, Томас знал не больше меня. Смерть отчима Луизы и перспектива скорого возвращения матери окончательно усложняли ситуацию. Мне показалось, старый дворецкий вздохнул с облегчением, когда присутствие молодой хозяйки обнаружилось. Нет, девушка пока не знала о смерти брата и отчима.
Но теперь одна тайна заменилась другой. Если я знала, куда ходила Рози с корзинкой посуды, то не знала, кто встретил ее на аллее. Если выяснилось, что в сторожке находилась Луиза, то причина ее побега оставалась неизвестной. И если я знала, что Арнольд Армстронг незадолго до смерти провел некоторое время в сторожке, то это обстоятельство никоим образом не приближало нас к раскрытию преступления. Кто упал в прачечную из бельевой камеры? Кем являлся возлюбленный Гертруды – преступником или жертвой? Ответы на эти вопросы могло дать только время.
ЛУИЗА
Доктор из Инглвуда приехал очень скоро, и я поднялась вместе с ним к девушке. Хэлси отправился проследить за подготовкой автомобиля к перевозке больной, а Гертруда проветривала и приводила в порядок комнаты Луизы в особняке. Ее гостиная, спальня и гардеробная, находящиеся в самом конце восточного крыла, за винтовой лестницей, оставались незанятыми, мы даже не открывали их.
Сама девушка чувствовала себя слишком плохо, чтобы замечать что-либо вокруг. Когда с помощью доктора, по-отечески заботливого человека, обремененного многочисленными дочерьми и женой, мы довезли ее до Саннисайда и довели до спальни, она моментально погрузилась в нездоровый тревожный сон, который продлился до утра. Доктор Стюарт (так звали инглвудского врача) оставался у постели больной всю ночь, давая ей лекарства и неотрывно наблюдая за ее состоянием. Позже он сказал мне, что девушка чудом избежала серьезного воспаления легких и церебральные симптомы были угрожающими.
Доктор покинул Саннисайд после завтрака, сказав на прощание, что, по его мнению, опасность уже миновала, но девушке необходим полный покой.
– Полагаю, заболевание спровоцировано нервным потрясением, испытанным при известии о двух смертях в семье, – заметил он. – Все это весьма прискорбно.
– Она ничего не знает, доктор. И, пожалуйста, не говорите ей.
Доктор казался удивленным, насколько может казаться удивленным медик.
– Я не знаком с семейством Армстронгов, – сказал он, садясь в свою двуколку. – Их лечил молодой Уокер из Казановы. Насколько я понимаю, он собирается жениться на юной леди.
– Вас дезинформировали, – холодно ответила я. – Мисс Армстронг собирается выйти замуж за моего племянника.
Доктор улыбнулся и взял вожжи.
– В наши дни юные леди крайне непостоянны, – сказал он. – Мы все считали, что свадьбы не миновать. Что ж, я загляну ближе к вечеру, посмотрю, как идут дела у больной.
Он поехал, а я стояла и смотрела ему вслед. Он был доктором старой школы, представителем постепенно вымирающего племени семейных врачей, которые одновременно являлись доверенными советчиками для своих пациентов. В пору моего детства мы вызывали такого доктора, когда дети болели корью и когда на Дальнем Западе умерла мамина сестра. С одинаково уверенным и спокойным видом он вырезал гланды и принимал роды. В нынешнее время для каждой из этих операций требуется отдельный специалист. Когда грудные дети плакали, доктор Уэйнрайт давал им мятные леденцы и закапывал сладкое масло в ушки с твердой уверенностью в то, что если это не колики, то, значит, ушная боль. Когда в конце года папа встречал его на дороге в высоком кабриолете, запряженном белой кобылой, и спрашивал о счете за оказанные услуги, доктор обычно ехал домой, приблизительно оценивал свою работу за год, делил полученный результат пополам – едва ли он вел учетные книги – и посылал папе счет, написанный неразборчивым почерком на листе белой линованной бумаги. Доктор был почетным гостем на всех свадьбах, крещениях и похоронах, ибо все знали: он всегда делает все, что в его силах, но пути Господни неисповедимы.
Впрочем, доктора Уэйнрайта давно нет в живых, а я превратилась в пожилую женщину с нарастающей тенденцией жить в прошлом. Принципиальное различие между моим старым домашним доктором и доктором из Казановы Фрэнком Уокером всегда вызывает у меня приступы гнева и желание отклониться от темы повествования для лирического отступления.
Около полудня того дня, среды, мне позвонила миссис Огден Фитцхуг. Наше с ней знакомство носило весьма поверхностный характер: она как-то умудрилась пролезть в правление Дома престарелых леди и испортила старушкам пищеварение, посылая им каждые выходные мороженое и пирожные. Кроме этого да еще ее репутации среди игроков в бридж (она считалась самым слабым игроком в клубе), я знала о ней мало. Однако именно она занималась организацией похорон Арнольда Армстронга, и я мгновенно подошла к телефону.
– Да, – сказала я. – Мисс Иннес слушает.
– Мисс Иннес, – зачастила она, – я только что получила в высшей степени странную телеграмму от моей кузины, миссис Армстронг. Ее муж умер вчера в Калифорнии и… подождите минуточку… сейчас я вам прочитаю.
Я сразу поняла, что за этим последует, и мгновенно приняла решение. Если у Луизы Армстронг были веские причины оставить семью и вернуться домой – причины тем более основательные, что она не появилась у миссис Фитцхуг, а предпочла скрываться в сторожке Саннисайда, – то предавать ее не входило в мои намерения. Луиза сама должна была выбирать себе доверенных. Сейчас я не оправдываю себя, но, помню, тогда относилась к семейству Армстронгов не слишком доброжелательно. Я оказалась самым неприятным образом замешанной в хладнокровное убийство, а мои племянники остались практически нищими по вине – прямой или косвенной – главы семейства.
Миссис Фитцхуг, наконец, разыскала телеграмму.
– «Вчера умер Пол, – прочитала она. – Телеграфируй срочно, у вас ли Луиза». Видите ли, мисс Иннес, должно быть, Луиза поехала на Восток, и Фанни беспокоится о ней.
– Да, – сказала я.
– У меня Луизы нет, – продолжала миссис Фитцхуг. – И никто из знакомых в городе ее тоже не видел. Вот почему я звоню вам: поскольку Луиза не знала, что Саннисайд сдан, она могла вернуться туда.
– Очень жаль, миссис Фитцхуг, но ничем не могу помочь вам, – сказала я и тут же почувствовала угрызения совести. А если Луизе станет хуже? Кто я такая, чтобы играть роль Провидения? Встревоженная мать, безусловно, имеет право знать, что ее дочь находится в хороших руках. Поэтому я оборвала многословные извинения миссис Фитцхуг за причиненное беспокойство.
– Миссис Фитцхуг, – сказала я, – я собиралась притвориться, что ничего не знаю о Луизе Армстронг, но передумала. Луиза в Саннисайде. – На другом конце привода плеснули возбужденные восклицания. – Она больна и не в состоянии путешествовать сейчас. Более того, она не в состоянии никого принимать. Будьте любезны, телеграфируйте ее матери, что девушка в Саннисайде и за нее не следует волноваться. Нет, я не знаю, почему Луиза вернулась на Восток.
– Но дорогая моя мисс Иннес! – начала было миссис Фитцхуг.
Я безжалостно прервала ее.
– Я пошлю за вами, как только больная сможет принимать посетителей. Нет, опасность уже миновала, но врач прописал ей полный покой.
Повесив трубку, я села и задумалась. Итак, Луиза бежала от родителей и прибыла на Восток совершенно одна! Это уже было известно, но почему она так поступила? Мне пришло в голову, что виноват в этом может быть, например, доктор Уокер, докучавший девушке нежелательными знаками внимания. Но Луиза мало походила на девушку, которая при таких обстоятельствах ударилась бы в бегство. Всегда веселая, с гордо посаженной головкой и летящей поступью – такая девушка, насколько я понимала, скорее отвергла бы все неприятные ей ухаживания столь решительно, что бежать сломя голову пришлось бы кавалеру, но никак не ей.
Через полчаса напряженных раздумий тайна не Стала яснее. Я взяла утренние газеты, по-прежнему полные сообщений о крахе Торгового банка и смерти Пола Армстронга. Банковские ревизоры продолжали работать с конторскими книгами и ничего пока не сообщали прессе. Джон Бэйли был освобожден под залог. Тело Пола Армстронга должны были привезти из Калифорнии в воскресенье и похоронить в Казанове. Ходили слухи, что покойный оставил после себя относительно маленькое состояние. Последний абзац содержал важные сведения.
Уолтер Р. Броадхерст отдал две сотни Американских акций под заем в сто шестьдесят тысяч долларов в руки самого Пола Армстронга накануне отъезда последнего в Калифорнию. Эти ценные бумаги пропали из Торгового банка вместе с другими. И если это обстоятельство, безусловно, бросало тень подозрения на покойного президента банка, то, на мой взгляд, никак не обеляло его кассира.
Садовник, присланный Хэлси, прибыл около двух часов пополудни и пришел от станции пешком. Молодой человек произвел на меня приятное впечатление. У него были хорошие рекомендации – он работал у Брэйсов до отъезда последних в Европу, и вид компетентного и решительного человека. Он попросил дать ему одного помощника, и я осталась довольна, что так легко отделалась. Новый садовник был симпатичным, черноволосым и голубоглазым, звали его Александр Грэхем. Я так подробно распространяюсь об Алексе, поскольку он сыграл важную роль в последующих событиях.
Вечером того же дня, после первого разговора с Луизой, я получила новое представление о характере покойного банкира. Она послала за мной, и я пошла против своей воли. Будущий разговор страшил меня, ибо девушке в ее ослабленном состоянии о многом нельзя было рассказывать. Однако встреча наша прошла гораздо легче, нежели я предполагала, поскольку Луиза не задавала никаких вопросов.
Гертруда, которая провела всю ночь на ногах, отправилась спать, а Хэлси опять куда-то отлучился – таинственные отлучки его становились все более частыми и продолжались до десятого июня, в день, когда произошла развязка этой истории.
В спальне больной дежурила Лидди и за неимением других занятий проводила время в основном за разглаживанием складок на одеяле. Луиза лежала под девственно белым прямоугольником с геометрически правильным отворотом под подбородком, и в целях сохранения строгости композиции Лидди поправляла одеяло всякий раз, когда девушка поворачивалась.
Услышав мои шаги, Лидди вышла встретить меня. Она пребывала в состоянии хронического страха и приобрела привычку во время разговора пристально смотреть собеседнику через плечо. Это заставляло меня постоянно оглядываться назад, чтобы увидеть, на что она там пялится, и раздражало необычайно.
– Она не проснулась, – сообщила Лидди, тревожно всматриваясь в винтовую лестницу, находящуюся у меня за спиной. – Она говорила во сне что-то ужасное: о покойниках и гробах.
– Лидди, – сурово осведомилась я, – ты обмолвилась при девушке хоть словом о последних событиях?
Лидди перевела блуждающий взгляд на дверь бельевой камеры, теперь надежно запертой.
– Ни единым словом, – ответила она. – Я только задала ей один-два совершенно безобидных вопроса. Она сказала, что в Саннисайде никогда не водилось никаких привидений.
У меня хватило сил лишь испепелить ее взглядом, потом я, к великому разочарованию Лидди, плотно закрыла дверь в гардеробную и прошла в спальню больной.
Каким бы человеком ни был Пол Армстронг, но для падчерицы он денег явно не жалел. Комнаты Гертруды в нашем городском доме всегда очень нравились мне, но апартаменты в восточном крыле Саннисайда, отведенные для Луизы, далеко превосходили их в роскоши. От стен до ковров на полу, от мебели до оборудованной всеми удобствами ванной – все здесь сверкало великолепием. Луиза лежала с открытыми глазами в ожидании моего прихода. Девушка выглядела уже значительно лучше: лихорадочный румянец исчез с ее щек, и дыхание из частого и прерывистого стало ровным и спокойным.
Она протянула мне руку, и я взяла ее в свои.
– Что я могу сказать вам, мисс Иннес? – медленно проговорила Луиза. – Явиться таким образом…
Мне показалось, девушка собирается заплакать.
– Думайте только о том, чтобы скорей выздороветь, – я нежно похлопала ее по руке. – Когда вам станет лучше, я отругаю вас за то, что вы не пришли сюда сразу. Это ведь ваш дом, дорогая, и кого, как не вас, должна принять старая тетка Хэлси с распростертыми объятиями.
Девушка улыбнулась, мне показалось, немножко грустно.
– Мне не стоит видеться с Хэлси, – сказала она. – Мисс Иннес, боюсь, вы многого не можете понять. Я чувствую себя самозванкой, незаконно пользующейся вашим расположением. Вы приняли меня здесь и заботитесь обо мне, а ведь я все время знаю, что скоро вы будете презирать меня.
– Чепуха! – резко оборвала я девушку. – Что со мной сделает Хэлси, если я осмелюсь на такое! Мой племянник такой большой и сильный, что просто выбросит меня в окно, если в отношении вас я осмелюсь проявить какое-нибудь другое чувство, кроме глубокого восхищения. Уверена, он на это способен.
Девушка, казалось, не слышала моего игривого тона. Ее выразительные карие глаза (Иннесы светловолосы, и глаза у них серо-зеленые) были затуманены тревогой.
– Бедный Хэлси! – мягко произнесла Луиза. – Мисс Иннес, я не смогу выйти замуж за него и боюсь сказать ему об этом. Я трусиха… трусиха!
Я опустилась в кресло рядом с кроватью и молча уставилась на девушку. Она была еще слишком слаба, чтобы спорить с ней, и, кроме того, больным людям часто приходят в голову самые странные фантазии.
– Мы поговорим об этом позже, когда вам станет лучше, – ласково сказала я.
– Но я должна кое-что рассказать вам, – настаивала девушка. – Вам наверняка непонятно, каким образом я оказалась здесь и почему пряталась в сторожке. Милый старый Томас чуть не сошел с ума от тревоги. Я не знала, что Саннисайд сдан на лето. Конечно, мама собиралась сдать особняк без ведома… моего отчима, но, очевидно, ей сообщили о приезде в Саннисайд съемщиков уже после моего отъезда из Калифорнии. Я отправилась на Восток с единственным желанием – побыть некоторое время наедине со своими мыслями и спрятаться здесь ото всех. Потом я… Кажется, я простудилась в поезде.
– Вы приехали на Восток в одежде, пригодной лишь для Калифорнии, – сказала я. – И, как все современные молодые леди, вы наверняка не носите шерстяное белье.
Но Луиза не слушала меня.
– Мисс Иннес, – спросила она, – мой сводный брат Арнольд покинул нас?
– Что вы имеете в виду? – вздрогнула я. Но Луиза употребила выражение в буквальном смысле.
– Он не вернулся в ту ночь, – сказала она. – А мне так нужно было увидеть его.
– Да, кажется, он покинул нас, – неуверенно подтвердила я. – Не можем ли мы помочь вам вместо него?
Девушка отрицательно покачала головой и печально вздохнула.
– Я все должна сделать сама. Моя мама была вынуждена сдать Саннисайд без ведома отчима и… Мисс Иннес, представляете ли вы, как можно быть совершенно нищими среди такого великолепия? Приходилось ли вам отчаянно нуждаться в деньгах – в деньгах, которые можно тратить по своему усмотрению, никому не давая отчета в расходах. Долгие годы мы с мамой купаемся в роскоши, которой можно только позавидовать. Но у нас никогда не было денег, мисс Иннес. Вот почему мама решила сдать Саннисайд. Все наши счета оплачивал отчим. Подобное существование безумно унизительно! Я предпочла бы честную бедность.
– Не расстраивайтесь, – улыбнулась я. – Замужем за Хэлси вы сможете жить так честно, как вам захочется. И вы, безусловно, будете бедны.
В этот момент к дверям спальни подошел Хэлси. Я услышала, как он упрашивает Лидди пропустить его к больной.
– Впустить его? – спросила я Луизу. При звуках его голоса девушка съежилась среди подушек. Ее поведение несколько раздражало меня: немного найдется мужчин, подобных Хэлси; прямодушных, честных и готовых пожертвовать всем ради единственной женщины. Более тридцати лет назад я знала одного такого человека. Он давно умер. И порой я вынимаю из шкатулки его портрет, где он изображен с тростью и в шелковой шляпе, и долго смотрю на него. Но с годами делать это становится все тяжелее: он остается юношей, а я превращаюсь в старую женщину. Я не хотела бы, чтобы он воскрес сейчас.
Возможно, именно воспоминание об этом человеке заставило меня громко позвать мальчика.
– Входи, Хэлси! – Затем я взяла свое вязание и отправилась в гардеробную, следуя правилам приличия. Я не пыталась подслушивать, но каждое произнесенное слово Доносилось до меня сквозь приоткрытую дверь удивительно отчетливо. Хэлси прошел к постели и, очевидно, поцеловал девушку. Какое-то время в спальне царила полная тишина, как если бы слова значили в данной ситуации очень мало.
– Я чуть не сошел с ума, любимая, – раздался голос Хэлси. – Почему ты не доверилась мне и не послала за мной сразу?
– Потому что я не могла доверять самой себе, – тихо ответила Луиза. – Я слишком слаба для пререканий сегодня. О Хэлси, как я хотела видеть тебя!
Некоторое время я опять ничего не слышала, потом заговорил Хэлси.
– Мы можем уехать. Это не касается никого на свете, кроме нас двоих! Мы всегда будем вместе – вот так, рука в руке. Не говори, что этого не будет. Я не поверю тебе.
– Ты ничего не знаешь, ничего не знаешь, – тоскливо произнесла девушка. – Хэлси, я хорошо отношусь, к тебе… ты знаешь… но не настолько, чтобы выйти за тебя замуж.
– Это неправда, Луиза, – резко сказал Хэлси. – Как ты можешь смотреть на меня честными глазами и говорить такие вещи?
– Я не могу выйти за тебя замуж, – несчастным голосом повторила девушка. – Это ужасно, правда? Но не мучь меня еще больше. Когда-нибудь ты будешь радоваться тому, что я отказала тебе.
– Просто ты никогда не любила меня, – нотки уязвленной гордости звучали в голосе мальчика. – Ты видела, как сильно я люблю тебя, и притворялась, что отвечаешь мне взаимностью… некоторое время. Но нет! Это не похоже на тебя, Луиза. Ты что-то скрываешь от меня. Может… у тебя есть кто-то другой?
– Да, – еле слышно.
– Луиза! О, я не верю в это!
– Это правда, – печально сказала девушка, – Хэлси. Не пытайся больше увидеться со мной. Я покину Саннисайд, как только смогу… Вы так хорошо отнеслись ко мне здесь, незаслуженно хорошо. И что бы ты ни узнал обо мне впоследствии, постарайся не думать обо мне плохо. Я собираюсь выйти замуж… за другого человека. Как ты должен ненавидеть меня… Ненавидеть!
Я услышала, как Хэлси прошел к окну, а спустя некоторое время вернулся к постели больной. Я едва могла усидеть на месте. Мне хотелось войти в спальню и задать девчонке хорошую взбучку.
– Значит, все кончено, – с глубоким вздохом сказал Хэлси. – Все наши мечты, надежды… Все кончено! Хорошо, я не ребенок и откажусь от тебя в тот миг, когда скажешь: «Я не люблю тебя и люблю другого человека».
– Я не могу сказать этого, – выдохнула Луиза. – Но очень скоро я выйду замуж за другого человека.
До меня донесся торжествующий смех Хэлси.
– Плевать я на него хотел. Пока ты любишь меня, я никого не боюсь.
В этот момент дверь между двумя комнатами захлопнуло сквозняком, и я больше ничего не смогла услышать, несмотря на то что придвинула кресло к самой двери. Благоразумно выждав некоторое время, я заглянула в спальню. Луиза находилась там одна – она грустно смотрела на ангелочка, нарисованного на потолке над кроватью, и казалась такой усталой, что я решила не беспокоить ее.
ГОГОЛЬ-МОГОЛЬ И ТЕЛЕГРАММА
Мы нашли Луизу в сторожке во вторник вечером. Наша с ней беседа происходила в среду. Четверг и пятница не принесли ничего нового – разве что наша больная пошла на поправку. Гертруда проводила почти все дни у ее постели, и девушки очень подружились за это время. Но некоторые обстоятельства не покидали меня постоянно: коронерское дознание в связи с убийством и скорый приезд миссис Армстронг и молодого доктора Уокера с телом покойного президента Торгового банка. О смерти брата и отчима Луиза по-прежнему не знала.
Кроме того, я очень переживала за детей. С потерей материнского наследства и катастрофическим состоянием их романов дела едва ли могли обстоять хуже. Вдобавок ко всему повариха и Лидди повздорили по поводу правильного способа приготовления бульона для Луизы и, конечно, повариха покинула Саннисайд.
Миссис Уотсон, кажется, с удовольствием передала Луизу на наше попечение. А Томас утром и вечером поднимался к молодой хозяйке, чтобы поприветствовать ее от дверей спальни. Он обладал даром – до сих пор присущим некоторым старым неграм, верным традициям рабовладельческого прошлого, – делать интересы хозяев своими собственными. Томас всегда говорил «мы». Я страшно скучаю по нему – курящему, преданному, лукавому доброму старику!
В четверг мистер Хартон, адвокат Армстронгов, позвонил из города. Его уведомили, сообщил он, что миссис Армстронг с телом мужа прибудет в понедельник. С некоторой неуверенностью в голосе адвокат перешел к вопросу о моем отъезде из Саннисайда, ибо миссис Армстронг выразила желание вернуться в особняк.
Я страшно удивилась.
– Позвольте, наверное, вы что-то неверно поняли, мистер Хартон. Полагаю, после… всего того, что произошло здесь всего несколько дней назад, миссис Армстронг вообще никогда не захочет вернуться в особняк!
– И тем не менее, – ответил адвокат, – она выразила настойчивое желание вернуться в Саннисайд. Дословно миссис Армстронг сказала следующее: «Используйте все возможные средства для того, чтобы освободить Саннисайд. По прибытии я должна отправиться сразу туда».
– Мистер Хартон, – раздраженно ответила я, – я не собираюсь делать ничего подобного. Я и мои домашние достаточно пострадали от рук этой семьи. Я сняла Саннисайд за непомерно большие деньги и выехала сюда на все лето. В моем городском доме полным ходом идет ремонт. Я прожила в Саннисайде одну неделю, в течение которой не спала спокойно ни одной ночи, и намерена оставаться здесь до тех пор, пока не восстановлю свое пошатнувшееся здоровье. Кроме того, если мистер Армстронг не оставил после себя наследства, его вдове выгодно хотя бы на время избавиться от собственности, требующей значительных денежных вложений.
Адвокат откашлялся.
– Очень жаль. Мисс Иннес, миссис Фитцхуг сказала, что Луиза Армстронг находится у вас.
– Да, это так.
– Ей уже сообщили об этой… двойной утрате?
– Еще нет, – ответила я. – Она была очень тяжело больна. Возможно, сегодня вечером ей уже можно будет сказать.
– Все это очень печально. Очень печально, – вздохнул мистер Хартон. – У меня есть телеграмма для нее, мисс Иннес. Послать ее в Саннисайд?
– Лучше вскройте и прочитайте мне, – предложила я. – Если телеграмма важная, это сэкономит время.
На другом конце провода наступила пауза, пока мистер Хартон вскрывал телеграмму. Потом он прочитал медленно и отчетливо:
– «Ожидай Нину Каррингтон. Будем в понедельник. Ф. Л. У.».
– Хм, – сказала я. – «Ожидай Нину Каррингтон. Будем в понедельник». Я передам это девочке, но пока она не в состоянии принимать посетителей.
– Хорошо, мисс Иннес. Если вы все-таки решите… э-э… отказаться от аренды, дайте мне знать.
– Я не собираюсь отказываться от аренды, – отрезала я и легко представила его раздражение по тому, как он бросил трубку на рычаг.
Я слово в слово записала текст телеграммы, не доверяя памяти, и решила спросить у доктора Стюарта, когда же Луизе можно будет открыть правду. Я рассудила, что о крахе Торгового банка ей знать совершенно необязательно, но о смерти отчима и сводного брата девушке надо сообщить как можно скорее, пока она не услышала страшную новость случайно от какого-нибудь постороннего человека.
Доктор Стюарт прибыл около четырех часов дня, пронес свою кожаную сумку в дом с величайшей осторожностью и у подножия лестницы открыл ее, дабы показать мне дюжину желтых яиц, аккуратно уложенных среди бутылок.
– Настоящие яйца, – гордо сообщил он мне. – Не ваши анемичные магазинные, настоящие. Некоторые из них еще теплые. Потрогайте! Гоголь-моголь для мисс Луизы.
Он сиял от удовольствия и перед уходом настоял на том, чтобы пройти в буфетную и приготовить гоголь-моголь собственноручно. Пока он занимался этим, я попыталась представить доктора Уиллоубая, моего городского невропатолога, за приготовлением гоголя-моголя и задала себе вопрос: приходилось ли ему когда-нибудь прописывать своим пациентам снадобье столь плебейское и столь вкусное?
Пока доктор Стюарт с раскрасневшимся от усилий лицом взбивал яйца, он разговаривал со мной.
– Вернувшись домой после своего прошлого визита в Саннисайд, – доверительно сообщил он, – я сказал миссис Стюарт, что вы, видимо, сочли меня старым сплетником, поскольку я сболтнул лишнее об Уокере и мисс Луизе.
– Ничего подобного, – запротестовала я.
– Дело в том, – продолжал доктор, определенно оправдываясь, – что эти сведения поступили к нам точно так же, как поступало множество других: то есть через кухню. Молодой шофер Уокера (Уокер современней меня и разъезжает по округе в автомобиле «Стэнхоп») – так вот, его шофер захаживает к одной из наших служанок. Он-то и сообщил ей об этом. Слухи показались мне вероятными, поскольку Уокер проводил в Саннисайде у Армстронгов много времени прошлым летом. А Риггз – так зовут шофера – очень кстати упомянул о том, что доктор собирается строить на территории поместья себе дом, прямо у подножия холма. Подайте, пожалуйста, сахар.
Последний удар сбивалкой, и гоголь-моголь готов – симфония, исполненная в золотых и белых красках. Доктор понюхал снадобье.
– Настоящие яйца, настоящее молоко и капелька настоящего кентуккийского виски!
Он настоял на том, чтобы самолично отнести лекарство больной, но у подножия лестницы остановился.
– Риггз говорил, что проект дома уже готов, – сказал доктор, возвращаясь к последней теме разговора. – Им занимался городской архитектор Хустон. Поэтому, конечно же, я поверил шоферу.
Когда доктор спустился, я уже поджидала его с вопросом.
– Доктор, – спросила я, – вы знаете кого-нибудь в округе по имени Каррингтон? Нина Каррингтон?
– Каррингтон? – доктор наморщил лоб. – Каррингтон. Нет, не помню таких. Внизу у ручья жили некие Ковингтоны…
– Нет, я имела виду именно Каррингтон, – сказала я, и на этом разговор закончился.
Во второй половине дня Хэлси отправился на долгую прогулку, а Луиза спала. Время текло медленно, и по появившейся недавно привычке я уселась в кресло и принялась обдумывать имеющиеся в моем распоряжении факты. Единственным результатом моих раздумий явилось то, что я внезапно вскочила с места и подошла к телефону. Я испытывала острую неприязнь к этому доктору Уокеру, которого никогда не видела и который считался в округе женихом Луизы Армстронг.
Я хорошо знала Сэма Хустона. А когда-то, когда Сэм был значительно моложе и еще не женат на Эми Эндикотт, я знала его еще лучше. Так что теперь я позвонила ему без всяких колебаний. Но когда его рассыльный соединил меня сначала с его личным секретарем, а последний соизволил соединить меня с хозяином, я несколько растерялась и не знала, с чего начать.
– О, как поживаешь, Рэчел? – раздался в трубке звучный голос Сэма. – Собираешься построить домик в Рок Вью? – Этой его шутке было уже двадцать лет.
– Соберусь как-нибудь, – ответила я. – Сейчас хочу задать тебе один вопрос… правда, это не моего ума дело…
– Вижу, за четверть века ты ничуть не изменилась, Рэчел. – Похоже, последнее высказывание собиралось стать следующей традиционной шуткой. – Спрашивай. В твоем распоряжении вся информация, кроме той, которая касается моей семейной жизни.
– Постарайся быть серьезным, – сказала я. – И ответь: проектировала ли твоя фирма недавно дом для доктора Уокера из Казановы?
– Да, было дело.
– А где собирается доктор строить его? У меня есть основания задавать этот вопрос.
– По-моему, на территории поместья Армстронгов. Мистер Армстронг самолично консультировался со мной по поводу строительства и упомянул – да, я абсолютно уверен в этом – упомянул, что в доме будет жить его дочь, мисс Армстронг, невеста и будущая жена доктора Уокера.
Когда архитектор, подобно расспросив меня обо всех членах моей семьи, повесил трубку, я осталась уверенной в следующем: Луиза Армстронг любила Хэлси, но собиралась выйти замуж за доктора Уокера. Более того, это решение было давним: речь о женитьбе уже шла. Безусловно, всему этому существовало какое-то объяснение, но какое?
В тот день я пересказала Луизе текст телеграммы, вскрытой мистером Хартоном. Девушка, казалось, поняла смысл послания, однако мне никогда не доводилось видеть лица, столь несчастного. Она походила на преступника, которому сообщили об истечении отсрочки казни и о точном дне приведения в исполнение смертного приговора.