Текст книги "Неоготический детектив"

Автор книги: Мэри Робертс Райнхарт

Соавторы: Маргарет Миллар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

– Вот сегодня и начала.

– Да, возможно, это был прорыв, – взгляд у миссис Браунинг стал напряженным, будто она пыталась разглядеть вдали тонкую серебряную нить, видимую ей одной. – Я заметила в мисс Хейвуд еще одну странность, во всяком случае мне это кажется странным, учитывая ее обстоятельства. Ей около сорока, у нее еще около пяти лет отсидки, на воле – ни мужа, ни семьи, куда она могла бы вернуться, и вряд ли ей удастся найти работу по своей профессии. Другими словами, ее будущее рисуется в довольно мрачных красках. Да и чисто психологически чувство, доминирующее в ней сегодня, – ожидание смерти. И вместе с тем она невероятно заботится о себе. Соблюдает диету – учтите, что еда здесь неважная, с массой крахмала, и диета тут требует большой силы воли. Каждый день делает в камере зарядку – полчаса утром, полчаса вечером. Восемнадцать долларов, которые ей ежемесячно разрешается потратить в тюремной лавке, – дает их ей, конечно, брат, – она расходует на витамины. Единственное, что остается предположить: если она и ждет смерти, то твердо решила умереть здоровой…

Глава двенадцатая

Ночь Куинн провел в Сан-Феличе, а к следующему полудню был уже в Чикоте. Погода за эту неделю не улучшилась. Процветающий городок нефтяников по-прежнему лежал весь высушенный безжалостным солнцем.

Он остановился в том же мотеле.

Дежуривший за стойкой администратора мистер Фрисби с изумлением воззрился на него.

– Боже мой, мистер Куинн, это снова вы?

– Да.

– Рад, что вы не обиделись на тот маленький инцидент – помните, в вашем номере, неделю назад! Я предупредил дедушку, чтобы он был повнимательней, так что больше этого не повторится. Уверяю вас.

– Я тоже не думаю, чтобы это повторилось.

– Есть что-нибудь новенькое насчет О'Гормана?

– Немного.

Фрисби перегнулся через стойку.

– Я не хотел бы в это вмешиваться, – таинственно прошептал он, – шериф – мой друг, иногда он даже назначает меня своим помощником[12]12
  В США шериф имеет право назначать себе временных помощников для расследования того или иного конкретного дела. Такой помощник на время своих полномочий обладает всеми правами официального лица.


[Закрыть], но мне кажется, что это дело специально запутали.

– Зачем?

– Да все из-за местного патриотизма. Понимаете, наши власти даже мысли не могут допустить, что подростковая преступность в маленьком городке, может быть не меньше, чем в большом. Даже хуже. Мне все это вот как представляется: когда О'Горман возвращался из конторы, его просто остановила кучка юных негодяев, решивших позабавиться. Стащили его с дороги, и дело с концом. Они и со мной такое в прошлом году проделали. В результате я очнулся в канаве с двумя сломанными ребрами и сотрясением мозга. И никакие это были не бандиты – просто детишки, и причин на меня нападать у них никаких не было, кроме безделья и стремления поразвлечься. Понимаете, у нас в округе многие детишки, особенно на ранчо, впервые садятся за руль уже лет в десять-одиннадцать. Так что к шестнадцати они знают о машине буквально все, кроме того, как себя в ней вести. В общем, мне больше повезло, чем О'Горману. Я оказался в канаве, а не в реке.

– А что, были какие-нибудь доказательства, что на него напали на дороге?

– Большая вмятина с левой стороны заднего бампера.

– Но шериф должен был ее заметить!

– Естественно, – кивнул Фрисби. – Я сам ему на нее указал. Я там был, когда машину вытаскивали из реки. И первое, что заметил, – точно такие же повреждения, как у моей собственной тачки годом раньше. Такая же вмятина на бампере и слабый след темно-зеленой краски на ней. Может, слишком слабый для анализа, но заметить можно, если, конечно, знать, что искать, и как следует приглядеться.

От волнения физиономия Фрисби порозовела и даже, казалось, увеличилась в размере. Куинн испугался, что сейчас она лопнет, как ярко-розовый воздушной шар.

– Все подтверждает мою версию, – горячо промолвил Фрисби и внезапно вздохнул. Лицо его поблекло и обрело нормальные размеры. – Кроме одного.

– И что же это такое?

– Марта О'Горман.

Имя резануло слух Куинна, будто фальшивая нота.

– Что Марта О'Горман?

– Не хочу утверждать, что леди говорила неправду, – снова горестно вздохнул Фрисби. – Я ее видел. Она производит впечатление спокойной, порядочной молодой женщины. Совсем не похожа на тех раскрашенных проституток, которых полно на улицах.

– Что сказала Марта О'Горман о вмятине на бампере?

– Сказала, что это она сама неделей раньше врезалась в фонарный столб, пытаясь припарковаться на улице с односторонним движением. На какой именно, вспомнить так и не смогла, но все ей поверили.

– Кроме вас.

– Мне показалось странным, что она забыла это место. Наш городок не так уж велик, – Фрисби тревожно выглянул в окно, будто ожидая увидеть спрятавшегося под ним шерифа. – Давайте на минуту предположим, что в машину О'Гормана врубилась чья-то еще – только не с ватагой юнцов, а с кем-то, у кого были причины желать его смерти. С кем-то, кто его действительно ненавидел. В таком случае история миссис О'Горман стала бы неплохим прикрытием, верно?

– Для нее?

– Или для нее… или, скажем, для этого «кого-то».

– Вы имеете в виду ее дружка?

– А что? Такое, между прочим, случается сплошь да рядом, – усмехнулся Фрисби. – Не подумайте, что у меня привычка – клеветать на невинных женщин. Ну, а вдруг она не так уж невинна? Подумайте-ка об этой вмятине, мистер Куинн. Почему она не смогла вспомнить, где ее получила, – так, чтобы это можно было проверить?

– Все так, но в ее пользу есть серьезный довод, которого вы не заметили. Все фонарные столбы в Чикоте темно-зеленые.

– И процентов пятнадцать машин вдобавок. Во всяком случае в том году, когда все это случилось.

– Как вы это определили?

– Так, провел небольшое частное расследование. Целый месяц отмечал машины, которые заезжали сюда. Из пятисот больше семидесяти были темно-зелеными.

– Большая работа. И все, чтобы доказать, что миссис О'Горман солгала?

Лицо Фрисби снова порозовело и стало распухать.

– Я не пытался доказать, что она лгала, – обиженно проворчал он. – Я лишь пытался найти правду, вот и все. Даже съездил, осмотрел фонарные столбы на улицах с односторонним движением – пытался найти тот, который она повредила.

– Ну, и как успехи?

– Да они, черт бы их побрал, все побитые. Их, понимаете, понатыкали слишком близко к проезжей части.

– Стало быть, ничего вы не доказали.

– Доказал, – резко возразил Фрисби. – Доказал, что в том году пятнадцать процентов машин были темно-зеленого цвета.

* * *

Из ближайшего автомата Куинн позвонил в больницу, где работала Марта О'Горман. Ему сказали, что она приболела и на дежурство не вышла. Он перезвонил ей домой. Детский голос объяснил, что мама лежит в постели с мигренью и подойти не может.

– Тогда, может быть, окажешь мне любезность? – попросил Куинн. – Сможешь ей кое-что передать?

– Конечно.

– Скажи ей, что Джо Куинн остановился в мотеле Фрисби на Мэйн-стрит. Если захочет, она может со мной встретиться.

«Вряд ли у нее появится такое желание, – подумал он, вешая трубку. – О'Горман для нее реальнее, чем я. Она все еще ждет, что однажды дверь откроется и войдет он. Впрочем, ждет ли?»

Этот маленький вопрос непрерывно звучал в его мозгу.

* * *

– Кто звонил, Ричард? – раздался из спальни голос Марты О'Горман. – И не кричи – окна открыты. Иди сюда и расскажи мне.

Ричард вошел и остановился в футе от кровати. Спустились вечерние тени; в комнате было так темно, что лицо его матери казалось неясным светлым пятном.

– Он сказал, что его зовут Джо Куинн, и попросил передать тебе, что находится в мотеле Фрисби на Мэйн-стрит.

– Ты… ты уверен?

– Да.

Воцарилось молчание. Пятно на кровати оставалось неподвижным, но мальчик чувствовал разлившееся в воздухе напряжение.

– Что случилось, мам? – решился спросить он.

– Ничего.

– Совсем недавно мы так веселились… Ты снова беспокоишься о деньгах?

– Нет, дела у нас идут прекрасно. – Марта вдруг села и спустила ноги с кровати. Она пыталась казаться оживленной, но резкое движение вызвало болевой спазм в левой части головы. – В самом деле, – произнесла она напряженно-бодрым голосом, прижав пальцы к виску, чтобы уменьшить боль, – кажется, моей голове полегче. Может, стоит это как-нибудь отпраздновать?

– Вот здорово!

– На работу мне идти уже поздно, а завтра и послезавтра – выходные. Пожалуй, можно отправиться в небольшой поход. Как идея? Думаешь, Салли понравится?

– Еще бы! Сверхъестественно!

– Вот и хорошо. Тогда доставай из кладовой спальные мешки и скажи Салли, пусть приготовит сэндвичи. А я уложу консервы.

Каждое движение отзывалось в голове невыносимой болью, но она знала, что должна это вытерпеть. Требовалось во что бы то ни стало уехать из города. Ей было легче перенести физическую боль, чем встретиться с Куинном.

* * *

После лэнча Куинн заехал в контору Хейвуда. Эрл Перкинс – молодой человек, которого он уже видел, устроившись в уголке, говорил по телефону. Гримаса на его физиономии свидетельствовала о том, что его язва вновь давала о себе знать. Либо о том, что клиент попался не из легких.

Вилли Кинг восседала за своим столом, элегантная и невозмутимая, в шелковом летнем платье, столь же зеленом, как ее глаза. Казалось, возвращение Куинна ее обрадовало.

– Вы? Что вас заставило вернуться?

– Я полюбил Чикот.

– Чепуха. Его никто не любит.

– Тогда что вас здесь удерживает? Джордж Хейвуд?

Она посмотрела на него так, будто очень хотела рассердиться, но безуспешно.

– Не глупите. Вы что, не слышали обо мне и Эрле Перкинсе? Я в него безумно влюблена. Мы собираемся пожениться и жить долго и счастливо. Все втроем: Эрл, я и его язва.

– Звучит многообещающе, – кивнул Куинн. – Для язвы.

Вилли слегка покраснела и в замешательстве уставилась на свои руки. Они были большие, сильные и, несмотря на ярко-оранжевый маникюр, чем-то напомнили Куинну сестру Благодеяние.

– Вы не могли бы быть настолько любезны, чтобы оставить меня в одиночестве? – жалобно попросила она. – У меня ужасно болит голова.

– Похоже, сегодня все женщины Чикота мучаются от головной боли. Видно, день такой, – вздохнул Куинн.

– Но у меня она в самом деле болит. Ну, пожалуйста, уйдите. Я все равно не в состоянии отвечать на ваши вопросы. Просто не знаю, как меня угораздило попасть во всю эту… эту путаницу.

– В чем вы видите путаницу, Вилли?

– О, во всем, – теперь она рассматривала запястья, каждое в отдельности, будто они были живыми существами, внезапно вышедшими из-под контроля. – Вы когда-нибудь слышали о законе Дженкинсона? Он утверждает, что все люди – сумасшедшие. Теперь можно добавить закон Вилли Кинг: все на свете – путаница.

– Без исключений?

– По крайней мере с того места, где сижу я, их не заметно.

– А вы пересядьте, – посоветовал Куинн.

– Не могу. Слишком поздно.

– Что повергло вас в такое уныние, Вилли?

– Не знаю. Может, жара. Или город.

– Та же самая жара стоит у вас все лето. В том же городе.

– Наверное, мне просто пора в отпуск. Куда-нибудь, где прохладно и туманно и каждый день идут дожди… Пару лет назад я махнула в Сиэттл, думая, что там все обстоит именно так. Знаете, что получилось в результате? Стоило мне туда приехать, и в Сиэттле началась самая сильная засуха за всю его историю.

– Что полностью подтверждает закон Вилли Кинг.

Она беспокойно задвигалась в своем кресле, будто до нее только сейчас дошел совет Куинна переменить место.

– Слушайте, вы в состоянии говорить прямо и серьезно?

– Ни в коем случае, если я могу помочь. Это закон Куинна.

– Нарушьте его хотя бы раз и скажите мне, зачем вы сюда вернулись?

– Поговорить с Джорджем Хейвудом.

– О чем?

– О его визитах в Теколотскую тюрьму, к Альберте.

– Откуда вы откопали эту бредовую мысль? – раздраженно бросила она. – Вы же прекрасно знаете, что Джордж разорвал с сестрой все отношения много лет назад. Я вам говорила.

– Я уже обратил внимание: все, о чем вы мне говорите, неизменно оказывается чертовски далеко от истины.

– Положим, порой я и привираю немного то там, то тут… Но не в данном случае.

– Я охотно готов допустить, что вы не врали, Вилли, – пожал плечами Куинн. – Вы просто могли быть неверно информированы. Джордж навещает сестру каждый месяц.

– Не верю. Зачем бы он стал притворяться?

– Это один из тех вопросов, которые я хочу ему задать. В полдень, если получится.

– Не выйдет.

– Почему?

Она крепко прижала руки к груди, будто для того, чтобы облегчить внезапный спазм, и наклонилась вперед.

– Его здесь нет. Он позавчера уехал.

– Куда?

– На Гавайи. В последние пару месяцев у него обострилась бронхиальная астма, и доктор решил, что смена климата пойдет ему на пользу.

– Надолго он уехал?

– Понятия не имею. Все произошло так внезапно. Три дня тому назад он пришел сюда и совершенно неожиданно объявил, что уезжает в отпуск. И на следующее утро уехал.

– Он просил вас заранее заказать для него места?

– Нет. Сказал, что сам это сделает, – она поискала в кармане носовой платок и приложила его ко лбу. – Я была буквально в шоке. Я так давно планировала… вы, наверное, сказали бы, мечтала… о Джордже, о том, как мы вместе проведем отпуск… И вдруг – нате вам! Мне – кукиш под нос, а он летит на Гавайи. Один.

– Потому-то вы такая унылая?

– По крайней мере он мог сказать что-нибудь такое: мол, извини, Вилли, в этом году я тебя с собой взять не смогу… Или что-нибудь вроде… А он этого не сделал. И я боюсь. Боюсь, что это конец.

– Богатое у вас воображение, Вилли.

– Не думаю. Бог свидетель, как бы я хотела, чтобы все дело было в этом. Но, увы… Джорджа будто подменили. Он ведет себя, как совсем другой человек. Настоящий Джордж, мой Джордж, никогда и никуда бы не поехал, не определив заранее, на какое время он едет, где остановится… А этот вообще ничего мне не сказал, кроме того, что завтра утром уезжает. Сами видите – у меня есть причина бояться. Я предчувствую, что он не вернется. И все время думаю об О'Гормане.

– Почему? При чем тут О'Горман?

Она снова провела платком по лбу.

– Мало ли что может случиться. Я умоляла Джорджа взять меня с собой. Тогда, если бы даже самолет попал в катастрофу, мы по крайней мере хоть умерли бы вместе.

– Вы становитесь совершенно невыносимой, Вилли. Позавчера не было никаких авиакатастроф. Как раз сию минуту ваш Джордж скорее всего пребывает в окружении загорелых девиц, которые учат его танцевать хулу.

Она холодно воззрилась на него.

– Если вы собирались меня подбодрить, смею вас уверить, вам это не удалось. К черту загорелых девиц!

– С орхидеями в волосах, – голосом кинопровокатора прошептал Куинн.

– У меня во дворе тоже растет орхидея. В любое время, как только мне захочется, я могу воткнуть ее себе в прическу. И загореть могу. И танцевать хулу, если потребуется.

– Если бы пришлось держать пари, я бы поставил на вас, Вилли.

– В самом деле?

– Можете не сомневаться.

– Перестаньте ребячиться, Куинн! – резко потребовала она, тряхнув головой. – Я не ваш тип. Да и вы – не мой. Предпочитаю мужчин постарше, более зрелых – не таких, про которых никогда не знаешь, в какое время ему заблагорассудится исчезнуть или появиться, а таких, которые всегда под рукой. Рая в шалаше я уже хлебнула. С меня хватит. Мне нужны гарантии. А вы… не думаю, что вы и сами знаете, чего хотите.

– Как раз начинаю понимать.

– С каких это пор?

– С тех пор как пару недель назад скатился в самый низ.

– И как глубоко этот ваш низ располагается?

– Мне хватило, – уверил он ее. – Потому что оттуда нет выхода, кроме как наверх. Вы слышали когда-нибудь о Небесной Башне?

– У меня была какая-то очень религиозная тетка, она постоянно употребляла в разговоре фразочки вроде этой.

– Это не фраза, а вполне реальное место в горах за Сан-Феличе. Я побывал там уже дважды и обещал вернуться в третий раз. Кстати, чуть не забыл… скажите, у вас когда-нибудь были прыщи?

Ее тонко выщипанные брови взлетели вверх.

– Вы что, с ума сошли?

– Вполне возможно. Но, как бы то ни было, мне бы хотелось, чтобы вы ответили на мой вопрос.

– Нет, у меня никогда не было прыщей, – произнесла она мягко и слишком отчетливо, будто говоря с идиотом. – Но у моей младшей сестренки были, когда она училась в школе. Она избавилась от них, по шесть-семь раз в день протирая лицо «Лосьоном Нортона» и напрочь отказавшись от всего сладкого и жирного. Это то, что вы хотели узнать?

– Да. Спасибо, Вилли.

– Полагаю, если бы я спросила, ЗАЧЕМ вам все это понадобилось, вы не стали бы…

– Не стал бы.

– Вы очень странный человек, – задумчиво промолвила Вилли. – Впрочем, я уверена, что вам это уже говорили.

– Впервые, когда я еще сидел на коленях у своей матушки. Да и не могут же все быть таким совершенством, как Джордж.

– Я никогда не утверждала, что он совершенство, – отпарировала она неожиданно резко, будто слишком образно представила Джорджа, окруженного загорелыми девушками. – Он так же своеволен, как его мать. Если у него вдруг возникает идея – он прет напролом и осуществляет ее, ни с кем не советуясь и не заботясь о том, что об этом думаю я или кто-либо еще.

– Так, как это произошло с его внезапным отъездом на Гавайи?

– Да, это хороший пример.

– А вы уверены, что он поехал именно на Гавайи?

– Как? То есть – я… Конечно. Конечно, уверена.

– Вы видели, как он уезжал?

– Естественно.

– Каким образом?

– Он заезжал ко мне попрощаться. Собирался ехать в Сан-Феличе, оттуда самолетом в Лос-Анджелес, там пересесть на реактивный лайнер – и в Гонолулу.

– А машину свою решил оставить в аэропорту Сан-Феличе?

– Да.

– Между прочим, там нет гаража.

– Но, наверное, есть где-нибудь поблизости, – встревожилась Вилли. – Разве не так?

– Скорее всего. На какой машине он поехал?

– На своей. Зеленый «понтиак», фургон, прошлого года выпуска. Вам-то зачем? Мне это не нравится. Вы, похоже, предполагаете, что Джордж вовсе не поехал на Гавайи.

– Да нет, просто хочу в этом убедиться.

– Но к чему? У меня даже сомнений никаких не возникало, пока вы не принялись тут намекать Бог весть на что, – недовольно изрекла она. – Может, вы хотите меня с Джорджем поссорить? Мало ли зачем вам это может понадобиться.

– А ведь вам уже приходилось с ним ссориться, правда?

Она стиснула зубы, отчего лицо ее приняло выражение, какого раньше на нем Куинн не замечал.

– Ничего такого, с чём я не могла бы справиться. С его матерью бывает куда труднее.

– В прошлый раз, когда вы о ней поминали, она была старой каргой. Кто переменился к лучшему, она или вы? – Не дождавшись ответа, Куинн продолжил: – Несколько дней назад я услышал из надежного источника кое-что любопытное, и, как раз про Джорджа.

– Можете не трудиться пересказывать это мне. Такая личность, как Джордж – и уж тем более после того, что случилось с Альбертой, – неизбежно становится мишенью для сплетен и слухов. Джордж держится так стойко, как может только он один; живет чистой, честной, примерной жизнью. Вы можете не знать, поскольку ни разу с ним не встречались, но его основная черта – необыкновенная храбрость. Ему легче всего было бы уехать отсюда, чтобы избежать скандала. А он остался здесь и боролся.

– Почему?

– Я же вам сказала. Он очень храбрый человек.

– А может, что-то держит его в Чикоте? Так же, как вас, например?

– Вы имеете в виду его мать? Или меня?

– Нет, – покачал головой Куинн. – Я имею в виду Марту О'Горман.

Лицо Вилли окаменело, и Куинн видел, каких волевых усилий ей потребовалось, чтобы собраться.

– Это нелепо, – сухо обронила она.

– Не понимаю, почему. Она привлекательная женщина. К тому же в ней чувствуется настоящая порода.

– Порода? Да просто она нос дерет, считает, что выше всех. Уж о ком, о ком, а о Марте О'Горман я все знаю. Моя лучшая подруга работает в лаборатории вместе с ней, так она говорит, Марта буквально из себя выходит, стоит кому-нибудь хоть чуточку ошибиться.

– Вообще-то в больнице даже маленькая ошибка может быть чревата…

Куинн запнулся, сообразив, что его собеседница уже не в первый раз очень ловко уводит разговор в сторону от Джорджа. «Есть такие птицы, – вспомнил он, – если им чудится опасность, они начинают пронзительно кричать и хлопать крыльями, пытаясь увести противника подальше от гнезда. У Вилли это неплохо получается, только она слишком переигрывает, может быть, оттого, что сама толком не знает, где ее гнездо и кто в нем находится».

Вилли же тем временем продолжала пронзительным голосом поносить противницу.

– Она холодная, жестокая женщина. Только взгляните на ее застывшее лицо! И держится всегда, будто палку проглотила. Девочки в лаборатории аж трясутся, когда ее видят.

– Да и вы, похоже, ее побаиваетесь, а, Вилли?

– Я? С какой стати?

– Из-за Джорджа.

Она снова начала объяснять Куинну, как нелепа эта мысль, насколько абсурдно предполагать, будто Джордж может обратить внимание на подобную женщину. Куинн все больше убеждался, что сама она в этом далеко не так уж уверена. Вилли Кинг буквально корежило от ревности, и вот это уже было не совсем понятно. Буквально неделю назад она, казалось, была абсолютно в себе уверена, и, выражаясь в цветистом восточном духе, единственной мухой в янтаре ее счастья можно было назвать миссис Хейвуд. Теперь же, когда янтарь отполировали, в нем стали видны и другие насекомые: Марта О'Горман, загорелые девушки с орхидеями в волосах, а может, и еще кто-нибудь, кого Куинн пока что не разглядел…