Текст книги "Неоготический детектив"

Автор книги: Мэри Робертс Райнхарт

Соавторы: Маргарет Миллар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

МЕЖДУ ДВУМЯ КАМИНАМИ

Пережив ужасное потрясение, нагулявшись под звездами в мокрых башмаках и грязной юбке, я поднялась наверх, разделась без помощи Лидди и почувствовала себя совершенно обессиленной. Я долго ломала голову над тем, как мне поступить с ботинками, поскольку в доме не было уголка, куда бы Лидди не сунула свой нос. Поэтому я решила на следующее утро незаметно подняться наверх и спрятать их в дыру, проделанную «привидением» в стене кладовой.

Приняв такое решение, я сразу же заснула и во сне вновь переживала события минувшей ночи. Снова мне виделась группа людей над безмолвным телом и слышался напряженный торжествующий голос Алекса:

– Теперь они в наших руках, – сказал садовник. Только в моем сне он повторял их снова и снова, пока они не начали звенеть в моих ушах.

Несмотря на сильное переутомление, я проснулась рано и лежала в постели, раздумывая над тем, кто же такой этот Алекс. Я больше не верила в то, что он садовник. Кто же этот человек, чье тело мы извлекли из могилы? Где находится Пол Армстронг? Вероятно, живет себе припеваючи в какой-нибудь далекой стране на украденные деньги. Знают ли Луиза и ее мать об этом позорном и жестоком обмане? Что знали Томас и миссис Уотсон? Кто такая Нина Каррингтон?

Мне казалось, на последний вопрос ответ уже получен. Каким-то образом женщина узнала о подмене и пыталась шантажировать Армстронга. История Нины Каррингтон умерла вместе с ней. Однако, очевидно, женщина все рассказала Хэлси в тот самый день, когда мы с Гертрудой отсутствовали, занятые поиском хромого человека. Понятное дело, Хэлси просто обезумел: стало ясно, что Луиза выходит замуж за доктора Уокера ради своей матери, с целью сохранить позорную тайну. Мой мальчик – такой безрассудный – сразу же отправился к Уокеру и открыто обвинил его в преступлении. Произошла бурная сцена, и Хэлси помчался на станцию, чтобы встретить мистера Джемисона и все рассказать ему. Доктор умел принимать решения и действовать стремительно. В сопровождении, очевидно, Риггза, который до ссоры с хозяином не отличался особой щепетильностью, он добрался напрямик до железнодорожной насыпи и, неожиданно появившись на проезжей части перед машиной, заставил Хэлси резко свернуть в сторону. Продолжение истории мы уже знали.

Таким образом я реконструировала события того дня и вечера. Я оказалась почти права, но не совсем.

Утром пришла телеграмма от Гертруды: «Хэлси пришел в сознание и поправляется. Будем дома через день-два. Гертруда».

Хэлси поправлялся, следствие сдвинулось наконец-то с мертвой точки, поэтому я вступила в следующий день, четверг, со свежими силами. Как выразился мистер Джемисон, все в этой истории становилось на свои места! Никто не знал пока, что под занавес я еще окажусь в ловушке и едва не распрощаюсь с жизнью.

Я поднялась с постели поздно. Я долго лежала, разглядывая поочередно все четыре стены своей спальни и пытаясь определить, за какой из них может находиться потайная комната. Конечно, при свете дня Саннисайд заслуживал свое название. Никогда не доводилось мне видеть дома более веселого, гостеприимного и менее зловещего на вид. Казалось, здесь нет уголка, спрятанного от постороннего глаза, и тем не менее я твердо верила, что где-то за стенами, оклеенными красивыми обоями, скрыта потайная комната со всеми вытекающими из этого факта возможностями.

Я решила в тот же день тщательно обмерить весь дом и установить, нет ли где какого несоответствия в размерах между внутренними и внешними стенами, попытаясь вспомнить содержание найденной мистером Джемисоном записки.

Там упоминался дымоход. Слово это являлось единственным ключом к загадке, но в Саннисайде полно самых разных дымоходов. Например, огромный камин находился в моей гардеробной – пусть и не в спальне. И вдруг мне в голову пришла мысль, которая заставила меня резко сесть в постели. В кладовой над моей головой был открытый камин с кирпичной трубой! Однако в занимаемой мной комнате ничего подобного не было. Я встала с кровати и тщательно обследовала противоположную стену. Дымохода за ней определенно не было, как и в вестибюле под моей спальней. Как я уже упоминала, дом обогревался паровым отоплением. Большой камин имелся еще в гостиной, но та располагалась в другом крыле здания.

Почему кладовая обогревается одновременно и батареей, и камином? Архитекторам, как правило, не свойственна такая рассеянность. Не прошло и пятнадцати минут, как я уже поднялась на третий этаж, вооруженная рулеткой вместо складного фута и воодушевленная желанием подтвердить правильность мнения мистера Джемисона о моих умственных способностях. Я твердо решила ничего не говорить следователю о своих подозрениях до тех пор, пока моя теория не подтвердится конкретными фактами. Дыра в стене кладовой между дымоходом и внешней стеной зияла по-прежнему. Я еще раз осмотрела ее, но осмотр не дал новых результатов. Однако теперь пространство между кирпичной кладкой и обшивкой под штукатурку показалось мне исполненным нового смысла. В этой дыре виднелась только одна сторона дымохода. Я решила посмотреть, что находится по другую сторону камина.

Я действовала лихорадочно. Лидди ушла в деревню на рынок (по ее твердому убеждению, продавцы в магазинах всегда недовешивают, если не следить за весами, а теперь, после краха Торгового банка, мы должны жить в режиме жесткой экономии), и я хотела управиться до ее возвращения. Никаких инструментов у меня не было, но, пошарив в чуланах, я нашла садовые ножницы и топорик – и принялась за работу. Штукатурка отваливалась легко, но с обшивкой дело обстояло сложнее: она упруго поддавалась под ударами топорика и снова становилась на место. Необходимость соблюдать осторожность усложнила работу вдвое.

У меня на ладонях уже вздулись водяные пузыри, когда топор наконец пробил обшивку и упал вниз со стуком, который мне с перепугу показался оглушительней пистолетного выстрела. Я села на сундук, ожидая услышать пронзительные вопли Лидди, летящей, словно хвостатая комета, вверх по лестнице впереди остальных домашних. Но ничего такого не произошло, и с замирающим от страха сердцем я принялась расширять отверстие.

Результат моих исследований равнялся нулю. Я увидела абсолютно то же самое, что видела с другой стороны камина: полое пространство между настоящей стеной и фальшивой, футов семь длиной и около трех футов шириной. Ничего общего с потайной комнатой эта полость не имела, и в нее явно не заглядывали со времени строительства дома. Разочарование мое не знало границ.

Мистер Джемисон высказал предположение, что потайная комната (если таковая вообще существует) находится где-то в районе винтовой лестницы. Собственно, движимый этим соображением, он однажды уже исследовал белье-провод по всей его длине, болтаясь в шахте на веревке. Я уже собиралась с большой неохотой признать правоту следователя, когда взгляд мой упал на камин. Последним, похоже, никогда не пользовались: он был задвинут металлической ширмой. Я воспрянула духом, только убедившись, что ширма закреплена у камина намертво и никуда не убирается.

Я бросилась в соседнюю комнату. Ну, конечно! Там был точно такой же камин, точно так же закрытый металлической ширмой. В обеих комнатах дымоход выступал из стены на значительное расстояние. Я измерила его трясущимися от волнения руками. В одной и другой комнате он выступал из стены на два с половиной фута плюс два зазора по три фута между кирпичной кладкой и обшивкой с одной и с другой стороны. Итого получается восемь футов. Восемь футов одна сторона и почти семь другая – хорошенький дымоход!

Но я только определила местонахождение потайной комнаты. Попасть в нее мне не удалось, и традиционные поиски потайной кнопки на деревянной резной полке над камином или под поднимающейся половицей паркета ни к чему не привели. Безусловно, некий способ проникновения в тайник существовал – и, вероятно, очень простой. Но какой именно? И что обнаружу я в потайной комнате? Может, как предполагал мистер Джемисон, деньги и ценные бумаги из Торгового банка? Или вся наша теория неверна от начала до конца? Взял ли Пол Армстронг награбленное с собой? Если нет и если доктор Уокер посвящен в тайну, то он должен был знать, как войти в помещение за камином. Но тогда… кто же тогда проковырял первую дыру в фальшивой стене?

ИСТОРИЯ ЭНН УОТСОН

Лидди обнаружила свежий пролом в стене кладовой, когда мы сидели за ленчем, и с визгом скатилась с лестницы. По ее утверждению, она своими глазами видела, как незримые руки выламывали из стены куски штукатурки. Но при ее появлении бесчинство прекратилось, и она явственно ощутила дуновение холодного сырого воздуха. В подтверждение своих слов Лидди внесла в столовую мои мокрые грязные ботинки, которые я, к несчастью, забыла спрятать, и, держа их перед собой в вытянутой руке, произнесла драматическим тоном:

– Что я говорила вам? Посмотрите! Это ваши ботинки, мисс Рэчел, вымазанные в грязи и насквозь промокшие. Вы вольны смеяться, сколько душе угодно, но кто-то носил ваши ботинки. И говорю вам: от них пахнет кладбищем – это так же точно, как то, что вы сидите передо мной. Чует мое сердце, кто-то бродил в них прошлой ночью по казановскому кладбищу и сидел на могильных плитах!

Мистер Джемисон от удивления лишился дара речи.

– Я совсем не удивлюсь, если так оно и было на самом деле, Лидди, – проговорил он, справившись наконец с дыханием. – Вид этих ботинок говорит сам за себя.

Думаю, следователь разрабатывал план нанесения решающего удара по противнику. Но события развивались так стремительно, что у него не хватило времени привести задуманное в исполнение. Во-первых, позвонили из госпиталя для бедных и сообщили, что миссис Уотсон умирает и что она выразила желание увидеться со мной перед смертью. Мне не очень хотелось идти в госпиталь. Похороны с их торжественной пышностью могут доставить человеку особого рода печальное удовольствие, но смертное ложе внушает мне один ужас. Однако Лидди извлекла на свет божий черное платье и креповую вуаль, которые я держу для подобных случаев, и я отправилась в город. Когда я уходила, мистер Джемисон с подручными досконально исследовал винтовую лестницу: измерял, выстукивал и ощупывал. Я внутренне ликовала, представляя, как я их удивлю вечером. И я действительно удивила их почти до судорог.

От железнодорожной станции я доехала до госпиталя, и меня сразу провели в палату с серыми стенами. Там на высокой железной кровати лежала миссис Уотсон. Она была очень слаба и смогла только открыть глаза и взглянуть на меня, когда я опустилась на стул рядом. Я почувствовала страшные угрызения совести. Поглощенные своими делами, мы оставили это несчастное создание умирать без единого слова сочувствия.

Медсестра дала больной какое-то возбуждающее средство, и спустя некоторое время она смогла говорить. Однако столь бессвязен и сбивчив был ее рассказ, что я изложу его здесь своими словами. За час, проведенный мною в госпитале, я услышала печальную и трогательную повесть и увидела, как женщина погружается в забытье, уже мало чем отличающееся от смерти.

Вкратце рассказ домоправительницы сводился к следующему. Сейчас ей было сорок лет. Много лет назад после смерти родителей она осталась за старшую среди многочисленных сестер и братьев. Один за другим умерли и они и легли рядом с родителями в маленьком городке на Среднем Западе. В живых осталась только самая младшая девочка, Люси. На нее-то старшая сестра и обратила всю любовь и нежность своей страстной и эмоциональной натуры. Когда Энн стукнуло тридцать два, а Люси девятнадцать, в их родной город приехал молодой человек. Он возвращался на Восток после летнего отдыха на знаменитом ранчо в Вайоминге – одном из тех, куда состоятельные люди отсылают своих никчемных и беспутных сыновей подышать свежим воздухом, поохотиться и немного оздоровиться. Сестры, конечно, ничего этого не знали, а страсть молодого человека вскружила им голову. Короче, семь лет назад Люси Хасвелл вышла замуж за мужчину, который представился как Обри Уоллес.

Сама Энн Хасвелл осталась вдовой после смерти мужа, который работал плотником в том же городке. Первые три месяца все шло прекрасно. Обри увез молодую жену в Чикаго, где новобрачные поселились в отеле. Возможно, простодушие девушки, очаровавшее Уоллеса в Вэли Милл, начало раздражать его в большом городе. Молодой человек мало походил на идеального мужа, и когда через три месяца он исчез в неизвестном направлении, Энн почти обрадовалась. Однако Люси тяжело переживала разлуку с любимым. Она чахла, хирела и при рождении сына умерла. Энн взяла ребенка себе и назвала его Люсьеном.

Своих детей у Энн не было, и теперь на мальчика обратила она весь свой неутоленный инстинкт материнства. Но одно женщина решила для себя твердо: Обри Уоллес должен был заплатить за образование своего сына. Этого требовала ее самозабвенная любовь к мальчику: Энн строила самые честолюбивые планы насчет его будущего.

И вот она приехала на Восток и начала переезжать из города в город, зарабатывая шитьем и содержа дом ради мальчика. Однако скоро Энн поняла, что лучше всего в жизни она умеет вести домашнее хозяйство, поэтому, отдав ребенка в епископальный приют, она поступила на место домоправительницы к Армстронгам. Здесь Энн и нашла отца Люсьена, на сей раз под его настоящим именем. Это был Арнольд Армстронг.

Насколько я поняла, в то время Энн не питала особой ненависти к молодому человеку. Она рассказала Арнольду о мальчике и пригрозила ему разоблачением, если он откажется обеспечить сына. Конечно, поначалу Арнольд давал деньги на ребенка, но потом понял, что в Люсьене заключен весь смысл жизни этой одинокой женщины. Он выяснил, где спрятан мальчик, и начал угрожать тем, что заберет его себе. Энн обезумела от страха. Теперь они с Арнольдом поменялись ролями. Если сначала молодой человек давал деньги на содержание ребенка, то потом он принялся вымогать деньги у Энн Уотсон, и последняя постоянно ходила без гроша в кармане. Чем ниже опускался Арнольд нравственно, тем выше становились его материальные запросы. После его разрыва с семьей ситуация осложнилась еще больше. Энн забрала Люсьена из приюта и спрятала его на одной ферме под Казановой. Туда ездила она навещать мальчика, и там он заболел тифом. Хозяева фермы были немцами, и фермер называл жену grossmutter. Люсьен превратился в прелестного ребенка, и только в нем видела Энн смысл своей жизни.

Когда Армстронги уехали в Калифорнию, Арнольд начал свои преследования с новой силой. Обнаружив исчезновение ребенка из приюта, он впал в страшную ярость, и миссис Уотсон испугалась. Она покинула особняк и поселилась в сторожке, рассчитывая, что с моим появлением в Саннисайде молодой Армстронг утихомирится. Итак, миссис Уотсон попросилась ко мне на место домоправительницы и заступила на работу.

Это произошло в субботу. В эту ночь в Саннисайд неожиданно прибыла Луиза. Томас послал за миссис Уотсон, а потом пошел в клуб за Арнольдом Армстронгом. Энн любила Луизу – та напоминала ей покойную сестру. По совершенно непонятной причине Луиза находилась в состоянии крайнего возбуждения. Миссис Уотсон старалась избежать разговора с молодым человеком, но он вел себя безобразно. Он покинул сторожку и направился к особняку около половины третьего. Ему открыли дверь в восточном крыле, и очень скоро он вышел обратно. Миссис Уотсон не знала, что произошло в доме, но через считанные секунды мистер Иннес и другой джентльмен уехали куда-то на машине.

Они с Томасом успокоили Луизу, и незадолго до трех домоправительница пошла к дому. Томас дал ей ключ от восточной двери.

На лугу ее встретил Арнольд Армстронг, который по какой-то причине настоятельно хотел попасть в Саннисайд. В руке он держал случайно найденную в траве клюшку для игры в гольф, и на отказ впустить его в дом ударил женщину упомянутой клюшкой, острым концом сильно поранив ей руку. От этой раны у миссис Уотсон и началось заражение крови. Обезумев от ярости и страха, она бросилась прочь и вбежала в дом в тот момент, когда Гертруда и Джон Бэйли находились у парадной двери. Едва отдавая себе отчет в действиях, женщина поднялась наверх. Дверь в спальню Гертруды была открыта, и на постели лежал револьвер Хэлси. Миссис Уотсон схватила его и устремилась к винтовой лестнице. На полпути вниз она услышала, как Арнольд возится с замком снаружи. Женщина неслышно скользнула к двери, отперла ее и метнулась обратно к лестнице. Было очень темно, но манишка Арнольда смутно белела в темноте. И с четвертой ступеньки миссис Уотсон выстрелила. Молодой человек упал, и тут в бильярдной кто-то пронзительно вскрикнул и бросился прочь. Когда весь дом поднялся по тревоге, домоправительница не успела подняться наверх и, спрятавшись в западном крыле, подождала, пока все спустятся на первый этаж, а потом незаметно пробралась наверх, выбросила револьвер из окна и спустилась вниз как раз вовремя, чтобы открыть дверь джентльменам из клуба «Гринвуд».

Если Томас подозревал что-то, то он никогда не говорил об этом. Когда раненая рука распухла и почернела, миссис Уотсон дала старику адрес Люсьена в Ричфилде и почти сто долларов. Деньги предназначались для содержания мальчика до ее выздоровления. Она послала за мной, чтобы спросить, не попытаюсь ли я как-нибудь заинтересовать Армстронгов в судьбе ребенка. Почувствовав себя хуже, миссис Уотсон написала миссис Армстронг о том, что рожденный в браке ребенок Арнольда находится в Ричфилде. Теперь она умирает. Мальчик является законным сыном Армстронга и имеет полное право на долю отца от состояния семьи. Все документы хранились в ее сундуке в Саннисайде – вместе с письмами покойного, подтверждающими правдивость ее рассказа. Она умирала и уже не подлежала суду по земным законам – а в ином мире, возможно, Люси попросит об оправдании старшей сестры. Это она на цыпочках спускалась вниз по винтовой лестнице к месту преступления в тот вечер, когда мистер Джемисон услышал в темноте чьи-то шаги. Спасаясь от погони, она метнулась в первую попавшуюся дверь и упала по бельепроводу в прачечную. Я чуть не заплакала от облегчения: в конце концов это была не Гертруда!

Вот и вся история. Печальная и трагичная, хотя, поведав ее, умирающая явно испытала облегчение. Она не знала о смерти старого Томаса, и я не стала рассказывать ей об этом. Я обещала присмотреть за маленьким Люсьеном и долго сидела у постели миссис Уотсон. Периоды просветления становились все короче, и, наконец, больная впала в беспамятство. Этой же ночью она умерла.

У ПОДНОЖИЯ ЛЕСТНИЦЫ

Когда я неслась от железнодорожной станции Казановы на извозчике, я видела следователя Бернса, который ошивался напротив дома Уокера. Итак, Джемисон начинал закручивать гайки, пока легонько, но я чувствовала, что время решительных действий уже очень близко.

В доме царило спокойствие. Две ступеньки винтовой лестницы были разобраны, но безрезультатно. От Гертруды пришла вторая телеграмма с сообщением о том, что они с Хэлси приедут в Саннисайд этим вечером. В остальном все оставалось по-прежнему. Мистер Джемисон, потерпев неудачу в поисках потайной комнаты, отправился в деревню. Позже я узнала, что следователь заходил к доктору Уокеру под предлогом острого несварения и перед уходом поинтересовался, в котором часу уходит вечерний поезд в город. Он пожаловался, что потерял кучу времени на этом деле, и посетовал на мое слишком сильно развитое воображение. У доктора сложилось впечатление, что дом охраняется день и ночь. Да бросьте, место с такой репутацией не нуждается в охране! – это Джемисон. И действительно, ранним вечером следователь в сопровождении двух частных детективов прошествовал по главной улице Казановы и сел на поезд, идущий в город.

О том, что они высадились на следующей станции и с наступлением сумерек вернулись в Саннисайд, тогда еще никто не знал. Лично я, понятия не имела об их перемещениях, поскольку в то время была поглощена совершенно другими мыслями.

Пока я отдыхала после поездки, Лидди принесла мне чай. Помимо всего прочего, на подносе лежала книжка из казановской библиотеки. Она называлась «Незримые миры», и на яркой обложке ее полдюжины закутанных в саваны фигур водили хоровод вокруг надгробной плиты.

В этой части повествования Хэлси всегда говорит: «Вот поручите женщине сложить два и два и получите шесть». На что я обычно отвечаю: «Если два плюс два икс равно шести, то вычислить неизвестную величину проще простого. А полный дом детективов упустил это обстоятельство из виду, поскольку все старательно пытались доказать, что два плюс два равняется четырем».

Моя депрессия, вызванная посещением госпиталя, прошла при мысли о скорой встрече с Хэлси. Около пяти часов Лидди оставила меня соснуть, предварительно засунув в серый шелковый халат и шлепанцы. Я прислушалась к ее удаляющимся шагам, а через минуту поднялась в кладовую. Все вещи там стояли на своих местах. И я сразу принялась за поиски входа в потайную комнату. В проломах в стене, 442 проделанных по обеим сторонам камина, виднелись лишь три фута кирпичной стены. Ничто не указывало на наличие двери: ни рычагов, ни петель. Значит, нужно было искать либо на каминной полке, либо на крыше. После получаса безуспешной возни возле каминной полки я решила попытать счастья на крыше.

Я не особо люблю высоту. Несколько раз в жизни мне приходилось взбираться на стремянку, и всякий раз я спускалась с нее с головокружением и страшной слабостью в коленях. Вершина памятника Вашингтону для меня так же недосягаема, как президентское кресло. И тем не менее я вылезла на крышу Саннисайда без малейшего колебания. Я шла, как собака по запаху, как мой воинственный предок по следу зверя, меня гнали вперед азарт охоты, страсть погони и безумие схватки. Последнего, правда, во мне уже оставалось немного, когда я вылезла через окно незаконченного танцзала на крышу восточного крыла здания, которое было всего в два этажа высотой.

На крышу центральной части Саннисайда оттуда вела прикрепленная к наружной стене танцзала вертикальная железная лесенка высотой футов двенадцать. Двенадцать футов кажутся очень короткими снизу, но преодолеть их довольно трудно. Я запахнула поплотнее полы своего шелкового халата и перевалилась через верхнюю ступеньку лесенки. Задыхаясь, я села на краю крыши и воткнула шпильки в прическу понадежней. Халат мой надувался на ветру, словно парус. Зацепившись за что-то на лестнице, я вырвала из полы широкую полосу шелка и теперь, безжалостно отодрав ее, обвязала вокруг головы.

Снизу на удивление отчетливо доносились самые незначительные звуки: я услышала свист мальчишки-почтальона, идущего вниз по аллее. И еще кое-что… Удар камня о землю и звук плевка, за которым последовало испуганное мяуканье Бьюлы. Я моментально забыла свой страх высоты и подошла к самому краю крыши.

Было уже около половины шестого, и начинало смеркаться.

– Эй ты там, внизу! – окликнула я.

Мальчишка обернулся, огляделся по сторонам и, никого не увидев поблизости, поднял глаза. Несколько мгновений он стоял, окаменев от ужаса, потом испустил душераздирающий вопль, уронил газеты на землю и рванул напрямик через луг к дороге, не оборачиваясь. Один раз мальчишка упал, тут же вскочил и без малейшей задержки лихо перемахнул через живую изгородь, которую при обычных обстоятельствах едва ли преодолел бы взрослый мужчина.

Я рада тому, что поучаствовала таким образом в создании легенды о Серой Леди, до сих пор чрезвычайно популярной в Казанове. Полагаю, местные жители пришли к выводу, что, швырнув камень в черную кошку, непременно навлечешь на себя беду.

Итак, Джонни Суини мчался в облаке пыли по дороге, час обеда приближался, и я поспешила заняться своими исследованиями. К счастью, крыша была плоской, и я смогла внимательно осмотреть каждый дюйм ее поверхности. Но меня опять постигло разочарование: никакого люка, никакого окна я не обнаружила – ничего, кроме двух труб дюйма два в диаметре и высотой дюймов в восемнадцать, стоящих на расстоянии трех футов друг от друга. Приподнятая железная шляпка над каждой трубкой защищала помещение от дождя, но не мешала доступу воздуха. Я подняла с крыши маленький камушек, бросила его в одну из трубок и прислушалась. Камушек ударился обо что-то с резким металлическим звуком, но судить о расстоянии, которое он пролетел, я не могла.

Наконец я сдалась, спустилась по лесенке и, никем не замеченная, влезла обратно в дом через окно танцзала. Я сразу вернулась в кладовую и, сидя на сундуке, принялась как можно более методично обдумывать стоящую передо мной проблему. Если трубы на крыше являлись вентиляционными и никакого люка наверху не было, значит, вход в потайную камеру следовало искать в одной из двух комнат, между которыми она находилась.

Каминная полка буквально заворожила меня. Деревянная, резная – и чем дольше я смотрела на нее, тем больше удивлялась тому, на что раньше не обращала внимания – на полную неуместность такой роскошной полки в подобном помещении. Она была покрыта завитками и ромбами. Совершенно случайно, в процессе исследования я сдвинула с места один ромбик. Под ним оказалась маленькая бронзовая ручка.

Думаю, нет необходимости подробно описывать смешанное чувство отчаяния, надежды и страха, которое я испытала, поворачивая ручку. Сначала она поворачивалась легко и ничего как будто не происходило, потом вдруг застопорилась. Я со щелчком провернула ее дальше, и весь камин внезапно отъехал от стены почти на фут, открыв зияющий черный провал.

Я глубоко вздохнула, закрыла дверь кладовой (слава богу, я не заперла ее!) и, еще немного отодвинув камин от стены, ступила в комнату-дымоход. Я успела рассмотреть в полумраке маленький переносной сейф, простой деревянный стол и стул, а затем дверь-камин плавно встала на место и со щелчком закрылась. Мгновение я стояла в полной темноте, не в силах осознать случившееся. Потом повернулась и бешено заколотила кулаками в дверь. Она снова была заперта, и пальцы мои скользили по совершенно гладкой поверхности без намека на какие-либо кнопки или ручки.

Я страшно разозлилась на себя, на дурацкую дверь, на все на свете. Умереть от удушья я не боялась, ибо сразу увидела над головой два бледных пятнышка света. Но вентиляционные трубы только снабжали помещение воздухом – и ничего больше. В потайной комнате царила непроглядная тьма.

Я опустилась на жесткий стул и попыталась вспомнить, сколько дней может прожить человек без пищи и воды. Когда подобные мысли стали однообразны и мучительны, я поднялась и, согласно освященному веками правилу, которого придерживаются все люди, запертые в незнакомых темных камерах, на ощупь прошла вдоль всех четырех стен, ощущая под пальцами лишь шероховатую поверхность досок. Комната казалась чрезвычайно маленькой. Когда я направилась обратно к стулу, что-то сильно ударило меня по лицу и упало на пол с грохотом, подобным тысяче взрывов. Отдышавшись, я обнаружила, что разбила головой свисающую с потолка электрическую лампочку. То есть, когда бы не сей несчастный случай, я имела бы возможность умереть от голода в ярко освещенном склепе.

Должно быть, я вздремнула немного. Сознания я не теряла точно. Помню, я все прикидывала, кому какие из моих вещей достанутся, если меня не найдут. Лидди, конечно, захочет взять мое бледно-лиловое поплиновое платье, а она – пугало пугалом в лиловом. Один или два раза я слышала шорох мыши в перекрытиях, поэтому села на стол и поставила ноги на стул. Мне казалось, я слышу, как домашние ищут меня внизу. А один раз кто-то вошел в кладовую: я отчетливо расслышала шаги.

– Я в дымоходе! В дымоходе! – закричала я изо всех сил и была вознаграждена пронзительным визгом Лидди и оглушительным грохотом захлопнутой двери.

После этого мне немного полегчало, хотя меня страшно разморило от жары. Но я не сомневалась, что теперь поиски пойдут в нужном направлении. Спустя некоторое время я задремала. Как долго я спала, не знаю.

Должно быть, прошло несколько часов. Проснулась я от того, что все тело затекло от неудобного положения. В голове у меня гудело, и несколько минут я не могла сообразить, где нахожусь. Постепенно я все вспомнила и осознала тот факт, что, несмотря на вентиляционные отверстия, воздух в камере спертый и дышать становится все тяжелей. Лицо мое было потным и липким. Должно быть, я проспала долго, и поиски тем временем переместились на улицу: люди прочесывали лес, искали в ручье. Я знала, что через час-два потеряю сознание, а в способности кричать заключался мой единственный шанс на спасение. Вентиляционные трубы, очевидно, вследствие какой-то неисправности поставляли в камеру ужасную смесь тяжелого спертого воздуха и тепла. Я пыталась сохранить сознание, расхаживая взад-вперед вдоль стены, но силы мои скоро иссякли, и я вновь села на стол, прижавшись спиной к стене.

В доме было очень тихо. Один раз я уловила напряженным слухом шаги где-то внизу, вероятно, в моей спальне. Я схватила стул и бешено заколотила им в пол. Ничего не произошло. Я с горечью осознала, что если звук вообще слышен внизу, то наверняка отнесен к разряду тех стуков, которые недавно пугали нас так сильно.

Судить о времени я не могла. Я отмерила пять минут по пульсу, приняв за минуту семьдесят два удара. Но на это ушла целая вечность, и под конец я стала путаться и сбиваться в счете.

Потом до меня донеслись снизу какие-то звуки: частый глухой стук, вибрирующий гул, который я скорее ощущала физически, нежели слышала, что-то очень похожее на шум работающих пожарных насосов. В какой-то момент я решила, что дом горит, и у меня болезненно сжалось сердце. Потом я вдруг поняла: это гудел мотор автомобиля. Хэлси возвратился домой! Ясная голова Хэлси и интуиция Гертруды смогут сделать то, чего не сделали истерика Лидди и три детектива. Спустя какое-то время я убедилась в своей правоте. Внизу началось движение: захлопали двери, забегали люди, смутно слышались возбужденные восклицания. Я надеялась, что звуки эти начнут приближаться, но вскоре они затихли вдали, и я опять осталась в тишине и жаре, под тяжким грузом густой тьмы, в плену стен, которые, надвигаясь со всех сторон, душили меня.

Первым предупреждением мне явилась тихая возня у замка потайной двери. Я открыла рот, чтобы закричать, и осеклась. Возможно, ситуация научила меня осторожности. Возможно, я инстинктивно почувствовала опасность. Во всяком случае я сидела, не шевелясь, а кто-то по ту сторону камина в полной тишине пробежал пальцами по резной полке и нашел двигающийся ромбик.