Текст книги "Неоготический детектив"

Автор книги: Мэри Робертс Райнхарт

Соавторы: Маргарет Миллар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

– То-то, я гляжу, она у меня так разыгралась, – хмыкнул Куинн. – Держу пари, вчера вечером Вилли не случайно забрела в «Эль Бокадо», замаскированная, как в шпионском романе.

– Честно говоря, на нее это совсем непохоже.

– Она не могла быть каким-нибудь образом связана с делом О'Гормана?

– Нет, насколько мне известно.

– А с растратой?

– Ну, связана – это, пожалуй, слишком сильное слово.

– Найдите послабее.

Ронда откинулся в кресле и сложил руки на груди.

– Сама Вилли к растратам иметь отношение не могла – их на самом деле была целая серия, вся история тянулась лет десять, если не одиннадцать, включая и то время, когда она работала у Хейвуда секретаршей.

– А Хейвуд к растратам отношение имел, – прозорливо заметил Куинн.

– Невольно, – резко возразил Ронда. – Его личная честность никем и никогда под сомнение не ставилась. Растратчицей оказалась его младшая сестра, Альберта, – газетчик хмуро взглянул на собеседника, потом снова уставился в потолок. – По сути ее судьба сложилась столь же трагично, как и у О'Гормана. Оба были тихими, незаметными людьми.

– Были? Вы имеете в виду, что она тоже умерла?

– В каком-то смысле. Она уже больше пяти лет сидит в женской тюрьме, в Теколоте. И просидит там еще лет пять, а то и все десять.

– А как насчет амнистии?

– Поговаривали, что ее должны вскоре выпустить. Но я не думаю, что из этого что-нибудь получится.

– Почему бы и нет?

– А видите ли, когда речь идет о такой крупной растрате, для амнистии обычно требуется полная ясность по двум пунктам: что случилось с деньгами и раскаялся ли расхититель. В зависимости от ответов и выносится вердикт. В случае с Альбертой Хейвуд Верховный суд штата вряд ли будет удовлетворен по обоим пунктам. Насколько я слышал, в характеристике, данной администрацией тюрьмы, говорится, что ведет она себя нормально, но ничто не говорит о ее раскаянии. Что же касается денег – официальная версия тоже не в ее пользу. Правда, многие придерживаются иного мнения – ну, это их право.

– А как вы?

– Согласно официальной версии, Альберта Хейвуд деньги не откладывала, тратила по мере того, как они попадали ей в руки. Десять лет подряд или даже больше. Что-то – на благотворительность, что-то раздавала в долг друзьям и родственникам, спекулировала на бирже, а то, что оставалось, пускала на ветер на скачках. И я в это верю, потому что именно так ведут себя все нормальные средние расхитители. Понимаете, я основательно изучал этот вопрос после того, как арестовали Альберту. И, между прочим, узнал потрясающий факт. Хотите верьте, хотите нет, но каждый год в карманах растратчиков оседает денег больше, чем их теряется в результате грабежей банков, краж со взломом и угона автомобилей, вместе взятых.

– Не может быть!

– Тем не менее. И еще одна вещь меня очень заинтересовала. Понимаете, если бы передо мной выстроили всех банковских служащих и предложили назвать возможного расхитителя, Альберту я бы назвал последней. Она совершенно не похожа на преступника. И однако же, как утверждают исследователи, именно это – самая типичная черта в подобного рода преступлениях. Как правило, служащие, уличенные в хищении казенных средств, имеют репутацию честнейших людей, да и сами не считают себя преступниками. Смешно, но и окружающие, даже после разоблачения, нередко продолжают относиться к ним, как ко вполне порядочным людям, знаете, это расхожее мещанское мнение: ну, оступился, с кем не бывает… Особенно если «оступившийся» в конце концов смилостивится и вернет какие-нибудь жалкие крохи тем, кого он до нитки обобрал. И вы можете не сомневаться: город Чикот до сих пор преисполнен сочувствия к несчастной Альберте Хейвуд. Ну вот, представьте: какой-нибудь негодяй вонзает человеку нож в спину, а все превозносят его человеколюбие, потому что после этого он приносит несчастному из ближайшей аптеки болеутоляющие таблетки.

– Вы хорошо знали мисс Хейвуд?

– Думаю, так же, как любой в нашем городе. Конечно, кроме членов ее семьи. Шапочно она была знакома практически с каждым, но близких друзей не имела. Знаете, в школе она считалась примерной ученицей – послушной, спокойной, никому не причиняющей хлопот. Такой и осталась.

– А никому не приходила в голову мысль связать оба эти преступления? Я имею в виду растрату мисс Хейвуд и убийство О'Гормана.

– Еще как! Одно время полиция прямо-таки носилась с идеей, что его убила Альберта.

– За что?

– Понимаете, когда арестовали Альберту, полиция еще совала нос во все дыры, пытаясь найти мотивы убийства О'Гормана. Ну, раскопали, что когда-то он, как и Альберта, был бухгалтером. Вот одному умнику и пришла в голову блестящая идея: он, мол, каким-то образом узнал, что она тянет деньги из кассы, припугнул, что разоблачит, – вот она его и убила. Бред, конечно. Во-первых, точно установлено, что в тот вечер, когда исчез О'Горман, Альберта была в кино. Во-вторых, ни к банку, ни к банковским документам он отношения не имел ни малейшего. И я не думаю, что она, запуская руку в банковскую кассу, приглашала его полюбоваться, как это элегантно у нее получается.

– Они не были знакомы?

– Практически да. Может, и столкнулись пару раз, когда Патрик пытался поработать у ее брата, Джорджа, в качестве агента по торговле недвижимостью. И то вряд ли, поскольку не прошло и месяца, как Джордж его вышиб. Бедняга настолько не был приспособлен к этой профессии, что не смог бы, я думаю, в Сахаре глотка воды продать. А вы же знаете, какая в этом деле жесткая конкуренция. Да и деньги его никогда особенно не интересовали – получал зарплату клерка и был вполне доволен. И Марта такая же. Хотя ее, правда, беспокоило то время, когда придется отправлять детишек в колледж.

– Страховку она получила?

– О да, компания выплатила все, до последнего цента. Но это ведь тоже не Бог весть что; я думаю, тысяч пять.

– Немного, – согласился Куинн. – Но в качестве повода звучит все-таки лучше, чем два доллара.

– Что вы имеете в виду?

– Ваш предполагаемый хичхайкер заработал на этом деле два доллара, Марта О'Горман – пять тысяч.

Лицо Ронды побагровело, но голос остался спокойным.

– Естественно, Марту тоже подозревали, – неторопливо произнес он. – Только ничего из этого не вышло. Добавлю, что люди были намного добрее к Альберте Хейвуд – преступнице, чем к Марте – жертве преступления. Что и неудивительно: Альберта подарила клубу бойскаутов новую мебель, обществу детей-инвалидов – новый железнодорожный вагон… После этого славным добросердечным обывателям Чикота уже без разницы, сколько денег – заметьте, украденных у них же – она выкинула на букмекеров и тому подобное.

– Она называла имена, даты?

– Нет. Отказалась. Не хотела, видите ли, чтобы у кого-то еще были неприятности. Однако владелец табачной лавки, например, показал в полиции, что в последние шесть-семь месяцев перед арестом она ежедневно покупала у него программку скачек.

– Кстати, а как ее раскололи?

– Президенту банка, наконец-то, показалось подозрительным, что поступления по депозитам в его банке неуклонно падают, в то время как в других банках они так же неуклонно росли. Он вызвал инспекторов. Сотрудникам, естественно, о предстоящей ревизии ничего не сказали. Вскоре один из инспекторов вызвал Альберту Хейвуд и попросил объяснить небольшую ошибку в гроссбухе. Он еще ничего не подозревал; гроссбух был взят наугад, да и ошибка пустячная. Но Альберта решила, что ее песенка спета, и во всем созналась. Дело было ясное, очень скоро состоялся суд – и с тех пор она пребывает в Теколоте.

– Кроме Джорджа, у нее родственники есть?

– Младшая сестра, Рут. Она покинула город около года назад: семья не приняла человека, за которого она вышла замуж. И мамаша – одна из самых ярких личностей в Чикоте. Миссис Хейвуд отказалась присутствовать на суде и объявила, что у нее больше нет дочери. Думаю, она и Джорджа накрутила как следует: он всегда очень любил сестру, но только один раз навестил ее в городской тюрьме до того, как ее перевели в Теколоту. Так что для семьи Альберта умерла. Не знаю, правда, относительно Рут – та, как я понимаю, в семейный портрет не вписывается.

– А что собой представляет миссис Хейвуд?

– Мегера, – пояснил Ронда с гримасой отвращения. – Джорджу следовало бы выдать медаль за одно то, что он ее терпит. Хотя у него, может, просто нет выхода.

– Он живет с ней?

– О, да. Бедняга. Он уже лет семь-восемь, как овдовел. Однако, хотя недвижимость здесь не расхватывают, как горячие пирожки, с делами справляется неплохо. Мы все думали, что ему, после того как Альберту сослали, следовало бы покинуть Чикот и перебраться в какой-нибудь город побольше, где имя Хейвуд не вызывает ассоциаций. Но Джордж – борец по природе. Он остался… Вот в сущности и вся история Альберты. Мораль: если воруешь – не швыряй деньги на ветер. Положи их в надежное место, чтобы, когда припрет, купить себе освобождение.

– Альберта прошение об амнистии подавала?

– А как же! Говорят, в следующем месяце будет рассматриваться. Я напомнил об этом Джорджу, когда он пару недель назад занес объявления, но не могу сказать, чтобы его это особо заинтересовало.

– А вот вас, кажется, да.

– Это новость. А там, где новости, сияет «Маяк». Именно они наполняют наши паруса. Думаю, в ближайшие дни мы что-нибудь напишем о том, каковы на сей раз шансы Альберты выбраться на свободу. Ну, а теперь, Куинн, если вы не возражаете, я вынужден попросить вас меня оставить. Очень много работы.

– Как насчет того, чтобы свести меня с Мартой О'Горман?

– Это будет не так-то просто. Должен вам сообщить, что вы не произвели на нее благоприятного впечатления.

– Постараюсь исправиться. Если вы предоставите мне еще один шанс.

– Постараюсь, – Ронда задумчиво поскреб в затылке. – Сейчас она скорее всего у себя в лаборатории. Позвоните мне около одиннадцати.

Глава шестая

Из ближайшей аптеки Куинн позвонил в контору Джорджа Хейвуда. Человек, представившийся Перкинсом, сообщил, что мистер Хейвуд простудился и пребывает дома.

– А миссис Кинг тоже нет? – поинтересовался Куинн.

– Она, возможно, появится после лэнча. В настоящий момент она за городом, показывает клиенту имение, которое тот намеревается купить. Если у вас срочное дело, можете позвонить мистеру Хейвуду домой. Его телефон – 5-09-36.

– Благодарю.

Куинн набрал номер и попросил Джорджа Хейвуда.

– Он болен, – ответил женский голос, уже слегка надтреснутый от возраста, но все еще полный силы. – У него простуда, и он лежит в постели.

– Мне хотелось бы узнать, нельзя ли с ним поговорить. Буквально минуту.

– Нельзя.

– Это миссис Хейвуд?

– Да.

– Меня очень долго не было в городе, миссис Хейвуд, и я хотел бы увидеться с мистером Хейвудом по срочному делу. Моя фамилия Куинн. Если вы передадите ему, что я звонил…

– Передам, когда настанет подходящее время, – отрезала она и повесила трубку, оставив Куинна недоумевать, когда же оно настанет: в полдень или в ближайшее Рождество?

Он купил номер «Маяка Чикота» и заказал чашку кофе. Судя по всему, события, происходящие в остальном мире, либо читателей газеты, либо ее издателя интересовали мало – место, отведенное им, было удручающе ничтожно. Львиную долю газетной площади занимал длинный и поразительно нудный пересказ событий сугубо местного значения. «Ничего удивительного, – подумал Куинн, – что Джон Ронда так благодарен О'Горману и Альберте Хейвуд: по крайней мере хоть что-то интересное. Ронда, без сомнения, спит и видит, чтобы в городе опять произошло нечто подобное. Или хотя бы появился новый взгляд на убийство О'Гормана, такой, который смог бы ошеломить любительниц канасты из женского клуба и поклонниц ростбифа с кровью из Христианской ассоциации молодых женщин».

В одиннадцать он позвонил Ронде.

– Все в порядке, – сообщил газетчик, и в его голосе Куинн явственно услышал нотку самодовольства. – Естественно, Марта противилась, но я ее уговорил. Она готова встретиться с вами в полдень в кафетерии больницы. Это на Си-стрит, возле Третьей авеню. На первом этаже.

– Большое спасибо.

– Хейвуда поймать удалось?

– Нет. Он валяется в постели с простудой, а его мамаша кружит вокруг, как огнедышащий дракон, и не подпускает посторонних.

Ронда расхохотался так, будто это была его собственная шутка.

– А что с Вилли Кинг? – спросил он потом.

– Ее нет в городе.

– Как-то это все у них нескладно получается, а?

– Для меня. Что касается Вилли и Джорджа Хейвуда, для них эта нескладность очень даже на руку.

– Вы слишком подозрительны, Куинн. Если вчера в кафе действительно все было так, как вы рассказали, то у Вилли, конечно же, есть какое-то разумное объяснение ее действий. Она вполне порядочная деловая женщина.

– Я уже вам говорил, – вздохнул Куинн, – в Чикоте, похоже, все жители – сама порядочность. Может, если я задержусь здесь подольше, мне тоже передастся хоть немного…

Больница оказалась совсем новой, а кафетерий на первом этаже – светлым и просторным, с широкими окнами, выходящими на ухоженный газон с фонтаном. Возле одного из окон за маленьким столиком ждала Марта О'Горман. В белой униформе она выглядела стройной и привлекательной; черты ее лица, несколько искаженные в тот момент, когда Куинн видел ее в последний раз, теперь были спокойны.

Марта заговорила первой.

– Присаживайтесь, мистер Куинн.

– Спасибо.

– Какой финт вы припасли для меня на сей раз?

– Никакого, – улыбнулся Куинн. – Судья еще не вбросил мяч на поле.

– А вы в этой грязной игре рассчитываете на судейство? – подняла брови она. – Однако же вы наивны. Судьи требуются в честной игре, чтобы в равной степени защищать обе стороны. К данному случаю это не относится.

– Сожалею, миссис О'Горман, но вы меня, видимо, неправильно поняли. Я бы хотел, если возможно… ну, помочь вам.

– Куда больше я страдала от тех, кто старался мне помочь, чем от равнодушных незнакомцев.

– Что ж, тогда позвольте мне быть равнодушным незнакомцем.

Марта напряженно выпрямилась; руки ее беспокойно двигались по столику.

– Давайте перестанем ходить вокруг да около, мистер Куинн, – глухо проговорила она. – Та женщина, что наняла вас, – зачем ей понадобился мой муж?

– Я предупредил Джона Ронду, что эта информация не подлежит разглашению, – вспыхнул Куинн. – Не ожидал, что он вам тут же все и выложит.

– Тогда вы плохо разбираетесь в людях. Ронда – самый большой сплетник в городе.

– О!

– Нет, никакого вреда он не причиняет – болтуны никогда этого не делают, верно? – просто ужасно любит поговорить. А потом написать. Так что же с этой женщиной, мистер Куинн? Что ей нужно?

– Ей-Богу, не знаю. Да Ронда ведь, наверное, и это вам рассказал. Разве нет?

– О, да.

– Я взялся за эту работу, потому что сидел без гроша, – пояснил Куинн. – Она мне никаких вопросов не задавала, ну, и я ее ни о чем не спрашивал. Решил, что мистер О'Горман – ее родственник или старый друг, с которым она потеряла связь. Естественно, знай я, что столкнусь с такой ситуацией, непременно постарался бы ее как следует расспросить.

– Как давно она связалась с этой сектой, или что там у них?

– Давая мне сто двадцать долларов, она мельком упомянула, что сын присылает ей чек на двадцать долларов каждое Рождество.

– Значит, уже лет шесть, – задумчиво протянула Марта. – Если она покинула мир так давно, то может и не знать, что Патрик умер.

– Вполне вероятно.

– Как она выглядит?

Куинн постарался описать сестру Благодеяние по возможности подробно.

– Не припомню, чтобы Патрик хоть раз упомянул кого-нибудь похожего, – пожала плечами миссис О'Горман. – Мы поженились шестнадцать лет назад, и его друзья с тех пор были моими друзьями.

– Боюсь, что мое описание достаточно поверхностно. Когда люди одеваются в бесформенные серые хламиды, их трудно различать. Возможно, смысл подобной одежды в том и состоит, чтобы подавлять индивидуальность. Если так, то это прекрасно срабатывает.

Говоря так, Куинн ясно сознавал, что изрядно преувеличивает. Что-что, а уж индивидуальность сестре Благодеяние сохранить удалось. Остальным в значительной степени тоже. Брат Свет, преисполненный беспокойства за скот, порученный его попечению: сестра Раскаяние, пытающаяся спасти детей от пагубного влияния мира, воплощенного для нее в школьном обучении; немой брат Язык, голос которого слышала только маленькая птичка у него на плече; сестра Слава, старательно шьющая матрацы из волос братьев; брат Твердое Сердце, усердно орудующий бритвой, несмотря на близорукость, – все они были и остались личностями, не муравьями в муравейнике и не пчелами в улье.

– Эта женщина когда-то была няней? – ворвался в его раздумья голос Марты О'Горман.

– Так она сказала.

– Сейчас-то у меня, конечно, множество знакомых нянь. Но до того, как я устроилась сюда работать, не знала ни одной. К тому же большинство из тех, кого мы с Патриком считали друзьями, все еще живут в Чикоте.

– Такие, как Джон Ронда и его жена?

– Его жена – безусловно, Джон – возможно.

– А Джордж Хейвуд?

Марта задумалась, неподвижными зрачками уставившись на фонтан за окном, будто струи воды гипнотизировали ее.

– Нам доводилось встречаться, хотя я и не особо общительна, – поколебавшись, неохотно произнесла она. – В свое время Патрик несколько недель у него работал. Но идея оказалась неудачной: мой муж был слишком честен для такого рода деятельности.

Куинн заметил, что ее версия несколько отличается от того, что ему рассказал Ронда.

– Вы, случаем, не знакомы с миссис Кинг, одной из сотрудниц Хейвуда? – осторожно поинтересовался он.

– Нет.

– А с Альбертой Хейвуд?

– С той, которая украла деньги? Знакомы мы не были, но я иногда сталкивалась с ней в банке, когда получала деньги по чекам Патрика. Господи, да что вы ко мне пристали с этими людьми? Ни у меня, ни у Патрика не было ни с кем из них ничего общего. С тех пор как мой муж работал у мистера Хейвуда, прошло уже лет семь, если не больше. И я еще раз вам говорю: я никогда не встречалась с ним специально и не была знакома ни с его сестрой, Ни с его сотрудницами.

– Ваш муж по профессии был бухгалтером, миссис О'Горман?

Она метнула в него настороженный взгляд.

– В общем, да. Он закончил курсы. Правда, природного таланта к цифрам у него не было, но…

– Но вы ему помогали. Да?

– Время от времени. Вам, конечно, рассказал Ронда. Впрочем, это не секрет. Обязанность жены – помогать своему мужу, и я не стыжусь, что делала это, как не стыжусь и того, что сама нуждалась в его помощи. Я реалистка, мистер Куинн, и не воюю с обстоятельствами. Если Бог обделил Патрика мозгами, он мог опереться на меня так же, как я опиралась на его любовь, великодушие, терпимость – все то, чем в избытке был наделен мой муж и чего так не хватало мне. Мы дополняли друг друга – и, Господи, какая же у нас была полная, счастливая жизнь!

Слезы заблестели на ее глазах, и Куинн невольно заинтересовался, были ли они вызваны сожалениями о той, такой счастливой жизни или сознанием, что не так уж она была счастлива, как пыталась в этом уверить безутешная вдова. Искупали ли дивные душевные качества О'Гормана его же недостатки? Принимал ли он собственную неполноценность с тем же хладнокровием, с каким это делала его жена?

– Если бы вы знали, какое множество слухов, сплетен, оскорблений ходило после того, как Патрик погиб, – тихо проговорила Марта, вытирая платочком слезы. – И как долго это длилось, Боже мой! Стоило выйти на улицу, и люди начинали пялить на меня глаза, и в глазах этих ясно читалось: кто ты – та Марта О'Горман, которую мы знали столько лет, или злодейка, убившая мужа ради нескольких тысяч долларов страховки? Поверьте, мистер Куинн, мне это не казалось – так было на самом деле. Меня подозревали даже самые близкие наши друзья, спросите Джона Ронду, он был одним из них. Я не просто потеряла мужа: меня еще подозревали в том, что я его убила! Либо в крайнем случае, что я была причиной его самоубийства.

– В каком смысле?

– Но это же очевидно! Он был подкаблучником; он выбивался из сил, чтобы прокормить семью… Лишь немногие – тот же Ронда, его жена, еще несколько человек – знали, что все было не так. Не было у него никакой необходимости выбиваться из сил, потому что всю ответственность за семью я брала на себя. Патрик был добрым, нежным, любящим, но деньги для него ровно ничего не значили. Неоплаченные счета он воспринимал, как какие-то ненужные бумажки. Лучше всего было бы, конечно, мне самой устроиться на работу, но это поколебало бы его уверенность в себе, и без того не особо сильную. Вот я и ходила, как по канату, между его слабостями и недостатками.

– Немногие женщины смогли бы из всего этого создать полную и счастливую жизнь, – заметил Куинн.

– Вы так считаете? – возразила Марта. – Немного же вы в таком случае знаете о женщинах.

– Вполне допускаю.

– И о любви.

– Возможно и это. Хотя я пытаюсь учиться.

– Боюсь, для учебы вы уже староваты, – спокойно произнесла она. – Любовь приходит только тогда, когда человек еще достаточно молод, чтобы вынести ее испытания, когда он еще в состоянии держать удар и встать на ноги при счете «восемь». Мой сын Ричард помешан на боксе, – пояснила она с гордой мимолётной улыбкой, – вот и учит меня их жаргону.

– Ронда говорил, что он очень смышленый.

– Думаю, так и есть. Хотя мне трудно судить объективно.

– Может быть, вы мне расскажете, что же все-таки случилось с вашим мужем, миссис О'Горман?

Ее пристальный взгляд был твердым и прямым.

– Вряд ли я смогу рассказать вам что-нибудь такое, чего нет в той картотеке, которую вам дал вчера Ронда.

– Одной вещи я там не нашел. В машине вашего мужа был обогреватель?

– Нет. Мы никогда не тратили деньги на излишества.

– Как он был одет, когда покидал дом?

– Вы и так знаете, если читали мои свидетельские показания. Фланелевая рубашка из шотландки, желтая с черным.

– Но ведь в ту ночь шел дождь?

– Да. Он к тому времени лил уже несколько дней.

– И все же мистер О'Горман не надел плащ или хотя бы какой-нибудь пиджак?

– Я догадываюсь, к чему вы клоните, – кивнула она. – Не стоит труда. Патрику не нужен был плащ. Наш гараж пристроен к дому, а на нефтяных разработках гараж устроили в старом самолетном ангаре, вплотную примыкающем к зданию конторы. Ему не пришлось бы выходить под дождь.

– Но, если я правильно понимаю, было не только мокро, а еще и холодно?

– Патрик никогда не обращал внимания на холод. У него даже не было пальто.

– Я посмотрел в газете сводку погоды за тот день. Температура ночью была тридцать девять градусов[9]9
  Естественно, по Фаренгейту.


[Закрыть]. Это, мягко говоря, не слишком жарко.

– Рубашка на нем была теплая, – возразила она, – из толстой шерстяной фланели. К тому же он жутко торопился. Был буквально в неистовстве – так ему не терпелось попасть в контору и исправить ошибку прежде, чем ее кто-нибудь обнаружит.

– В неистовстве, – задумчиво повторил Куинн. Слово показалось ему слишком сильным и никак не увязывалось с образом О'Гормана, сложившимся в его сознании, образом спокойного, лишенного честолюбия и пробивной силы человека. – Несчастный случай произошел, когда он ехал туда?

– Да.

– Если он так уж торопился и был, по вашим словам, в неистовстве – странно, что он остановился из-за какого-то хичхайкера. Нет?

– Не было там никакого хичхайкера, – резко сказала она. – Разве что в воспаленных мозгах Ронды и шерифа. А в дополнение к вашему же доводу могу сказать, что за неделю до того одна пара из Чикоты была ограблена именно хичхайкером. И Патрик дал мне слово, что никогда не будет останавливаться и подбирать на дороге незнакомых мужчин.

– А если бы он увидел женщину? Или знакомого мужчину?

– Какой мужчина? Какая женщина? На Патрика никто не держал зла. Да и все деньги, сколько бы их при нем ни оказалось, он тут же отдал бы вполне добровольно, стоило только попросить. Так что никакой необходимости в насилии попросту не было. – Она умоляюще протянула руку. – Теперь понимаете, почему я так уверена, что это был несчастный случай? Ни для какой другой версии нет ни малейших оснований. Просто Патрик торопился и ехал быстрее обычного, а видимость была плохая из-за дождя.

– Вы очень любили своего мужа, верно?

– Я бы все могла для него сделать. Все на свете. И еще… – она отвернулась, прикусив губу.

– Что еще, миссис О'Горман?

– Я имею в виду, если с Патриком в ту ночь случилось нечто страшное… ну, вдруг он сошел с ума?.. тогда, если он когда-нибудь вернется… или найдется где-нибудь… я буду с ним.

– Люди внезапно, ни с того ни с сего, с ума не сходят. Всегда какие-то признаки умственного расстройства проявляются заранее. У вашего мужа что-нибудь подобное наблюдалось?

– Нет.

– Никаких приступов уныния, вспышек гнева, длительных запоев? Никаких изменений в привычках – таких, как сон, еда, манера одеваться?

– Нет, – покачала она головой. – Возможно, он тогда был чуть спокойнее, чем обычно. Или внимательнее.

– Внимательнее к другим или «внимательнее» в смысле задумчивее, сосредоточеннее?

– Задумчивее. Однажды я в шутку бросила ему, что он, мол, витает в облаках. Он серьезно ответил, что витает не в облаках, а в иллюзиях. Я запомнила, потому что впервые услышала от него это слово – оно не входило в его лексикон. Вы понимаете?

– Да, – сказал Куинн. – Оно появляется, когда человек начинает от них пробуждаться.